Кольцо приключений. Книга 7. Кольцо спасения

– Я ничего не знаю и знать не хочу, – перебил меня молодой человек, – вот вам бумага и ручка, пишите объяснение, по какой причине вы проигнорировали повестку следственных органов о вызове вас для допроса свидетелем, пока свидетелем, по важному уголовному делу. А там мы будем думать, в какую категорию вас определять.

– Так и есть, посадят, – подумал я, взяв руки чистый лист бумаги. – Стоит мне дать хоть какое-то показание и расписаться в каком-либо протоколе и все, моя песенка будет спета. Особенно, когда не знаешь, в чем тебя будут обвинять, любая дача показаний смерти подобна. А при таких наездах и при таких борзых следаках показания будут выбивать силой. Похоже, что есть какая-то установка сверху, значит, землю будут рыть на три метра вглубь, лишь бы отчитаться о поимке вражины научной. Что с академиком Вавиловым вытворяли, страшно вспомнить, это должно быть прописано большими буквами во всех учебниках криминалистики и во всех учебных пособиях спецорганов как напоминание о том, чем эти органы «прославили» себя, уничтожая как самих себя, так и людей вокруг. Но все это скромненько спрятано, чтобы все начать снова и потом опять так же скромненько спрятать.

– Иркутянина доставили? – в кабинет заглянул какой-то молодой человек с полковничьим погонами.

– Вон, сидит, объяснение пишет, – кивнул головой мой следователь.

– Давай его ко мне, – бросил полковник и ушел.

Следователь нажал кнопку и скоро подошел сержант милиции.

– Доставь в кабинет Филипенко, – сказал сержанту следователь и, посмотрев на чистый лист, бросил мне, – у нас еще найдется время для написания объяснений, – и положил чистый лист в папочку серого цвета с черной надписью фломастером «Кроты».

– Интересно, какой смысл вкладывается в это название «Кроты», предатели или археологи? – подумал я.

Меня привели в кабинет к «полковнику». В армии для того, чтобы получить полковничьи погоны, нужно закончить офицерское училище, четыре или пять лет побыть в солдатской шкуре, потом Ванькой-взводным, потом Мишкой-ротным. Затем академия, полный мешок матюгов и потом уже лет через двадцать нальет горемыка в стакан водки, бросит туда звездочку, выпьет, выплюнет звездочку и подумает вместо закуски: а на хрена мне все это нужно было? Закончил бы институт, ползал бы себе по кабинетам и лет так через десять, а, может, и раньше нацепили бы погоны полковничьи, которые ни к чему не обязывают, но власть над человеком дают немеряную. Когда цари-императоры были, то погоны чиновничьи никак не были похожи на погоны защитников Отечества. В каждом ведомстве были свои. А все потому, что будь погоны все одинаковые, то и чиновничий произвол автоматически переносился бы на армию, в которой своих лихоимцев и людей непорядочных хватает с избытком. Зачем еще лишнее добавлять?

Ткнув пальцем в стул перед столом, полковник начал без всяких предисловий:

– Ну-с, сразу будете показания давать или вам нужно втолковывать, какой вред вы принесли нашему любимому Отечеству и его авторитету на международной арене? Да вы всю Россию сделали посмешищем для всего научного мира. Мы и так уступили свое законное место в мировой науке другим странам, так еще такие, как вы, делаете все, что дискредитировать нас.

– Точно так же, как и Вавилов? – добавил я.

– Да, как Вавилов. Стоп, а кто такой Вавилов? В списке преподавателей вашей кафедры такой не значится, – полковник еще раз сверился с бумажкой и что-то дописал туда карандашом, для памяти, чтобы важный элемент не выскочил из поля зрения следствия.

– А вы в энциклопедию загляните, – сказал я, – там все подробно прописано, кто он такой, что сделал для нашей науки и международного авторитета, только ничего не написано, кто конкретно и по чьему приказу уничтожил его.

Глава 17

– Вы на что намекаете, – взвился полковник, – да как вы смеете сравнивать нас с репрессивным аппаратом сталинских времен? Наша демократия не имеет обратной силы и никогда не допустит возврата к политическим репрессиям и обвинениям невиновных, выбивания из них показаний силой и тем более расстрелам…

Я внутренне усмехнулся. Чем больше таких разговоров, тем больше опасность возврата старых времен. Никто коммунизм-большевизм официально не осудил. От жертв репрессий отмахиваются как от надоедливых мух. Сталина выдвигают на постамент символа России. Дзержинский как образец для подражания всем сотрудникам силовых структур. Прокурор Вышинский покоится в Кремлевской стене с Мехлисами и Ульрихами как образцы юристов.

