Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник)

– Думаю, он бы сделал именно то, что предлагаете вы, – сказал я. – Наверное, он незаметно проследил бы за Бэрримором, чтобы увидеть, что он делает в той комнате.

– Тогда давайте и мы так поступим.

– Но ведь дворецкий наверняка услышит нас.

– Нет, у него слух не очень-то, и все равно мы ведь обязаны что-то предпринять. Мы могли бы сегодня ночью вместе закрыться в моей спальне и дождаться, пока он пройдет по коридору мимо двери. – Сэр Генри довольно потер руки: он явно был рад этому приключению, так ему наскучила однообразная жизнь на болоте.

Баронет уже успел связаться с архитектором, который готовил планы для сэра Чарльза, и с подрядчиком из Лондона, так что скоро здесь можно ожидать больших перемен. В Баскервиль-холле уже побывали оформители и мебельщики из Плимута. Наш друг явно разошелся не на шутку и собирается не щадить денег и сил на то, чтобы восстановить былое величие своего рода. Когда дом будет отреставрирован и обставлен новой мебелью, сэру Генри останется только привести в него хозяйку. Между нами, могу сказать, что за этим дело не станет, если, конечно, леди будет не против, ибо мне редко приходилось видеть, чтобы мужчина был так увлечен женщиной, как сэр Генри увлечен нашей прекрасной соседкой, мисс Стэплтон. Он просто теряет голову! Однако их отношения развиваются не так гладко, как можно было бы ожидать в данных обстоятельствах. Сегодня, например, произошло одно совершенно неожиданное событие, которое оставило нашего друга в недоумении и в то же время очень разозлило его.

После описанного мною разговора о Бэрриморе сэр Генри надел шляпу и собрался уходить. Разумеется, я тоже засобирался.

– Ватсон, вы пойдете со мной? – спросил он, как-то странно глядя на меня.

– Это зависит от того, идете ли вы на болото, – ответил я.

– Да, я собираюсь прогуляться к болоту.

– Что ж, вы знаете, какие мне даны указания. Простите, что мне приходится вторгаться в вашу личную жизнь, но вы сами слышали, как Холмс настаивал, чтобы я не отпускал вас одного, и особенно на болото.

Сэр Генри положил мне на плечо руку.

– Дружище, – улыбнулся он, – каким бы умным ни был Холмс, он не мог предугадать всего, что случится со мной здесь. Вы меня понимаете? Я же знаю, что вы не хотели бы оказаться в роли третьего лишнего. Я должен идти один.

Попав в столь неловкое положение, я несколько растерялся. Пока я решал, что сказать или сделать, сэр Генри схватил трость и вышел из комнаты.

Однако, собравшись с мыслями, я подумал, что никогда не простил бы себе, если бы позволил ему самому пойти на болото. В голову мне полезли мысли о том, с каким лицом я явлюсь к вам, если по моей вине случится какое-либо несчастье. Поверьте, у меня даже вспыхнули щеки от стыда. Я подумал, что еще не поздно догнать сэра Генри, поэтому тут же направился в сторону Меррипит-хауса.

Я чуть ли не бежал, но сэра Генри нигде не было видно, пока я не дошел до того места, где дорога раздваивается. Там, чтобы убедиться, что я не ошибся с выбором пути, я решил осмотреться, для чего взобрался на холм, тот самый, с каменоломней. И тут же увидел сэра Генри. Он стоял на дороге где-то в четверти мили от меня рядом с женщиной, которая могла быть только мисс Стэплтон. Было видно, что они встретились не случайно. Они медленно пошли по дороге, разговаривая, я даже заметил, что леди делает быстрые короткие движения руками, как будто в подтверждение своих слов, а сэр Генри очень внимательно слушает; пару раз баронет энергично покачал головой, явно не соглашаясь с ней. Я замер на вершине холма, не в силах решить, как мне поступить дальше. Направиться к ним и нарушить их tête à tête было бы дурным тоном, но, с другой стороны, я ведь обязан был не выпускать баронета из виду ни на секунду. Мне меньше всего хотелось выступать в роли шпиона, но другого выхода у меня не было, поэтому я решил остаться на своем месте и наблюдать за ними со стороны, а после признаться во всем сэру Генри. Да, если бы он вдруг оказался в опасности, я находился слишком далеко, чтобы успеть помочь, но, думаю, вы согласитесь, что это была очень непростая ситуация и у меня не было выбора.

