Игра с тенью

— Возможно.

Оправившись от первого смущения, юноша обстоятельно и толково рассказал обо всем. Увы, его рассказ мало чем дополнил то, что уже сообщил официант кафе. Единственное, что подтвердил парень, — это то, что Андрей и Марина встали из-за стола вместе, но пошли как посторонние, незнакомые друг другу люди, даже не взглянув друг на друга.

— Почему же вы не познакомились с девушкой? — поинтересовался Николай Петрович.

— Если по-честному, охота пропала. Мужская солидарность. Стало жалко ее спутника… До чего же вид у него был побитый! В ту минуту я даже пожалел, что передал с официантом записку.

— Вы пошли следом?

— Не сразу. Доел мороженое и пошел. Еще раз я их увидел возле электрички. Они садились в разные вагоны.

— А куда сели вы?

— Ни к ней, ни к нему. В третий.

Да, и эта информация оказалась небогатой. Николай Петрович поблагодарил юношу и простился с ним.

Теперь оставалась Капитонова.

Николай Петрович посмотрел на часы, встал и прошел в приемную. Так и есть! У входа уже сидела Клавдия Ивановна. Куликов сразу узнал ее.

Несмотря на августовскую жару, Капитонова, видимо, по случаю вызова в прокуратуру, была одета в длинное пальто из черного плюша, которое она обычно надевала в церковные праздники. По одному этому уже можно было судить, какое значение придает она сегодняшнему событию. Остренькие маленькие глазки Клавдии Ивановны с нескрываемым любопытством оглядывали каждый предмет в комнате: мебель, шторы, ковер, с уважением остановились на тяжелом сейфе…

Свидетельнице не надо было задавать вопросы. Она сама торопилась выложить все обстоятельно, иногда пускалась в пространные рассуждения, и тогда Куликов осторожно выравнивал рассказ.

В девять вечера, Клавдия Ивановна хорошо запомнила этот час, так как в это время она принимает лекарство от ревматизма, кто-то сильно забарабанил в наружную дверь. Со слов Клавдии Ивановны, она хоть и испугалась, но пошла открывать, и в квартиру ворвался Андрей Зотов.

Да, конечно, она и раньше встречала его. Ухажер Маринкин, дочки Мухина. Сколько раз она видела их вместе, часами стояли у дома, но чтобы войти — ни-ни… Так вот, впустила Андрея в квартиру, а он бегом в комнату старика…

— Мухина давно знаете?

— Тридцать лет в одной квартире живем.

— В гости к нему ходили?

— В гости? — удивленно переспросила Клавдия Ивановна. — Нет, скуп старик был, вечно ссорился со мной: то электричество много жгу, то кран не закрутила… Не разговаривала я с ним, не то что в гости ходила.

— Что делал Мухин, когда пришел Зотов?

— Спал, — уверенно заявила свидетельница.

— Откуда вы знаете?

— Слава богу! Жить в одной квартире и не знать… Спал. Он в это время всегда ложился.

— Ну, а дальше что?

— Слышу, ругаются. «Отдай дочку за меня, а не то я тебя убью!» — кричал Зотов. И, по всем статьям, убил!

— Так сразу и убил?

— А что старику надо? Он хлипкий, гнилой. В чем только душа держалась. Занудливый, а хлипкий. Нет, видать, Андрюшка — убийца. — И, откинувшись на спинку стула, Клавдия Ивановна заключила: — Точно он. Кто же еще?

— Вы что же видели, как Зотов убивал Мухина?

— Что вы, что вы! — взволновалась Капитонова и даже перекрестилась. — Какие страсти говорите!.. — и обиженно поджала губы.

— Почему же вы так уверенно говорите, что Зотов убийца?

— Он сам кричал: «Убью тебя!»

— Где кричал?

— В комнате.

— Мухин отвечал?

— Нет, в комнате что-то упало, шум пошел. Больше я ничего не слышала.

