Добровольцы-интернационалисты

— А с вашей стороны нужны внимание и дисциплина, — словно строгая учительница, сказала им Хулия. — Вы готовитесь к жестокой, бескомпромиссной войне, к борьбе не на жизнь, а на смерть… Для того чтобы выиграть ее, на фронте должна быть железная дисциплина для всех — для командиров и для рядовых.

Все закивали.

Я предложил, чтобы кто-нибудь попробовал разобрать и собрать замок пулемета. Многие замялись, неуверенно отодвинулись. И смелости набрался мой знакомый Мигель. Подталкиваемый Франческой, он неуверенно взял замок и, тяжело вздохнув, принялся осторожно разбирать.

Воцарилась тишина.

Когда наконец замок пулемета с большим трудом был разобран, Мигель облегченно улыбнулся и вопросительно посмотрел на меня. Я сказал, что теперь осталось так же аккуратно и правильно собрать. Он кивнул и сосредоточенно начал ту же операцию в обратной последовательности. На лбу у него от напряжения выступил пот.

К радости всех собравшихся, он успешно справился. Друзья наградили его шумными аплодисментами, восторженным похлопыванием по спине.

Воодушевленная его успехом, вышла и осмелевшая Франческа:

— Разрешите мне?

— Пробуй. Не боги горшки обжигают, — подбодрил я девушку.

Шум сразу стих. Все собравшиеся следили за тонкими ловкими пальцами Франчески. Она быстро разобрала замок и сразу, даже как-то артистично начала собирать. Вокруг поднялся гул одобрения. Стали подтрунивать над Мигелем: он уступал девушке в скорости. Вот присоединена последняя деталь, остается нажать спуск. Франческа, улыбаясь, давит пальцем на кнопку, но щелчка нет. Она жмет двумя пальцами — не получается. Девушка растерянно оглядывается на Мигеля, на меня. Я осматриваю замок — собран правильно, но она забыла спустить предохранитель. Мигель протянул руку, чтобы помочь ей, но она не дает, сердится:

— Отойди. Сама догадаюсь.

И она снова удивительно быстро разобрала и собрала замок. Но щелчка опять не последовало. В глазах ее появились слезы. Она никак не могла определить свою ошибку и обескураженно вертела замок в руках. Я хотел выручить ее, объяснить, но она отстранила меня:

— Пожалуйста, Павлито, молчите, я сама.

Все умолкли, пораженные упорством Франчески. Все волновались за нее. Она снова, теперь помедленнее, что-то шепча про себя, разобрала замок, затем так же сосредоточенно собрала и спустила предохранитель. Зажмурилась и нажала на курок. В напряженной тишине раздался глухой щелчок.

Все бросились поздравлять девушку. А она стояла счастливая, улыбающаяся и старательно, чтобы скрыть волнение, протирала ветошью и без того уже начищенные до блеска детали пулемета.

Жизнь в арсенале Альбасете была напряженной, но спокойной: сборка пулеметов, учеба, отправка сформированных пулеметных расчетов на фронт. Франческа и Мигель работали на сборке. Прошло несколько недель. С приездом большого количества советских добровольцев нам удалось подготовить и собрать значительную партию вооружения. Отпала острая нужда держать в арсенале много инструкторов. И Петрович командировал меня обучать пулеметные команды для действующей армии. Учебный центр был в 10—12 километрах от Альбасете.

Я укладывал свои нехитрые пожитки, в дверь постучали.

— Входите.

На пороге появились смущенные Мигель и Франческа. Они узнали, что их не посылают в учебный центр, а оставляют в арсенале. Они не попадут на фронт. Казалось, Франческа вот-вот заплачет. Я пытался успокоить их: они в совершенстве владели пулеметом и должны поделиться своими знаниями с другими. Хорошие инструкторы очень нужны.

— О чем ты говоришь, камарада! — кричал Мигель. — Разве затем мы приехали сюда, чтобы отсиживаться в тылу? Да меня мой старый отец на порог не пустит, если узнает, что я не был на передовой.

В один голос Мигель и Франческа стали просить, чтобы я посодействовал их переводу в учебный центр, взял их к себе в группу. На следующий день, за несколько часов перед отъездом, мне удалось уговорить начальника арсенала направить молодых людей в учебный центр. Мигель и Франческа были счастливы.

Полчаса езды… На огромном поле — войсковое стрельбище. Занятия по подготовке к стрельбе боевыми патронами из винтовки и пулеметов. Место для метания боевых ручных гранат. Штурмовой и инженерный городки, где добровольцы обучались преодолевать всевозможные препятствия и ходить в штыковые атаки, рыть окопы и строить блиндажи. В общем, для первоначального элементарного обучения военному делу бойцам были созданы приличные условия.

