Красная машина, черный пистолет

– Извини, но ты молодой и так выдержишь.

Раздается ни с чем не сравнимый грохот, а потом ни с чем не сравнимая могучая силища отрывает нас от грешной земли и от грешной планеты Земля тоже.

Потом нас размазывает.

– Могла бы хоть спросить, как дела. Или просто сказать: «Привет, ребята», – успевает буркнуть Борисыч.

* * *

На хайдрайве можно ходить строго по коридорам, расчищенным от космического мусора, иначе к порту назначения придет не корабль, а чайное ситечко. Куда мы намылились, там легальных коридоров нет, зато есть неприметная дырка. Дана рвет на всех парах к Луне. Вдогонку нам летят нецензурная брань, замысловатые угрозы и недвусмысленные обещания.

Еще за нами идет патрульный корабль, но это он зря. У нас все посчитано: не успеет. Мы растворимся в пустоте. Нелегальные коридоры не обозначены входными бакенами, надо знать точные координаты. А перекрыть наглухо громадный сектор пространства и сканировать его постоянно, ожидая, не выскочит ли грузовичок, нашим конкурентам просто не по деньгам. Тем более таких секторов много. И отовсюду выскакивают контрабандисты. Быстро меняют товар – и обратно. Не задался у конкурентов их народный социализм. Они, конечно, стараются всех наказывать, и бывшие соотечественники гибнут за металл регулярно. Одного поймают – а на его место уже целая очередь. Потому что при народном социализме особо не разгуляешься, а красиво жить хочется.

Ничего личного, просто бизнес. Для наших людей относительно безопасный, ведь делается все далеко от Земли. Такую наглость, чтобы встроиться в чужую логистику и бесцеремонно садиться прямо на Землю, могут позволить себе единицы, и работают они не на себя, а на штаб-квартиру корпорации. Это уже не контрабанда, это разведка. И чтобы засветить Дану, нужен серьезный повод. Как сейчас.

У нас будет гипердрайв. Прямо не верится. Неужели мы это сделали…

На хайдрайве большое ускорение чувствуется только в момент рывка, дальше – обычная «единица»; мы наконец-то не лежим, размазанные, а спокойно усаживаемся в ходовой рубке и глядим друг на друга. Неужели мы это сделали?

Последние новости, что мы поймали, ныряя за Луну: мою личность установили – уж больно машина приметная, – а мне именно того и надо. Пытаются разобраться, как я болтался на Земле черт знает сколько времени. Борисыча и Тима ни одна камера толком не разглядела. Из-за Даны просто скандал: оказалось, у нее все ворованное, причем по отдельности, из разных мест: и грузовик не пойми откуда, и документы на него, и паспорт неизвестно чей, и анализ крови, и отпечатки пальцев, и унылая физиономия, нацепив которую она общалась с землянами, и чуть ли не размер ноги.

Впервые я вижу, как Дана улыбается. Господи, какая же она милая. Потом замечаю, что Борисыч на нее таращится во все глаза и как-то откровенно по-хозяйски. Да неужто?.. Не про меня, значит, эта легкая походка, русые кудри, аккуратная маленькая грудь прекрасной формы – я очень наблюдательный, профессия обязывает, – чудесный рисунок губ и все такое прочее. Хреново быть наблюдательным. Ладно, утешусь тем, что мои товарищи, кажется, оттаяли и попробуют начать жизнь заново…

Тим на радостях, что мы всех победили, нажирается синтетики и бегает по стенам, насилу утихомириваем его. Тогда он виснет у Борисыча на шее и называет его папой. Тут мне реально хочется мальчика пристрелить, но я вовремя соображаю, что применять армейскую мелкашку на корабле запрещено под страхом прогулки за борт. Нельзя – пуля башку просадит навылет, а потом еще что-нибудь повредит тоже навылет. Кстати, ради такого случая, когда надо убить кого-нибудь по делу срочно, командиру экипажа полагается старый добрый ствол под патрон 9 х 19. Тоже не подарок, но гораздо меньше риска испортить звездолет.

Мы неспешно обедаем, болтаем о всякой ерунде, потом я замечаю, что Дана хмурится и вроде бы к чему-то прислушивается. Пора бы разойтись по каютам и как следует выспаться. И проснуться наконец без ощущения привычного страха – меня этот страх убивал на Земле полгода, а Борисыча и Тима три месяца, всю активную фазу подготовки к операции. Въевшийся в мозг ужас разоблачения. Думал, ничего больше не боюсь на этом свете, но когда появилась цель, научился бояться заново. Мертвецам нестрашно: у них нет смысла жизни. Придумай смысл и живи. Но вслед за смыслом придет и страх.