Торжество коммунистических идей насаждалось только репрессиями, так же, как и католичество. Власть демократична до тех пор, пока народ пассивен и ему до одного места, будет царь пожизненным или только на два срока, а если сроки увеличить, то будет демократически пожизненным. Лучше помолчу про себя. Не ровен час, все мои опасения воплотятся в жизнь, и насильники с грабителями будут идейно близкими элементами власти, а все недовольные будут идейно чуждыми элементами, как это уже было в нашей истории. Это их бронепоезд стоит на запасном пути.

– Вы чего молчите? – остановился полковник, – вам что, сказать нечего?

– Нечего, – согласился я.

– Так. Кто был автором этой мистификации? Отвечайте, – требовал следователь.

– Какой мистификации? – удивился я.

– Что вы из себя дурочку строите, – не выдержал полковник, – весь мир об этом знает, все передачи только об этом, а тут сидит один и строит себя невинную девочку, что, мол, не знает ничего и ничего об этом не слышал. А это чье выступление на ученом совете? Дяди Феди? Это ваше и доцент Симаков показал, что это вы указали на место будущих раскопок, как будто знали, что и где искать.

– Симаков уже у вас? – спросил я.

– Да у нас и охотно сотрудничает со следствием – сказал полковник. – Пусть он лишится всех научных чинов и званий, должности, но зато он будет честным человеком, когда выйдет из тюрьмы. А вот вам нужно будет задуматься над этим? Вы о семье своей подумали? У вас жена молодая, может и не дождаться вас…

Как всегда, близкие люди являются средством для шантажа, что у коммунистов, что у демократов, что у бандитов, что у разных еврочеловеков. Это происходит от бессилия силы и от отсутствия чести, когда честь не в чести.

Раздался телефонный звонок. Полковник взял трубку. Лицо у него вытянулось. Сначала оно побелело. Потом покраснело. Потом пожелтело. Потом стало цветом его форменного кителя. Затем снова белым. Понятно, начальнический инсультно-инфарктный метод разговора. Если хочешь со мной разговаривать, то стой и молчи. Какие подчиненные, такие и начальники. Разные мнения, как и инициатива, не допускаются. Только в книжках есть независимый стиль работы и мышления. Для массового потребления. Фильмы. Песни. Встречи со зрителями. Отзывы практических работников.

– Так точно, – отчеканил полковник, – так точно, будет сделано, мигом, одна нога здесь, другая – там, так точно, так точно, есть!

Он положил трубку, устало посмотрел на меня и произнес:

– Развелось тут вас на мою голову. – Затем взбодрился. – Я же говорил, Владимир Андреевич, что законность в наших органах – это основа основ, презумпция невиновности была и будет краеугольным камней нашей правоохранительной системы. Конечно, бывают и ошибки, но истина все равно восторжествует. Вам приказано прибыть в университет, где уже находятся министр образования, губернатор области, прокурор, профессор Ван Дамминг, дипломаты, министерские работники, представители аппарата президента и пресса. Все ждут только вас. А что это за узелок у вас? Неужели вы думали, что мы вас сразу и посадим? Давайте узелок, я здесь его положу, а то неудобно с узелком перед такими гостями.

– Нет уж, я все это по карманам рассую, нельзя у вас ничего оставлять, чтобы снова сюда не возвращаться, – сказал я, – в России еще не изжила себя поговорка, что от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Береженого Бог бережет, – сказал я и пошел к выходу.

– До свидания, Владимир Андреевич, – крикнули мне вослед.

– Лучше уж прощайте, – проговорил я.

Одет я был не так уж и модно, а как положено для отсидки – старенький костюм, рубашка в полоску, плащик. Все свое растолкал по карманам и стал похожим на командированного из района, у которого все свое всегда с собой, и он всегда готов ехать хоть в Америку, хоть обратно к себе в район, где его ждет уютный дом и красавица-жена.

Телефон сотовый вообще не брал. Потом его след и с собакой бы никто не нашел. Хотел ехать домой, да поехал в университет, показаться, что я на свободе.

Хотел пройти к ректору, но меня туда не пустила незнакомая охрана, сказав, что там идет важное совещание и будет идти еще часа полтора.

