Помоги проекту - поделись книгой:
— То есть даже не родственник? Посторонний человек?
— Среди вайнахов нет посторонних… Чем быстрее родственники жениха придут к родственникам невесты, тем лучше. В любом случае это нужно сделать в течение суток. А сообщить о похищении невесты ее родственникам следует вообще немедленно. Чем быстрее ты сообщишь, тем больше ты их уважаешь.
— А где все это время находится наша украденная?
— А украденная ваша тем временем сидит у родственников жениха или у его друзей, но ни в коем случае не в его доме — это неприлично. Рядом с ней обязательно должна находиться женщина, чтобы похищенная не чувствовала себя неуютно. Мало ли что женщине может понадобиться.
Брак регистрировать необязательно. Более того, можно зарегистрировать брак, но если он заключен не по вайнахским законам, то мужем и женой вас никто из вайнахов считать не будет.
Окончательное согласие на брак может дать только отец. Если его нет, то дедушка. Короче тот, кто является главой семьи. Решение он принимает единолично, но обязательно должен посоветоваться с дядей невесты по материнской линии.
— А бывает так, что невесту крали, а она не согласна?
— Редко, но бывают. Ну, натурально украли. Она этого не хотела, сопротивлялась как могла, но украли, случилось так. Тогда договориться намного сложнее. Потому что все это чревато кровной местью. Оружие есть у всех. И ребята молодые, способные его держать, есть в каждом тейпе. И они обязательно ввяжутся. Им только повод дай. Вот мол, наша женщина не хотела, а вы ее насильно украли, то есть оскорбили нашу фамилию, наш тейп. Родственникам жениха это не нужно, они стараются всеми правдами и неправдами это урегулировать. Допустим, украли меня в пять часов вечера. Родственники парня приходят к моему отцу и говорят: так и так, дочку вашу украли, но есть проблемы. Отец говорит, хорошо, пусть какая-нибудь тетка из нашего рода пойдет и поговорит с моей дочерью. Если дочь скажет, что она добровольно ушла замуж, мы заключим с вами родственные отношения, и все будет хорошо.
— А если ты ушла недобровольно?
— А если недобровольно, то парень, который меня похитил, будет стараться, чтобы я с этой теткой не увиделась, будет скрывать меня как можно дольше.
— Зачем?
— А вдруг я со временем соглашусь. Бывает ведь и так, что невеста и согласна, и не согласна. Со мной, например, беседует тетка: так ты согласна или нет? — а я не могу определиться. В этом случае отец поступит как захочет, но если я все-таки твердо не согласна, меня возвращают домой.
— А если не возвращают?
— Тут уже начинаются разборки. Родственники парня, кстати, могут и не знать, где он меня прячет. А мой отец ставит условие. Если до десяти вечера я не увижу свою дочь — все, между нами вражда. После таких слов меня из-под земли достанут.
После этого родственники жениха уезжают, но не успокаиваются. Начинают засылать сватов. Потому что если после того, как отец сказал, что не согласен с ними породниться, и я сказала, что не хочу выходить замуж, вот если после этого меня сразу оставят в покое — это будет страшное оскорбление. Неуважение ко мне и к моей семье. Хочет этот парень на мне жениться или уже не хочет — никого это не волнует, он обязан засылать в мой дом сватов. Это может длиться неделю, две недели, месяц. Приходит старик какой-нибудь, говорит: может, подумаете? Ну, да, парень совершил ошибку, молодой, но это все из-за того, что он любит вашу дочь. Чем дольше это длится, тем больше они уважают нашу семью. Хотя уже с первого дня ясно, согласится отец или нет. Он уже в первый день либо соглашается, либо не соглашается, либо дает понять, что мы в принципе не против, но придите и попросите еще раз. А если с первого дня отец твердо против — ходи, не ходи, уже не согласится. Но надо ходить, иначе неуважение.
— Когда у Заремы погиб муж, его родственники забрали у Заремы дочку и отдали брату ее покойного мужа. Это тоже вайнахский обычай?
