Mi Lucha

– Эта идея могла прийти в голову только сумасшедшему.

– А товарищ Лучо, между нами говоря, и есть сумасшедший. Величайший псих всех времен и народов.

– Он идиот, ваш товарищ Лучо!

– Разумеется. Этим ты не откроешь Америки. Но товарищ Лучо – гениальный идиот, тот самый идиот, о котором писал Достоевский.

– Он ублюдок!

– Верно. Но довольно жирный ублюдок.

– Гений и злодейство несовместны!

– Хорошая мысль.

– Ваша кухня – дерьмо!

Генрих наклонился и коротко ударил Гитлера по щеке.

– Спасибо, – сказал Гитлер.

– Не за что, – сухо отпарировал Генрих. – Помнишь фильм, который снял товарищ Лучо, когда еще был европейцем?

– Редкостное дерьмо! Тошнота. Проще всего прославиться чем-то в этом роде: сбросить рояль в лестничный пролет или разрезать глаз негритенку.

– Разумеется. Ты ведь и сам большой специалист по этой части, не правда ли? Как называлась твоя первая картина, которая шокировала даже парижскую публику?

– Да пошел ты на хуй! Это были грехи молодости. Я уже давно другой.

– То же можно сказать и о товарище Лучо… Да вы с товарищем Лучо – просто близнецы-братья. Именно во время съемок очередного фильма ему пришла в голову эта идея, когда его любимую актрису разрезало на куски под колесом прогулочного парохода. Не мудрствуя лукаво, он быстренько нашел ей замену. Что еще раз доказывает тот факт, что актер в мире ничто, а важен только режиссер. Теперь мы снимаем другую картину. Она называется – Новейшая История Человечества.

– В стиле гиньоль. Картина ужаса и страданий. Картина безумия.

– Все, что мы хотим – это заморить черных тараканов и расчистить планету для белой расы.

– Утопия! Даже оставив в покое рассуждения о бесчеловечности или гуманизме. Это ночной полет глупца. Вам никогда не покорить Африку. Ваши войска увязнут в ее джунглях, миллионы ваших людей умрут от болезней. Вы ставите себе невозможную задачу.

– В чем и есть торжество творческого метода художника. Легче всего лепить из глины. Но творения из глины вялы и безжизненны. Гениальной может стать только скульптура из мрамора. Так говорил Заратустра. И тоже был не прав… А из чего сделал свою скульптуру товарищ Лучо? Из людей. Разве ты сам не есть товарищ Лучо? Да пошел ты на хуй! – величайшее творение гения. Кто бы мог подумать, что картина с таким названием, содержанием, будет когда-либо украшать стены Лувра? Но свершилось! Ибо ты выбрал не глину, не пластилин, не говно, но мрамор! Но этого недостаточно. В лучшем случае, получится новый Делакруа. Отныне твоим материалом станут люди. Люди товарища Лучо… Но чу! Я чувствую, что мы меняем курс. Яхта прибыла, наконец, в район ожидания. Следующим нашим транспортным средством станет подводная лодка.

АТЛАНТИКА: ПОДВОДНАЯ ЛОДКА

Внутри подводной лодки Гитлер был впервые в жизни. Его отпустили на волю: позволяли бродить по всем коридорам, спускаться в машинное отделение, на боевые палубы, где возвышались торпедные аппараты, заходить на капитанский мостик, в библиотеку и кают-компанию.

Это было любимое место Гитлера на всем корабле: здесь было светло, уютно и тихо. На одном столе таинственно синела карта, на другом – весело красовалась группа оловянных солдатиков. Каждый раз, когда Гитлер входил сюда, солдатики стояли в новой позиции: похоже, ими игрался сам капитан.

Есть такие люди, они воруют у детства и втравливают в свои взрослые игры какую-то невинную деталь, плюшевого мишку, например… Гитлер симпатизировал этим несчастным людям, потому что сам был таким. В ящике стола он держал маленького фарфорового слоника, того самого, которого сжимал, засыпая в своей колыбели… И слоник стал свидетелем его мучительной жизни и борьбы, его далеко не детских болезней, его совокуплений с девочками, которые также успели значительно подрасти… Гитлеру пришла мысль вернуть слоника в свою новую жизнь, и это была далеко не фантастическая идея, учитывая могущество и вездесущность товарища Лучо.

Экипаж лодки, состоящий из латиносов и русских, был молчалив и приветлив. Каждый сосредоточенно занимался своим определенным делом, и никто не обращал внимания на праздношатающегося пленника.

