Атлантия

Я твердо стою на земле Атлантии, но у меня такое чувство, будто бы почва уходит у меня из-под ног, а сама я исчезаю, растворяюсь в воздухе.

Моя сестра ушла навеки.

Она выбрала жизнь Наверху.

Не может быть, Бэй никогда бы так не поступила.

И тем не менее она это сделала.

На прощание сестренка сказала мне, что наш город дышит.

Теперь я слышу свое собственное дыхание: вдох – выдох, вдох – выдох. Я здесь живу. Здесь же я и умру.

Я никогда не смогу отсюда уйти.

Глава 2

На Нижнем рынке торговцы, чтобы привлечь внимание покупателей, толкают людей своими тележками.

– Чистый воздух! – выкрикивает один. – Все возможные запахи и ароматы! Корица, кайенский перец, шафран!

– А вот новая одежка! – кричит другой.

Ближе к поверхности, в районе храма, есть магазины, но здесь выбор больше: целые горы всякой всячины, включая и ценные вещи, оставшиеся после кораблекрушений. Товар тут не раскладывают аккуратно за стеклами витрин, его загружают в тележки и сваливают в палатки. Торговые палатки довольно потрепанные, но зато удобные: их собирают из металлических трубок и пластиковых панелей.

Мы с Бэй обычно везде ходили вместе, и после смерти мамы мы, если не считать посещений храма, чаще всего отправлялись прогуляться на Нижний рынок. Поскольку в храме я не нашла ни одной подсказки, то решила пойти сюда. Вдруг обнаружу хоть что-нибудь, что укажет мне на причину ухода Бэй. Например, какую-нибудь записку или любой другой знак – да что угодно.

В тот памятный день, после того как стражи порядка отпустили меня, я вернулась в нашу с ней комнату и перевернула там все буквально вверх дном.

«Не может быть, – думала я, – чтобы сестра ничего мне не объяснила. Наверняка я обнаружу записку, где Бэй подробно все изложила своим аккуратным почерком».

Я вывернула карманы всей ее одежды. Сняла с ее кровати покрывало, одеяла и простыни, сбросила на пол матрац. На всякий случай также перетряхнула все свое имущество. Даже заставила себя открыть коробку с мамиными вещами, которую мы держали в шкафу, но там все лежало точно так же, как мы с Бэй уложили. Никакой записки я не нашла.

Я вообще ничего не обнаружила.

Уйти вот так неожиданно, без всяких объяснений было жестоко, а Бэй никогда не отличалась жестокостью. Она могла иной раз разозлиться, если сильно уставала. Но в целом сестренка была значительно мягче меня, смешливее и, уж абсолютно точно, гораздо лучше подходила для того, чтобы пойти по стопам нашей мамы. Меня не задевало, когда люди говорили об этом, потому что я знала: это правда. И вот внезапно Бэй ушла, а я тщетно ломаю голову, пытаясь понять причину ее поступка.

Помню, как отчаянно я продиралась сквозь толпу в храме, пока стражи порядка не оттащили меня и не поместили в специальное место, где удерживали родных и близких, которые были способны устроить сцену. После того как нас отпустили, я отправилась посмотреть на транспорт, но, конечно же, он уже ушел Наверх. Я стояла там и пыталась придумать способ сбежать вслед за Бэй, но, разумеется, это было нереально. Большинство лодок у нас используется исключительно для транспортировки продовольствия и промышленных товаров, так что давление в них не рассчитано на человека: оказавшись внутри, люди попросту там не выживут.

Даже в самых дерзких своих мечтах я прекрасно понимала, что Совет не позволит мне присоединиться к сестре. А сама я вряд ли смогу придумать осуществимый способ побега.

В одной из палаток я замечаю отрез парчи с очень красивой вышивкой. Мне даже хочется остановиться и прикоснуться к нему, но я иду дальше по центральному проходу. Толпы людей у палаток остаются у меня за спиной, я выхожу на территорию за рынком – туда, где проводятся заплывы.

На Нижнем рынке народу столько, что не протолкнуться, но все равно холодно. Часы работы рынка ограниченны. Закрытие совпадает с наступлением сумерек: это сделано для того, чтобы сэкономить энергию, которая уходит на вентиляцию воздуха и обогрев этой части города. Мы ведь находимся на большой глубине. Я поеживаюсь, хотя стены Атлантии никогда не давали течь и не знали сколько-нибудь серьезных повреждений.

Давным-давно, когда люди еще только готовились к Великому Разделу, они искали источник вдохновения, дабы построить Атлантию. По преданию, Верховный Жрец увидел тогда сон, в котором боги сказали ему, что наш город должен быть создан по образцу больших городов старых времен. Во сне Верховный Жрец разглядел Атлантию во всех подробностях: прекрасный город с храмами и церквями на площадях; разноцветные жилые здания с магазинами на первых этажах; проспекты и улицы, связывающие между собой все районы.