— У матери никто не имеет права отнимать ребенка. И брат покойного мужа, то есть дядя девочки, имел право ее воспитывать без всякого удочерения. Как свою родную дочь. Он бы и так взял на себя всю ответственность за этого ребенка и был бы ей как отец. Зарема говорит, что Хашиевы приехали к ее дедушке в Ассиновку, спросили, заберет ли он внучку с правнучкой, а дед якобы ответил, что не заберет, потому что старый, не прокормит.
Но когда Хашиевы к дедушке приехали? После того как Зарема от них уже ушла. Ушла из дома мужа и дочь там оставила. Если бы она хотела жить со своим ребенком, никто бы ей не препятствовал. Дом, в котором Зарема жила с мужем, в этой ситуации, по вайнахскому закону, принадлежит дочке Заремы. Девочка-сирота, кроме матери у нее никого нет. Зарема говорит, что свекор предложил ей оставить ребенка в его семье, а самой создавать новую семью. Возможно, он так ей и сказал, ничего плохого в этом нет, хотел как лучше. Ты молодая, создавай семью, а воспитывать твою дочь будет мой младший сын, твоя дочь ни в чем не будет нуждаться.
Но если она ответила бы свекру, что нет, я не хочу создавать новую семью, я хочу жить со своей дочкой, никто бы ее из дома не выгнал. И родственники со стороны мужа обязаны были бы ее всем обеспечить.
Свекор, конечно, мог на нее давить. Говорил, наверное, что будет лучше, если девочка будет расти в семье дяди, что у тебя, Зарема, ни образования, ни родителей. И дедушка у тебя, Зарема, старенький, что ты этому ребенку сможешь дать? Откажись, Зарема, от дочери, для ее же блага. Но если бы Зарема не испугалась, никто бы ее силой не выгнал и ребенка бы не отнял. В этой ситуации решение принимает женщина. Мало ли что тебе говорят?
Зарема говорит, что ей запретили видеться с дочкой. Это чушь полная. Вот она рассказывает, как дочку украла. Пришла в дом к этим Хашиевым, взяла дочку, пошла с ней погулять. То есть не запрещали ей с ребенком-то видеться. Все у них меж собой было мирно и по взаимной договоренности. И родительских прав ее не столько лишили, сколько она сама от них отказалась, чтобы брат мужа мог ее девочку удочерить. А если бы это было не так, кто бы с ней ребенка отпустил, да еще без присмотра.
И наверняка никто не собирался в будущем скрывать от девочки, что Зарема — ее мать. У вайнахов не принято это скрывать. Они трепетно относятся к своим родословным, и такие вещи всегда всплывают.
Вайнахи вообще не считают нужным врать детям. Поэтому наши дети очень рано начинают все понимать. Десятилетний москвич и десятилетний ингуш — это разные дети. У москвича детство как детство — кино, игрушки. А ингуш слишком рано начинает жить настоящей мужской жизнью. Он менее инфантилен. И смерть на территории Чечни и Ингушетии ближе к людям, не на задворках. Каждый день кого-то хоронят, и дети это видят. Они, в отличие от московских детей, с детства знают, что жизнь не прекрасна, что человек не вечен. Что можно потерять в одночасье и маму, и папу.
— Будь ты приемной матерью Рашаны Мужахоевой, как бы ты ей рассказала про родителей?
— Когда Рашане исполнилось бы лет десять-двенадцать, я бы показала ей их фотографии. Вот, Рашана, твоя настоящая мама. Ее зовут Зарема. А это папа. Его зовут Хасан. Случилось несчастье, папу застрелили на разборке, все мы не вечные. Папы у тебя не стало, а мама… Мама — прекрасный человек, и на самом деле очень тебя любит. Она приходила к тебе в гости, приносила гостинцы, подарки. Но тебе… Тебе лучше было жить с нами, потому что в Чечне, откуда твоя мама, в то время шла война. Взрывали, стреляли, убивали. А жить с нами твоя мама не могла, потому что там, в Чечне, у нее остались дедушка и бабушка. И она должна была о них заботиться. Потому что по нашим обычаям одних стариков оставлять нельзя, ты сама, Рашана, прекрасно об этом знаешь.
Я бы так объяснила. Я бы не стала очернять Зарему, потому что она мать моего ребенка, потому что ребенок очень быстро вырастет и поймет, что к чему. И не простит мне, что я плохо говорила о ее матери. И я упаду в ее глазах. Зачем мне это нужно?