Сэр Генри и леди остановились, увлеченные разговором, и тут я внезапно заметил, что не я один наблюдал за ними. Сначала мое внимание привлек кусок зеленой сетки, развевающийся на ветру. Присмотревшись, я увидел, что сетка привязана к концу длинной палки, которую несет за спиной человек, пробирающийся через болото. Я понял, что палка эта – сачок, а человек – Стэплтон. Он был намного ближе к ним, чем я, и продолжал двигаться в их направлении. В эту секунду сэр Генри обнял мисс Стэплтон за талию и привлек к себе. Мне показалось, что она попыталась отстраниться и отвернула от него лицо. Он наклонил к ней голову, а она, как бы защищаясь, подняла руку. Но уже через мгновение они буквально отпрыгнули друг от друга и отвернулись в разные стороны. Причиной этому стало появление Стэплтона. Он несся прямо к ним, и длинный сачок смешно раскачивался у него за спиной. Подбежав к влюбленным, он принялся что-то кричать и яростно размахивать руками от возбуждения. О чем там говорили, я могу только гадать, но мне показалось, что сэр Генри стал извиняться перед Стэплтоном, а тот извинений не принимал, отчего Баскервиль сам начал закипать. Леди все это время молча стояла рядом. Наконец Стэплтон повернулся и решительно направился к сестре. Она робко посмотрела на сэра Генри, после чего шагнула навстречу брату, и они вместе пошли прочь. Натуралист снова раздраженно замахал руками, очевидно, отчитывая и сестру. Баронет постоял с минуту и побрел обратно, понурив голову, само воплощение уныния.

Не знаю, что все это значило, но я почувствовал себя очень неловко, потому что стал невольным свидетелем сцены, явно не предназначенной для посторонних глаз. Поэтому я поспешно спустился с холма и встретился с баронетом на дороге. Его щеки горели от злости, но брови сошлись к переносице, как у человека, изо всех сил старающегося понять, что нужно делать.

– Здравствуйте, Ватсон! Откуда вы взялись? – удивился он, увидев меня. – Вы что же, все равно пошли за мной?

Я все ему объяснил: и то, как посчитал для себя невозможным остаться дома, и то, как последовал за ним, и то, как наблюдал за всем, что только что произошло. Сэр Генри гневно сверкнул на меня глазами, но моя обезоруживающая искренность смягчила его, и, дослушав меня до конца, он рассмеялся, впрочем, довольно невесело.

– Я-то думал, что посреди этой прерии могу рассчитывать на уединение, – сказал он. – Но разрази меня гром, похоже, вся округа собралась понаблюдать, как я признаюсь женщине в любви… Да, не самое удачное признание получилось!.. Так где, говорите, вы прятались?

– На этом холме.

– В задних рядах, значит. А ее братец был поближе к сцене. Вы видели, как он к нам вышел?

– Видел.

– Вам никогда не казалось, что он просто сумасшедший?

– Нет, такая мысль мне в голову не приходила.

– И неудивительно. Знаете, я до сегодняшнего дня тоже считал его вполне нормальным, но теперь начинаю понимать, что либо на него, либо на меня придется надеть смирительную рубашку. Чем я ему не нравлюсь, в самом деле? Ватсон, вы вот уже несколько недель живете рядом со мной. Скажите прямо, что-то со мной не так? Может быть, я даю повод думать, что не смогу стать хорошим мужем женщине, которую люблю?

– Ну что вы!

– Я не думаю, что Стэплтону не нравится мое положение в обществе. Выходит, дело во мне самом? Нет, правда, почему он на меня так взъелся? Я ведь в жизни никого не обидел, ни мужчины, ни женщины. А он не разрешает мне даже близко к ней подходить.

– Это он так сказал?