Секретарь ректора сказала:

– Владимир Андреевич, а вас все искали, да найти никто не мог. Жена ваша сказала, что вас посадили, – и она всхлипнула. – Вы уж посидите здесь, а то снова будут искать и всех снова обругают.

Я представлял, как все случилось. У нас как всегда. Не обращается внимания на то, от чего в нормальных странах подает в отставку все правительство, зато по разным незначительным поводам приводится в движение вся машина.

Кто-то с самого верха сказал тому, кто пониже:

– Что там происходит? Неужели некому навести порядок и дать квалифицированный ответ на эти инсинуации?

Вниз это указание уже пришло в сопровождении комментариев и дополнительных указаний задействовать все силы и возможности для поиска виновных и наведения порядка. У одного турецкого писателя есть рассказ «Почему кричала кошка». Что-то похожее произошло и сейчас.

Через час закончилось совещание. Все стали выходить, ректор увидел меня и стал укорять:

– Ну, где же вы были, Владимир Андреевич, мы вас обыскались, а вы здесь прохлаждаетесь, – и на ушко мне, – я уж тут похлопотал, и Симакова тоже отпустили. Первичный радиоуглеродный анализ показал, что все предметы относятся к каменному веку. А такого быть не может.

– Я-то вам зачем? – никак не мог уяснить я для себя. – Я к этим раскопкам не имею никакого отношения.

– Понимаете, – сказал ректор, – Симаков на допросе сказал, что это вы указали место для раскопок, вот все и подумали, что это вы главный организатор всего. А сейчас к министру, он хотел с вами поговорить. Видок-то у вас не министерский, да хрен с ними, пусть сами думают, прежде чем указания вниз спускать.

Глава 18

Министр встретил тепло. Пригласил присесть в кресло. Распорядился, чтобы принесли кофе.

– Владимир Андреевич, – сказал он, – не удивляйтесь тому, что произошло. Что в провинции, что у нас в центре – все одинаково. Вы и сами это знаете. Все уповают только на вас, что вы сможете объяснить всю подоплеку найденных артефактов. Сейчас подойдет профессор Ван Дамминг, и мы продолжим разговор. Запад, как всегда по-геббельсовски, вбросил информацию о научной мистификации в России и умыл руки, а наши что-то быстро на это прореагировали, как и рассчитывали западные специалисты по информационному противостоянию. Поэтому нам нужно как можно быстрее найти ответы на все вопросы.

– А зачем нам искать эти ответы? – сказал я. – Пусть Ван Дамминг сам и ищет ответы на них. Давайте предоставим ему такую возможность подтвердить или опровергнуть свою гипотезу. Пусть побарахтается в своем дерьме. Ему это будет полезно. А у меня есть объяснение, но в это объяснение никто не поверит.

– Почему же никто поверит, – улыбнулся министр.

– Потому что объяснение слишком фантастическое, чтобы в него поверил здравомыслящий человек, – улыбнулся и я в ответ.

– Что же может быть фантастического в этом, – спросил министр.

– Машина времени, – ответил я. – Если предположить существование машины времени, то все встает на свое место. Путешественник во времени попал в каменный век и помог племенам шагнуть в железный век. Даже не в железный, а в чугунный век, потому что, как говорят специалисты, все изделия из чугуна, то есть была проведена первичная обработка железной руды.

– Да, оно так, – сказал министр, – но кто поверит в существование машины времени?

– Если верящих будет двое – вы и я, это много или мало? – спросил я.

– Не искушайте, Владимир Андреевич, верить в то, что подвластно только лишь воображению, – сопротивлялся министр.

– А разве кто-то мог поверить в полеты в космос или в генную инженерию? – убеждал я его. – Но ведь пришлось поверить. От того, что есть на самом деле, отвертеться нельзя.

– В том-то и дело, – оживился министр, – верить можно в то, что можно пощупать руками.

– Вот и щупайте на здоровье реальное смещение временных кругов каменного и железных веков, – рассмеялся я. – Кто может пощупать Интернет? Никто. Он вроде бы есть, и его вроде бы и нет. В чем осязание единого информационного пространства? Ни в чем. Стоит машина, а к этой машине подключены другие машины и в этих машинах информация. На оной стороне земного шара полдень, на другой стороне – полночь, но люди общаются в режиме реального времени. Это что, не машина времени? Самая настоящая машина времени. А кто может поручиться за то, что в сети нет компьютеров из будущего? Никто. Мобильный интернет не проводной, а радиоволновой. И распространение волн не поддается никаким временным законам. Разве можно отрицать то, что и во времена д’Артаньяна нельзя было слушать радиопередачи по транзисторному приемнику?