— После смерти мужа Зарема могла выйти замуж только второй женой.
— Меня эта история не растрогала. Зарема не единственная вдова на территории Чечни и Ингушетии. Они там сплошь и рядом. Масса женщин, которые потеряли не только мужей, но и всю семью, включая детей. Тем более что Зарема решила себя убить спустя полтора года после случившегося с ней несчастья. Что касается второй-третьей жены, то это брехня. Правда, ни разу не женатый мужчина Зарему бы, конечно, не взял. Но есть разведенные, есть вдовцы. Она вполне могла выйти за кого-то из них. Не обязательно за старика двадцать пятой женой. Хотя вдовцов ее возраста в Ингушетии практически нет. Это в Чечне рано женятся и рано выходят замуж. Ингуши с браком как-то не торопятся — ни мужчины, ни женщины. В отличие от чеченцев они на этот счет не парятся.
— У нищего дедушки Заремы Хамзата Мужахоева в сундуке лежало золото на тысячу долларов…
— Это ж не его драгоценности, наверное, а нескольких теток Заремы, дочерей того дедушки. Эти драгоценности моли быть куплены и дедом, и прадедом, и прапрадедом. Они передаются по наследству.
То, что драгоценности теток хранились в доме дедушки, — тоже вполне естественно. Может, какая-нибудь тетка или несколько теток снимают квартиру или ездят часто. Им эти драгоценности сейчас не нужны, и они привезли их к отцу, просто чтоб не потерять. Там и Заремины драгоценности наверняка лежали. Не бывает так у вайнахов, чтобы кому-то из дочерей или внучек все, а другой ничего. Вообще драгоценности для вайнахской женщины — обязательны. Я вот, например, не ношу ни колец, ни часов, ни браслетов. Я их не люблю, но это не значит, что у меня их нет. Я не ношу драгоценностей, но иметь их я обязана. В основном же наши женщины стараются драгоценности носить, чтобы показать, что, по крайней мере, в материальном отношении у них все прекрасно. Если женщина красиво одета, в красивой шубе, на ней дорогие украшения, прекрасный костюм, это говорит о благополучии ее мужа.
Зарема рассказывала, что быстро продала драгоценности на базаре, и тетки уже не смогли ничего вернуть, так как все тут же расхватали. В Ингушетии на базаре золота валом. Хочешь — турецкое, хочешь — московское, какое угодно. Если драгоценности Мужахоевых так быстро ушли, значит, это были действительно качественные вещи, возможно, антикварные.
— Это ведь серьезное преступление — украсть фамильные драгоценности? Что за это бывает у вайнахов?
— Я о таких вещах ни разу не слышала, чтобы из семьи что-то украли. Не знаю я таких примеров. Если мне нужны деньги, я просто прихожу в семью и говорю: “Мне нужны деньги”. Мне не нужно их красть. Если дома есть деньги, мне их дадут. Если их нет, мне постараются эти деньги достать. Так что я даже не знаю, как оценивать это преступление. Зарема проявила неуважение к предкам, к теткам, к дядькам, можно сказать, плюнула в лицо своей семье.
— Отреклась от семьи…
— Ну, это слишком громко сказано. Просто не уважила.
— Как бы развивались события, если бы побег Заремы с дочкой в Москву удался?
— Тетка бы ее встретила, приняла. Но при этом сразу бы уведомила своих родственников в Чечне, что Зарема находится у нее. Потому что в этой ситуации за Зарему отвечает тетка. Тем временем Хашиевы приехали бы в Ассиновку к дедушке Заремы. Так и так, сказали бы Хашиевы дедушке, твоя внучка исчезла с нашим ребенком. И если с ним что-то случится, отвечать, дедушка, будешь ты. Как глава семьи. Дедушка, конечно, сам доехать до Москвы не в состоянии, он бы вызвал своего сына и сказал: так и так, сынок, твоя племянница, моя внучка, забрала ребенка, от которого уже отказалась и который воспитывается в чужой семье. Поставила всех нас в такое неловкое положение. Этот сын, дядька Заремы, из-под земли бы ее достал, но ребенка Хашиевым вернул. И никто из родственников Зарему в Москве бы не прятал. Потому что московская ее тетка тоже замужем за человеком какой-то фамилии. И ему эти разборки с чужими детьми совсем не нужны. Потому что и он отвечает за этого ребенка, коль скоро ребенок находится в его доме. Все вайнахи постоянно несут какую-то ответственность, так уж наше общество устроено. И лишнюю ответственность, например за чужих детей, по возможности стараются с себя скинуть. Своих проблем хватает. Так что убежать было невозможно. И Зарема это прекрасно знала. Я вообще думаю, что про похищение дочки и погоню в аэропорту Зарема все придумала. Для судей, для драматизма. Такое в Слепцовске не могло остаться незамеченным. Сплетни бы пошли, слухи. А не было ни сплетен, ни слухов. Я в Слепцовске живу, ни о чем таком не слышала.