Дана хмурится снова и отворачивается к приборной доске. Начинает что-то крутить и опять вслушиваться. Прижимает ладонь к виску: типичный рефлекторный жест командира звездного корабля, совершенно бессмысленный, но все они так делают. У командира на висках датчики интроскопа. Через него ты воспринимаешь корабль словно живой организм, и этот организм – ты сам. Видишь его насквозь, чувствуешь свою машину, как себя. Не отказался бы я так сливаться с Машей. Мы бы с ней тогда летали, не боясь случайного ветерка. Люблю Машку. Я бы лучше нормальную человеческую женщину полюбил, конечно, но где ее взять – вон, Дану уже Борисыч прибрал к рукам. А я кого попало не подпущу к себе, привередливый. Удивительно, что вообще хочу серьезных чувств – кажется, и меня начинает отпускать полегоньку. Или время лечит, или сегодняшний акт мести подействовал: надежда появилась, надежда… Ты ее только сейчас не обломай, дорогой наш командир.

Все глядят на Дану, ждут неприятностей и боятся спросить, какие именно они планируются.

Тим спросил бы, наглости хватит, но опасается, что мы с Борисычем его заклюем. Допустим, мой персональный статус непонятен, зато Борисыч – старший по званию и руководитель операции.

Сам Борисыч слишком влюблен в Дану, сейчас я вижу это отчетливо, влюблен нежно и трепетно, не вполне еще веря, что способен испытывать такие чувства, и на них ответила такая женщина, не доверяя своему нечаянному счастью. Он будет ждать.

А я просто не имею дурной привычки говорить водителю под руку. Даже если водителю это все равно. Разберется – скажет.

И Дана говорит:

– Пищим, ребята. Даем пеленги.

Тим напрягается и шипит нецензурное, Борисыч охает, я откидываюсь на спинку кресла и пытаюсь думать. Не получается.

– Если вам всадили «жучка»… – тянет задумчиво Тим. – Значит, что-то подозревали…

Глядит на Борисыча, потом на меня. Нехорошо глядит. Зря ты это, парень.

– Не мне. Вам, ребята. Он прямо здесь. В радиусе метра.

Теперь уже все глядят на всех. Кажется, я единственный, кто глядит по-доброму. Чего вы злые-то такие, коллеги?

– Современные «жучки» размером с булавочную головку, – говорю. – Может, я его на завтрак съел.

Напрасно я это ляпнул, потому что все дружно уперлись глазами в меня.

– Дело не в том, дорогой, что ты съел на завтрак, а кто его тебе подсунул, – заявляет Борисыч. – Мы-то с Тимом друг друга контролировали. А ты работал в одиночку.

– Вот именно, – поддакивает Тим.

Гляжу на них еще по-доброму. Честное слово. Даже стараться не приходится. Мог бы напомнить, что эти двое тоже не все время были друг у друга на виду, но зачем? Сами знают. И топят меня. Получается, один из них. Или оба сразу.

Или Дана нас стравливает.

Только этого не хватало.

– Опять пискнул. Странно, промежутки неравномерные.

– Я уверен, что это не я, – заявляет Борисыч.

– А я уверен, что не я, – говорит Тим.

– А я ни в чем не уверен, – говорю. – И вы напрасно такие уверенные. Миссия у нас непростая, с кем угодно могло случиться что угодно.

– Ты сколько баб осчастливил на исторической родине, Казанова? – спрашивает Дана. – Кто тебе инфу продавал? Уж сто процентов не мужик. С кем ты проснулся сегодня? Подумай.

Ничего себе! Трудно меня озадачить, но у Даны получается.

– Не ожидал от тебя, – говорю. – Вот от кого не ожидал, это от тебя.

Смотрю ей прямо в переносицу и вижу: смутилась.

Неужели – она?..

Звериный инстинкт военного преступника рекомендует немедленно пристрелить Тима, потом жестоко допросить Борисыча, выкинуть обоих в космос и разбираться уже по-хорошему с Даной. Когда я ее любовника грохну, она станет шелковая. Не успела еще к Борисычу привязаться как следует, он только разбудил в ней женщину заново. И мне из этой едва проснувшейся женщины душу вынуть – раз плюнуть.

Пальцем к ней не прикоснусь. Пусть ее наша служба безопасности трахает всем личным составом, им положено по долгу службы не брезговать предателями…

Если бы я слушался инстинкта, трупов вокруг были бы кучи.

Ничего подобного со мной до войны не было, милейший ведь человек. Я по работе «тракторист», по-вашему – «аттрактор», мастер разработки позитивных образов и влюблению в себя всего, что шевелится. Мне нельзя быть плохим. Для меня кодекс Всемирной ассоциации «Паблик рилейшнс» – закон жизни, а этот кодекс, он вроде клятвы Гиппократа, там главное правило – «не навреди».

