Загробные миры

– В аэропорту, вместе с другими телами. Мы посчитали тебя покойницей.

– Ничего, – утешила я его, – думаю, вы не ошиблись.

Парамедик в ужасе кивнул. То ли он решил, что я собираюсь его засудить, то ли боялся, что теперь у него отберут лицензию.

А может, он мне поверил.

В больнице среди выстроившихся шеренгами кроватей полчище врачей и интернов ожидало нашествия раненых. Однако вскоре ситуация прояснилась: в аэропорту выжила только я одна.

Когда меня вкатили в смотровую, я уже могла сидеть. Кровяное давление и температура тела нормализовались, пульс угомонился, синюшный оттенок переохлаждения исчез.

Меня продолжали сотрясать волны озноба, но, наложив мне на лоб шесть стежков, врач объявил, что я не нуждаюсь ни в чем, кроме жидкости. То, как слабо подействовал на меня слезоточивый газ, озадачило доктора сильнее всего. У меня не было никаких травм – лишь воспаление на щеке, где ее каким-то странным образом обожгла та единственная слезинка.

Парамедик, который объявил меня мертвой, принес мне чашку горячей воды с лимоном. Затем раздался звонок о том, что в больницу везут жертв несчастного случая, и меня на несколько минут оставили в покое. Предполагаю, что это была авария на дороге, не связанная с нападением в аэропорту, однако после сообщения, раздавшегося по громкой связи, персонал пришел в полную боевую готовность. Мимо моей палаты заспешили люди в хирургических костюмах.

Щурясь от окружающей меня стерильной белизны, я дула на горячую воду, которая плескалась в чашке. Здесь, в реальности, было столько шума, хаоса, суеты. Одноразовая простыня на кровати шелестела. Черное пластиковое устройство, закрепленное на кончике пальца, передавало жизненные показатели на экран, где пульсировали разноцветные огни.

Ко мне подкрадывалось изнеможение, но я слишком устала, чтобы уснуть. Кроме того, я, вероятно, скатилась бы на пол с узкой койки, застеленной скользкой бумажной простыней.

Мне хотелось знать, позвонил ли кто-нибудь маме. Должен же кто-то сказать ей, что я жива. Но пока еще у меня даже не спросили мое полное имя.

Я засунула руку в карман, но телефон исчез. Разумеется, я его выронила. Я вздохнула и застегнула молнию надетой поверх порезанной футболки худи. Хорошо хоть, что никто не напялил на меня больничную пижаму. Может, мне позволят просто уйти.

Конечно, у меня не было ни машины, ни крупной суммы наличных, и багаж мой остался в самолете. Мысли прекратили крутиться вокруг происшествия в аэропорту, и я сосредоточилась на досадном отсутствии мобильника.

– Паршивцы террористы, – тихо выругалась я.

– Вы не должны произносить это слово.

Я подняла глаза. В дверях стоял маленький мальчик, возможно, лет десяти. Он был в красном дождевике из синтетики, блестящем и мокром.

– Прости, – извинилась я.

– Ладно, – он воспринял извинение как разрешение зайти в комнату, – не мне указывать взрослым, чего им не говорить, даже если они сквернословят. Ты ведь взрослая?

– Смотря как посмотреть, но в сравнении с тобой – да.

– Ага, – кивнул он. – Я – Том.

– Лиззи, – представилась я. Голова налилась свинцом: террористы, врачи, загробный мир, да еще незнакомый малыш – никто не дает мне поспать.

С его дождевика на пол стекала вода.

– Идет дождь?

– Нет, но шел.

– Понятно, – пробормотала я, ничего толком не понимая: все-таки уже наступили заморозки, какой еще дождь на улице? Из-под подола дождевика выглядывали босые ноги Тома.

– Когда был дождь? – уточнила я.

– Когда меня сбила машина, – ответил Том.

Я почувствовала, как кусок льда, который растаял благодаря поцелую Ямараджи, заскользил вниз по позвоночнику, подобно холодному пальцу. Казалось, что вся больница разом утихла, словно звук высосало нечто голодное до шума, гула голосов и жизни.

Я зажмурилась, но тотчас открыла глаза. Том стоял у двери и странно смотрел на меня.

– Ты как, Лиззи?

– Не знаю, думаю, я умирала сегодня.

– Не бойся, больно только вначале, – сказал он, нахмурившись. – А ты светишься, как та милая леди, которая приходит.

– Милая леди?

– Та леди, что не мертва. Она – мой друг.

– А… – протянула я. Мне казался далеким собственный голос, как будто я уже крепко заснула и в мои сны просачивался чужой разговор.

– Она приходит каждую неделю и болтает со мной, – Том залез в карман и вытащил что-то мокрое. – Хочешь жвачки?

– Нет, спасибо. – Я чувствовала, как сердце бьется все ровнее, и покосилась на приборы у моей койки.

Я светилась, как Ямараджа и та женщина, которая навещает призраков.

– Послушай, Том, ночь у меня выдалась жуткая. Я очень устала.

– Ладно, – произнес он, – мне пора. А ты выздоравливай побыстрей!

– Спасибо. Тебе того же… как бы.

Том обернулся на пороге, чтобы помахать мне рукой.

– Пока, Лиззи.

– Пока, Том. – Я зажмурилась и отсчитала десять глубоких вздохов, после чего пиканье, отслеживавшее мое сердцебиение, стало немного равномерней.

Когда я снова открыла глаза, Том исчез, а больничная суматоха вернулась. За дверью сновали люди в зеленых и голубых хирургических костюмах, и никто не смотрел на меня.

Я стянула пластиковый зажим с пальца, соскользнула на пол и сделала несколько шагов к двери. Опустилась на колени, чтобы приложить ладонь к тому месту, где только что находился Том.

Больничные плитки блестели, но оказались совершенно сухими.

– Эй, милая, чем мы тут занимаемся? – донесся голос из коридора.

Я вскинула голову. Это был медбрат, который привел меня в палату. Он быстро опустился на колени и ласково взял меня за запястье, прощупывая пульс.

– У тебя закружилась голова?

– Нет, – произнесла я, – просто кое-что проверяла.

– На полу? – Его большая мягкая рука взяла меня за плечо. – Как насчет того, чтобы отдохнуть?

Я самостоятельно поднялась на ноги, и он наградил меня поощрительной улыбкой.

– Мне… померещилось, что там мокро, и кто-нибудь поскользнется.

Он посмотрел на пол.

– По мне, все нормально. Почему бы тебе не прилечь, милая?

– Да. – Я послушно побрела обратно, причем медбрат все время придерживал меня за локоть.

– Сейчас позову доктора Гаваскара. Ты не будешь вставать?

– Не думаю, что кто-нибудь звонил моей маме, – пробурчала я, – наверняка она уже слышала новости. Должно быть, она рвет и мечет!

– Думаю, сейчас авиалиния и УТБ[10] связываются с родственниками. Сколько тебе лет?

– Семнадцать.

Его глаза слегка округлились.

– Я принесу тебе телефон, просто жди.

– Спасибо.

Медбрат исчез в коридоре, и я, наконец, осталась одна. Теперь я слушала только писк прибора и собственное сердцебиение. Я решила, что совершенно незачем рассказывать медбрату о Томе. Позже – во время бесед с доктором Гаваскаром, безжалостно-дотошной женщиной с авиалинии и двумя оперативниками из ФБР – решимость молчать на тему призраков и загробных миров так и не поколебалась.

Спустя четыре часа приехала мама, и мне вообще не пришлось ничего ей выкладывать. Она молча обнимала меня, а я тихо плакала.

Глава 7

Макс, секретарь Мокси Андербридж, зашел за Дарси ровно в семь часов этого же вечера и отвел ее на «Пьянку подростковых авторов».[11]

Дарси подготовилась еще в пять, что было на нее не похоже, но к маленькому черному платью требовался макияж, а она красилась редко и не приобрела в этом деле сноровки. Как правило, Дарси приходилось все начинать заново после первой попытки, однако сегодняшняя авантюра перед зеркалом прошла как по маслу, и она целый час находилась на взводе, боясь прикоснуться к собственному лицу.

Было бы проще облачиться в джинсы с модным топом из черного шелка и совсем не краситься, как она и собиралась. Но раздумья ее прервал Макс, щеголявший в чинос[12] и свитере с логотипом мультсериала «Громокошки».

– Я не слишком разоделась? – спросила Дарси, когда они ехали на лифте в холл.

– Ты выглядишь великолепно! – без обиняков заявил Макс. – Но «Пьянка» это не то, что мы обычно называем вечеринкой. Готовься к простой тусовке. Кстати, такие сборища каждый месяц устраивает Оскар.

– А меня правда пригласили?

– Приглашены все опубликованные подростковые авторы.

– Ясно, – сказала Дарси, размышляя, можно ли считать ее дебютный роман действительно опубликованным. Книга поступит в продажу в конце следующего сентября, то есть спустя почти два года после того, как она его завершила. Разве термин «опубликованный» не означает, что твоя книга и впрямь лежит на прилавках? Или Макс намекал, что Дарси продала свою рукопись издателю? А если ты подписала контракт, но вообще не напишешь ни слова?

