Границы бесконечности. Братья по оружию

— Вы можете продолжать так, как начали, милорд. Сдается мне, теперь уже поздно идти на попятную.

— Да, вы правы.

Майлз послал гонцов: матушку Кейрел в одном направлении, Зеда — в другом, Кейрела и его старшего — в третьем. Пим и Ди приглядывали за Лэмом. Жена старосты вернулась первой, ведя за собой матушку Журик и двух из ее сыновей.

Мать кинулась к Лэму и обняла его. Младшие братья держались позади, но Пим уже занял позицию между ними и дверью.

— Все в порядке, ма, — похлопал ее по спине Лэм. — По крайней мере со мной все в порядке. Я чист. Лорд Форкосиган мне верит.

Не выпуская руки Лэма, женщина сердито посмотрела на Майлза.

— Но ты ведь не дал лорду-мутанту напичкать тебя своим ядом?

— Это не яд, — поправил ее Майлз. — На самом деле эта штука спасла жизнь вашему сыну, так что вернее было бы считать ее лекарством. Однако, — тут он сурово повернулся к двум младшим братьям Лэма и скрестил руки на груди, — я хотел бы знать, кто из вас, юных идиотов, бросил этой ночью мне на палатку факел?

Младший из двоих побледнел. Тот, что постарше, успел издать возмущенный возглас, но, заметив лицо брата, замолк на полуслове.

— Ты?! — в ужасе прошипел он.

— Не бросал я, — заныл младший. — Никто не бросал!

Майлз поднял брови. Наступило короткое напряженное молчание.

— Ну, пусть тогда этот никто извиняется перед старостой и матушкой Кейрел, — проговорил Майлз, — поскольку это их сыновья спали в палатке. Я с моими людьми ночевал на чердаке.

Мальчишка в ужасе открыл рот. Самый младший из сыновей Кейрела раздулся от гордости и важно прошептал:

— Ты, Доно! Идиотина, ты что, не знал, что палатка не загорится? Это же настоящая армейская!

Майлз заложил руки за спину и пронзил Журиков ледяным взглядом:

— Это было покушение на жизнь наследника вашего графа, что по закону считается таким же преступлением, как покушение на самого графа, и карается смертной казнью. Или, может, Доно об этом не подумал?

Тут никакого суперпентотала не требовалось: парень совершенно не умел врать. Матушка Журик, не отпуская Лэма, схватила теперь за руку и Доно. В эту минуту она походила на курицу, застигнутую грозой и старающуюся спрятать под крыльями весь свой многочисленный выводок.

— Я не пытался вас убить, лорд! — в смятении воскликнул Доно.

— А что же ты тогда пытался сделать?

— Вы же ловили моего брата Лэма. Я хотел заставить вас уехать. Хотел спугнуть вас. Я не думал, что кто-то взаправду пострадает… Ведь это же была только палатка!

— Насколько я понял, ты еще никогда не видел пожара. А вы видели, матушка Журик?

Мать Лэма растерянно кивнула, явно разрываясь между стремлением защитить сына и желанием отлупить его.

— Ну так вот, если бы не случайность, ты мог бы убить или ужасно покалечить трех своих друзей. Пожалуйста, поразмысли над этим. Ввиду твоего малолетства и… э-э… явной умственной отсталости я не буду выдвигать обвинения в предательстве своего сюзерена. Вместо этого староста Кейрел и твои родители будут в дальнейшем отвечать за твое хорошее поведение и решат, как тебя следует наказать.

Матушка Журик растаяла от облегчения и благодарности, а у Доно вид был такой унылый, словно он предпочел бы расстрел. Брат ткнул его в бок и прошептал:

— Умственно отсталый!

Тут матушка Журик отвела душу, закатив дразнилке звонкую оплеуху.

— А как насчет лошади, милорд? — напомнил Пим.

— В том деле я их не подозреваю, — медленно ответил Майлз. — Попытка поджечь палатку — просто ребячья глупость. А это — совсем другое…

Зед, которому разрешили воспользоваться лошадью Пима, вернулся с Харрой. Женщина вошла в дом, увидела своего мужа и остановилась, пристально глядя на него. Лэм стоял перед ней, опустив руки, с обидой в глазах.