– Нет уж, увольте, щупайте сами, а нам представьте на утверждение бумажечку, что это все не воображение, а результат, воплощенный в материале и проверенный на деле, – в министре верх взял чиновник, – вот после этого и всем будет приказано верить в то, что машина времени существует.

– И подавать записку нужно в трех экземплярах? – осмелился я пошутить.

– И чтобы стаканы чистые были, – поддержал шутку министр. Надо же, министр, а мыслит как нормальный человек. – Владимир Андреевич, – сказал министр, – я вас прошу докладывать мне обо всех результатах. Дело серьезное на фоне обострения отношений между Россией и странами Запада. И, только между нами, будьте таким же, как сегодня, не поддакивайте никому, нам не в чем оправдываться ни перед кем.

Меня подхватил за руку декан факультета и повел в сторону актового зала.

– Владимир Андреевич, – торопливо сказал он, – сейчас состоится пресс-конференция. Корреспондентов полон зал. Вы и профессор Ван Дамминг. Пойдемте скорее.

– Никуда я не пойду. А с Ван Даммингом я вообще встречаться не хочу, – стал отказываться я.

– Делайте что хотите, но вам нужно там показаться, – чуть не заплакал декан, – вы уж хоть нас пожалейте, Владимир Андреевич.

За столом на сцене сидел американский профессор, а зале стоял журналистский гул. Когда открылась дверь, все уставились на меня. Защелкали «блицы». Я прошел к столу и уклонился от объятий профессора Ван Дамминга.

– Уважаемые дамы и господа, – я начал говорить первым, удивив пресс-секретаря министра образования. – Я буду участвовать в пресс-конференции только при условии принесения господином Ван Даммингом извинений за его заявление о том, что российская наука занимается мистификациями.

Журналисты напряглись как гончие в предвкушении сенсации. К чести Ван Дамминга, он не стал кочевряжиться, а просто сказал, что он не имел в виду российскую науку вообще, а только невероятную находку, сделанную на берегу сибирской реки.

– Я и сейчас не могу утверждать, что все найденное это что-то вероятное, – сказал он, – я еще раз подтверждаю, что найденное совершенно невероятное. Если это и мистификация, то это мистификация людей железного века, поэтому я приношу свои извинения за неправильное изложение моего раннего заявления и протягиваю руку дружбы моему коллеге мистеру Иркутянину. Я знаю, что русские всегда очень щепетильны в отношении своей страны и хочу сказать, что и мы, американцы, так же относимся к любым негативным высказываниям в отношении США. Если бы наши политики так же решали все проблемы, как мы с мистером Владимиром, то на земле бы был вечный мир.

Мы пожали друг другу руки под аплодисменты собравшихся. Кажется, что инцидент исчерпан. Что же будет в вопросах журналистов, ведь я о раскопках знаю только по фотоснимкам, которые мне предложил посмотреть профессор Ван Дамминг?

Глава 19

Вопрос (В). – Господин Ван Дамминг, что вы можете сказать вообще по поводу этих находок?

Ответ (О) – Я даже не знаю, что и сказать. Все это до такой степени переворачивает наши представления о хронологии истории, что требует досконального изучения. Только после этого и после обсуждения с нашими коллегами мы сможем придти к какому-то единому мнению. А, может, мнений будет несколько, и все они имеют право на существование.

В. – А что вы можете сказать, господин Иркутянин?

О. – Что-то трудно добавить. Возможно, что мы имеем дело с всплеском гениальности какого-то конкретного первобытного человека, но это всего-навсего предположение из области фантастики.

В. – Господин Иркутянин, вы автор нескольких романов о путешествиях во времени. Считаете ли вы возможным существование машины времени?

О. – Теоретически это возможно. С открытием электромагнитных колебаний человечество получило возможность проникать в те среды, в которые человек проникнуть пока не может. Возьмите локацию. Не исключено, что электромагнитные волны проникают во все временные пояса и несут обратную информацию о них, и мы пока не можем расшифровать ее. Но мы стоим на грани этого. Наука не стоит на месте. Возможно, что скоро мы будем покупать билет как в электричку, садиться в вагон и ехать в тот год, который нам нужен. Но мы будем за стеклом, чтобы не помешать ходу исторического развития. Возможно, что мы заглянем в исчезнувшие рукописи древних и поймем, где мы сделали ошибку и история пошла не по тому пути. Но нам нужно будет разобраться, не усугубит ли сделанную ошибку верное решение проблемы. Пока же машина времени – это удел философов и фантастов. Но дыма без огня не бывает.