– Да, и еще много чего он мне там наговорил. Поверьте, Ватсон, я знаю ее только несколько недель, но в первый же день понял, что она создана для меня и что… Клянусь вам, она была счастлива, когда мы были рядом. Блеск в глазах женщины значит больше, чем любые слова. Но он никогда не оставлял нас одних. Только сегодня у нас появился шанс недолго побыть наедине. Мисс Стэплтон с радостью согласилась на встречу, но когда мы встретились, заговорила совсем не о чувствах. Да и мне не позволила. Она все повторяла, как здесь опасно и что, пока я не уеду отсюда, она не будет счастлива. Я сказал ей, что, как только я увидел ее в первый раз, мне тут же расхотелось отсюда уезжать, и что, если она действительно хочет, чтобы я отсюда уехал, единственный способ добиться этого – отправиться со мной. Но она не успела ответить, потому что тут прибежал ее братец, весь белый от злости, и наорал на меня. Что я себе позволяю с леди? Как смею я преследовать ее, если ей это неприятно? Не думаю ли я, что мне все позволено, потому что я баронет? Знаете, если бы он не был ее братом, я нашел бы, что ему ответить. А так я лишь сказал, что мне нечего стыдиться своих чувств по отношению к его сестре и что, надеюсь, она окажет мне честь и согласится стать моей женой. После этого Стэплтон окончательно вышел из себя. Тогда и я начал заводиться и заговорил с ним так, как, наверное, не следовало бы, тем более, что мисс Стэплтон стояла рядом. Все закончилось тем, что он ушел, прихватив сестру, как вы видели, а я остался. Честное слово, я ничего не понимаю. Ватсон, прошу вас, объясните, что все это значит, я буду вам очень благодарен!

Я, конечно, попробовал дать какое-то объяснение, но, откровенно говоря, сам мало что понимал в этой ситуации. Титул нашего друга, его богатство, возраст, характер, да и внешность, – все, казалось бы, говорит в его пользу. Единственный минус, который приходит мне в голову, – это проклятие, висящее над его родом. Удивительно, что чувства сэра Генри к леди так яростно отвергаются, причем саму леди как будто никто и не спрашивает. Да и то, почему она мирится с этим, для меня тоже остается загадкой. Как бы то ни было, наши домыслы были развеяны, когда вечером нам нанес визит сам Стэплтон. Он извинился за свою несдержанность и имел долгий разговор с сэром Генри в его кабинете, в результате которого дружеские отношения были восстановлены, для подтверждения чего Стэплтон пригласил нас в следующую пятницу на обед к себе в Меррипит-хаус.

– Я все равно продолжаю считать его невменяемым, – сказал мне сэр Генри, когда Стэплтон удалился. – До сих пор помню его глаза, когда он мчался ко мне сегодня утром! Но, должен признать, я еще никогда не слышал такого вежливого извинения.

– Он как-то объяснил свое поведение?

– Стэплтон сказал, что сестра для него все. Звучит вполне правдоподобно, к тому же я рад, что он ценит ее по заслугам. Они всю жизнь прожили вместе, и, по словам натуралиста, он – очень одинокий человек. Кроме сестры у него никого нет, поэтому его очень пугает мысль о том, что он может лишиться ее. Еще Стэплтон сказал, что до сих пор не понимал, какие чувства я питаю к ней, но теперь, когда он это увидел и понял, что может лишиться ее, это стало для него таким потрясением, что он на время перестал отдавать отчет своим поступкам и словам. Он извинился за то, что произошло утром, и сказал, что понимает, насколько с его стороны глупо и эгоистично считать, что такая прекрасная женщина, как его сестра, обязана всю жизнь провести рядом с ним. Но если уж отдавать ее в чужие руки, то лучше такому соседу, как я, чем кому-то другому. Однако для него это по-прежнему удар, и ему нужно какое-то время, чтобы прийти в себя и смириться с этим. Он не станет возражать против нашего брака, если я дам слово в течение трех месяцев не торопить события и не требовать от его сестры знаков любви. Я пообещал, так что пока все подвешено в воздухе.

Итак, одна из наших маленьких тайн прояснилась. И это радует, поскольку в том болоте, в котором мы барахтаемся, обрести ясность хоть в чем-нибудь – уже большое достижение. Теперь мы знаем, почему Стэплтон смотрел волком на поклонника своей сестры… даже если поклонником этим был такой завидный жених, как сэр Генри.