— Так, лорд, — произнесла Харра, — значит, вы его поймали…

— Не совсем, — ответил Майлз. — Он сам пришел сюда. Он сделал заявление под действием суперпентотала и оправдан. Лэм не убивал Райны.

Харра поворачивалась то в одну, то в другую сторону.

— Но я видела, что он там был! Он оставил свою куртку и забрал с собой свою лучшую пилу и рубанок. Я знаю, что он возвращался, пока меня не было. Ваша сыворотка неправильная!

Майлз покачал головой:

— Сыворотка подействовала прекрасно. А вот ты ошибаешься. Лэм действительно заходил в твое отсутствие, но, когда он ушел, Райна была жива и громко плакала. Убийца — не Лэм.

Харра покачнулась.

— Тогда кто же?

— По-моему, ты догадываешься, но изо всех сил стараешься этого не признавать. Вот откуда твоя настойчивость. Пока ты не позволяла себе усомниться в том, что убийца — Лэм, тебе не надо было думать о других вариантах.

— Но кому еще было до этого дело? — воскликнула Харра. — Кто еще дал бы себе труд?..

— Действительно, кто? — вздохнул Майлз.

Он подошел к окну и выглянул во двор. Туман почти рассеялся под ярким утренним солнцем. Внезапно лошади перестали есть и забеспокоились.

— Доктор Ди, приготовьте, пожалуйста, вторую дозу суперпентотала.

Майлз повернулся и прошел к очагу, где еще теплились угли; их слабый жар приятно прогревал его кривую спину.

Ди озирался по сторонам, держа в руке инъектор. Он явно не понимал, кто должен стать его следующей жертвой.

— Милорд?

— Разве вам это не очевидно, доктор? — небрежно спросил Майлз.

— Нет, милорд, — с негодованием отозвался Ди и насупился.

— А тебе, Пим?

— Не совсем, милорд, — промямлил телохранитель, и его взгляд вместе с парализатором неуверенно обратился к Харре.

— Наверное, это потому, что вы оба не были знакомы с моим дедом, — задумчиво произнес Майлз. — Он умер как раз перед тем, как вы поступили на службу к отцу, Пим. Граф Петер Форкосиган родился в самом конце Периода Изоляции; на его глазах прошли все мучительные перемены, которые выпали Барраяру за эти сто лет. Деда называли последним из старых форов, но на самом деле он был первым из новых. Он менялся вместе со временем — от кавалерийских эскадронов до звеньев флайеров, от шпаг до ядерного оружия — и менялся успешно. Наша сегодняшняя свобода — верное свидетельство того, как яростно он умел приспосабливаться, а потом отбрасывать все и приспосабливаться снова. В конце жизни деда считали консерватором, но только потому, что очень многие на Барраяре обогнали его, промчавшись мимо в том самом направлении, куда он вел, толкал, тянул и указывал всю свою жизнь. Он менялся, и приспосабливался, и гнулся под ветром перемен. А потом, когда генерал состарился, — ведь мой отец был его младшим сыном и единственный остался в живых, а женился только в зрелом возрасте, — на него обрушился я. И ему надо было снова меняться. А он уже не мог. Дед умолял, чтобы моя мать сделала аборт. Ведь они заранее более или менее точно узнали, как будет поврежден эмбрион. Мои родители и генерал пять лет после моего рождения были в ссоре. Они не встречались, не разговаривали, не имели друг с другом связи. Когда отец стал регентом, он поселился в императорском дворце, и все думали, что адмирал Форкосиган подбирается поближе к трону. На самом деле им с матерью было негде больше жить — граф, мой дед, запретил отцу пользоваться особняком Форкосиганов. Такой вот скандал в благородном семействе… У нас в роду по наследству переходят язвы желудка — мы их дарим друг другу.

Майлз прошелся к окну и выглянул.