— А дальше что?

— Вижу, бежит Андрей по коридору, страшный, волосы взъерошены, глаза выпучил, ногами громыхает — и прямо в дверь, ударил кулаком и убежал.

— Ясно! — резюмировал Куликов и наклонился над протоколом допроса.

Клавдия Ивановна понимала, что случай поставил ее в центре чрезвычайного происшествия, что она чуть ли не единственная свидетельница случившегося, и упивалась своей ролью.

— Как Мухин относился к дочери?

— Любил ее, а замуж за Андрея не велел выходить.

— Почему?

— Говорил, что тот нищий, голоштанник, что для Марины другой муж нужен.

— А Марина соглашалась?

— А что же делать, против отца не пойдешь, особливо когда из его рук ешь. Старик богатый, дочери ни в чем не отказывал. Только грозился: «Выйдешь за голодранца — выгоню».

— А вам Марина ничего о Зотове не рассказывала?

— Нет, девка скрытная.

— Вот вы говорите — Мухин богатый. Откуда вы знаете?

— Да что теперь о покойнике говорить! Дурного не полагается, а хорошего тоже не скажешь.

— Не понимаю.

— А что понимать-то, спекулянт он и жулик! — И, сердито сверкнув глазами, добавила: — У него три ведра золота припрятано.

— Вы сами видели?

— Видеть не видела, а знаю, что есть. К нему разные люди приходили, золото приносили.

— Кто приносил?

— Не знаю. Должно быть, спекулянты.

— Почему вы решили, что если кто пришел, то и золото принес, может, все просто так.

— Догадывалась. Жаден был старик. Деньги для него все! Говорила ему: «Погубишь себя жадностью, Семен Федотыч». Истинная правда получилась, погубил. Все-то ему мало, а где Андрюшке взять денег? Он и не выдержал. И куда старому такое богатство? Одного варенья три пуда наварил. — Клавдия Ивановна поджала губы и замолчала.

Куликов сосредоточенно писал. Отвлек негромкий стук в дверь. В кабинет вошел Федор Георгиевич Гончаров, тот самый подполковник, что был вчера в квартире Мухина. Вошел не спеша, чуть вразвалку и, пожимая руку Николаю Петровичу, спросил:

— Не помешал?

— Нет, нет, пожалуйста. Вот беседую с Клавдией Ивановной Капитоновой. Вы ее тоже вчера видели?

— Здравствуйте, — Федор Георгиевич поклонился свидетельнице. — Разрешите, — он потянулся к протоколу допроса, взял его и принялся внимательно читать.

— Пока все, Клавдия Ивановна. Спасибо.

— Пожалуйста, — церемонно ответила Капитонова и встала. — Можно идти?

— Одну минуточку, — Гончаров дочитал протокол и положил его обратно на стол. — Вчера вы отлучались из квартиры?

— Да, уходила под вечер.

— Куда?

— В церковь. По воскресеньям я всегда ухожу часов в шесть вечера, а обратно возвращаюсь не спеша — когда в девять, а когда позже.

— Понятно. У меня вопросов больше нет.

Куликов протянул Капитоновой листы протокола и попросил подписаться на каждой странице. Капитонова ушла.

Оставшись вдвоем, Николай Петрович поделился с подполковником планом дальнейшего следствия по делу, попросил ускорить выполнение экспертиз и проверку подозреваемого.

— Факт пребывания Зотова в комнате Мухина, — говорил он, — его перебранка со стариком, драка, бегство — все установлено. Если прибавить показания Марины об угрозах ревнивого кавалера расправиться с ее отцом, то нехитрое дело получается, Федор Георгиевич. Как вы считаете?

— Не уверен, Николай Петрович, — отозвался Гончаров. — Есть вопросы, на которые, придерживаясь вашей схемы, пока что нельзя получить ответа.