В. – Господин Ван Дамминг, вы смогли бы самостоятельно выплавить чугун при помощи подручных средств?

О. – Я не металлург, но я знаю, как устроена доменная печь и, в случае необходимости, мог бы выплавить железо и чугун при помощи подручных средств, глины, руды, огня. Это сможет сделать любой человек, который учился в школе и который что-то умеет делать. Например, журналист, который видел своими глазами больше, чем кто-либо из сидящих здесь людей. Все, что он видел, он сможет миниатюризировать и повторить в условиях каменного века. То есть, современный человек может сделать все.

В. – То есть вы приходите к выводу, что это сделано современным человеком?

О. – Нет, я не прихожу к такому выводу, потому что радиоуглеродный анализ показывает точную дату изготовления этих предметов – каменный век.

В. – Не считаете ли вы, что радиоуглеродный анализ не точен, и он привел в заблуждение всю современную науку?

О. – Я не физик, но у меня нет оснований сомневаться в неточности моих собратьев по науке.

В. – Господин Иркутянин, вы всегда носили на безымянном пальце левой руки серебряный перстенек. Где он? Не является ли он кольцом египетской царицы Нефертити, о котором вы писали в своих романах?

О. – Я собирался не на пресс-конференцию, вот у меня в кармане электрическая бритва, зубная паста, щетка, на мне рабочий костюм и перстенек на руке был бы совершенно лишним на месте производства работ. Когда я переоденусь в обычный костюм, то и надену кольцо. Кстати, кто его знает, может перстенек Нефертити и существует, лежит где-нибудь в ломбарде или в музее и ждет, когда к нему придет его хозяин. Я, честно говоря, провел бы проверку всех археологических ювелирных украшений на предмет их волшебности.

Смех в зале сопроводил мое последнее заявление.

Наблюдательные люди отметили, что у меня нет перстенька на руке, и уже сообщили об этом журналистам. Что же, не откажешь им в профессионализме. Раз взялся писать по теме, то собирай все подробности о ней. Мелочей не бывает и все мелочи дорого стоят. Но кто-то уже поднажился на них.

Я неплохо знаю язык господина Ван Дамминга, поэтому нам было легко общаться с ним.

– Владимир, что вы думаете по поводу всех этих находок, – прямо спросил профессор, когда мы пришли в кабинет декана, который предоставили в распоряжение приезжего ученого.

– Все, что я думал, я изложил в ходе пресс-конференции. Это все необычно, поэтому и допускаю такие необычные предположения, – сказал я, – а вы как относитесь ко всему?

– Мне кажется, – профессор был несколько взволнован, – что мы находимся на пороге величайшего открытия, сравнимого разве что с открытием закона всемирного тяготения. И именно нам двоим судьба предоставила возможность стать величайшими учеными современности.

– Какое же открытие вы хотите совершить, профессор? спросил я. – Сформулируйте хотя бы так, как сформулировал Зингер в своем патенте на швейную машинку, чтобы это можно было облечь хоть в какую-то мыслительно-понятную оболочку.

– Я склоняюсь к мысли о пришельце, который потерпел аварию и волею судьбы был заброшен на Землю каменного века, – сказал профессор.

– Пусть это будет так, но по одному чугунному ножу вряд ли можно делать далеко идущие выводы, – сказал я, – давайте мы продолжим раскопки, чтобы у нас было больше возможностей для анализа. Только есть у меня просьба к вам: не говорите никому о своей гипотезе, иначе раскопки засекретят, а вам придется поехать домой, и мы с вами уже не сможем обмениваться мнениями по этому вопросу.

– Я понимаю – Россия, – начал говорить профессор, но я его перебил:

– Россия Россией, но и вы секретите все, начиная с тех пор, как мы были союзниками в Великой войне, а что касается неопознанных летающих объектов, так об этом я вообще молчу. Если мы скажем, что это связано с инопланетянами, то это будет иметь статус государственной тайны, и прощай чистая наука. Было бы это в США, то ситуация была бы точно такой же, как и в России.

Помявшись, профессор согласился с моими доводами. Я попрощался с ним, договорившись встретиться завтра в районе раскопок.

Я зашел к министру образования и попросил обеспечить охрану места раскопок, чтобы любители всяких сувениров не растащили все, что потом можно будет продать на интернет-аукционах.