Но конечно же, все это должно было находиться под водой.

Итак, Атлантия была задумана как группа огромных герметичных сфер. Сферы эти расположены на разных уровнях: одни выше, другие ниже; их соединяют каналы и пешеходные переходы. Инженеры пришли к решению, что лучше не сооружать одну громадную сферу, а спроектировать несколько меньшего размера и соединить их между собой. Центральная сфера – самая красивая в Атлантии. В ней размещены храм, здания Совета, Верхний рынок и несколько жилых районов. Соседние сферы поменьше, и там все не такое масштабное: небольшие рынки, церквушки и жилые кварталы. В сферах, которые расположены глубже всех остальных, находятся технические районы Атлантии, отсеки, куда приходят на ремонт и стоянку дроны-минеры, и Нижний рынок.

Все это проектировалось не один год. В храме, на специальном стенде под стеклом, выставлены подлинники некоторых чертежей. На них заметны пятна и брызги ржавого цвета. Рассказывают, что инженеры, которые проектировали Атлантию, были смертельно больны и, бывало, кашляли кровью на свои чертежи. Но они не могли прекратить работу и жертвовали собой, иначе бы человечество погибло. Как-то я рассказала маме об этих слухах, ну, о том, что эти пятна – кровь. Мама не стала ничего опровергать.

– Знала бы ты, Рио, сколько прекрасных людей пожертвовало собой ради нас, – сказала она тогда, и глаза у нее были грустные-прегрустные.

Мир Наверху стал непригоден для жизни, и это означало, что тут у нас, Внизу, возникла острая нехватка природного сырья. В нашем городе все в основном произведено промышленным способом. Хотя есть и кое-что, сделанное из добрых старых (и очень ценных) материалов: например, деревянный алтарь в храме или каменная брусчатка мостовой на лучших улицах. Но Атлантия все равно прекрасна. Среди прочего атлантийцы больше всего гордятся своими деревьями. У наших деревьев стволы из стали, и у каждого свои, особенные металлические листья. Они так же красивы, как те, что некогда росли Наверху.

По крайней мере, так говорят.

Инженеры решили и нашу городскую транспортную систему создать по образцу тех, что были в старых городах: в Атлантии существует очень романтичная сеть каналов и лодки, которые называются гондолами. Наши гондолы, естественно, модернизированы, они оснащены двигателями и передвигаются по дорогам внутри сухих русел бетонных каналов. Гондолы требуют постоянного ухода и технического обслуживания, но атлантийцы все равно их любят. Каждую ночь после наступления комендантского часа рабочие ремонтируют гондолы, и все же днем нередко можно увидеть вытащенную на берег лодку и копошащихся возле нее механиков. Со стороны очень похоже на русалок, которые кружат вокруг затонувшего корабля: я видела такие иллюстрации в книгах, где рассказывается о временах, предшествовавших Великому Разделу.

Моей маме очень нравилась архитектура Атлантии, она любила деревья и гондолы почти так же, как и храм.

– Расцвет красоты перед лицом смерти, – сказала она как-то нам с Бэй, когда мы разглядывали диаграммы. – Инженеры оставили свой след в каждой части Атлантии. Они сотворили этот город, сделали его прекрасным и в то же время удобным для жизни.

– Они дважды бессмертны, – заметила Бэй. – Теперь живут и на небесах, и в Атлантии.

Мама одобрительно посмотрела на сестренку. Их любовь к нашему городу была чуть ли не осязаема; помнится, я тогда даже почувствовала себя лишней. Я тоже любила наш город, но не до такой степени, как они обе.

Что же касается нижних районов Атлантии, то они менее красивые и более утилитарные, чем прочие. Здесь хорошо видны заклепки на стенах и небо гораздо ниже. В сферах выше уровнем, там, где находится храм, все устроено так, что можно услышать эхо под искусственным небом.

Я прохожу мимо палаток, в которых торгуют масками. Это не те маски, которые мы носим за спиной на случай, если в стенах Атлантии вдруг появится брешь. Они продаются для развлечения, чтобы можно было изобразить из себя кого-нибудь. Я притворяюсь, будто мне интересно: трогаю морды фантастических существ, которые когда-то жили Наверху. Львы, тигры, лошади – я знаю их по картинкам из книг. Есть тут маски и поинтереснее: разные морские ведьмы с зелеными и бирюзовыми лицами.

Дети любят рассказывать друг другу истории о морских ведьмах. Мы болтали о них и в школе, и когда играли после уроков во дворе. Однажды мама велела пойти вместе с ней на вечернюю службу в храм, а мне не хотелось, и я попыталась отвертеться.