Куликов, спрятав в ящик стола протоколы допросов, закурил и, разок-другой затянувшись, медленно заговорил:

— Конечно, сразу на все не ответишь. Для меня тоже многое неясно. Главным образом в плане морально-этическом. Но вы обратили внимание, Федор Георгиевич, что мы начинаем бояться простых решений, перестаем верить им? Возможно, причиной тому усложненность нашего образа жизни, нашего мышления, и чрезмерная простота иногда стала казаться нам подозрительной. И сейчас мы тоже склонны искать трудностей там, где, вероятнее всего, их и в помине нет. Я к чему это говорю, Федор Георгиевич? В деле Мухина я решил не бояться версии, если так можно выразиться, лежащей на поверхности. Версия жизненна, логична и подкреплена свидетелями. Я не могу игнорировать показания Марины Мухиной, если она недвусмысленно заявляет, что за несколько часов до убийства Зотов грозил расправиться с ее отцом. Не могу я не верить Капитоновой. К тому же есть еще одна существенная деталь: у старика Мухина затылок размозжен чем-то тяжелым. Эксперт установил, что именно это явилось причиной смерти, и смерть наступила в час, когда в комнате находился Зотов. Что же вам еще надо?

— Да-а, — протянул Гончаров. — Улики веские. К ним еще можно добавить, что Зотова дома не оказалось. Он был задержан на вокзале, вроде как бежал… Но удар в затылок, почему в затылок? Значит, старик повернулся спиной к гостю и ругался? Странная мизансцена…

— Ничего странного, — отрезал Куликов, — Мухин повернулся, чтобы показать Зотову, что разговор окончен, а в это время тот ударил его по голове.

ГДЕ ПРЕСС-ПАПЬЕ?

Против следователя, положив большие руки на колени, сидел молодой человек среднего роста, ладно сложенный, в дешевом грубошерстном костюме серовато-темного цвета. Мягкий воротник верхней рубашки открывал темную от загара шею. Густые, почти сросшиеся в одну линию брови придавали лицу мрачный вид. Молодой человек непрерывно курил, одну сигарету за другой.

«Нервничает», — подумал Николай Петрович и с удивлением отметил, что Андрея Зотова он представлял себе совсем другим и что этот молодой человек мало похож на того, выдуманного им.

…Сорок второго года рождения, родители умерли, работает техником-геодезистом, окончил одиннадцатилетку и двухгодичные курсы, под судом не был, но привлекался к ответственности за драку на улице. В нескольких строках вся биография. Не богато…

Раскрыть карты сразу, показать, что следствию многое уже известно, или, наоборот, слушать терпеливо и выжидать, дать возможность выговориться, а потом не спеша, уточняя и сравнивая детали, изобличать.

Куликов подосадовал, что так некстати Гончарова вызвали в управление. Ему легче работалось вдвоем с подполковником. Импонировали его уверенность и спокойствие в разговоре с людьми. В делах, которые они вместе вели, бывали случаи, когда следователю становилось по-настоящему трудно идти дальше, и каждый раз с помощью подполковника удавалось находить еще не проторенную дорожку. Да, но это обычно происходило, когда их совместная работа велась, так сказать, синхронно, а сейчас… Реплики Гончарова не дают повода считать, что он полностью согласен с его, Куликова, версией.

Николай Петрович исподволь, незаметно изучал Зотова, еще более убеждаясь в правильности своей версии. С чего начать? От первых слов, от первой фразы зависит не мало. По всем статьям парень вспыльчивый, бешеный, такому ничего не стоит сгоряча ударить, покалечить человека. Глаза цыганские, брови — лес густой, желваки так и ходят, так и ходят… Понял Николай Петрович и другое, что вот так, сразу, на откровенный разговор с Зотовым рассчитывать нельзя.

— Вы знаете, что случилось с Семеном Федотычем Мухиным?