Двери лифта разъехались в стороны, и через несколько секунд Дарси и Макс вышли на улицу. Макс шагал впереди. Небо приобрело водянисто-голубой оттенок. Солнце низко висело над горизонтом, и город был окутан тенями. В послеобеденной жаре от тротуаров поднимался густоватый запах, будто Нью-Йорк весь день тяжко трудился и нуждается в душе.

Дарси пыталась запоминать витрины пройденных магазинов, чтобы найти дорогу домой. Заведение с экологически чистым кофе, камерный театр, мастерская по ремонту велосипедов.

– Ты в Сети? – спросил Макс.

– Ну, у меня есть этот… тамблер.[13] Но я его редко обновляю. Не знаю, что там можно сказать.

Макс рассмеялся.

– Я имею в виду, ты выходила у Мокси в Интернет?

– Ой, простите. Еще нет.

– Ты паршиво пишешь.

Дарси стало не по себе.

– Простите? – повторила она.

– Сеть Wi-Fi у Мокси называется «Ты паршиво пишешь» со знаками подчеркивания внизу. Пароль: «ДорогойГений», без пробелов. – Ты же нашла на столе записку, верно?

– Да, пожалуй, – Дарси сделала несколько глубоких вдохов, давая затихнуть отголоскам тревоги. Она, конечно, заметила клочок бумаги, придавленный мерцающей белой штуковиной. После душещипательного прощания с семьей Дарси сидела в спальне Мокси, глазея на небывалую гардеробную и споря с Лимонадом о том, говорят или не говорят птицы.

Почему-то казалось, что если Дарси быстро втянется в нью-йоркскую жизнь, та окажется хрупкой, недолговечной. Она хотела подождать, пока освоится, а затем набраться наглости и разослать друзьям фотографии квартиры. То, что она надела маленькое черное платье и осмелилась пойти на «Пьянку подростковых авторов», представлялось ей чистейшим безрассудством, но она пообещала Мокси, что это сделает.

Как ни странно, Дарси на миг позавидовала своим друзьям. Между прочим, Карла и Саган остались дома. Перед отъездом в колледж у них будет целое лето, чтобы валяться с книгой, прохлаждаясь возле бассейна Карлы. Дарси же предстояло найти квартиру, изучить город и за несколько месяцев закончить правку романа.

Не отрываясь от телефона, Макс перешагнул полосатую раму велосипеда, пристегнутого цепью к знаку «Парковка запрещена».

– Ты получила письмо от своего редактора?

– Нэн сказала, что оно придет на неделе, – ответила Дарси, затрепетав. Редакторское письмо станет официальным списком, где будут перечислены все изъяны дебюта Дарси. Редакторша казалась ей просто ненормальной из-за желания вдаваться в детали, после того как сама Дарси провела последние полгода, погрязнув в недостатках романа. Ничего, зато теперь у Дарси появился официальный предлог подождать с началом правки собственной рукописи.

– И она хочет, чтобы я тебя кое о чем спросил… – пробормотал Макс, не отрываясь от экрана телефона. Наверняка он читал свежее послание от Мокси. – Как продвигается «Безымянный Патель»?

Так было условлено называть продолжение первого романа Дарси.

Но эти слова, произнесенные вслух, почему-то показались ей неправильными: прямо-таки очередной ехидный прикол Ниши.

– Ну… – Когда Дарси проходила мимо придорожного кафе, крошечная собачка, привязанная к столбу неподалеку, дернула поводок и тявкнула. – Думаю, я нахожусь в стадии набросков.

– Набросков, значит, – безучастно повторил Макс, печатая сообщение одним пальцем.

Дарси задалась вопросом, почему только что солгала. Первая рукопись просто выплеснулись у нее из-под пальцев, и она не собиралась делать наброски к «Безымянному Пателю». Дарси была совершенно уверена, что не представляет, как делать наброски.

Возможно, она также не знала, как писать романы, и первая попытка в прошлом ноябре была своего рода статистической удачей. Если в одночасье пишутся тысячи романов, один должен оказаться хорош чисто по стечению обстоятельств, как напечатанные обезьяной отрывки из Шекспира. Но счастливому примату никогда не написать еще один сонет, даже если кто-то заключит с ним издательский контракт.

Почему же Мокси спрашивает о «Безымянном Пателе»? До первого чернового варианта еще целый год. Орут ли на тебя агенты, когда ты запаздываешь со сдачей? Или они похожи на учителей в школе Дарси и Ниши, спокойных, но глубоко разочарованных, когда ты не оправдываешь их ожиданий?