Штамм. Вечная ночь

Дурдом. Здесь они запирали самых отъявленных психов. Скелетов в цепях и ничего такого они не нашли, хотя кое-где в кладке и виднелись царапины, словно кто-то точил когти. Не требовалось богатого воображения, чтобы представить себе страшные, душераздирающие вопли, раздававшиеся в этих стенах столетия назад.

Здесь он и держал ее. Свою madre. В клетке восемь на шесть из металлических решеток от пола до потолка, образующих полукруг угловой камеры.

Руки матери были схвачены наручниками за спиной — Гус нашел их под столом в соседней камере; ключа к ним не обнаружилось. Мотоциклетный шлем полностью скрывал ее лицо; покрытие по большей части скололось, потому что вампирша в первые месяцы пленения изо всех сил билась головой о решетку. Гус закрепил суперклеем ремешок шлема на ее коже. Только так ради собственной безопасности мог он удержать ее жало. Шлем также скрывал ее растущую индюшачью бородку, от одного вида которой Гуса начинало мутить. Он снял прозрачную лицевую часть из пластика и заменил ее металлической пластиной, запирающейся на подвесной замок; пластина была залита черной краской и имела шарнирное крепление по бокам. В ушные каверны он набил ваты.

Таким образом, мать не могла ни видеть, ни слышать, но все же стоило Гусу войти в камеру, как шлем поворачивался в его сторону, словно радар, и устрашающе следовал за ним, куда бы он ни двигался по камере. Она чавкала и визжала, стоя посреди скругленной угловой камеры, ее обнаженное старческое тело было черным-черно от столетней пыли психушки. Гус как-то раз попытался одеть ее через решетку, используя плащи, куртки, даже одеяла, но все это падало на пол. Одежда ей не требовалась, а стыдливость вампирам не свойственна. На ступнях появились мозоли, толстенные, как подошвы теннисок. По телу свободно разгуливали вши, ноги были покрыты струпьями многочисленных дефекаций. Кожу на венозных бледных ляжках и голенях бороздили коричневатые трещины.

Много месяцев назад, после сражений в железнодорожном туннеле под Гудзоном, когда воздух очистился, Гус ушел от остальных. Отчасти это объяснялось его характером, отчасти дело было в матери. Он знал, что скоро вампирша найдет его, своего близкого, и приготовился к ее появлению. И когда она пришла, Гус немедля набросился на нее, накинул мешок на голову и связал по рукам и ногам, полностью обездвижив. Она сопротивлялась с невообразимой вампирской силой, но Гусу удалось напялить на нее шлем: голова и жало оказались изолированы. Потом он надел на нее наручники и за шейную часть шлема отволок в подземелье. Ее новый дом.

Гус протянул руку через решетку, поднял лицевую пластину. На него уставились мертвые черные зрачки в алом обрамлении — безумные, бездушные, но голодные. Каждый раз поднимая металлический щиток, он чувствовал ее желание выкинуть жало. И иногда, если вампирша не оставляла попыток, через трещинки в отростке просачивался густой запах лубриканта.

У них было общее хозяйство, Бруно, Хоакин и Гус образовали прекрасную неполноценную семью. Почему-то Бруно всегда кипел энтузиазмом, он обладал удивительным даром смешить Гуса и Хоакина. Все хозяйственные заботы ложились равномерно на плечи каждого, но прямой контакт с матерью Гуса разрешался только сыну. Он мыл ее с головы до ног каждую неделю и содержал в чистоте камеру, насколько это было в человеческих силах.

Помятый шлем придавал ей сходство с покореженным роботом или андроидом. Бруно вспомнил старое дурацкое кино, которое видел по телевизору, оно называлось «Робот-чудовище». У главного героя, давшего название фильму, было грубое обезьянье тело, на котором вместо головы сидел стальной шлем. Он так и представлял себе семейство Элисальде: «Густаво против Робота-чудовища».

Гус вытащил из кармана маленький складной нож и раскрыл серебряное лезвие. Мать внимательно следила за ним, словно зверь в клетке. Он засучил левый рукав, потом просунул обе руки через решетку и поднял их над ее шлемом — мертвые глаза были словно привязаны к серебряному лезвию. Гус вдавил заточенное острие в левое предплечье, сделал тонкий надрез примерно в сантиметр длиной. Из раны хлынула густая красная кровь. Гус наклонил руку, чтобы кровь текла к его запястью, а с него — на открытый шлем.

Он наблюдал за глазами матери, пока ее рот и жало, невидимые в шлеме, шевелились, глотая кровь.

Вампирша получила около стопки крови, после чего Гус убрал руку, отошел к столику в другом углу помещения, оторвал кусок бумажного полотенца с плотного коричневого рулона и прижал к ранке, потом залил ее медицинским клеем, выдавив его из почти опустевшего тюбика. Гус достал из коробки влажную салфетку и отер кровь с руки, испещренной такими же порезами, которые отчетливо виднелись на фоне впечатляющих татуировок. Парень кормил стригоя, снова и снова повторяя одну и ту же процедуру, снова и снова открывая старые раны. Он вырезал слово MADRE на своем теле.

— Я нашел для тебя кое-какую музыку, мама, — сказал он, доставая побитые и обожженные компакт-диски. — Тут твои любимые — «Лос Панчос», «Лос Трес Асес», Хавьер Солис…

Гус посмотрел на вампиршу в клетке, наслаждавшуюся сыновней кровью, и попытался вспомнить женщину, которая вырастила его. Мать-одиночка, имевшая когда-то мужа, а после перебивавшаяся любовниками. Она старалась как могла, но это, конечно, не означало, что она воспитывала его правильно. Но ничего лучше она не могла ему дать. Она проиграла сражение за него — победила улица. Его воспитал город. Он перенял манеры улицы, а не его madre. О многом Гус теперь сожалел, хотя ничего не изменишь. Парню больше нравилось вспоминать о далеком детстве. Вот она ласкает его, прижигает царапины после дворовой драки. Даже когда мама злилась на него, ее глаза светились любовью и добротой.

Все это осталось в прошлом. Исчезло.

Гус не уважал мать по жизни. Так почему же нянчился с ней теперь, когда она стала немертвой? Он не знал ответа на этот вопрос. Он не понимал, что побуждало его делать это. Он знал только одно: посещая мать в этом ее состоянии, кормя ее, он заряжается, словно аккумулятор. Исполняется жаждой мести.

Парень вставил компакт-диск в роскошную стереосистему, которую вытащил из машины, набитой трупами. Он выломал несколько колонок различных марок, и ему удалось добиться хорошего звука. Хавьер Солис запел «No te doy la libertad» («Я не дам тебе свободу»), сердитое и меланхоличное болеро, которое пугающе соответствовало случаю.

— Тебе нравится, madre? — спросил он, прекрасно понимая, что это очередной монолог. — Ты его помнишь?

Гус вернулся к клетке, просунул внутрь руку, чтобы опустить лицевой щиток и снова погрузить ее в темноту, но тут увидел изменение в ее глазах. В них что-то появилось.

Он видел это раньше и знал, что это.

В его голове глухо зазвучал голос, но не голос матери.

Я чувствую вкус твоей крови, мальчик, — сказал Владыка. — Чувствую твою кровь и твое желание. Чувствую твою слабость. Я знаю, кто твои союзники, мой незаконнорожденный сын.

Глаза матери по-прежнему смотрели на него, и в них было что-то похожее на искорку, вроде того крохотного красного огонька на камере, по которому можно определить, что ведется пассивная съемка.

Гус попытался выкинуть все мысли из головы. Ни о чем не думать. Кричать на это существо через мать бесполезно. Это он уже знал. Сопротивляться. Вот что посоветовал бы ему старик Сетракян. Гус учился противостоять темному разуму Владыки.

Да-да, старый профессор. У него были планы на тебя. Если бы только он мог увидеть тебя сейчас. Увидеть, как ты кормишь свою madre, — ведь он точно так же кормил инфицированное сердце своей давно потерянной жены. Ничего у него не получилось, Августин. И у тебя ничего не получится.

Гус сфокусировал боль в голове на образе матери, какой она была когда-то. Перед его мысленным взором возникла она, а все остальное он пытался блокировать.

Приведи ко мне остальных, Августин Элисальде. Тебя ждет громадная награда. Я гарантирую тебе жизнь. Королевскую, а не крысиную. В противном случае… пощады не жди. Сколько бы ты ни просил о втором шансе, я не услышу тебя. Твое время истекает…

— Это мой дом, — громко, но спокойно сказал Гус. — Мой мозг, демон. Ты здесь не нужен.

А если я верну ее? Ее воля хранится во мне вместе с миллионами других голосов. Но для тебя я его найду, вызову его для тебя. Я могу вернуть твою мать…

И тут глаза матери Гуса стали почти человеческими. Они смягчились, увлажнились, наполнились болью.

— Hijito, — произнесла она. — Сынок. Почему я здесь? Почему в таком виде?.. Что ты делаешь со мной?

И тут боль пронзила его, всего разом, — от ее наготы, ее безумия, вины, ужаса.

— Нет!

С этим воплем Гус просунул руку через прутья решетки и в одно мгновение опустил лицевой щиток.

Как только щиток закрылся, парень почувствовал облегчение, словно его отпустила невидимая рука. Шлем взорвался смехом Владыки. Гус зажал уши, но голос звучал в его голове, словно эхо, которое понемногу стихло.

Владыка давно пытался выйти с ним на связь, определить местонахождение Гуса и послать армию вампиров, чтобы уничтожить его.

Это был просто трюк. Не мать — просто трюк. Никогда не иди на сделку с дьяволом — это он знал. Королевская жизнь. Вот уж точно. Король уничтоженного мира. Король пустоты. Здесь он живет. Агент хаоса. Caca grande. Порядочный кусок дерьма в каше Владыки.

Воспоминания Гуса прервали шаги в туннелях. Он подошел к двери и увидел появившееся из-за угла пятно света.

Первым шел Фет. За ним — Гудвезер. Гус видел Фета месяц или два назад, а вот доктора не встречал довольно давно. Тот еще никогда не выглядел так плохо.

Они прежде не видели мать Гуса и даже не подозревали, что он держит ее здесь. Фет заметил ее и подошел к решетке. Шлем вампирши отслеживал человека, как радар. Гус объяснил ситуацию — он все контролирует, она для него, его друзей, его миссии не представляет никакой угрозы.

— Черт возьми, — выругался громадина-крысолов. — И давно она здесь?

— Давно, — ответил Гус. — Не хочу об этом говорить.

Фет двинулся в сторону, глядя на шлем, который поворачивался следом за ним.

— А через него она не видит?

— Нет.

— Шлем действует? Блокирует Владыку?

— Я думаю, да, — кивнул Гус. — И потом, она даже не знает, где находится… тут что-то вроде тригонометрической съемки. Им нужен вид, звук и что-то в мозгу, чтобы определить местоположение. Как минимум одна из этих составляющих полностью блокирована — ее уши. Лицевой щиток блокирует зрение. Она отслеживает тебя вампирским мозгом и обонянием.

— А чем ты ее кормишь? — спросил Фет.

Гус пожал плечами. Ответ был очевиден.

— Зачем? Зачем ты ее держишь? — заговорил Гудвезер.

Парень посмотрел на него:

— Я думаю, доктор, это не твое собачье дело…

— Ее больше нет. Существо в клетке — вовсе не твоя мать.

— Ты и в самом деле решил, что я этого не знаю?

— В таком случае не имеет смысла держать ее, — сказал Гудвезер. — Ты должен ее отпустить. Сейчас же.

— Я ничего никому не должен. Это мое решение. Моя madre.

— Она больше не мать тебе. Что касается моего сына, то, если я узнаю, что он обращен, я его освобожу. Я, ни минуты не колеблясь, зарежу его.

— Ну, она — не твой сын. И тебя это не касается.

Гус не видел толком глаз собеседника в полумраке подвала. Когда они встречались в прошлый раз, Гус заметил, что Гудвезер сидит на стимуляторах. Добрый доктор сам прописал себе лекарство. И, судя по всему, до сих пор не слез с него.

Мексиканец повернулся к Фету, давая понять, что разговор окончен.

— Как прошли твои каникулы, hombre?[14]

— Забавно. Хорошо отдохнул… Да нет, как оказалось, искал прошлогодний снег, но концовка получилась занятная. Как твои уличные войны?

— Стараюсь доставлять им как можно больше неприятностей. Давлю непрерывно. Ну ты знаешь, программа «Анархия». Агент Саботаж является на службу каждый вечер. На прошлой неделе сожгли четыре вампирских лежбища. За неделю до этого взорвали здание. Никогда не поймешь, что для них больнее. Партизанская война и всевозможные грязные трюки. Борись с властью,[15] manito.[16]

— Нам это необходимо. Каждый взрыв или поднимающееся к небесам густое облако дыма должны дарить людям надежду: в городе есть сопротивление. А вампирам приходится как-то все это объяснять. — Фет кивнул на Гудвезера. — Вот Эф вчера взорвал целую больницу кислородными баллонами.

Гус повернулся к доктору.

— А ты чего искал в больнице? — спросил он, давая понять Эфраиму, что знает его грязные маленькие тайны.

Фет боец, убийца, как и Гус. Гудвезер — кое-что посложнее, но для дела нужна простота. Гус не доверял ему.

— Ты помнишь Анхеля де Плату? — спросил он Фета.

— Конечно, — ответил тот. — Старый рестлер.

— Серебряный Ангел. — Гус поцеловал большой палец и поднял кулак в память о борце. — Что ж… можешь называть меня Серебряный Ниндзя. Есть кое-какие задумки — у тебя башка пойдет кругом, все волосы выпадут. Со мной еще двое ребят, мы им такую веселую жизнь устраиваем, просто не поверишь.

— Серебряный Ниндзя. Мне нравится.

— Истребитель вампиров. Я стал легендой. И я не уйду на покой, пока не утыкаю весь Бродвей пиками с их головами.

— Они по-прежнему вывешивают людей на дорожных указателях. С удовольствием повесили бы и тебя.

— И тебя. Они считают себя крутыми, но я в десять раз опаснее любого из этих кровососов. Viva la ratas! Да здравствуют крысы!

Фет улыбнулся и пожал руку Гусу:

— Хотелось бы мне иметь в союзниках еще с десяток таких ребят.

Гус отмахнулся:

— Если появится еще с десяток таких, как я, мы все поубиваем друг друга.

* * *

Гус проводил их в подвал Бьюэл-холла, где Фет и Гудвезер оставили кулер, потом снова повел всех вниз, в подвал под Мемориальной библиотекой, потом опять наверх по административному блоку и на крышу. Прохладная темная ночь — дождь перестал, только с Гудзона катилась зловещая туча тумана.

Фет открыл крышку кулера, и взорам предстали два великолепных безголовых тунца в остатках льда из трюма.

— Проголодались? — улыбнулся крысолов.

Съесть тунца сырым представлялось наиболее очевидным, но Гудвезер огорошил всех кое-какими научными выкладками, требуя приготовить рыбу, поскольку изменения климата изменили и экосистему океана и никто не в курсе, какие бактерии-убийцы скрываются в сырых волокнах.

Гус сумел раздобыть гриль подобающих размеров в отделе продуктовых поставок, и Фет помог ему отнести гриль на крышу. Гудвезера отправили отламывать антенны у брошенных машин на шампуры. Они развели огонь со стороны Гудзона между двумя большими вентиляторами, которые скрывали огонь, если смотреть с улицы и большинства других крыш.

Рыба приятно обуглилась. Хрустящая корочка и теплое розовое мясо. Несколько укусов — и Гус почувствовал себя лучше. Он все время был так голоден, что не мог оценить, как плохая кормежка влияет на его физическое и умственное состояние. Доза белка придала ему сил. Он с нетерпением ждал завтрашнего дня, нового рейда.

— Так по какому поводу пируем? — спросил Гус, ощущая прелесть горячей пищи на языке.

— Нам нужна твоя помощь, — сказал Фет.

Мрачным, напряженным голосом он сообщил Гусу все, что им было известно о Норе.

— Она, видимо, находится в ближайшем кровезаборном лагере — в том, к северу от города. Мы хотим ее вызволить.

Гус посмотрел на Гудвезера, который считался бойфрендом Норы. Гудвезер взглянул на него, но вот удивительно: в его глазах не было огня, который горел во взгляде Фета.

— Трудное дело.

— Труднее не бывает. Нужно действовать немедленно. Если они выяснят, кто она, выяснят, что она знает нас… ей несдобровать, а нам и подавно.

— Я всегда за хорошую драку, поймите меня правильно. Но теперь пытаюсь мыслить стратегически. Моя задача не только в том, чтобы остаться в живых, но и умереть человеком. Мы все понимаем, с какими рисками это связано. Стоит ли того операция спасения? Я, братишки, просто спрашиваю.

Фет кивнул, глядя на язычки пламени, лижущие насаженную на шампуры рыбу.

— Я тебя понимаю. На данном этапе нужно ответить себе на вопрос: для чего мы это делаем? Пытаемся спасти мир? Но мир уже погиб. Если завтра вампиры исчезнут, что мы станем делать? Отстраивать все заново? Как? Для кого? — Он пожал плечами, посмотрел на Гудвезера в поисках поддержки. — Может, когда-нибудь. Пока небо не очистится, мы просто будем бороться за выживание, независимо от того, кто правит на планете.

Василий помолчал, доставая кусочки тунца из усов.

— Я мог бы назвать множество причин. Но самое главное — я устал терять людей. Мы сделаем это. С тобой или без тебя.

Гус махнул рукой:

— Я ведь не сказал, чтоб вы разбирались без меня. Просто хотел узнать твое мнение. Мне Нора нравится. Мои ребята скоро вернутся, тогда вооружимся. — Гус оторвал еще кусочек горячего тунца. — Всегда хотел раздолбать одну из их ферм. Только повода серьезного не было.

Фет вспыхнул от благодарности:

— Нужно оставить еды для твоих парней, пусть подкрепятся.