Я и сейчас добрый. Только доброту свою успешно применяю во зло. В период военных действий мои разработки имели грандиозный успех. Жалко, мы тогда не победили, меня бы народ на руках носил. Ничего, еще победим, но я больше не хочу на руки. Убивать хочу.

Ненавижу вас, твари, и себя ненавижу – что вы со мной сделали.

– Основную инфу, Дана, чтоб ты знала, покупал Борисборисыч, я давал только общее направление. Он у нас специалист по мотивации, ему и карты в руки. А проснулся я сегодня один. Проснувшись, думал о том, какая ты замечательная и как жаль, что совсем меня не любишь и ничего у нас не получится… А теперь заткнитесь все, пожалуйста. Думать буду.

Как ни странно, они затыкаются, а Дана даже глаза опустила.

Размышляю. Ничего не вижу, ничего не понимаю. Хотя… Есть вариант. Попробуем. Вряд ли сильно поможет, но…

– Это чистая формальность, но отдайте мне оружие, Алекс, – говорит Тим.

– Вот напрасно. Я без пистолета только опаснее. Я сразу превращусь в полную гадюку и уболтаю эту сладкую парочку грохнуть тебя.

«Сладкая парочка» нервно переглядывается.

Тим делает плавное красивое движение – так летит в тебя кулак профессионального бойца, ты его прекрасно видишь, но успеваешь только чуть-чуть отклонить голову, чтобы удар не пришелся в нос или глаз.

Сейчас мне в глаз смотрит дуло.

Отмечаю, что мальчик совсем обнаглел и ни в грош меня не ценит: ну где это видано – тыкать стволом человеку в физиономию. Человек ведь может ствол у тебя немедленно отнять. Таким же плавным красивым движением. Дурак ты, мальчик. Но я все равно к тебе хорошо отношусь, сочувственно.

Или ты готов убивать и, едва я дернусь, нажмешь на спуск. Тогда ты вдвойне дурак, ведь тебя пришьют через секунду, вон у Борисыча где рука, я же не слепой. Их двое, ты один, ты просто не успеешь.

– Ладно, – говорю. – Ты меня не услышал, теперь это твой риск.

Откидываю в сторону полу куртки, Тим вытаскивает из моей кобуры пистолет. Он не боится, что я ношу второй ствол. На Земле все покупается и продается, особенно женщины и секреты, но достать там оружие нельзя. Его изъяли тотально, выковыряли отовсюду, а у военных и полиции оно посчитано, и не дай бог хоть патрон куда-то запропастится – всех накажут.

– А теперь, когда вы меня больше не боитесь, встали и пошли в трюм. Есть идея. Надо посмотреть, что видела машина.

– Опять пищит… – бормочет Дана, не поднимая глаз. Зацепил я ее.

– Ну вот встали и пошли!

Послушно встают и идут. Борисыч озабоченно пыхтит, Дана, похоже, мучается совестью, Тим старается всех держать в поле зрения. Спасибо, пистолет убрал. Чисто из уважения к Борисычу, думаю. А то бы он сейчас напоказ всех боялся – ведь я его тоже слегка зацепил.

Маша грустит в трюме, вид у нее какой-то унылый, не боевой. Мне тоже сейчас тухло, подруга. Мне уже шестой год так. И едва-едва пытаюсь стать человеком, тут же другие человеки ставят твоего хозяина на подобающее ему место. Тухлое.

Я знаю, что искать, вывожу картинку на монитор в два движения. Ну вот она, запись – водитель прыгает навстречу прелестной девушке, хватает ее в охапку, что-то говорит, валит наземь… Стоп. Повтор. Увеличение. Есть.

Очень хочется выругаться в полный голос.

Это делает за меня Борисыч, который плюхнулся на правое сиденье.

Вылезаю из машины, делаю приглашающий жест:

– Садись, Тим, изучай.

Он садится, Борисыч дает повтор, теперь ругаются оба. Тим скорее восхищенно, чем зло. Да, красивая работа.

А я чувствую, как мягкие ласковые пальцы задирают на мне сзади куртку и суют за пояс нечто увесистое, железное, приятно гладкое и довольно-таки большое. Рукоятью вправо. Дана помнит, что я правша.

Надеюсь, патрон уже в патроннике, иначе зачем это все.

Тим с Борисычем выбираются из машины, а я лезу в карман и отлепляю «жучка». Он все-таки покрупнее булавочной головки.