– Если я выйду из дома после наступления темноты, меня могут поймать морские ведьмы, – сказала я тогда маме. – Или сирены.

– Морские ведьмы – это суеверие, – заявила мама.

Она не отрицала существование сирен, потому что все знали, что они действительно существуют. Сирены – это такие люди (обычно женщины, но попадаются среди них и мужчины – их называют сирениусы), которые способны использовать свой голос для того, чтобы окружающие делали то, что они хотят. Они – первое чудо, произошедшее после Великого Раздела. Сирены были рождены от первого поколения людей, которые начали жить Внизу, и с тех пор они служат Атлантии.

Между прочим, я тоже сирена.

Но это тайна. Мама решила никому ее не открывать, потому что сирены должны посвящать свою жизнь Атлантии, и маленьких сирен отдают на воспитание Совету. Мама не хотела меня отдавать.

– Морские ведьмы на самом деле существуют, – сказала я маме. – У них даже есть имена.

«Может быть, – подумала я тогда, – некоторые просто-напросто помалкивают о том, что они морские ведьмы. Ведь держим же мы с мамой в секрете, что я – сирена».

Помню, мне тогда от этой мысли даже стало не по себе.

– И какие же у этих ведьм имена? – поинтересовалась мама.

Она задала этот вопрос с такой веселой, насмешливой интонацией. Мне всегда нравилось, когда мама так говорила: это значило, что она с удовольствием поддержит мою игру.

– Например, Майра, – ответила я, припомнив историю, которую слышала еще до школы. – Одну из них зовут Майра.

– Что ты сказала? – переспросила мама в крайнем изумлении.

– Майра, – повторила я. – Она морская ведьма и сирена. Она умеет колдовать не только голосом. Майра может получить от тебя все, что захочет, а потом она превратит тебя в морскую пену, и родные даже не успеют донести твое тело до шлюзов.

Одна девочка в школе рассказывала, что Майра якобы пьет морскую пену. Вот я и решила поделиться с мамой такими жуткими подробностями. Услышав эти слова, она закрыла рот ладонями, и глаза у нее стали круглыми. Я поняла, что мама вовсе не притворяется, а действительно пришла в ужас от того, что услышала. А моя мама была не из тех, кого так просто напугать.

– Рио, пожалуйста, больше никогда никому не рассказывай эту историю, – сказала она.

Голос у мамы дрожал, и я почувствовала себя виноватой. На самом деле я вовсе не собиралась ее пугать.

– Ладно, больше не буду, – кивнула я. – Обещаю.

И решила заодно кое-что выяснить. Некоторые люди утверждают, что у сирен нет души, я и спросила маму, как обстоит дело с Майрой.

– Это все неправда, – сказала мама. – У каждого живого существа есть душа. И у Майры тоже.

Мама, конечно же, понимала, о чем я на самом деле ее спрашиваю.

– У тебя есть душа, Рио, – успокоила она меня. – Никогда в этом не сомневайся.

Только спустя год после этого разговора мама открыла нам с Бэй правду: Майра была ее сестрой. Нашей родной тетей.

– Но мы с самого детства с ней не общаемся, – сказала она очень-очень печальным голосом.

Мы с Бэй переглянулись. Это было жутко слышать. Как сестры могут расти вдали друг от друга?

– Не бойтесь, – поспешила утешить нас мама, увидев, как мы отреагировали на это ее заявление. – С вами такого не случится. Майру забрали, когда узнали, что она сирена. Нас разлучили и растили отдельно друг от друга. Понимаете, к чему я вам это говорю? Именно поэтому мы и должны держать правду о Рио в тайне. Мы ведь не хотим, чтобы ее от нас забрали? Мы же не хотим ее потерять, да?

Мы с Бэй кивнули в ответ. Мы все отлично поняли.

Эта тайна была очень тяжелой ношей для мамы, особенно после того, как она стала Верховной Жрицей, главой Атлантии: ведь ей приходилось отчитываться перед членами Совета верхнего мира и всячески с ними сотрудничать. У нее не должно было быть от них секретов.

Но у мамы были секреты. Один точно, а может, и больше.

Ведь в ночь, когда она умерла, ее нашли на пороге дома Майры. Она пошла к своей сестре, но я не знаю почему.

Я выхожу к краю Нижнего рынка, туда, где устроены дорожки для заплывов. Их переделали из цементных каналов, по которым раньше ходили гондолы. Несколько лет назад группа энтузиастов перенесла сюда дорожки и приспособила их для заплывов. Наверное, было непросто перетащить такие тяжелые штуки.

Альдо, организатор заплывов, замечает меня и кивает.