Мне пришлось нелегко. Передо мной были испанцы разных возрастов: и молодые, и пожилые. У многих богатый жизненный опыт, но они впервые видели пулемет, винтовку. Преподавать материальную часть оружия оказалось довольно-таки сложно. Я объяснял слушателям назначение той или иной детали, переводчица старалась точнее перевести, однако специальные термины сильно затрудняли ее. И чувствовалось, что бойцы плохо понимают.

Поэтому, когда через три дня я увидел в учебном городке своих молодых друзей Франческу и Мигеля, понятно, обрадовался.

— Назначены к вам инструкторами, — сияя, доложил Мигель.

Работа пошла лучше, поднялось настроение и у меня. По вечерам, как и раньше, мы собирались втроем где-нибудь в укромном местечке и разговаривали. Я знал, что у Мигеля и Франчески были свои разногласия. Когда Испания стала республикой, Франческа вступила в партию анархистов. А Мигель стал коммунистом. Они часто спорили, каждый отстаивал позиции своей партии, иногда перепалки кончались ссорами. Однажды мы ждали Франческу, и, когда совсем обеспокоенные, собрались искать ее, она появилась растерянная, раздраженная, злая. Несколько минут мы молчали. Потом она воскликнула:

— Вот подлец!.. Негодяй!.. Хотел меня купить!..

Оказывается, когда группа Франчески ушла на полигон, а она задержалась на складе, к ней подошел незнакомый человек. Он стал уговаривать ее вступить в подпольную организацию. Он попросил девушку оказать услугу «истинной» Испании: вывести из строя пулеметы, предназначенные для интернациональных бригад. Сточить напильником бойки затвора — и «максим» будет щелкать, а выстрелов не получится.

— И ты слушала этого гада? — рассвирепел Мигель.

— Я закатила ему оплеуху.

— Он же мог убить тебя на месте!

— К счастью, в этот момент из склада вышел кладовщик.

— Куда пошел этот тип, ты запомнила его приметы? — спросил я Франческу.

— Я не доносчица.

— А он, если тебя встретит, не пожалеет: повесит на первом оливковом дереве, — сказал Мигель.

— У меня свои принципы, я уважаю свободу личности, — ответила она.

— Опять ты за старое, несешь чушь!

Франческа отвернулась от нас.

— Да это же предатель, предатель испанского народа, как ты не понимаешь? — поддержал я Мигеля. — Разве может честный человек умышленно обрекать на смерть сотни людей? Ты представляешь, в какое положение попали бы республиканцы с испорченными пулеметами! Ждали бы наступления фашистов, готовились бы открыть огонь, а пулеметы в критический момент — молчали. Ты подвела бы и нас, советских добровольцев.

— Вот за это я и влепила ему оплеуху, — гордо ответила Франческа.

Она никак не могла понять, что одними пощечинами «пятую колонну» не уничтожишь. И мы не смогли в тот вечер разубедить ее.

— Жизнь рассудит нас, — холодно попрощалась она с нами.

Мигель, боясь, как бы что не случилось с ней, пошел следом. Я слышал его удаляющиеся шаги и думал о том, как дальше сложится их дружба, насколько серьезна очередная ссора. Мигель всегда очень тяжело переносил такие разговоры. Он испробовал уже всякие методы, стараясь как можно доходчивее объяснять цели и задачи коммунистов. Но Франческа в штыки встречала эти, как она выражалась, лекции: «Опять хочешь обратить меня в свою веру? Нет уж, если любишь — люби такую, как есть. А не нравлюсь — скажи прямо». Каждый день Мигель и Франческа точно по расписанию проводили занятия, учебные стрельбы, а по вечерам дополнительно оставались с теми, кому нелегко давалось пулеметное дело. Оба всецело отдавались работе, не жалели сил, не считались со временем. У меня тоже нагрузка увеличилась: прибыли новые группы иностранцев. Обстановка на фронте ухудшалась, мы готовились отправляться на передовую. Появился приказ о распределении по боевым частям. Франческа попала к анархистам, Мигель — в 5-й коммунистический полк. Я был назначен инструктором в батальон капитана Овиедо.

Мятежники готовились к решительному штурму Мадрида. Крестьяне-перебежчики сообщали, что в районе Толедо фашисты сосредоточили отборные войска и лучшую технику, присланную из Германии и Италии.

О падении Мадрида фашистские радио и печать говорили как о недалеком будущем. Международная реакция расхваливала мощь контрреволюционных мятежников и их наемников, прибывших в Испанию «спасти христианскую религию от красной публики». Проскальзывали сообщения, что у генерала Франко в конюшне уже приготовлен белый конь для победного въезда в город.