— Примирение наступило постепенно, когда стало ясно, что другого сына у моих родителей не будет, — продолжал он. — Никаких театральных сцен, конечно. Помогло то, что благодаря врачам я начал ходить. К тому же тесты показали мою сообразительность. А самое главное — дед никогда не видел, чтобы я сдавался.

Никто не осмелился прервать этот монолог, хотя на лицах слушателей отражалось почтительное недоумение. Майлз умолк, и в наступившей тишине громко прозвучали чьи-то шаги по дощатому настилу крыльца. Пим тихо вышел вперед и взял под прицел дверь.

— Доктор Ди, — сказал смотревший в окно Майлз. — Будьте добры ввести суперпентотал первому, кто войдет в дверь, — сразу же, как только этот человек появится.

— Вы не будете ждать согласия, милорд?

— На этот раз нет.

Дверь распахнулась, и врач шагнул вперед. Зашипел инъектор. Матушка Маттулич повернулась к Ди так резко, что подол ее рабочего платья хлестнул по икрам с набухшими венами.

— Ты посмел! — взвизгнула она, занося руку для удара.

Ди отпрянул, а старуха потеряла равновесие и покачнулась. Шедший за ней староста Кейрел подхватил ее и удержал.

— Ты посмел! — теперь уже взвыла матушка Маттулич, обернулась и увидела не только Ди, но и всех прочих — матушку Журик, матушку Кейрел, Лэма, Харру, Пима. Плечи у нее ссутулились, и тут начал действовать препарат. Старуха застыла на месте. Глупая ухмылка на ее жестком лице боролась с отчаянием.

От этой улыбки Майлза затошнило, но именно она и была ему нужна.

— Усадите ее, — велел он.

Старуху подвели к стулу, с которого так недавно встал Лэм Журик. Она отчаянно сопротивлялась действию сыворотки: приступы ярости сменялись вялым послушанием. Постепенно послушание взяло верх, матушка Маттулич обмякла и теперь только бессильно ухмылялась. Майлз тайком взглянул на Харру. Та стояла молчаливая и бледная, целиком отгородившись от окружающих.

…В течение нескольких лет после примирения Майлза не оставляли наедине с дедом без охранника. Сержант Ботари носил ливрею графа, но был предан одному только Майлзу. Он был единственным человеком, достаточно свирепым и бесстрашным (как некоторые говорили, достаточно безумным), чтобы противостоять самому великому генералу. Майлз решил, что незачем объяснять слушателям, какой именно случай заставил его родителей считать присутствие сержанта Ботари необходимой предосторожностью. Пусть незапятнанная репутация генерала Петера послужит его внуку — послужит так, как он сочтет нужным.

Лэм опустил голову.

— Если бы я знал… Если бы я вовремя догадался… Я бы не оставил их одних, милорд. Но я подумал, что бабушка о ней позаботится. Я не мог… я не знал, как…

Харра даже не взглянула на него.

— Давайте закончим с этим, — вздохнул Майлз.

Он снова назначил официальных свидетелей из числа собравшихся в комнате и предупредил, чтобы его не прерывали, поскольку это путает допрашиваемого. Облизав губы, он повернулся к старухе и повторил весь ряд стандартных нейтральных вопросов: имя, год рождения, имена родителей, факты биографии… Успокоить матушку Маттулич оказалось труднее, чем готового сотрудничать Лэма — ее ответы были неровными, отрывистыми, и Майлз с трудом подавил нетерпение. Несмотря на кажущуюся легкость, допрос с суперпентоталом требует от следователя умения и выдержки. Сейчас нельзя рисковать. Постепенно он подошел к первым важным вопросам.

— Где вы были, когда родилась Райна?

Голос старухи звучал теперь тихо и плавно, даже сонно.

— Роды начались ночью. Лэм пошел за Джин, повитухой. Сын повитухи должен был позвать меня, но заснул. Я туда попала только утром, и было уже поздно. Они все видели.

— Что видели?

— Кошачий рот, гадкую мутацию. Чудовище! Их надо вырезать. Гадкий человечишка. — Майлз понял, что последние слова относились к нему. Старуха не сводила с него завороженных глаз. — Мутанты рождают новых мутантов, они плодятся, плодятся… Я видела, как ты смотришь на наших девушек. Ты хочешь сделать им мутантов, заразить нас всех…

Пора возвращать ее к главному.