Далее я обращусь к другой нити, которую нащупал в этом клубке загадок. Я имею в виду рыдания посреди ночи, заплаканное лицо миссис Бэрримор и тайные ночные прогулки дворецкого к выходящему на запад зарешеченному окну. Поздравьте меня, дорогой Холмс, и скажите, что ваш помощник не разочаровал вас, что вы не жалеете о том, что поверили в мои силы и послали сюда вашего покорного слугу, ибо все обозначенные выше вопросы были разрешены за одну ночь.

Я сказал «за одну ночь», но на самом деле правильнее было бы сказать «за две ночи», поскольку первая ночь не принесла никаких результатов. Мы с сэром Генри просидели в его спальне до трех часов утра, но так ничего и не услышали, если не считать боя часов. Ночное бдение оказалось в высшей степени скучным, все закончилось тем, что мы с баронетом уснули, сидя в креслах. К счастью, мы не потеряли боевого запала и решили сделать вторую попытку. Следующей ночью мы приглушили свет лампы, закурили сигареты и снова принялись ждать. Удивительно, как медленно тянулось время, но нас поддерживал азарт, заставляющий охотника часами наблюдать за ловушкой, в которую может угодить дичь. Один удар. Два. Мы уже готовы были отказаться от дальнейшего ожидания, как вдруг встрепенулись, и наши чувства напряглись до предела: в коридоре скрипнула половица.

Кто-то крадучись шел мимо двери. Когда шаги стихли, баронет очень осторожно открыл дверь, и мы пустились в бесшумную погоню. Человек со свечой в руке уже завернул за угол, поэтому в коридоре царила кромешная тьма. Ступая очень осторожно, мы крались по длинному проходу, пока не достигли противоположного крыла. Заглянув за угол, мы успели увидеть в конце коридора высокого чернобородого мужчину, который, втянув голову в плечи, шел на цыпочках. Потом он вошел в ту самую комнату, что и в прошлый раз, и свет, отбрасываемый его свечой, обрисовал прямоугольник двери. Мы устремились к этому лучу, но шли с предельной осторожностью, пробуя ногой каждую половицу, прежде чем ступить на нее. Мы догадались заранее разуться, но старые доски все равно поскрипывали у нас под ногами. Иногда казалось, что Бэрримор не мог не услышать эти звуки. Но, к счастью, дворецкий туговат на ухо, к тому же он был поглощен своим делом. Дойдя наконец до нужной комнаты, мы заглянули в дверной проем и увидели, что Бэрримор стоит, сгорбившись, у окна со свечой в руке и куда-то внимательно всматривается, причем его бледное лицо было почти прижато к стеклу, в точности так, как в прошлый раз.

Плана дальнейших действий у нас не было, но баронет из тех людей, которые не тратят много времени на раздумья. Он просто распахнул дверь и вошел в комнату. В ту же секунду Бэрримор отскочил от окна и замер, глядя на нас, парализованный страхом. Лишь черные горящие глаза на побелевшем лице бегали из стороны в сторону.

– Что вы здесь делаете, Бэрримор?

– Ничего, сэр. – Смятение дворецкого было столь велико, что свеча у него в руке ходила ходуном, отчего тени прыгали по всей комнате. – Я проверял окно. Я всегда проверяю, заперты ли окна на ночь.

– Даже на втором этаже?

– Да, сэр, я поверяю все окна.

– Послушайте, Бэрримор, – строго сказал сэр Генри, – мы не отступимся, пока не добьемся от вас правды, так что лучше выкладывайте все начистоту сразу. Ну же! Всю правду! Что вы делали у окна?

Бедняга беспомощно посмотрел на нас и заломил руки, как человек, доведенный до отчаяния.

– Я не сделал ничего плохого, сэр. Просто поднес к окну свечку.

– А зачем вы поднесли к окну свечку?

– Не спрашивайте меня, сэр Генри… Не спрашивайте! Я клянусь вам, что это не моя тайна, я не могу вам рассказать. Если бы дело касалось только меня, я бы не стал ничего скрывать.

Вдруг мне в голову пришла неожиданная мысль. Я взял из руки дворецкого свечу.