Но было одно странное место на подводном корабле, одна запретная дверь… Перед ней в коридоре всегда кто-то маячил, как бы невзначай – то румяный молодой человек с окладистой русской бородой задумчиво прихлебывал бражку из огнетушителя, то сам боцман…

Как-то раз Гитлер остановился перед этой дверью и попробовал повернуть ручку. Дверь была заперта. Человек, ее охранявший, спокойно смотрел на него. Гитлер постучал, прислушался… Никто не отозвался. Он постучал громче. Охранник взял его за руку и с нежной силой развернул, хлопнул легонько по спине, указывая пальцем вдоль коридора.

– Что такое! – возмутился пленник. – Почему мне сюда нельзя?

Охранник покачал головой: не могу разговаривать. Гитлер ретировался в сильной досаде: он не любил, когда от него что-то скрывали.

Однажды эта вежливая твердость была столь грубо нарушена, что у Гитлера не осталось никакого сомнения в мрачной значимости этой запертой тайны.

Что-то случилось на лодке: Гитлер услышал частую дробь шагов, он выбежал в коридор, кинулся в носовую часть, туда, где была запретная каюта… Вдруг на него набросились, скрутили, кто-то даже ударил его в живот. Раздались крики:

– Hala!

– Pronto!

– Mochila!

Совсем близко возник голос Генриха:

– Мешок! Немедленно закройте ему глаза!

Один из подводников сорвал бушлат и накинул Гитлеру на голову. Его повернули лицом к стене, сдавили с обеих сторон… Внезапно возникла напряженная тишина, и в конце коридора послышались шаги.

Несколько человек быстро, молча прошли за спиной Гитлера, обдав его ветром, словно на них были длинные свободные одежды…

И еще он почувствовал запах, очень странный запах, немыслимый не только на этом подводном корабле, но и вообще – в этой реальности… Единственная ассоциация, которая возникала где-то в самой глубине мозга – был чистый и глубокий, отвратительной свой таинственностью – ужас.

Гитлер слышал легенды о магии фашизма, о том, что лучистам удается вызывать к жизни древних богов и оживлять мумии… Он ощутил слабость в ногах, Генрих подхватил его, взял на руки и отнес на капитанский мостик, ближайшее помещение, где можно было прилечь. Гитлер очнулся на оттоманке, поставленной здесь для отдыха вахтенных офицеров после еды.

– Что это было? – спросил он.

– Лучше об этом не знать, – мягко возразил Генрих. – Все выяснится, когда придет время.

На капитанском мостике было прохладно, сумеречно и деловито. Светились и тихо работали приборы. В иллюминаторах темнела однородная водная мгла, казавшаяся неподвижной, хотя, как было видно по циферблатам, лодка шла на глубине шестидесяти шести метров со скоростью тринадцать узлов. Под стеклянным колпаком, заключившем в себе все здешние блики и отражения, стояла копия известной скульптуры товарища Лучо. Она называлась – Настоящая женщина: узел страданий. Прошлая женщина: ужас очарования. Будущая женщина: стон разделенной любви.

Три женщины шли одна за другой, положив руки друг дружке на плечи, будто брейгелевские слепцы. Скульптура могла бы показаться трогательной, не знай Гитлер ее истории.

Когда молодой, подающий надежды и праздношатающийся режиссер, журналист и живописец выставил в Парижском салоне это произведение, никто не упал в обморок, вообще, не выразил никаких чувств. Спустя несколько дней скульптуру все же заметили, но отнюдь не по причине ее художественного обаяния. Скульптура начала источать странный сладковатый запах, с каждым днем усиливавшейся… Кому-то пришло в голову ковырнуть скульптуру ножом. И вот тогда это изваяние действительно повергло присутствующих в настоящий шок…

АТЛАНТИКА: ТПАЛЬТЕКУТЛИ

Высококлассная подводная крепость, построенная на знаменитых имперских верфях в Гаване, по скорости и дальности автономного плавания превосходящая все современные европейские и американские образцы, носила чудовищное название – Тпальтекутли.

Всюду в ее гулких коридорах, червеобразно увитых разнокалиберными трубами и кабелями, Гитлер натыкался на это слово, вылитое в латуни, вырезанное в красном бразильском дереве, вперемежку с многочисленными портретами великого Лучо – гладкий яйцевидный череп, мясистые мешки под глазами, острый взгляд птицы, только что увидевшей насекомое, и – непременно – эти тонкие мафиозные усики…

Поначалу Гитлер считал, что Тпальтекутли – это какое-то мексиканское блюдо, по созвучию с профитроли. В Европе было бы дикостью назвать судно, скажем, Гамбургер или Жюльен. Но для цивилизации нового типа, которую построил товарищ Лучо, цивилизации с реанимированным пантеоном древних богов, человеческими жертвоприношениями и совершенно уже безумным культом еды, – в этом не было ровным счетом ничего необычного.

Гитлер поделился своими соображениями с Генрихом, тот несколько секунд разглядывал его с какой-то брезгливой жалостью, затем тихо, добродушно пробормотал:

– Да кто ты есть? Художник, филигранный маляр… Большинство из вас необразованны, самодовольны, тупы. Каждый школьник знает, что Тескатлипока и Кецалькоатль сотворили землю из тела богини Тпальтекутли, в честь которой мы и назвали крупнейший подводный крейсер Империи.

– Тпальтекутли… – дважды скользнув по небу языком, попробовал Гитлер это слово.

Он почему-то вспомнил запертую каюту… Необъяснимый ужас опять охватил его.

– Именно этой удивительной машине, – продолжал Генрих, – и будет предоставлено право первого удара по черному континенту. И если ты опасаешься за исход операции, то за сим стоит только твое младенческое неведение. Говоря конкретно, наши войска обладают невиданной силы секретным оружием. С его помощью все население Африки будет уничтожено в считанные дни. Работы намечается завершить к концу текущей пятилетки.

– Химия?

– Нет.

– Какая-нибудь зараза?

– Нет! Сдаешься?

– Куда ж мне деваться…

– Наши ученые – Эйнштейн там, Кюри, Курчатов – придумали штуку похлеще. Несколько десятков бомб способны уничтожить все живое на территории целого материка. Останутся одни растения – баобабы, араукарии, кактусы… Африка станет цветущим, грандиозным и безлюдным краем.

– А жирафы, крокодилы, слоники?

– Лес рубят – щепки летят. Я же сказал: все живое.

– Какая мерзость! И подумать только… Если бы товарищ Бу… То есть, товарищ Лу… – Гитлер тряхнул головой, сплюнул. – Но это же просто обыкновенная каюта… Нормальная жилая каюта.

– Ах, милый Адольф, ты все о том же… Всему свое время, друг мой!

– Черт подери! – вскричал Гитлер. – Если бы этот ваш товарищ Бучо не раскопал тогда проклятое золото!

– Да называй ты его хоть Мучей, ход истории от этого не изменится.

– Какой к дьяволу истории! Чисто случайно, как писали газеты, во время загородной прогулки…

– Пикника, – уточнил Генрих.

– Этого гнусного пикника с проститутками.

– Самыми дешевыми шлюхами с обоих берегов Титикаки!

– Нажрался своей горячей еды, паприки и чили…

– Бобов вахачотль с текилой…

– И пошел испражняться…

– Разумеется. Это так естественно после еды.

– И провалился в какую-то яму, а там…

– Золото и бриллианты! И я, тогда еще просто Луис, безработный режиссер, гонимый своей родиной, ходил по этой черной пещере, зажигал шведские спички, высоко над головой поднимая пламенные листья… И видел сотни, тысячи золотых скульптур, в чьих изумленных глазах сверкали драгоценные камни… Вот оно, легендарное золото инков!

– Я помню эти слова. Это цитата из его книги, этой пакостной Mi Lucha, где он призывает убивать негров и разрушать города.

– Разумеется. Именно поэтому данные слова и набраны курсивом… Только что ж тут удивительного? Города принесли зло всем великим народам древности – майя и ацтекам, инкам и якутам. Вот почему они и покинули свои города, скормив их внутренности ненасытным джунглям. Мы уничтожим земные мегаполисы и построим на этой планете истинный рай.

– Но я очень люблю города! – воскликнул Гитлер со слезами в голосе. – Я даже хотел стать архитектором. А потом записался в партию, стал ее лидером. Как раз, чтобы и строить новые города… На своей родине…

– Это был бы другой вариант будущего, мой маленький друг! Я не сомневаюсь, что ты бы сумел как построить, так и разрушить немалое количество городов. Но на всякую старуху найдется проруха, как говорят русские. Вся твоя беда в том, что в этом мире родился другой, такой же, как ты.

– Не надо мешать золото и дерьмо! Если бы ваш ублюдий товарищ не провалился в яму с дерьмом… То есть, тьфу! – с золотом… И не в том дело, что ему пришла в голову какая-то там идея. Вся эта история составлена из цепочки случайностей. Актриса погибла случайно. Золото инков – случайность. Даже пресловутая встреча товарища Лучо с Троцким… Заметил какого-то подозрительного парня, который покупал в спортивном магазине ледоруб… Да на месте товарища Лучо мог оказаться любой другой сраный дурак, типа Сальвадоре… Кстати, куда делась эта горилла? С чего это ему вздумалось остаться во Франции? Он меня весьма забавлял…

Генрих хитро посмотрел на Гитлера:

– В прекрасной Франции Сальвадоре остался вовсе не по своей воле.

– Ага, понимаю: приказ! Ведь вы все не просто так, а солдаты свободы.

– Скорее, мы – призраки. Призраки свободы, друг мой… А Сальвадоре пришлось ликвидировать, – вздохнул Генрих. – К нашему всеобщему прискорбию, он оказался гомосексуалистом.

– Ну и что? – Гитлер удивленно уставился на Генриха, слишком удивленно, потому что, благодаря странному взаимопониманию, которое установилось между ними за эти дни, он уже понял, что здесь имелось в виду…

– Все очень просто, – сказал Генрих скучным голосом. – Не далее как вчера товарищ Лучо издал Указ о том, что все гомосексуалисты планеты Земля подлежат уничтожению. Первым в этом списке стал именно наш друг и соратник, наш неугомонный Сальвадоре: вес около трехсот фунтов, рост два метра и двадцать семь сантиметров. Когда его волокли по песчаному пляжу, он царапался и кусался. Косые лучи заходящего солнца с нежностью золотили верхушки сосен… Был в Польше один художник, еврей, который любил живописать европейский лес. Эван Шишкинд, кажется, его звали… Так вот, друг мой, он все свои сосны изображал именно золотыми.

Гитлер ясно представил себе эту картину, мгновенно отметив, как именно он сам смешал бы краски, и содрогнулся.

– Это сделал я… – прошептал он.

– Не стоит благодарности. Товарищ Лучо следит за каждым твоим движением из глубокой своей темноты. Этот пустяковый Указ – первый подарок персонально тебе, так сказать, художнику от художника…

– Но я же просто… Это было всего несколько слов… Я не имел в виду…

– Но ведь ты сломал черепаховый нож. Тогда, давным-давно, в парижском кафе… Вспомни: В его руках был черепаховый нож для бумаги, которым здесь разрезали салфетки. Гитлер неуклюже вывернул его, и хрупкая кость сломалась… Разве этот жест можно было истолковать как-то иначе? Черепаховый нож – фаллический символ в руках прославленного живописца. Фаллос был сломлен, и Новый Закон вступил в силу. И мы не просто ликвидируем гомиков, а приносим их в жертву, в уникальный дар нашей солнцеподобной Гуммиараби, богине плодородия и материнства, поскольку мужеложство и деторождение несовместимы. Это зрелище, скажу я тебе! Чем-то напоминает милое японское харакири – своей точностью, быстротой действия. Гомика ставят перед портретом товарища Лучо. У гомика сразу встает хуй. С обеих сторон к гомику подходят два исполнителя, распевая сладкозвучные гимны. Гремит музыка, барабанная дробь. Зрители замирают в религиозном экстазе. Один исполнитель отсекает гомику фаллос, другой быстро, пока еще длится эрекция, вставляет его гомику в жопу, без вазелина. После ритуала зрителям предоставляют шикарный обед – профитроли с жареным луком, чхеботльь и галиглуфус с красным соусом, с томатами, паприкой и капелькой крови из ануса жертвы. Это безумно вкусно! В завершении все пьют мате, а прикрепленный художник рисует на портрете товарища Лучо пикантную бороду, в стиле Льва Троцкого. Кровью, конечно.

– Меня раздражают его портреты, – помолчав, сказал Гитлер. – На этой чертовой лодке, кажется, нет ни одного места, откуда бы не было видно оттопыренное ухо или выпученный глаз вашего несчастного товарища. Даже в мемориальных ликах этих Кцальь да Тьпульь я узнаю его нахохлившуюся рожу.

Генрих не спеша прожевал довольно крупный цхетрпопль, проглотил, вытер салфеткой рот.

– Ты будешь удивлен, милый Адольф, но это делается не только по причине культа. Реальность – это не совсем то, что мы думаем, и я бы даже сказал – совсем не то.

– Ну да, я подозреваю, что реальный облик товарища Лучо далек от его помпезного изображения. На самом деле, он маленький и рябой, как Сталин, а его высокий лоб значительно ниже и круче.