Очень ловкую девочку я обнял. И отважную. Первая злость уже отошла, сейчас ничего к ней не чувствую, кроме восхищения мастерством и смелостью. А еще было очень приятно обнять ее. Когда победим, надо постараться эту красотку найти и перевербовать. Себе заберу, а там посмотрим. Ничего себе напророчил: «Жениться хотел, а вы все испортили, подрывники хреновы».

Надеюсь, я ей понравлюсь.

– Не рискнула бы она посадить «жучка» на машину, – говорю. – Не было гарантий, что мы запрыгнем прямо в трюм. Зачем нам лишний вес, обычно транспорт бросают. Значит, милая девочка нацелилась четко на меня. И точно знала, что я заслоню ее собой от взрыва…

– Дай посмотреть. – Дана забирает «жучка» и подносит к глазам.

– Ну так что же, Борисборисыч, дорогой ты мой?

– Что же? – тупо переспрашивает Борисыч.

– Тебе не кажется, что милая девочка знала слишком много и о плане операции. и, главное, о том, что я такое? Мужчин, способных поставить жизнь и судьбу на карту ради незнакомой бабы. – единицы. Но за рулем сидел именно такой придурок! – начинаю легонько повышать голос.

– Не может он сам так мощно излучать… – бормочет Дана, разглядывая «жучка» пристально, словно у нее в глазу микроскоп.

– Ты… ты с ума сошел, Алекс? – спрашивает Борисыч проникновенно.

Старый перец не готов играть со мной враспасовку, он действительно обескуражен. Ладно, черт с ним.

– …И ладно бы моя судьба, моя жизнь, твоя и Тима – судьба целого народа, судьба нашей корпорации, судьба Земли в конце концов! Самый ответственный момент! – уже почти кричу. – Кто мог выйти из машины? Только я! Кто мог знать, что я такой идиот? А?!

Тим переводит озадаченный взгляд с меня на Борисыча и обратно. Думай, мальчик, думай.

У Борисыча, впрочем, тоже взгляд – так себе. Молчи тогда, за умного сойдешь.

– Даже если меня раскрыли, если точно установили личность – тем хуже, я ведь сволочь знаменитая, во мне ничего человеческого нет, я военный преступник и таких девочек пачками уговаривал идти с гранатометами на танки! И я – разжалованный офицер, изгнанник, выброшенный из родной корпорации на хрен, которому надо либо сдохнуть, либо вернуться домой с победой!

– Нет, ты точно с ума сходишь…

– Это ты с ума сошел, когда так подставился! Ты всю жизнь играешь с людьми. И ты всю жизнь – мою! – мой начальник. Никто, кроме тебя, не сделал бы ставку на мои инстинкты. Никто бы не поверил, что я выйду из машины… – Плавно опускаю голос и перехожу с крика на хрип, почти шипение.

– Алекс… – Борисыч прижимает руки к груди, молча умоляя перестать травить ему душу.

Тим уже совершенно обалдел.

– Никто, кроме тебя! – Мы стоим по разные стороны машины, но даже издали я втыкаю Борисычу палец в грудь так болезненно, что тот отшатывается. – Ты, кукловод, это твой модус операнди. Ты абсолютно в себе уверен, когда доходит до управления людьми. И ты ни разу не проигрывал. Ты гениальный кукловод. Этот несчастный мальчик сегодня на полном серьезе назвал тебя отцом!..

Несчастный мальчик передергивается всем телом.

– И насчет меня ты не сомневался ни минуты! Но главное, главное, Борисборисыч, дорогой… Как я мог назвать кому-нибудь точный день операции, если мы ждали погоду и принимали окончательное решение вместе этим утром, у вас дома, и сразу отправились к машине? И Тим не мог, и ты не мог, да? Но мы с Тимом спускались в гараж первые, а ты шел сзади!

– Ты действительно свихнулся, – произносит Борисыч окончательно упавшим, даже севшим от расстройства голосом. – Лейтенант, приказываю арестовать Алекса! Надо его изолировать, а по прибытии наши разберутся.

Честно, я не ожидал, что Тим купится так легко, тем более Борисыч совершенно потерял самоконтроль и не мог мне подыграть.

– Это чистая формальность, полковник… – начинает Тим ледяным тоном, сверля Борисыча взглядом. – Но будьте любезны, сдайте оружие!

Он пока только обозначает свое плавное красивое движение за пистолетом. Тим еще не готов валить Борисыча, но уже перепуган до крайности. Прямо сожалею, что нет времени и возможности как следует насладиться этим зрелищем: убийца-профессионал, испугавшийся собственной тени. Наконец-то с большим опозданием до мальчика доперло, с каким людоедом он имел дело все эти месяцы. Поздно.

– Отставить, лейтенант! – рычит Борисыч. – Выполняйте приказ!