– Должно быть, он подавал сигнал, – сказал я. – Давайте посмотрим, будет ли ответ.

Я поднес свечу к окну, как это делал Бэрримор, и стал всматриваться в ночь. Луна как раз зашла за тучу, поэтому на улице было очень темно, но постепенно я стал различать темную массу деревьев и более светлое пятно болот за ними. И тут я радостно вскрикнул, потому что ночную мглу прорезал крохотный желтый огонек. Эта сияющая точка находилась в самой середине черного квадрата окна.

– Смотрите! – воскликнул я.

– Нет, нет, сэр, это просто… просто горит что-то, – заговорил дворецкий. – Уверяю вас, сэр…

– Уберите свечу от окна, Ватсон! – закричал баронет. – Видите, и там погасло! Каков негодяй! Вы и сейчас будете отрицать, что это сигнал? Рассказывайте все немедленно! Кто ваш сообщник? Что вы тут затеваете?

Лицо дворецкого сделалось отрешенно спокойным.

– Это мое дело, а не ваше. Я ничего не скажу.

– В таком случае вы уволены.

– Хорошо, сэр, как скажете.

– Вы покинете мой дом с позором. Черт возьми, как вам не стыдно? Ваши предки прожили с моими под одной крышей более ста лет, а вы что-то замышляете против меня!

– Нет, нет, сэр, не против вас! – раздался женский голос, и в дверях появилась миссис Бэрримор, еще более бледная и напуганная, чем ее муж. Эта дородная женщина в ночной рубашке и шали могла бы показаться смешной, если бы не выражение крайнего волнения у нее на лице.

– Нам придется уйти, Элиза. Все кончено. Можешь собирать вещи, – обратился к супруге Бэрримор.

– О Джон, Джон, все это из-за меня! Это я во всем виновата, сэр Генри… Он делает это по моей просьбе.

– В таком случае рассказывайте вы! Что все это значит?

– На болотах голодает мой брат. Мы не можем допустить, чтобы он умер перед нашей дверью. Мы светим в окно, когда еда для него готова, а он светит в ответ, чтобы показать, куда ее принести.

– Так ваш брат – это…

– Беглый преступник, сэр… Сэлден, каторжник.

– Это правда, сэр, – сказал Бэрримор. – Я же говорил, что это не моя тайна и что я не могу ничего рассказать. Теперь вам известно все, и, как видите, если что-то и замышляется, то не против вас.

Таким образом получили объяснение ночные прогулки по коридору и свет в окне. Мы с сэром Генри смотрели на миссис Бэрримор в полном изумлении. Неужели эта солидная, почтенная дама является родственницей одного из самых знаменитых преступников Англии?

– Да, сэр, моя девичья фамилия – Сэлден, и он – мой младший брат. Знаете, когда он был маленький, мы его постоянно баловали, и когда подрос, ничего ему не запрещали. Поэтому он и стал думать, что весь мир создан для него и он может творить все, что ему хочется. Потом мой брат связался с дурной компанией, и в него словно демон вселился! Он разбил сердце матери и втоптал наше имя в грязь. От преступления к преступлению он опускался все ниже и ниже и только благодаря милости Господа сумел избежать виселицы. Но для меня, сэр, он всегда оставался кудрявым мальчиком, которого я воспитывала, с которым играла, как любая старшая сестра с младшим братом. Поэтому он и сбежал из тюрьмы, сэр. Он же знал, что я живу здесь и не смогу не помочь ему. Когда однажды ночью он явился сюда, грязный и голодный, и за ним по пятам гнались охранники, что нам оставалось делать? Конечно же, мы впустили его в дом, накормили, стали заботиться о нем, но потом приехали вы, сэр, и брат решил, что ему будет безопаснее жить на болотах, пока не утихнет шум и все не уляжется. Вот он до сих пор там и прячется. Раз в две ночи мы светим свечой в окно, чтобы проверить, не ушел ли он, и если видим ответный сигнал, мой муж несет ему хлеб и мясо. Мы надеемся, что он скоро уйдет, но пока он там, мы не можем бросить его. Христом-богом клянусь, это истинная правда. Если вы считаете, что мы в чем-то виноваты, вините не мужа, вините меня, ведь он старается ради меня.