– Слышал, твоя сестра ушла Наверх, – говорит он вместо приветствия. – Сочувствую.

Альдо всего на несколько лет старше нас с Бэй. У него синие глаза, темные вьющиеся волосы и правильные черты лица. Как ни странно, все это не делает его привлекательным.

– Спасибо. – Это слово я еще способна произнести без всяких эмоций, когда люди выражают мне соболезнования.

Но Альдо быстро забывает о вежливых манерах. Он человек деловой.

– Придется мне на этот уик-энд пересмотреть график заплывов, раз уж она не будет участвовать.

– Бэй ничего для меня не оставила? – спрашиваю я.

– А что она должна была оставить?

– Записку. Или еще что-нибудь. Я не знаю.

– Нет, ничего, – говорит Альдо. – Свои вещи Бэй всегда забирала с собой. Ты же в курсе.

Да, я в курсе. Плавательные дорожки занимают почти все свободное место, остальное приспособлено под трибуны для зрителей. Но возле стены, где Альдо вывешивает списки участников заплывов, есть небольшой участок, где пловцы могут арендовать шкафчики, чтобы оставлять там свои вещи.

– А в шкафчиках ничего не может быть? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает Альдо, – я там вчера вечером все проверял. Пусто.

Он говорит это совершенно безучастно, и я верю, что это правда. У меня опускаются руки.

Вот, значит, как. Бэй и здесь ничего для меня не оставила. Альдо поворачивается ко мне спиной и уходит.

Вода с хлюпающими звуками ударяется о стены канала. Трибуны из тонких стальных конструкций напоминают скамьи в храме. Жрецы знали, что Бэй после смерти мамы начала участвовать в заплывах, но закрывали на это глаза. Нам нужны были деньги. В храме, конечно, заботятся об учениках, предоставляют им стол и ночлег, но за работу там нам не платят, потому что считается, что служение должно быть бескорыстным. У большинства учащихся есть родители, которые заботятся о них и дают деньги на книжки, новую одежду и карманные расходы. Между прочим, Верховный Жрец тоже не получает деньги за свою работу, его обеспечивают только едой и одеждой. Мама, когда нам с Бэй нужно было купить обновки, продавала свои личные вещи, но ко времени ее смерти уже практически ничего не осталось.

В общем, Бэй решила зарабатывать деньги. Просто удивительно, какой четкий план она разработала. После того как я пообещала, что не оставлю ее, сестренка еще горевала, но нашла в себе силы стать прежней: я имею в виду, что она вновь сделалась собранной и все тщательно продумывала.

– На Нижнем рынке устраивают заплывы, – сказала мне Бэй. – И зрители делают ставки на победителя.

Я знала об этом, хотя мы с сестрой редко туда ходили. Жрецы это не одобряли.

– Я тоже хочу попробовать.

– Но те, кто соревнуются, тренировались не один год, – попробовала возразить я.

– Я быстро научусь, – заявила Бэй. – У нас с тобой это в генах.

Мы с сестрой пошли в отца – обе высокие и сильные, а вот мама у нас была маленькая и хрупкая. Уже в двенадцать лет мы переросли ее и продолжали расти дальше. Маме приходилось смотреть на нас снизу вверх, и это ее порядком забавляло.

В те времена, когда спортивные соревнования еще не осуждались жрецами и по выходным на площадях устраивали заплывы на удобных дорожках, наш папа был отличным пловцом. Именно тогда мама с ним и познакомилась: она решила посмотреть на один из заплывов. Папа пришел к финишу первым, поднял голову и увидел ее. Люди на трибунах вскакивали и кричали, и только один человек сидел тихо. Это и была наша мама. Она встала, потому что все встали, но при этом продолжала читать книжку, которую принесла с собой. Это заинтриговало папу. Что такого интересного в этой книжке, если девушку даже финал заплыва не волнует? В общем, папа поднялся на трибуну, отыскал маму и пригласил ее в кафе. Она согласилась. Так все и началось.

– Но, – сказала я, – возможно, из-за этих заплывов папа и заболел.

– Никто так и не доказал связь между плаванием и легочной водой, – возразила Бэй.

Она продала статуэтку бога-тигра – это была одна из последних личных вещей нашей мамы, – а на вырученные деньги приобрела нам плавательные костюмы и оплатила время тренировок на дорожках.

– Я чувствую себя голой, – поежилась я, когда мы в первый раз переоделись.

– Ну и зря, – ответила Бэй. – Эти костюмы почти так же целомудренны, как мантии, которые мы носим в храме. Мы в них прикрыты от носа до кормы.

Тут я рассмеялась (а я не часто смеялась после смерти мамы), а Бэй улыбнулась.

Мы вместе вышли к дорожкам, но тренер только покачал головой: