Эхобой

Рядом с ними трудился робот. Добротный железный робот, который, по сути, мало отличался от способной самостоятельно перемещаться компостной кучи. Он собирал сорняки и прочий мусор, который Эхо убирали с клумб.

Чуть дальше, напротив них, на поднятом вверх левиборде стоял еще один Эхо. Это был он. Тот самый, который выглядел как шестнадцатилетний парень. Теперь, при свете дня, я еще лучше смогла рассмотреть его светлые волосы и бледное, но все равно идеально красивое лицо. Он соскребал кровь Алиссы с машины моих родителей, которая зависла в нескольких сантиметрах над треком. Машина — серебристый «Слипстрим», по форме напоминающий разрезанное пополам яйцо, — стоила немного больше, чем родители могли себе позволить. Но после аварии мама настояла на том, чтобы купить модель подороже. Правда, на фоне дядиного дома и усадьбы машина совсем не казалась дорогой. И ее функция самоочистки была абсолютно бесполезна.

Я, как зачарованная, наблюдала за тем, как Дэниел смывает кровь губкой, окуная ее в ведро.

Когда я впервые попала сюда, его вид вызвал у меня панику. Почему же сейчас мне не было страшно? И ночью тоже? Я попыталась восстановить в памяти события вчерашнего дня, но мне это с трудом удалось. А потом я вспомнила, что на мне все еще нейродетекторы. Я не хотела забывать родителей, как и все случившееся, и сорвала их с кожи. Биохимические процессы в моем мозгу моментально потекли иначе, и меня охватил ужас.

Вот что ты чувствуешь, теряя людей, которых любишь.

Это не просто глубокое горе, как принято считать.

Нет.

Это намного хуже.

Это огромный ужас перед одиночеством.

На меня навалилась паника.

Мне было пятнадцать лет, но я чувствовала себя брошенным младенцем, который заходится от крика. На самом деле я не кричала. Мой ужас был безмолвным, но от этого он не слабел. Я чувствовала, как что-то внутри меня обрывается, словно падала душа, которой не за что уцепиться.

Стало трудно дышать.

Светловолосый Эхо заметил, что я за ним наблюдаю, и пристально посмотрел на меня. Он не отрывал от меня своих холодных глаз. Я судорожно вздохнула, как будто бы я шла ко дну, и отшатнулась от окна. Схватила нейродетекторы и скорее нацепила их снова.

ГЛАВА 12

Вскоре в дверь постучал дядя Алекс, и я крикнула, что он может войти. Он появился на пороге, одетый во все черное. В руках у него был поднос с завтраком.

— Решил сам принести его, — сказал он. — Приготовил тоже сам. Завтрак без Эхо. Каша, кукурузный хлеб, морковно-капустный сок — поддерживает гены, а еще шоколад. Все, что только можно пожелать. Если тебе хочется чего-то горячего, могу заварить тебе красный чай. Я знаю, вчера ты на еду и смотреть не могла, но лучше бы тебе поесть. Если получится.

Я посмотрела на кашу и поняла, что со вчерашнего дня ничего не ела, кроме бананового шейка. Я жутко проголодалась, но все равно не могла проглотить ни кусочка.

— Твой папа любил кукурузный хлеб, — проговорил дядя Алекс, мрачно глядя на поднос. — Нам часто его давали, когда мы были маленькими. Он мазал его маслом. Пока масло еще не запретили, конечно.

Я взяла поднос и поняла, что даже с подключенными нейродетекторами руки у меня дрожат. Заметив это, дядя Алекс забрал поднос и поставил его на журнальный столик в центре комнаты. Я только тогда его заметила.

Вообще-то до этого момента я не обращала внимания на обстановку. Около стены стояла софа, еще я увидела антикварный телевизор примерно 2020 года выпуска, огромное зеркало, плюшевый ковер из наноткани, который переливался синими и фиолетовыми оттенками («Цвета для сна», — объяснил дядя Алекс), маленькая иммерсионная капсула в углу комнаты («На случай, если тебе захочется с кем-нибудь поговорить или просто ненадолго исчезнуть») и дверь, ведущая в туалет, совмещенный с ванной. Эта комната была больше похожа на маленькие апартаменты, чем на спальню. На стене висела картина. Красные фигуры на синем фоне. Одна играла на скрипке, другая — на флейте. Еще трое сидели, скрестив колени, слушая музыку.

— Я купил эту картину в Эрмитаже в России до того, как там началась гражданская война. Нравится? — спросил дядя.

— Это Матисс, — ответила я. Это был не тот ответ, которого он ожидал. По правде говоря, из-за нейродетекторов я не могла понять, хорошая это картина или плохая. Может быть, чтобы по достоинству оценить произведение искусства, нужно в полную силу чувствовать боль и грусть. Но дядю мои слова впечатлили.

— Для своих лет ты очень много знаешь.

— Мама любила живопись. Она водила меня в галереи. Иногда в настоящие, иногда виртуально — в иммерсионной капсуле.

— Твоя мама была очень образованной. И, наверное, была хорошим учителем. А папа тебя чему-нибудь учил?

Я покачала головой.

— Нет, он был слишком занят своими книгами и статьями.

Дядя Алекс горько усмехнулся.

— В основном об индустрии «Касл».

На это я ничего не ответила. Просто сказала:

— Знаете, он иногда рассказывал мне о том, как писать. Он утверждал, что слова — это оружие. Найди нужное слово, и оно будет сильнее всего на свете. Слова могут помогать людям, а могут их ранить. А в основном он учил меня просто быть собой. Учил иметь свои принципы. Поступать так, как считаешь правильным, даже если это тяжело. И еще он учил меня готовить.

Дядя Алекс кивнул и в замешательстве посмотрел на меня. Я только сейчас заметила, что губы у него были тонкие, тоньше, чем у папы. Тола однажды сказала: «Никогда не доверяй человеку с тонкими губами», но она часто говорила глупости.

— Основная проблема с правдой заключается в том, что она, как и моральные принципы, у каждого своя. Для одного это правда, для другого — ложь. То, что одному хорошо, другому — плохо. Вероятно, твой отец говорил обо мне ужасные вещи.

Я села за стол, взяла ложку и начала есть кашу. Несмотря на нейродетекторы, я смогла проглотить только одну ложку.

— Нет, не ужасные. Он любил вас и всегда говорил, что вы хороший человек. Он утверждал, что цивилизованные люди могут расходиться во взглядах, но при этом нормально общаться. — Это было правдой, но едва ли дядя Алекс в это верил.

— Он правда так говорил, — добавила я.

— Одри, послушай. Ты моя плоть и кровь. Ты часть моей семьи. А семья — это важно. И я сделаю все, чтобы тебе здесь было настолько удобно и спокойно, насколько это вообще возможно… Я уже объявил в «Касл», что проведу всю следующую неделю дома, а если понадобится, то и больше. Я не буду выходить из дома, обещаю. Наши европейские штаб-квартиры находятся в Оксфорде, а это всего в паре минут пути по магнитному треку, но я могу работать и не выходя отсюда. И я знаю, что тебя расстраивает присутствие Эхо. Так что я буду рядом.

— Да, они меня и правда беспокоят, — сказала я, вспомнив светловолосого Эхо, который пытался попасть в мою комнату прошлой ночью. — Один из них пытался пробраться сюда прошлой ночью. С улицы. Он карабкался вверх и пытался проникнуть в комнату. Тот самый, которого я видела вчера вечером. Дэниел.

На секунду дядино лицо омрачила тень беспокойства, но он тут же взял себя в руки, по крайней мере попытался:

— Об этом не беспокойся. Эхо требуется всего два часа для подзарядки, ты сама это знаешь. И они работают по ночам. Занимаются снаружи кое-каким ремонтом. Дождевые сливы часто забиваются. Он лез вверх, чтобы их прочистить.

— Но там была еще одна Эхо — с оружием, и она угрожала этому парню. Ну, так мне показалось.

— Какая именно?

Я рассказала.

— О, это Мадара. Прототип военных Эхо. Я собираюсь запустить серийное производство. Думаю, образец получился стоящий. Надеюсь, вскоре нам удастся пройти комиссию. Мадара очень хороша. Она охраняет меня ночью и патрулирует окрестности. Запрограммирована командовать другими Эхо. Поверь мне, ничего опасного не произошло. Она не вышла из строя.

— Хорошо, — согласилась я. К тому же нейродетекторы на висках приглушали волнение.

Дядя Алекс сел ко мне на кровать, скрестил руки, будто в молитве, и глубоко вздохнул, раздумывая над подходящими словами:

— Учитывая все произошедшее, я прекрасно понимаю твое беспокойство, но хочу кое-что тебе сказать. Здешние Эхо отличаются от той, что убила твоих родителей. Я общался с полицией. Они посмотрели запись системы безопасности и подтвердили, что ваша Эхо определенно была произведена «Семпурой», а не «Касл». Это легко определить, ведь у нее были карие глаза, а у всех наших Эхо — зеленые. Ты это знала?

Я кивнула. Более того, мне это и раньше было известно. Алисса была сделана «Семпурой». Мне вспомнилось папино лицо в тот день, когда она прибыла. На нем было написано презрение.

— Это Эхо, а не конец света, — сказала ему мама.

— Для меня — никакой разницы, — возразил он, подходя ближе к Алиссе, чтобы ее рассмотреть.

Мне удалось проглотить еще ложку каши.

— С нашей продукцией подобного не могло произойти. Видишь ли, мы всегда отслеживаем, чтобы наши дизайнеры устанавливали локальные блоки. Они ограничивают возможности Эхо, но зато гарантируют владельцам полную безопасность. А после завтрака мы поедем на прием к миссис Мацумото. Это тот самый специалист, о котором я тебе говорил.

— Она — программа? — спросила я.

— Нет, бывают случаи, когда даже я считаю, что нет ничего лучше настоящего человека и разговора лицом к лицу. И нет профессионала лучше, чем миссис Мацумото. Она непревзойденная. Ее услуги стоят огромных денег, и на них всегда есть спрос. Иногда весьма полезно иметь богатого и влиятельного дядю, — и он мне подмигнул. Я, как могла, улыбнулась в ответ. И он тоже мне улыбнулся. Наверное, подумал, что мне стало лучше.

Дядя Алекс внимательно смотрел на меня. Похоже, он немного нервничал и не знал, как продолжить разговор. Он посмотрел в сторону, как будто боясь моей реакции:

— Она психиатр. Помогла мне после развода. Я знаю, психиатры — это что-то из девяностых, но повторяю: она лучшая в мире. Думаю, она сможет тебе помочь.

— А где она живет?

— Здесь. В Лондоне. Я тебя отвезу.

Мне не хотелось ехать. Мир снаружи вдруг показался мне пугающим:

— Со мной все в порядке. Просто хочется остаться здесь.

— Ну, мы никуда не спешим, — ответил он, — торопиться некуда.

Он сказал это таким голосом, что я сразу расслабилась. И стоило мне немного отпустить напряжение, как я сразу выпалила:

— Нет, я, пожалуй, лучше встречусь с ней сейчас.

— Она не ездит к клиентам на дом. Даже если предложить ей миллион союзных долларов, она все равно откажется.

— Это неважно.

Дядя Алекс заправил мне за ухо выбившуюся прядь, как раньше это делал папа, и я заметила, что в его глазах стоят слезы.

В дверь постучали. Этот звук заставил меня вздрогнуть, несмотря на нейродетекторы. Дядя Алекс встал, чтобы посмотреть, кто там. На пороге показалась женщина-Эхо, та самая, с веснушками. Мадара, созданная, чтобы быть солдатом. Она держала в руках полотенце. Я снова сняла детекторы. Хотелось самой понять, что она собой представляет, а может, и разобраться, что же все-таки произошло прошлой ночью.

— Мы пропололи клумбы, господин, — проговорила она пустым, как у всех Эхо, голосом. — Купить одежду для девочки, как вы велели раньше?

— Да, Мадара. Она ей понадобится.

На долю секунды перед моими глазами появилась Алисса, держащая кухонный нож. Должно быть, я схватилась руками за лицо, потому что детекторы оказались на полу, а меня затопила волна паники.

Я стремглав бросилась от них и, пробежав через всю комнату, едва не вылетела в окно. Посмотрев наружу, я увидела светловолосого юношу Эхо, который смотрел на меня, и в этот раз я не смогла сдержать крик. Я кричала, как и прошлой ночью. Дядя Алекс захлопнул дверь и подбежал ко мне. Он крепко обхватил меня, пытаясь надеть детекторы, но они соскальзывали.

В моей голове эхом отдавались мамины слова:

— Все в порядке, Алисса, мне нравится проводить время со своей дочерью.

А дядя Алекс пытался успокоить меня, повторяя:

— Все будет хорошо.

Но уже ничто и никогда не могло быть хорошо.

ГЛАВА 13

По эстакадам разрешается двигаться только самым дорогим автомобилям — «Серебряным пулям» и «Просперо» (как раз на такой мы и ехали). Прошлой ночью я не заметила, что эстакада проходит прямо над дядиным домом. Она была проложена на высоте сто метров, поэтому ее трудно было заметить, даже стоя на подъездной дороге. Тонкая белая линия, пересекающая небо, — словно между облаками натянули веревку.

Перед отъездом дядя Алекс показал мне другую часть дома. Левиборд доставил нас на лужайку — разработанную по последнему слову техники, как объяснил дядя Алекс. Зрелище было потрясающим, но мои чувства настолько притупились, что я с трудом могла по достоинству оценить идеальные генетически моделированные платаны и кусты в отдалении. Разноцветная трава переливалась сиреневым, желтым и бирюзовым.

— Это не просто сад, — заметил дядя, — а целая система защиты.

Он показал мне бирюзовую лужайку за первым рядом кустов:

— Никогда здесь не бегай.

— Почему?

— Под этой лужайкой — псарня.

— Вы держите собак под землей?

— Не обычных, а собак-Эхо. В почве есть встроенные сенсоры. При угрозе вторжения они активируются. Это значит, что угроза, скажем так, подлежит устранению.

Стоя напротив дяди в ожидании левиборда, я чувствовала себя абсолютно выпотрошенной. Если бы кто-нибудь в тот момент спросил, как меня зовут, я бы в лучшем случае через десять секунд сообразила, что надо ответить: «Одри Касл». Я была так выжата, что даже не обратила внимания на то, что дядя Алекс ненадолго отлучился.

Когда же я наконец заметила его отсутствие, то, обернувшись, увидела его в теплице с юношей Эхо. Дядя что-то говорил ему, пока тот поливал цветы, и указывал в сторону дома. Эхо посмотрел на меня. Все-таки он был чудным. Раз машины могут убивать, почему бы им не быть странными?

Я никогда не видела магнитомобиля роскошнее, чем «Просперо» дяди Алекса. К тому же он считался самым безопасным из всех существующих. Такой просторный и элегантный, с сенсорными сиденьями. По команде дяди Алекса в салоне заиграла классическая музыка — Вивальди.

Он установил в «Просперо» особую скорость, достаточно низкую, чтобы можно было видеть окружающий мир, даже рассмотреть лица людей, которые шли по улицам внизу. Мы проехали прямо над Зоной Возрождения. Дядя Алекс специально выбрал этот маршрут, чтобы я увидела давно вымерших животных — тигров, например. Но деревья там были слишком густыми, чтобы как следует что-то рассмотреть, но я заметила толпы туристов.

— Твой папа никогда не мог понять, что от Зоны Возрождения люди получают огромное удовольствие. Об этом не любят говорить все эти журналисты из «Дозора Касла» и протестующие, которые вечно крутятся поблизости.

Он вздохнул и продолжил:

— Если я и на самом деле такой монстр, как они утверждают, почему я до сих пор не вынудил полицию подавить все эти акции протеста? Они бы легко с этим справились. Премьер-министр сама предлагала мне… «Если демонстрации мешают вашему бизнесу, вы имеете право их остановить», — так она и сказала. Но я этого не делаю. Я не людоед. — Он помолчал. — К тому же они именно этого и добиваются. Так и ждут, что я стану вести себя как чудовище. Тогда им будет проще меня ненавидеть.

Мы проехали мимо нового здания Парламента. Оно парило в воздухе, похожее на блестящую титановую кость. Папа рассказывал мне, что дядя Алекс был на короткой ноге с премьер-министром Бернадиной Джонсон, и спросила, правда ли это.

— Ну, пару раз мы обедали вместе.

Внезапно я почувствовала резкую головную боль, но она прошла так же быстро, как возникла.

— Вот что я тебе скажу, — продолжал дядя Алекс с неподдельной искренностью. — У «Семпуры» все плохо. Ты сама это знаешь, из-за Али… Не хочу произносить ее имя. Но в любом случае я верю и верил всегда, что технологии должны служить благим целям. Если люди занимаются ими исключительно ради денег, тогда все пойдет наперекосяк, неприятности, которых можно было бы избежать, произойдут: и вырождение начнется прежде, чем мы сами это осознаем.

Вырождение.

Я прекрасно понимала, к чему приведет вырождение. Машины возьмут верх над людьми. Это произойдет, как только они станут настолько продвинутыми, чтобы понять, что самое лучшее для них — перестать служить людям. Тогда они или уничтожат нас, или превратят в своих слуг. Мой папа постоянно говорил о вырождении. Помню, как родители об этом спорили. Папа считал, что уже сам факт наличия Эхо у нас дома означал, что мы способствуем вырождению.