Эти слова были произнесены так искренне, что их правдивость почти не вызывала сомнения.

– Это правда, Бэрримор?

– Да, сэр, истинная правда, все до последнего слова.

– Что ж, я не могу винить вас за то, что вы помогаете жене. Забудьте, что я говорил. Отправляйтесь в свою комнату, оба, мы обсудим это дело завтра утром.

Когда слуги вышли из комнаты, мы снова подошли к окну. Сэр Генри распахнул створки, и нам в лицо ударил прохладный ночной воздух. Вдалеке по-прежнему горела одинокая желтая точка.

– Странно, что он не боится подавать сигналы.

– Очевидно, огонь можно расположить так, что он виден только с этого места.

– Да, пожалуй. Как вы думаете, это далеко от нас?

– Похоже, где-то за скалой с расселиной.

– Значит, не больше двух-трех миль.

– Скорее даже меньше.

– В любом случае это недалеко, раз Бэрримор носит туда еду. И, выходит, там, рядом со свечкой сейчас находится этот каторжник. Черт возьми, Ватсон, я должен поймать его!

Та же мысль пришла в голову и мне. И с нашей стороны здесь не было ничего подлого, ведь, во-первых, мы не воспользовались доверием Бэрриморов, поскольку они не хотели раскрывать свою тайну, мы их заставили все рассказать, и, во-вторых, человек, который прятался на болоте, представлял настоящую опасность для общества. Этот отъявленный негодяй не заслуживал ни жалости, ни прощения. Мы бы выполнили свой долг, если бы смогли отправить Сэлдена туда, где он уже никому не смог бы навредить. Если мы не воспользуемся подвернувшимся случаем схватить его, могут пострадать другие люди. Например, наши соседи, Стэплтоны, совершенно беззащитны, и он запросто может напасть на них в любую минуту. Очевидно, об этом подумал и сэр Генри, поэтому и рвался в бой.

– Я пойду с вами, – твердо сказал я.

– Тогда берите револьвер и обувайтесь. Чем раньше мы выйдем, тем лучше, ведь этот парень может потушить у себя огонь и залечь в какую-нибудь дыру так, что мы его не найдем.

Уже через пять минут мы вышли из дома и побежали по темной, обсаженной кустами аллее под тоскливые стоны осеннего ветра и тихий шорох опадающих листьев. В ночном воздухе стоял густой запах сырости и разложения. То и дело выглядывала луна, но лишь на секунды, потому что все небо было в тяжелых тучах, и когда мы вышли к болоту, начал срываться дождь. Преступник все еще подавал условный сигнал.

– А вы вооружились? – спросил я.

– У меня охотничий хлыст.

– Говорят, это отчаянный малый, так что брать его нужно быстро, чтобы он не успел понять что к чему и не начал сопротивляться.

– А интересно, Ватсон, – на ходу бросил баронет, – что бы на это сказал Холмс? Как насчет ночных часов, когда мир оказывается во власти темных сил?

И словно в ответ на его слова над погруженными во мрак болотами разнесся тот самый странный звук, который я уже однажды слышал, стоя у большой Гримпенской трясины. Ветер донес до нас сначала долгий густой рев, потом нарастающий вой и в конце печальный стон, который постепенно смолк. Потом звук повторился еще раз, и еще. Казалось, что этот ужасный, пронзительный, дикий, зловещий звук уже доносится отовсюду. Баронет вцепился мне в руку, его лицо покрылось смертельной бледностью.

– Господи, что это такое, Ватсон?

– Не знаю. Такой звук издают болота. Я его однажды уже слышал.

Наконец рев прекратился, над болотами повисла тишина. Не решаясь двинуться с места, мы вслушивались в ночь, но больше никаких звуков не было.

– Ватсон, – слабым голосом проговорил баронет, – это была собака.

Кровь застыла у меня в жилах, ибо по тому, как задрожал голос моего спутника, я понял, что его охватил жуткий страх.

– Что они говорят про этот звук? – непонятно спросил он.

– Кто?

– Фермеры, живущие на болотах.

– А! Но это же невежественные люди. Какая разница, что они там говорят.

– Скажите, Ватсон, что они говорят?