Весь ноябрь шли ожесточенные бои за Мадрид. Решалась судьба республики. Уверенные в своих силах франкисты со дня на день намеревались нанести смертельный удар столице. Главное направление этого удара ожидалось с юго-запада, из района Толедо. Стянув сюда большие силы и развивая наступление по дорогам Толедо — Мадрид и Эстремадур — Мадрид, франкисты заняли Навалькарнеро. Их атаки следовали одна за другой. В бой они вводили артиллерию, итальянские танки, немецкую авиацию, марокканскую кавалерию, части иностранного легиона, отряды фалангистов. Генерал Варела — начальник главной колонны мятежников — издал приказ о штурме Мадрида.

Этот секретный приказ попал в руки республиканских разведчиков. Они извлекли его из сумки убитого офицера франкистов. Планы врага стали известны. Но в этот тяжелый и трудный момент правительство республики во главе с Ларго Кабальеро вдруг признало дальнейшую борьбу за Мадрид бесцельной и ночью, покинув столицу, выехало в приморский городок Валенсию. В тихую курортную Валенсию потянулись тяжело груженные фургоны, хозяйственные обозы. Правительство все до мелочей захватило с собой, даже хрустальные люстры.

Защиту Мадрида возглавил Комитет обороны, в который вошли представители всех республиканских партий. Настал и для нас, добровольцев, час испытаний. На баррикадах Мадрида были коммунисты, социалисты, анархисты, радикал-социалисты. Разные дороги привели их в окопы. У каждой партии своя платформа, свои политические убеждения. Но сейчас всех объединяла ненависть к фашизму. Разве что с нас, коммунистов, спрос больше. История потом подтвердила, что самые главные, самые последовательные борцы с фашизмом — именно коммунисты.

Мы приготовились в дорогу. Рано утром едва начало светать, раздалась команда: «По машинам!» Шумные, говорливые испанцы и их друзья-интербригадцы расселись по местам. Солдаты, одетые в новое обмундирование, вооруженные карабинами, пистолетами, пулеметами, обсуждали предстоящее сражение. Огромные грузовики тронулись в путь по Альбасетско-Мадридской автостраде.

Все напоминало наш Крым. То неожиданно скалистые горы, то ровная долина с рисовыми полями, виноградниками, фруктовыми садами. В одной долине машины остановились. Вездесущие мальчишки засуетились возле колес, деловито оглядывали солдатское снаряжение, щупали военные френчи, гладили кобуры пистолетов. К нашему грузовику на дорогу вышел седой сгорбленный старик, медленно поднял кулак — в знак солидарности:

— Салюд, камарада!

Позади него нес огромную кошелку с апельсинами худенький парнишка лет четырнадцати. Дед начал раздавать золотистые апельсины пулеметчикам.

— Бери, бери, камарада, — говорил испанец. — В нашем селе много. Вырастим еще больше… И возьмите с собой моего внука Валентина Розалеса. Смекалистый парень, будет хорошим бойцом.

Мы замялись.

— Может быть, возьмешь к себе подносчиком патронов? — тихо спросил я Мигеля, с которым мы оказались рядом.

Он пожал плечами. Старик настаивал. Положил костлявую руку мне на плечо, умоляюще заглянул в глаза:

— Уважь, камарада. Возьми. Я не могу держать винтовку, он за меня будет мстить врагам.

— Ну ладно, Павлито, давайте его ко мне в расчет, — согласился Мигель.

Валентин Розалес вместе с нами отправился в Мадрид. Дорога, седая, пыльная, отчаянно бросалась под колеса машин. Вот возникли загадочные предметы впереди, можно было подумать, что какой-то шутник воткнул в землю гигантские спички. Когда подъехали ближе, я увидел обыкновенные трубы. Трубы на поверхности, а вся деревня спряталась под землю. Люди жили в темных сырых землянках.

Наш путь близился к концу, когда налетели самолеты противника. Они спикировали на машины и прошили всю колонну пулеметными очередями. Шоферы, выскочив из кабин, бросались врассыпную. Чертыхаясь, выпрыгивали из кузовов пулеметчики, падали на землю. Загорелась головная машина. К счастью на ней не было боеприпасов. И когда самолеты улетели, мы, рассадив «погорельцев» по другим грузовикам, поехали дальше.

Мы забрались в машину вместе с испанцем майором Лопесом. Рядом с нами, сердито отряхивая пыль с френча, сидел грузный французский докер Поль Боде. Докер достал сигарету, сунул такую же мне и блаженно закурил. Огромные руки бережно держали крохотную сигаретку, словно он боялся пропустить хотя бы одну затяжку. Затем он быстро очистил от пыли винтовку, обернул ее в одеяло. На окраине Мадрида, укрепленной окопами, проволочными заграждениями, на дорогу выскочил с ног до головы увешанный гранатами и пулеметными лентами анархист. Револьверным выстрелом остановил колонну, потребовал документы. Он медленно читал наш пропуск. Когда все было изучено и сверено, разрешил ехать дальше.

Едва добрались до места, мой майор Лопес куда-то исчез. Ожидая его, я знакомился с ближними улицами. На углу фашисты только что разбомбили магазин, и возле возник стихийный митинг. Испанцы гневно и темпераментно осуждали фашистов, убивших мирных жителей, стариков, женщин, детей.

Ко мне подошел незнакомец:

— Вы русский?

— Гошес, — сказал я.

— Да, я понимаю, — улыбнулся он. — А меня зовут Миша.

— Где вы учили русский язык?

— С детства знаю.

Разговорились. Родился он в Польше, в районе Волковыска. Мать белоруска, хорошо знала русский язык. Отец — поляк. Сам он приехал в Испанию добровольцем. Служит в интернациональной бригаде артснабженцем. С первых дней на обороне Мадрида.

Не знаю почему, но Миша мне понравился.

— Пойдешь ко мне переводчиком? — спросил я.

— Добре, — быстро согласился парень. Но вспомнил, что он все-таки военный, и добавил: — Доложу своему командиру.

— А кто командир?

— Генерал Вальтер. Тоже наш, поляк. Боевой генерал, хорошо говорит по-русски.

— Ну что ж, попробуем его уговорить. Пообещаем дать ему несколько хороших современных пулеметов с боеприпасами, и он наверняка согласится.

— Конечно, он меня отпустит, если вы дадите пулеметы, — подтвердил Миша.

Он предложил немедленно поехать к генералу. Уверял, что их штаб находится совсем близко, в нескольких километрах от Мадрида. Я объяснил, что пока не могу покинуть команды испанцев, которые приехали со мною. И он недоумевал:

— Что они, маленькие? Подождут!

Едва уговорил его повременить. Тут появился и мой майор Лопес.

— Где вы так долго были? — заметил я ему. — Ничего не сказали, не предупредили…

Но он в ответ только улыбался и повторял:

— Все хорошо, камарада.

Он познакомил меня с офицерами и девушкой, пришедшими с ним. Совсем молодая, низкого роста, одетая в военную форму, она первая протянула мне руку:

— Энкарнасион Фернандес Луна.

— О, какое красивое имя! — растерялся я.

— А вы кто?

— Павлито.

— Превосходно, будем знакомы. Мне поручено принять от вас пулеметный взвод. Остальные направляются в Овиедо. Это командир батальона в пятом полку.

«Значит, удастся побывать на передовой, — подумал я, — посмотреть, как воюют наши ученики, вооруженные «максимами». Записал в блокнот, как найти Овиедо, и пошел передавать пулеметы.

Сержант-испанец принял оружие по списку. Теперь можно было поехать с Мишей.

Шофер, черноволосый, немного сутуловатый от большого роста, испанец Пепе со смелостью мотогонщика нажимал акселератор, и автомобиль стремительно несся по дороге. Удивительный народ испанские шоферы. Неважно, широкая ли это автострада или крутая горная дорога — энергия и темпераментность, присущие испанцу, у водителя почему-то удваиваются, утраиваются.

Пролетели тридцать километров. Впереди появилась зеленая оливковая роща, в ней два дома. Штаб генерала Вальтера оказался неподалеку от монастыря. Он разместился на территории какого-то родового поместья.

Как только машина подъехала к ажурным, металлическим воротам, появился веселый молодой парень. Он весело подмигнул Мише и, перекинувшись с ним парой фраз, пропустил машину в ворота.

— Минуточку подождите, — попросил Миша. — Пойду узнаю, дома ли генерал.

Из казармы то и дело выходили люди. Чуть дальше на плацу унтер обучал новичков владеть винтовкой. Добродушный толстячок неуклюже приставлял приклад к плечу, долго прицеливался, потом снова опускал винтовку и, смахнув пот со лба, начинал процедуру заново. Слышался рассерженный бас унтера:

— Легче Вислу наперстком вычерпать, чем тебя научить стрелять.

— Так я ведь портной, — виновато оправдывался толстяк.

— Бартош — скрипач, а смотри, как стреляет!

Вернулся Миша: генерал Вальтер приглашал к себе. Мы поднялись на второй этаж. Навстречу вышел человек среднего роста, плечистый, в испанской генеральской форме. Он поздоровался, предложил сесть. Во всех его движениях, в словах, рукопожатии чувствовались удивительная простота и искренность.

— Очень рад видеть вас, товарищ Павлито, — улыбнулся генерал. — Не удивляйтесь, что называю вас так. Звонил Петрович, просил помочь вам, но, честно говоря, мы даже не знали, где искать вас. Вот командировал Мишу на поиски. Вы везете пулеметы, а это для нас ценный «товар».