— Узнал в милиции. Меня к вам не повесткой пригласили, а привели. Хорошо, еще наручники не надели…

— Зачем же так! А привели потому, что дело серьезное.

— А позвольте спросить, какое отношение к этому серьезному делу имею я?

— Вот об этом мы и поговорим. Начнем с вашей поездки с Мариной Мухиной в Быково.

Взгляд, который Зотов метнул на следователя, был красноречивей слов.

— Я слушаю вас, — мягко произнес Николай Петрович.

— О чем говорить, об убийстве или о любовных делах? — сквозь зубы процедил Зотов.

— Так ли уж далеки одно от другого, — улыбнулся Куликов и почти дружески заметил: — Я старше и куда опытнее вас. Начните с личного, а там посмотрим.

И Зотов заговорил. Вначале сдержанно, потом взволнованнее, горячее, словно все, что таил, все, что накипело в нем, он черпал ладонями и выплескивал… нате, еще нате, вот вам, копайтесь, ройтесь!

Монолог Зотова часто казался бессвязным. Фразы обрывались на полуслове, оставались недосказанными, но недаром Николай Петрович был искусным слушателем. Не перебивая, он мысленно заканчивал недосказанное, вязал в узелки разорванные ниточки, отметал все, что шло от чистой лирики. И с полотна, на котором Куликов рисовал картину преступления в доме Мухина, постепенно исчезли последние «белые пятна».

…Андрей любил Марину. Такое чувство пришло к нему впервые. Оно было бы счастьем для обоих, если бы было одинаковым. Но любовь Андрея чуточку испугала Марину. Конечно, Андрей Марине нравился. Нравилась его преданность, его безропотное служение всем ее причудам и капризам. Но девушку пугали припадки ревности, раздражали настойчивые требования выйти замуж. Нет, не о таком муже думали Семен Федотыч Мухин и смотревшая на жизнь глазами отца Марина. Спокойный, рассудительный, на десяток лет старше или, во всяком случае, «при деле» — вот каким должен быть ее муж, а не бешеным мальчишкой, с которым приятно провести время, но выходить замуж…

Андрей очень скоро понял, а поняв, резко, иногда грубо, стал осуждать Маринины взгляды на жизнь. Но любовь от этого не уходила, наоборот, росла, хмельная, ни с чем не считающаяся.

Да, в Быкове он не сдержался, наговорил Марине кучу дерзостей, был грех — угрожал. К тому же за соседним столиком какой-то фрукт все время на нее глазами пялился, чуть по физиономии не заработал. Обратно в Москву он и Марина ехали в разных вагонах. С вокзала он на такси подался к ней домой, торопился, хотел до ее прихода поговорить со стариком с глазу на глаз. Как вылез из машины возле их дома, увидел сквозь деревья окно Марининой комнаты, шторку приспущенную, такая обида разобрала, такая горечь прихватила…

Нет, разговора не получилось. Старик и слушать не захотел. Слово за слово, стал угрожать, оскорблять, гнать из дома, замахнулся тяжелым пресс-папье, и тут Андрей не сдержался, вырвал у старика пресс-папье, швырнул в сторону, а самого оттолкнул к окошку. Хорошо еще, закрыто было, а то вылетел бы старик в сад прохлаждаться, благо дождь прошел. Да, видно, не рассчитал удара: старик отлетел, как мячик, может обо что и стукнулся, но он уже ничего не помнит, повернулся и бросился бежать… Вот и все.

Все ли? Николай Петрович задумался. У старика Мухина затылок размозжен чем-то тяжелым. Чем? Ни на одной из вещей, находившихся в комнате убитого, не было обнаружено следов крови. А пресс-папье? Пресс-папье в комнате не было. Следовательно, по логике вещей в тот момент Зотов сообразил, что оставлять эту страшную улику на месте преступления нельзя и унес ее с собой. Какое уж это состояние аффекта!

— Почему и куда вы пытались выехать из Москвы?