— Вы когда-нибудь оставались с младенцем после этого?

— Нет. Джин — она от нее не отходила. Джин меня знает, она понимала, чего я хочу. Не ее дело, проклятой. И Харра тоже все время тут вертелась. Харра не должна… С чего это она так легко отделается? Зараза-то ведь в ней. Наверное, получила от своего отца, я спала только с ее отцом — и они все оказались плохие, кроме одной-единственной.

Майлз моргнул:

— Кто оказался плохой?

Кейрел сжал губы. Поймав на себе взгляд Майлза, староста уставился в пол, словно устраняясь от всего происходящего. Лэм и остальные парнишки слушали, разинув рты; Харра не шевелилась.

— Все мои дети, — сказала матушка Маттулич.

Тут Харра резко подняла голову. Глаза ее округлились.

— Харра была не единственным вашим ребенком? — спросил Майлз.

Очень трудно заставить свой голос звучать спокойно и хладнокровно, когда так и подмывает заорать. Ему хотелось сбежать отсюда…

— Конечно, нет. Я думала, она мой единственный чистый ребенок. Я так думала, но, значит, и в ней прятался яд. А я-то на коленях благодарила Бога, когда она родилась чистая. Наконец чистый ребенок, после стольких уродов, после такой боли… Я думала, мое наказание закончилось. Но, значит, она все-таки была мутант: тайный, хитрый…

— Сколько, — с трудом выдавил Майлз, — сколько у вас было детей?

— Четверо, не считая Харры, моей последней.

— И вы убили всех четверых?

Краем глаза он заметил, что староста медленно кивнул, все так же глядя в пол.

— Нет! — сказала матушка Маттулич. На миг сквозь туман суперпентотала прорезалось возмущение. — Двое уже родились мертвыми: первый и тот, весь перекрученный. А того, у которого было слишком много пальцев на руках и ногах, и того, с огромной головой, тех я вырезала. Вырезала. Моя мать — она проследила, чтобы я все сделала, как надо. Харра… Харра слишком легко отделалась. Я сделала все за нее.

— Так что на самом деле вы убили не одного младенца, а трех? — ледяным голосом спросил Майлз. Самые молодые из присутствующих — сыновья Кейрела и братья Журики — явно были в ужасе, а старшее поколение дружно прятало глаза. Да, они наверняка все знали.

— Убила? — сказала матушка Маттулич. — Нет! Я их вырезала. Так надо. Надо было сделать то, что положено. — Она гордо подняла голову, потом снова ее опустила. — Убила моих детей ради, ради… Я не знаю, ради кого. А теперь вы называете меня убийцей? Будьте вы прокляты! Какой мне теперь толк в вашем правосудии? Оно мне было нужно тогда! Где вы были тогда? — Старуха вдруг неожиданно разрыдалась, а потом столь же мгновенно пришла в ярость: — Если мои дети должны были умереть, то ее — тоже! Почему она должна так легко отделаться? Я ее избаловала… Я хотела, как лучше… я старалась делать, как лучше, это несправедливо…

Суперпентотал с этим не справлялся… Нет, решил Майлз, он все-таки действует, но ее чувства слишком сильны. А если увеличить дозу (с риском остановки дыхания), то эмоциональные пики выровняются, но признание не станет более полным. Его трясло, и он только надеялся, что окружающие этого не видят. Пора заканчивать.

— Почему вы сломали Райне шею, а не перерезали горло?

— Из-за Харры! Она не должна была знать, — объяснила матушка Маттулич. — Бедная девочка. Ей будет казаться, что мутант просто умер…

Майлз посмотрел на Лэма, на старосту Кейрела:

— Похоже, это мнение разделял еще кое-кто.

— Я не хотел, чтобы она услышала это от меня, — стойко повторил Лэм.

— Я надеялся уберечь ее от двойного горя, милорд, — сказал Кейрел. — Ей пришлось пережить такое…