— Зарема украла и потратила деньги, которые принадлежали семье. Она должна была их вернуть?
— Если бы я потратила какие-то семейные деньги, меня бы их вернуть не попросили. Зачем требовать с человека то, что он не в состоянии исполнить. Достать, например, тысячу долларов. Я не думаю, что ей ставили такое условие — верни в семью деньги.
— Ну, может, она сама для себя решила…
— Пойти в смертницы, чтобы вернуть долг семье, чтобы смыть позор? Ерунда полная. Это тоже похоже на легенду. Зарема не производит впечатление такой дуры. Ведь что получилось. Она украла драгоценности, но это семейное преступление, оно касается только близких родственников и никак семью не подставляет. Она украла ребенка. Это уже серьезнее, но тоже касается только двух семей — Мужахоевых и Хашиевых. А вот то, что она связалась с ваххабитами, пошла в смертницы, да если еще и взорвалась бы, вот этим бы она подставила свою семью конкретно. Вплоть до того, что федералы Мужахоевых начали бы убивать, дом бы им сожгли, как Ганиевым в Ассиновке после “Норд-Оста”. Да и где гарантия, что после ее подрыва ваххабиты заплатили бы семье эту тысячу долларов. Ну, допустим, не обманули, попытались бы заплатить. Но дедушка эти деньги никогда бы не взял. Дедушка не дурак. И Зарема прекрасно знала, что дедушка эти деньги не возьмет. Неубедительная история. Лжет Зарема.
К тому же ее как самоубийцу и похоронили бы за территорией кладбища. Смыла позор.
— На оглашение приговора в зал пустили журналистов. Зарема попросила косынку. Она сказала, что не может показаться по телевизору без косынки. Косынку ей в конце концов дала какая-то американка, но повязать ее Зарема не смогла. Руки ее были скованы за спиной, а снять наручники конвой отказался. Это действительно такой позор — появиться без косынки?
— Это были ее понты. Какая разницы — в косынке, без косынки. Да хоть в парандже. Она же в джинсах была. А по вайнахским обычаям женщина не имеет права ходить в брюках. Тут никакая косынка не поможет. Поэтому — понты!
— И какой же у нее был выход из ситуации? После того как она утащила фамильные кольца и попыталась украсть дочку…
— Вести себя как ни в чем не бывало. Заботиться о дедушке с бабушкой. Время от времени говорить, что неправильно поступила, все понимаю, больше такого не повторится. Просто переждать. Родственники есть родственники. Да, она совершила ошибку. Но это же не конец жизни. Жива-здорова, молода. Бабушка, дедушка живы. Ребенок в хороших руках. Лично я не считаю ее ситуацию безвыходной. Прощают даже убийство, если оно было совершено по неосторожности, а какие-то драгоценности и подавно бы ей простили.
Вскоре после ареста Заремы Мужахоевой по Москве прошел слух о Черной Фатиме — вербовщице смертниц. Ее фотороботы — сорокалетней крашеной блондинки с орлиным носом — висели в аэропортах.
Ее давно арестовали и осудили на двадцать лет, не зная, что она Черная Фатима. Посадили не за организацию взрывов и не за вербовку в смертницы молодых девушек. Черную Фатиму посадили за убийство, которого она не совершала. Она сама вообще никого не убивала.
Настоящее имя Черной Фатимы — Зарема Мужахоева. Она нам все о себе рассказала, но мы услышали только то, что хотели услышать. Мы хотели историю обманутого одинокого человека, загнанного в угол войной и варварскими чеченскими обычаями. Историю деревенской девочки, выросшей под бомбежками, не видевшей в жизни ничего, кроме смерти и нищеты. Историю молодой вдовы, у которой злые родственники отобрали ребенка. Историю прозрения, отказа от своей и чужой смерти. Короче, историю жертвы.
А другой истории мы боялись. Ведь если Зарема не жертва, тогда она умный, жестокий, убежденный враг. И это в двадцать четыре года. И это женщина.
Вот несколько фактов, позволяющих предположить, что Зарема Мужахоева занимала в иерархии террористического подполья куда более высокое место, чем простая смертница.
И в Моздоке, и в Москве Зарема появлялась за двое суток до теракта. Соответственно 3 июня и 3 июля 2003 года. Все эти двое суток она находилась в одной квартире с будущими смертницами — в Моздоке с Лидией Хальдыхороевой, в Подмосковье с Зулихан Элихаджиевой и Марем Алиевой. Она разговаривала с девушками. Знает мотивы их поступков. Если Зарема такая же смертница, зачем мужчинам — организаторам теракта — знакомить ее с другими смертницами, да еще позволять подолгу общаться с ними наедине? Мало ли до чего молодые девушки могут договориться. Вдруг кто-то из них передумает, испугается. Понятно, для чего мужчины держали вместе Зулихан Элихаджиеву и Марем Алиеву. Им вдвоем идти в Тушино. Вдвоем вроде и полегче. Но зачем в их компанию поместили Зарему? Вот она всю ночь болтает с Зулихан, она подружилась с Зулихан. Знакомство в экстремальной ситуации роднит. На этом построены все ветеранские братства. Наутро Зулихан едет в Тушино и взрывается. Зареме предлагают посмотреть телевизор. Она видит, что осталось от ее подружки. Зачем подвергать психику будущей смертницы таким испытаниям? Зачем ее пугать?
А затем, что Зарема не смертница, а наблюдатель. Она входит в доверие к Зулихан, сообщая ей, что тоже на днях взорвется. Поддерживает ее психологически, гасит сомнения, вселяет уверенность, рассказывает о прелестях загробной жизни. И просто следит, чтоб та не удрала в последний момент.
Далее. По словам Заремы, в Моздоке она не выполнила приказ. Вышла на место теракта и не взорвалась. Чуть не провалила операцию. Боевики Зарему якобы простили, потому что у нее была уважительная причина — гайморит. Хорошая деталь для байки, но неправдоподобная. При этом Рустам Ганиев, находящийся в федеральном розыске, рискуя свободой и жизнью, сам везет никудышную смертницу за восемьдесят километров в Нальчик, устраивает ее в больницу по паспорту сестры другого боевика, возится с Заремой, навещает ее. Вместо того чтобы прибить или, по крайней мере, бросить на произвол судьбы. Чего он с ней возится? С той, которая сорвала ему дело. Которой уже нельзя доверять. Которая может выдать и этого Рустама, и вообще всех.
А возится он с ней потому, что Зарема равноправный член банды, специалист. Рустам как руководитель печется о ценных сотрудниках. А историю о том, как она не взорвалась в Моздоке, Зарема придумала для следователей и присяжных, чтобы убедить их в искренности своего раскаяния.
По силе общественного резонанса самый кровавый теракт в Моздоке — пустяк по сравнению с терактом в Москве. Публика запоминает “Норд-Ост”, Тушино, Печатники, Каширку. А взрыв дома правительства Чечни, жилого дома в Волгодонске, военного госпиталя в Моздоке — трагедии областного масштаба. Третья новость информационного выпуска. Теракт в Москве обходится намного дороже. Только за аренду дома в Толстопальцеве боевики выложили тысячу двести долларов. Плюс транспортные расходы, оплата телефонных переговоров, приобретение липовых паспортов, взрывчатки. Боевики потратили кучу денег, разработали план, и вдруг на ключевую роль смертницы приглашают уже скомпрометировавшую себя месяц назад в Моздоке Зарему Мужахоеву. Да еще держат ее вместе с другими смертницами. А вдруг она расскажет им, как струсила в Моздоке? И они после этого передумают?
Зарема не смертница, а опытный куратор, которую специально вызвали в Москву для выполнения ответственного задания.
5 июля 2003 г., Тушино после взрыва.
В банде, которая работает со смертницами, женщина необходима. И как соглядатай, и как психолог. Женщине с женщиной проще договориться. Это общее место. Эфэсбэшники первый допрос Заремы поручили именно женщине, и адвокатом к Зареме назначили тоже женщину. Террористы не глупее. Женщина в такой банде необходима и просто как женщина. Вспомните описанные выше чеченские правила похищения невесты. Рядом с похищенной всегда находится женщина. Элементарная ситуация: у смертницы Зулихан Элихаджиевой на нервной почве началась менструация на неделю раньше срока. Руслан Сааев в аптеку за прокладками не пойдет, скорее застрелится. Да и подозрение это может вызвать, все-таки мужчины редко делают такие покупки. Другой бдительный фармацевт и участковому может позвонить. Вряд ли, конечно, фармацевт позвонит, но зачем лишний раз привлекать к себе внимание деревенских жителей, когда в твоем доме полно взрывчатки. Вот Зарема и сходит в аптеку. К тому же женщина в такой банде нужна как домохозяйка. Зарема и сама говорила, что готовила в Толстопальцеве еду для мужчин. И кто бы им готовил, если бы Зарема взорвалась на Тверской-Ямской. А уезжать из Толстопальцева после взрыва “Мон-кафе” террористы не собирались. Это видно по шести шахидским поясам, найденным в доме после ареста Мужахоевой.
Все эти соображения легко опровергаются одним фактом. 9 июля 2003 года Зарема Мужахоева пришла в “Мон-кафе” с бомбой. Значит, все-таки она не Черная Фатима, а рядовая смертница. Попробуем опровергнуть очевидное.
У Заремы есть отличие от остальных смертниц. И Лидия Хальдыхороева, и Зулихан Элихаджиева, и Марем Алиева несли пояс шахида на талии. А Зарема — в сумке. Вот почему все с поясами, а Зарема с сумкой? А может, она и не должна была взрываться? Может, Зарема должна была этот пояс кому-то передать. Другой смертнице или сообщнику. Может, на базе в Толстопальцеве террористы собирались только изготавливать пояса, а потом переправлять их в Москву другим людям? Нельзя же бесконечно возить смертниц в Толстопальцево. Соседи могут заметить, заподозрить, позвонить.
Предположим, что Зарема приходит на встречу в “Мон-кафе”, а ее сообщник в условленное время не появляется. Или она его с кем-то путает. Ошибается, привлекает внимание охранников. Ее положение усугубляется с каждой минутой. Бросить сумку и убежать она уже не успеет. Пытается напугать подошедших к ней охранников своей взрывчаткой, а они не пугаются, следуют по пятам.
Возможно также, что Зарема по каким-то причинам решила уйти из банды. Может, испугалась, что ее в конце концов тоже взорвут. И другого способа, как сдаться властям, она не придумала. Где ей прятаться в незнакомом городе. Вот Зарема и решила спрятаться в тюрьме, рассчитывая на то, что ее вскоре отпустят, как явившуюся с повинной. В суде, кстати, выяснилось, что никто не видел, как Зарема щелкала тумблером. Обвинение в том, что она пыталась взорвать бомбу, построено исключительно на ее первых показаниях. И говорила она это лишь для того, чтобы сообщники не догадались о ее предательстве.
Ни следствие, ни суд не сделали ничего, чтобы выяснить настоящую роль Заремы Мужахоевой в этой банде. А зачем? Улик достаточно, чистосердечное признание есть. Зарему использовали и посадили на двадцать лет не за подготовку смертниц, а за гибель взрывотехника Трофимова, в которой она не виновата.
Вместо одного из организаторов теракта Мужахоеву превратили в жертву обстоятельств, просто потому, что это проще доказать. И суд, и следствие по обыкновению схалтурили, пошли по пути наименьшего сопротивления. И чего теперь удивляться, что Мужахоева хлопочет о своем помиловании. Мол, раз уж я жертва, то и отпустите меня на волю. Шесть лет для жертвы — в самый раз.
Не разобравшись до конца в личности Заремы, и суд, и следствие добились того, что очень многие в России ей сочувствуют. А уж за границей таких сочувствующих, пожалуй, и большинство. Имена жертв Тушина и Моздока давно забыты. Имя Мужахоевой помнят. Один из французских журналов, перепечатавший мое интервью с Мужахоевой, называл ее не иначе как “petiti martyre de l’islam” — “маленькая исламская мученица”.
“Просьба передать мадмуазель Зареме Мужахоевой, “маленькой исламской мученице”.
Дорогая м-ль Зарема Мужахоева!
Я потрясена тем, как прошла Ваша ранняя юность, Вашей невероятной смелостью, и я Вам от всего сердца желаю продолжать идти по той дороге, которую Вы выбрали. Продолжать быть этой “хорошей девочкой”.
Примите мою огромную благодарность за то, что Вы не взорвались. Ваша жизнь гораздо важнее всего прочего.
Спасибо Вам за ту дорогу мира, которую Вы выбрали, за это желание ненасилия. В моих глазах Вы всегда будете примером и началом всемирного мира. Спасибо. (Имя неразборчиво.)Париж”
Зарему Мужахоеву судили присяжные. Так решила адвокат Наталья Евлапова. Когда адвокат потребовала суда присяжных, я подумал, что она глупая. Отдать чеченку, обвиняемую в терроризме, в руки двенадцати русских москвичей. Я ошибся. Евлапова не дура. Просто у нее в этом деле была иная миссия. Всерьез защищать Мужахоеву она не собиралась. После смерти майора Трофимова это потеряло смысл.
Ее ведь осудили не как “Мужахоеву Зарему Мусаевну, уроженку села Бамут, гражданку РФ, вдову, невоеннообязанную, неработающую, несудимую”, а как живое воплощение чеченского террора. Прокурор демонстрировал присяжным шесть поясов шахидов, найденных в Толстопальцеве.
— Посмотрите, — говорил он, — скольких человек они собирались еще убить.
— Я помогла вам найти эти пояса, — орала из клетки Мужахоева.
Ее не слышали. Подсчитывали потенциальные жертвы.
Прокурор показывал цветные фотографии с теракта в Тушине.
— Это не я взрывала, — орала из клетки Мужахоева.
Ее не слышали. Какая разница, ты — не ты. Такие, как ты.
Двадцать лет дали некоему собирательному образу, абстрактной террористке, взорвавшейся в Тушине, Илисхан-Юрте, Моздоке, Грозном. А отбывать этот срок приходится конкретной Зареме. Адвокат не могла этого не предугадать.
— Зачем вы потребовали суда присяжных, — спросил я адвоката.
— Решение по Зареме никто не может принять в одиночку, — туманно ответила Евлапова.
Позднее я понял, что она имела в виду.
Зарема вообще могла не попасть под суд. Как не попала под суд ее подружка из Ассиновки Раиса Ганиева, родная сестра смертниц из “Норд-Оста” Айшат и Хадижат Ганиевых, а также Рустама Ганиева, знаменитого боевика, доверенного лица самого Шамиля Басаева. Сама Раиса Ганиева тоже входила в банду и помогла войти в банду Зареме Мужахоевой. Раису вполне могли посадить лет на десять за “участие в незаконных вооруженных формированиях” и за “вовлечение в террористическую деятельность”, но не посадили, а, напротив, освободили от всякой уголовной ответственности, выправили новые документы на вымышленную фамилию и переправили куда-то за Урал. Раису Ганиеву показывали по телевизору. Андрогинная разносторонняя барышня. Вот она с гитарой, вот она жонглирует футбольным мячом, вот Раиса в перчатках лупит боксерскую грушу. Генерал ФСБ Илья Шабалкин рассказывал, что Ганиева попросила у ФСБ защиты от брата-ваххабита, который намеревался сделать из нее террористку-смертницу. Раиса перед камерой пишет с ошибками заявление в ФСБ. А вскоре арестовывают Рустама Ганиева. Все это случилось осенью 2003 года, когда Зарема Мужахоева уже сидела под следствием в “Лефортово”. А вот как все происходило на самом деле.
Поделиться книгой: