Помоги проекту - поделись книгой:
Прозвенел звонок нового учебного года. Толкаясь и гомоня, как первоклашки, повалили ребята в неширокую дверь. Волнующий запах свежей краски… Дверь с табличкой — «10 «А»… Парта, ставшая почему-то низкой и тесной… Десятый раз Женя встречала новый учебный год, но и теперь для нее это было точно впервые.
«12 декабря 1937 года. …Моя судьба решается. Я записалась в коллектив наблюдателей. Там чудная библиотека. У меня глаза разбежались, когда я увидела столько книг по астрономии. Это было 10 декабря. Заседание солнечного отделения. Доклад делал профессор Баев. Я, кажется, особенно симпатизирую Солнцу. Но, если я не ошиблась, в «Барышне-крестьянке»сказано следующее: «Хотя сердце Алексея было уже занято, молодая красавица имела на него все права». Красавица Луна является для меня Лизой-Акулиной. 14 декабря я пойду на заседание лунного отделения. В библиотеке я взяла книгу Полака «Происхождение Вселенной», которую я давно искала. «На сколько дней вы даете книги?» — «На сколько хотите, только назад принесите. А то берут книги и уж больше не приходят». Мило!
Полак говорит: «Сопоставляя между собой разные теории, часто резко расходящиеся друг с другом, читатель должен будет почувствовать, что как ни многогранна, как ни богата красками творческая мысль человека, но природа — еще богаче!» «Мы должны рассматривать, — говорит великий математик Лаплас, — настоящее состояние Вселенной как следствие ее предыдущего состояния и как причину последующего».
К концу подходил 1937 год.
В один из последних дней декабря Женя возвращалась на электричке из школы. Примостившись у окна, она читала Полака. На улице смеркалось, а свет в вагоне почему-то не включали, — читать становилось трудно. Но и оторваться от книги было невозможно — так она захватывала… «Полак умен, — подумала Женя. — Это счастье для человека — его ум». Но тотчас опровергла себя: «Тургеневский Рудин был умен, однако несчастлив». И вдруг возник вопрос: «А я счастлива?» Она мысленно улыбнулась: конечно, счастлива! Она молода, перед ней открыты все дороги. Неделю назад ей, как и другим отличникам школы, вручили пригласительный билет на новогодний бал в Колонном зале Дома союзов, все эти дни она живет ожиданием праздника. Еще бы не счастлива!
Но Женя чувствовала: ее рассуждения поверхностны. Ведь если им следовать, то придется признать: ты вкусно пообедала — счастлива, проголодалась — несчастлива. Но это же чепуха! Вот странно… То и дело слышишь: «Я счастлива», «Он счастлив», «Живут счастливо», «Желаю счастья!». Но мало кто задумывается над тем, что, собственно, такое — счастье? Во всяком случае, она задумалась об этом впервые. Где-то она прочитала: счастье в борьбе за достижение великой цели. Красиво, но не конкретно. Хотя почему не конкретно? Именно в этом смысле счастливо прожили свою жизнь Ленин, Коперник, Колумб… А из литературных героев — Павка Корчагин, Овод… Но ведь большинство людей довольствуется куда меньшим. Счастье многих ограничивается, например, интересами семьи. Общеизвестно, что быть любимой, любить, иметь хороших детей — тоже счастье. Как же разобраться в этом? Есть ли у задачи «Что такое счастье?» однозначный ответ? Ага, задача… Я сказала — задача. Здесь-то и скрывается истина. Каждый понимает счастье по-своему… В зависимости от задачи, которую он ставит перед собой в жизни и решает. Решил — счастлив, не сумел решить — несчастлив. Поэтому голодный, оборванный, больной Павка был счастлив, а сытый, преуспевающий чеховский Ионыч — несчастлив. А будь Ионыч более ограничен, поставь он перед собой с самого начала цель просто разбогатеть — мы увидели бы его счастливым. Что же получается? Задача должна соответствовать возможностям человека? Да, наверное. Одному под силу срубить могучий дуб, другому — лишь тонкую осинку. Но если так, то и корова по-своему счастлива. Она ставит перед собой задачу набить брюхо сочной травой и успешно решает ее. Но почему же тогда мне она не кажется счастливой? Почему, почему… Да ведь тот, что тюкает по своей осинке, тоже, наверное, не кажется счастливым тому, кто врубается в неподатливый дуб…»
Жене вдруг стало не по себе. Стук колес отдавался в ушах назойливым речитативом: счаст-лива-несчаст-лива, счаст-лива-несчаст-лива…» Подумала: «Вот именно: счастлива — несчастлива. Может быть, это только мне кажется, что я счастлива. А кто-нибудь из тех, что врубаются в неподатливую древесину дуба, подумает: «Как несчастна эта Руднева! Совершенно ничего не сделала для человечества, не открыла не то что новой звезды, но даже пустякового астероида и тем не менее почитает себя счастливой. И еще радуется, как несмышленая девчонка, оттого, что ее пригласили на новогодний бал. Какое ничтожество, право…»
Женя почувствовала, как жаром обдало ее лицо. Она отвернулась к окну — не хватало еще, чтобы заметили соседи… А в голове металась горячечная мысль: неужели она в самом деле ничтожество? Что ж, вполне возможно… Если бы Павку Корчагина или Овода пригласили бы на новогодний бал в Дом союзов, разве бы они почитали себя счастливыми? Да они, верно, через пять минут забыли бы об этом приглашении. Потому что свое счастье они видели в несоизмеримо более высоком. Какие же основания у нее считать себя счастливой? Молодость? Но это не ее заслуга. Отлично учится, открыты все пути? Да, пожалуй, здесь источник ее счастья. И пусть то, что ей открыты все пути, не ее заслуга, в будущем она постарается доказать… Нет, ничего она доказывать не будет. Она чувствует в себе силы замахнуться на могучий дуб. И свалить его. И на меньшем не помирится. Потому что сейчас вот открыла для себя: помириться на меньшем — значит стать на всю жизнь несчастной. И это — главное! А новогодний бал здесь ни при чем.
По темным улицам поселка Женя шагала с легкой душой, не чуя под собою ног. Сбросив в прихожей пальто, огорошила мать чрезвычайным известием:
— Мама, поздравь меня — я совершила великое открытие! Счастье — это борьба за достижение великой цели!
— Ну, ну, садись есть, фантазерка.
— Фантазерка? Я такая теперь реалистка, что во мне уместился бы десяток Базаровых… Со временем ты в этом убедишься.
Проглотив первую ложку наваристого борща, она вдруг расхохоталась.
— Да что с тобой сегодня? — вытирая руки о полотенце, обернулась к ней Анна Михайловна. — Смешинка в рот попала?
— Еще открытие, мама: мясной борщ с голодухи — тоже счастье.
Жене, привыкшей встречать Новый год дома, было немного грустно оставлять родителей одних. Но так хотелось принять участие в главном Новогоднем бале страны! Тем более что мать сшила ей новое салатового цвета платье. Закончила она его днем 31 декабря. Теперь Женя стояла в нем перед зеркалом, и Анна Михайловна последний раз что-то подшивала, разглаживала складки, отходила и со стороны любовалась дочерью.
— По-моему, все хорошо, даже замечательно. Ты у меня чудо! — сказала Женя, поворачиваясь к зеркалу спиной и рассматривая свое отражение через плечо.
Она порывисто расцеловала мать в обе щеки и выскочила в кухню. Там в кастрюле уже поднималось тесто, а на столе в кулечке лежал еще не вымытый изюм. Она схватила щепотку и бросила в рот. Думала, получится украдкой, но тут как раз вошла мать.
— Он же немытый, Женя!
— Ничего, у меня сильный организм, с любыми микробами справится. Да и не может на нем ничего зловредного быть, ведь изюм под солнцем сушат, а солнце — великий санитар, любую заразу выжжет. Вот как! — и ухватила еще несколько изюминок.
В Колонный зал надо было ехать к 9 часам, и еще оставалось два часа на всякие домашние дела. Во-первых, перед балом следовало поесть, обязательно попробовать маминой баклажанной икры. А во-вторых, предстояло проверить, как будет выглядеть их домашняя небольшая, но очень пушистая елочка с зажженными свечами. Женя наскоро поела, выпила чаю и занялась елкой. Она зажгла все свечи, зеленые, розовые, синие, погасила в комнате свет, и разом засверкали и заиграли стеклянные игрушки. Как завороженная, Женя смотрела на перламутровые шары и видела в них свое лицо, странное, смешное, с большим расплюснутым носом и огромным, растянутым ртом. Она высунула язык, и он оказался еще больше носа и закрыл почти все лицо.
— Пикантная мордашка, — сказала она вслух и рассмеялась.
От уютной елки, от тихо оплывающих наивных свечек нельзя было оторвать глаз. Женя с сожалением щелкнула выключателем — сказочность елки сразу исчезла. «Сказка не терпит яркого света, — подумала она. — Пора, надо бежать!»
Новогодний вечер в Колонном зале начался хороводом вокруг огромной елки. Потом ребята разошлись по комнатам. В каждой их ожидало что-нибудь интересное. В одной шло кино, в другой выступали артисты эстрады, в третьей по кольцу бегал электропоезд, в четвертой крутилась карусель, в пятой можно было в течение минуты получить свой профиль, вырезанный из плотной черной бумаги. Женя побывала всюду. Она участвовала в Пушкинской викторине и в игре, смысл которой заключался в том, чтобы придумать самое длинное слово; победителю вручалась книга Гоголя «Мертвые души». Жене книга не досталась, хотя она и была близка к победе. Она назвала слово «электролюминисценция». Но тут же рядом серьезный мальчик с тонкой шеей неуверенно произнес: «Этилендиаминтетрауксус». Его слово оказалось на две буквы длиннее Жениного, но и он не стал победителем. Книгу получил веселый белобрысый парень, который в самую последнюю секунду громко сказал:
— Дветысячипятьсотпятидесятипятилетие.
Это был рекорд, почти в два раза длиннее ее слова.
«А я мучилась, умные слова вспоминала», — разочарованно подумала Женя.
До Нового года осталась одна минута. В зале погас свет, елка засверкала разноцветными огнями, над головами закружились звезды, поплыли самолеты, все притихли. Наконец раздался первый звонкий удар кремлевских курантов, и тотчас на потолке зажглись слова: «С Новым годом!» И разом грянуло «Ура!».
— Женя, Женя!
Подбежали девочки из 311-й школы, кинулись обниматься, как будто не видались годы. Потом вместе катались на карусели, до слез хохотали, разглядывая, свои изображения в кривых зеркалах… Участников бала пригласили в центральный зал, чтобы разыграть приз новогодней елки — патефон. И случилось почти невероятное: патефон получила Вера, девочка из Жениной школы. Вера сплясала «кабардинку» и, тяжело дыша, вернулась к друзьям, нимало не надеясь получить приз. Вдруг: «Приз новогодней елки присуждается исполнительнице танца «кабардинка»!» Вера испуганно посмотрела на Женю, не зная, что ей делать.
— Иди же, иди! — Женя радостно подтолкнула растерявшуюся подругу.
В третьем часу, большой компанией, к которой присоединились и ребята из их школы, они вышли на улицу.
В свете старинных шестигранных фонарей мелькали и неслышно ложились на асфальт снежинки. Казалось, что кто-то решил воспользоваться поздним часом, чтобы навести в городе порядок и удивить проснувшихся утром москвичей ослепляющей белизной.
— Братцы, как под ногами хрустит! Ведь это ломаются миллионы прекрасных снежных звезд. Какие мы все-таки неуклюжие! Топчем такую красоту, — говорила Женя.
— Ничего, на крышах все эти звезды останутся в неприкосновенности до весны, может быть только кошка пройдет, но у нее лапы поменьше наших, так что урон можно считать несущественным, — весело возразил кто-то из ребят.
Расходиться не хотелось.
— Патефон! У нас теперь на вооружении патефон! — воскликнул парень из 10-го «Б» и вдруг скорчил испуганную физиономию: — Слушайте, а может он не работает?
— Правильно, надо его испробовать и, если плохой, скорее обменять…
— …на медную трубу. Труба — дело верное.
— Нет, нет, я за контрабас. Ребята, представляете, что бы было, если бы Верка выиграла контрабас?
— Я бы тебе его тут же и подарила, а от новогодних подарков отказываться нельзя.
И все согласились немедля испробовать новый патефон в каком-нибудь ближнем дворе на Пушкинской улице. В конце концов, это же новогодняя ночь!. Патефон поставили на детский столик посреди двора, покрутили ручку, и из-под полы пальто (кто-то из ребят прикрыл «музыку» от снега) послышалось сначала шипенье, а потом звуки модного танго:
— Танцы, танцы, объявляются танцы!
— Разрешите?
— Ой, мне в нос снег залетел.
— Смотрите, все ребята — деды-морозы.
— Ничего подобного — просто дворовые снеговики.
— В таком случае вы — не снегурочки.
— Девчонки, вы слышали?! У этих белых медведей — никакой галантности.
Не было «несбывшихся желаний», совсем наоборот: в том, что их желания непременно исполнятся, никто не сомневался.
Начались зимние каникулы. Теперь можно было читать сколько душе угодно, читать, забившись в угол дивана, закутавшись в мамин теплый большой платок. Дома никого нет. В тишине иногда слышно тиканье старых настенных часов. Тепло, уютно. Хорошо прочитать страницу, отвести глаза от книги, представить только что прочитанное и снова прочитать то же место. За героев радуешься, их жалко, досадуешь на их нерасторопность, неудачливость, неумение работать, добиваться осуществления своей мечты.
Женя читала Тургенева, Гончарова. Еще раз перечитала «Евгения Онегина», откладывала книгу в сторону и повторяла про себя дивные строфы. И размышляла, размышляла…
Как, в сущности, нелепо вел себя Онегин! И как жалко Татьяну, ее испорченную жизнь… Но могла ли она поступить иначе? Хотела ли она наказать любимого человека, отомстить ему? Нет, дело не в этом. «Но я другому отдана и буду век ему верна». Отдана! Как вещь! Так почему же она должна сохранять верность тому, кому «отдана» против воли? Но и соглашаться с Онегиным… Нет, пожалуй, Татьяна права. В чем ее правота, сказать трудно, но она права. Твердость позиции очень привлекает…
«11 января 1938 года. Вечер. Только что из кино. Что за картина! Я не могу, не нахожу подходящих слов, чтобы выразить свои чувства. Где там! Слишком беден словарь. Одно могу сказать: «Депутат Балтики» был прежде картиной, которую я ставила выше всех, раньше виденных. Далеко ему до «Ленина в Октябре». Куда! Когда смотришь этот фильм, не можешь быть равнодушной: смотришь на экран, а думаешь о себе. О, я очень хорошо знаю, для чего живу, но сейчас я это поняла, почувствовала, как никогда раньше.
Когда-то были «лишние люди». Вот они-то и мучились вопросами: «Для чего я живу? Кому нужна моя жизнь?» Я тоже думаю о своей жизни, я очень хорошо знаю: настанет час, я смогу умереть за дело моего народа так, как умирали они, безвестные герои из этого чудного фильма. Еще недавно я мучилась вопросом, что такое счастье, а теперь окончательно поняла, в чем оно. Я хочу посвятить свою жизнь науке, и я это сделаю. Все условия создала Советская власть для того, чтобы каждый мог осуществить свою мечту, какой бы смелой она ни была. Но я комсомолка, и общее дело мне дороже, чем свое личное (именно так я рассматриваю свою профессию), и если партия, рабочий класс этого потребуют, я надолго забуду астрономию, сделаюсь бойцом, санитаром, противохимиком.
Побольше бы таких фильмов: они надолго заряжают. Когда я вышла из кино, была небольшая метель, снег бил в лицо. Я так остро чувствовала, что живу и где живу! Завтра 12 января — первая сессия Верховного Совета, пуск Покровского радиуса метро. Да разве перечислишь все хорошее, что творится вокруг, все наши победы! А какое это счастье чувствовать себя частицей такого большого, грандиозного и вместе с тем близкого и родного Союза!
18 января 1938 года. Изучаем «Как закалялась сталь». Я перечитала роман, нашла в нем много нового и, вероятно, не раз еще буду перечитывать. «Овода» держал в своем сердце Корчагин-Островский, а сам он достоин быть образцом для многих поколений. Особенно произвела на меня громадное впечатление сцена убийства Вали Брузжак и ее товарищей: «Товарищи, помните, умирать надо хорошо!»
За что ценит людей Островский? Он ценит человека за его мужество, за безграничную выносливость, за этот тип человека, умеющего переносить страдания, не показывая их всем и каждому. «Я за этот образ революционера, для которого личное ничто в сравнении с общим». Я — тоже!
Чудесная книга!»
Заканчивался май. Наступил последний день занятий в школе. Собственно, занятий в привычном смысле не было. Математичка, поскольку первый экзамен предстоял по математике, провела консультацию, физик Павел Иваныч захватил всех рассказом о перспективах атомной физики, другие преподаватели просто беседовали с завтрашними выпускниками, интересовались, кто в какой вуз поступает, давали советы.
На последней перемене Женя, Валя Мигунова и Яша Шмарев сидели в школьном скверике и обсуждали преимущества и недостатки той или иной профессии. Дружеские отношения с Лидой у Жени так и не восстановились — слишком разные оказались интересы.
— А что это мы, братцы-сестрицы, все стремимся в интеллигенты? — хитро поглядывая на девушек, сказал Яша. — Ну, я понимаю Женю — она спит и видит свою астрономию. А взять, к примеру, меня или того же Комарова… Я ученичок средний, Комаров вовсе «камчадал», и тем не менее грудью рвемся в инженеры. Вон у меня отец — слесарь-лекальщик, а с ним сам директор завода, бывает, советуется. Не с молодыми инженерами, а с ним, слесарем…
— Он сколько лет работает лекальщиком? — поинтересовалась Женя.
— Семнадцать.
— Через семнадцать лет, может, и с инженером Шмаревым будет директор советоваться.
— Накладно для государства — получить дельного инженера через семнадцать лет после окончания вуза.
— Ты что же, не веришь в свои способности? — спросила Валя.
— Не знаю. Я заикнулся было отцу: не возьмет ли он меня учеником, а он на дыбы. Зачем же, говорит, я тебя десять лет учил? Хочу, чтобы сын был инженером — и баста. Приходится соответствовать.
— Выходит, несознательный ты человек, Яшка, а еще комсомолец, — возмущенно проговорила Валя. — Не веришь, что станешь хорошим инженером, а собираешься в вуз! Отца испугался! Это же настоящее соглашательство.
— Ну вот, зазубрила политические термины и суешь к месту и не к месту! Причем здесь соглашательство? Я просто не совсем уверен в себе и говорю об этом откровенно. А ты уверена? А Женя уверена?
Женя неопределенно пожала плечами. Но про себя сказала: «Да, пожалуй, я уверена». Вспомнила свои рассуждения о том, что такое счастье и что такое несчастье. Если все в тех рассуждениях верно, то Яша может стать несчастным. Ведь он замахивается на могучий дуб, не будучи уверен, что хватит сил и способностей срубить его.
— Ты начал с того, — заговорила Женя, — что все мы якобы стремимся в интеллигенты. Не знаю, как все, а я не стремлюсь. Я хочу изучать небесные тела, Вселенную, ее жизнь. А кем я при этом буду: интеллигенткой, работницей, военнослужащей — это не важно.
Яша поднял палец и с дурашливым пафосом сказал:
— Изречение, которое просится в скрижали.
Громогласно прозвучал последний в их школьной жизни звонок.
После уроков Женя побывала в МГУ. Посещение это ее встревожило. Они узнала, что быть отличником — вовсе не значит иметь полную гарантию на поступление в университет. В прошлом году на механико-математическом факультете на каждое место претендовали четыре отличника.
Но пока об этом не надо думать. Первоочередная задача — успешно сдать школьные экзамены.
Стояла середина июня, лето цвело, а десятиклассники сдавали выпускные экзамены, которым, казалось, не будет конца. Притупилась тревога первых дней, и не так волновал торжественный вид классов и коридоров школы, тщательно вымытых, с цветами на окнах, вид экзаменационного стола под зеленым сукном и сосредоточенных педагогов в новых костюмах и платьях. Но радость после каждого сданного экзамена была такой же бурной, как и после первого.
— Сдано восемь, сдано восемь! Еще пять, еще пять!
Девушки прыгали, взявшись за руки, и это не казалось им ребячеством. Как ни трудны экзамены, но и в них Жене виделась своя прелесть. Отвечаешь по билету, тебя прерывают: «Довольно, можете идти». Выскочила из класса, но что поставили: «хор» или «отл» — неизвестно. Слоняешься по коридору взад и вперед, вроде бы можно идти домой, но не идешь и беззаботности пока не чувствуешь. И вот некто последний сдал экзамен, вышел — улыбается счастливо, говорит: «Повезло!» Теперь ждать недолго, а ребята разговаривают нервно, досадуют на себя, на свои оговорки, на забывчивость, а вернее — на слабое знание материала. Кто-то из мальчиков не вовремя заспорил с девочками, потянул одну из них за косу (вот уж в ком детство не перегорело), она кинулась на него, замахнувшись учебником, началась возня… И тут в коридор вышла классная руководительница — строгая, с ведомостью в руке. Конфликт мгновенно улаживается. Топот наполняет коридор, ребята бегут из другого его конца, учительница терпеливо ждет. Вот ее окружили, настороженно притихли. Она начинает внятно читать отметки, хорошо сознавая значимость произносимых ею слов. После каждой фамилии — оценка, сопровождаемая либо счастливым возгласом, либо грустным, почти обреченным вздохом…
— Вот и все, поздравляю вас, товарищи, с достаточно успешной сдачей. В конце концов, никаких неожиданностей, как видите, нет. Те, кто занимался в году, получили «хорошо» и «отлично», ну, а кто ничего не делал… То есть вышло все так, как я предсказывала. Ну что ж, отдохните сегодня как следует, а завтра снова за книгу. Надо себя держать в форме. Большое спасибо за цветы. Просто замечательные!
И вот теперь чувствуешь освобождение. Еще одно «отлично», и с ним приходит веселая беззаботность.
— Девочки, в парк!
— На лодке, на лодке!
— Лучше в кино!
— В кино, в кино!
Легкий, беззаботный, шумный спор: куда идти — в парк или в кино. Да что тут спорить: можно и в парк, и в кино, и съесть по две и даже по три порции мороженого. Сегодня на душе легко, все прекрасно и все смешно. Снова и снова вспоминается экзамен, но теперь он в прошлом и потому не страшен, и ассистенты вели себя хорошо. А вот если бы пришел кто-нибудь из районо — неизвестно, как бы тогда все обернулось.
Наконец, наступило 20 июня — последний экзамен, география. Возвышенности, реки и моря, куда можно было бы поехать в каникулы, если бы не поступать в университет…
«Ночь на 21 июня 1938 года. Все! Все! Все!
Даже не верится, что сдано уже 13 испытаний и что завтра, послезавтра и через два дня ничего не предстоит сдавать… «Жизнь прекрасна и удивительна…»
Закончена десятилетка, и единственное, что еще осталось от школы, что еще связывает их всех вместе как школьников — это выпускной вечер.
Он был назначен на 24 июня, начало — в 8 часов.
Во второй половине дня Женя забежала к соседке Анне Ивановне, которая взялась сшить ей платье и обещала закончить сегодня к вечеру.
— Нет, Женечка, милая, нет, сегодня не выйдет, послезавтра, пожалуй, сделаю, — встретила ее соседка.
— Так вы же обещали, у меня вечер сегодня!
— Ну мало ли что обещала, а вон картошка у меня не окучена, это кто за меня сделает, ты, что ли?
— Но как же… — растерянно пролепетала Женя.
Она не могла понять, как взрослый человек может нарушить данное им слово? Неужели у этой немолодой женщины понятие о чести осталось на дошкольном уровне?
«Да я бы ночью работала, а платье сделала, раз обещала», — думала Женя. Настроение у нее испортилось. Но дома ее ждало письмо, которое принесло радость. Письмо было из Орджоникидзе от Жениной двоюродной сестры Машеньки. Она писала, что ее выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета Северо-Осетинской АССР. Это же поразительное известие! Женя сама ходила по квартирам, разносила биографии кандидатов, но то были люди незнакомые, а тут ее Машенька… Женя забыла про недобросовестность соседки, — в конце концов, это же мелочь. Машенька будет депутатом, у них в семье будет свой депутат! Ни мамы, ни отца нет дома, а когда они придут, она уже уедет в Москву. Но с письмом ей расставаться не хотелось. Женя села за стол и настрочила родителям записку, в которой сообщила о выдвижении Машеньки кандидатом, о своей радости. О неудаче с платьем умолчала, чтобы не огорчить маму. Достав из шкафа свое новогоднее платье, быстро переоделась и побежала на станцию.
Вечер начался с опозданием, почти в 10 часов. Столы были накрыты в пионерской комнате, рояль в 10-м классе «А», просторное помещение которого превратилось в танцевальный зал. С напутственным словом выступали директор, завуч, учителя, благодарственные речи держали выпускники, в том числе и Женя. Потом директор раздал аттестаты и грамоты.
— Счастливая ты, Женя! — завистливо сказала бывшая подруга Лида, разглядывая Женин аттестат «с отличием»; у нее самой среди итоговых оценок было шесть «посредственно». Женя почувствовала себя неловко, как будто была в чем-то виновата перед Лидой.
— Ну, что ты! Знаешь, сколько теперь отличников развелось. Для отличников тоже конкурсы во многих институтах, так что неизвестно еще — может быть, придется сдавать все экзамены, — как бы оправдываясь, говорила Женя. В этот день ей очень хотелось, чтобы всем вокруг было хорошо.
Поделиться книгой: