Фатум (сборник)

Елена Небесная

Фатум (сборник)

Фатум

Было холодно. Ночной перрон большого города и одиноко стоящая фигурка. Вокруг были пассажиры и провожающие, но она была обречённо одинокой, и казалось, весь мир отгородился от неё, как-то забыл и почти вычеркнул из своего бытия. Это было заметно. Подошёл поезд. Фигурка встрепенулась и медленно пошла в толпу садящихся пассажиров. Вагон был общий, душный и грязный. Вот место. Опять оцепенение. Наконец перрон вздрогнул и медленно поплыл: начался дождь, и косые струи заплакали по стеклу. Громкий и сиплый голос проводницы привёл в чувство и вернул в реальность: давайте ваш билет, куда едете?! Ах да… Лена начала искать его. Боже мой! Куда же он девался? Он был в руках, когда она садилась на поезд, и проводница его уже видела. Она опять, наверное, положила его обратно, в сумочку, а там и деньги, и документы на поступление в институт. Сумочка… но её на плече не оказалось. А дальше – опять противный звон в ушах и сквозь пелену – лицо подвыпившей проводницы, бурно жестикулирующего начальника поезда и угроза высадить на первой же станции, голоса сочувствующих пассажиров. Но не было билета, не было денег на покупку нового, значит, не было и права ехать. Что-то не пускало её туда, до намеченной черты, не давая возможности начать новую жизнь, что-то тащило назад, хватая за горло, мешая сказать какие-то слова в своё оправдание, начать просить, плакать, хоть что-нибудь сделать, вызвать сострадание и выпутаться из этой нелепой ситуации.

Опять перрон, мокро и одиноко, маленький убогий вокзал, бессилие от невозможности что-либо предпринять. На этой крохотной станции не было даже милиционера. Хотя это ничего не меняло – она не в силах была бы объясниться с ним. Наконец после долгих хождений туда-сюда по перрону, Лена, опустившись на влажную вокзальную лавку, заснула. Сон был сплошным запутавшимся и затянувшимся кошмаром с небольшими периодами передышек и погружений в неистовые ужасы.

Вот отчим с топором, как в детстве, гоняется за ней, грозясь убить. Слёзы мамы. Вот любимый её предаёт и бросает в глаза, что уходит к другой, какие-то похороны, расплывающиеся лужи крови, медленно обволакивавшие её, и уродливые рожи вокруг, тянущиеся к ней. Бред закончился с первым лучом солнца, скользнувшего по лицу. Лена проснулась. Надо было что-то делать, куда-то идти…

Вокруг вокзала располагались дома небольшого посёлка. Они стояли по обе стороны большой, очевидно, центральной улицы. Там, за заборами, начиналась утренняя жизнь, спокойная и обыденная, но какая-то очень отстранённая, как в кино. Эта окружающая жизнь её не касалась: она была рядом, но её уже как бы не было в ней. Казалось, её даже никто не замечает вовсе. Ноги несли куда-то её тело, но не было желаний, ничего не хотелось. Куда она идёт? Зачем? Вот и посёлок закончился, началась роща. Нежные ветви берёз касались иногда лица, но тоже, как в кино, не вызывали никаких ощущений. Она уже давно думала о смысле жизни, боролась и цеплялась за неё, пыталась как-то существовать. Иначе и не назовёшь эту её жизнь – вечная балансировка на канате и неизменное падение, и снова канат, с тупиком в конце, и всё нужно начинать сначала. У неё нет больше сил, ей не просто не везёт – это что-то другое… Лена остановилась, сердце её билось в груди как-то медленно. Холодный пот выступил на лбу. Она вдруг поняла, что стоит у последней черты: позади развалины, впереди бездна. Её душа спокойна, она почти смирилась с этим. Всё вокруг, как во сне, начало замедляться. Вот она ступила на железнодорожное полотно, скорее выкарабкалась на него по насыпи, и так быстро! Как это у неё получилось? Галька скрипит под ногами, гудок подходящего поезда, вот она – «черта» – нужно просто расставить руки и шагнуть или просто стоять и ждать… Вот он конец всему, а может быть, начало?!

«Лена! Лена!» Истошный крик как из фильма ужасов пронзил пространство. Кто может её знать здесь, кто посмел оторвать её от «черты»?! Осталось только лишь переступить!

Полная женщина бежала ей навстречу, истошно выкрикивая её имя, незнакомая совсем. Вот уже рука её потянула за плечо, пухлая, сильная. «Чего удумала? Ты ещё пригодишься в этой жизни, красивая, молодая, здоровая, иди за мной!»…

Вот, шаг от «черты» в сторону, назад, зачем?!

Реальность опять обрушилась тяжким грузом, но за ней пришла надежда. Женщину звали Марина. Она стащила Лену с насыпи и, увлекая её за собой, стала уверять, что кошмар закончился и теперь, оказавшись в надёжных руках, та будет иметь всё: и работу, и кров, и надежду на будущее. Окружать её будут «сёстры» и «братья» по несчастью, такие же, как и она сама. Якобы на Марину снизошло озарение: так она узнала её имя и что произойдёт, если ей не вмешаться и не перехватить её на краю пропасти. Она уже не одну душу вот так караулит и выхватывает у бездны. Объяснять ничего не требовалось, и на душе у Лены стало спокойней.

Вскоре они с Мариной подошли к какой-то стройке, посередине зиял огромный свежевырытый котлован, вокруг которого жались аккуратные голубенькие вагончики с красивыми пёстрыми занавесками. Остановившись возле одного из них, Марина постучала. Их попросили войти. Внутри был полусумрак. В углу за маленьким столом сидела женщина. Даже сквозь неясный свет бросилось в глаза, насколько она была грациозна и красива, как пантера перед прыжком. Женщина на секунду подняла голову от работающего компьютера, и Лена ощутила, как холодок пробежал по её спине – настолько бездонным и одновременно испепеляющим был её взгляд. Опять склонившись над монитором и уже не отрываясь, она как бы вскользь спросила Марину, вовремя ли та успела и, не дожидаясь ответа, проронила с улыбкой: «Вопрос глупый, если вы здесь»… Марина, выдержав паузу, начала сбивчиво объяснять от имени хозяйки, что Лене больше не надо волноваться, что она теперь в семье. Всё было загадочным и малопонятным, но ей был обещан отдых и надежда, что всё устроится…

И всё устроилось. Прошло несколько дней. Лена пришла в себя. Она понемногу осваивалась на новом месте и привыкала к новой жизни. «Семья» – это была всего лишь большая стройка, где «родами» были разные строительные бригады – отдельно женские и отдельно мужские. Ими всеми руководила та прекрасная и строгая начальница, в вагончик к которой её приводила Марина в первый день их знакомства. В таком же вагончике поселили и её, но только гораздо большем, так как там уже жили шесть девушек и Марина тоже. Марина была бригадиршей и старше их всех по возрасту. Ей было лет тридцать пять – сорок. Остальные девушки были молоды – от восемнадцати до двадцати пяти лет, крепкие, здоровые. Они быстро обучили Лену всему тому, что умели сами – штукатурить, малярить и другим специальностям, необходимым на стройке, всему тому, что она никогда не умела и даже не думала, что может научиться. От природы ей досталась тоненькая изящная фигурка, не приспособленная к физическому труду, и романтическая натура. Мечту поступить сразу же после школы в гуманитарный вуз не дали осуществить вечные семейные неурядицы и окончательная ссора с отчимом, который выгнал её из дома. Скитания по квартирам, «летания» по работам то секретарём, то посыльной, укрепили ее в убеждении, что поступить в институт – это единственное, на что стоит тратить силы. Очутившись на этой стройке, она обнаружила в себе новые возможности и таланты.

Жизнь текла обыденно. Работа, отдых, еда. Был подписан контракт на два года работы на стройке. Им выдавался небольшой аванс на еду и одежду, остальные деньги одной суммой будут выплачены, когда закончат объект, через два года. Поэтому Лена не торопилась жить. Было время медленно ждать счастья, когда закончится эта непривычная и, в принципе, чужая ей жизнь, и она опять приблизится к своей мечте – стать тем, кем она хочет и на что претендует её самолюбие.

Но среди этой обыденной жизни происходило много странного и необъяснимого; всё время возникали вопросы, на которые невозможно было получить ответ. Как Марине удалось спасти Лену от самоубийства? В быту она оказалась очень вульгарной, самоуверенной и грубой особой. В конце каждой недели она устраивала жуткие попойки с другими бригадиршами, которые заканчивались издевательствами и унижениями избранных ими более слабых и тщедушных жертв. О каком человеколюбии и доброте тут можно вообще говорить?! Но надо отдать должное железному порядку, что царил на стройке. Все вольности и гуляния допускались только в выходные дни. Что касалось работы, все было организовано на высшем уровне и все чётко знали свои задачи. И те же бригадиры, что расслаблялись на досуге, были профи и ответственно относились и к работе, и к порядку, царившему на стройке. Суровыми были и наказания за любые непослушания и погрешности в работе: людей держали на хлебе и воде, заставляли сутками сидеть в тёмном помещении, а того, кто сильно сопротивлялся строгому укладу или хотел покинуть стройку, неизменно водили к начальнице в вагончик, после чего человек становился другим. Он менялся после этого визита до неузнаваемости – становился послушным и беспрекословно подчинялся. Что делала с нарушителями начальница, оставалось загадкой. Но то, что над людьми не проводилось никаких телесных экзекуций, было очевидно – заметить какие-либо следы от побоев или каких-то увечий у значительного количества побывавших там штрафников было бы трудно. На стройке трудилось, по меньшей мере, человек двести разного разношерстного люда, но кроме панического страха побывать «на ковре» в злополучном вагончике главной леди, которая восседала там за своим компьютером, как королева на троне, никаких других объяснений никто не давал. И имя у неё было странное – Агнесса Георгиевна. Оно совсем не подходило ей, очень молодой, почти девчонке. Не лепилось к её хрупкой, точеной фигуре даже то, что нужно было называть её по имени-отчеству. Никто не слышал, чтобы она повышала на кого-то свой голос, ни при каких обстоятельствах, что бы не случилось, но все знали одно: она здесь главная, более того, она владычица. Одевалась Агнесса тоже весьма странно: всегда в брюках, типа галифе, безукоризненно сшитых, в сапогах почти до колен и с тросточкой в руке – ну чистая «гестаповка». Так и называли её все за глаза.

Лена была прилежна в работе и приятна в общении. Она быстро подружилась со многими на стройке, а больше всех с Аллой, весёлой хорошенькой блондинкой, немного старше, чем она. Единственным недостатком подруги были два недостающих зуба спереди, отчего та была похожа немного на жертву пьяного кутежа. Но та не говорила про причину своей потери, а Лене не хотелось бесцеремонно лезть ей в душу, потому ещё, что и Алла не докучала ей своими расспросами. Лена быстро привыкла к такому облику своей подруги, сразу взявшей её под свою опеку. Что лучше не попадаться на глаза Агнессе, Лена усвоила и без дружеской подсказки.

Так прошёл месяц, другой. Стараясь не задавать лишних вопросов, Лена всё же многое поняла. Их организация получает подряды на строительство домов, но чаще строит под заказ. Строит быстро, добротно и недорого, в основном сначала на свои средства, а потом на деньги заказчиков. Люди покупают себе квартиры в еще недостроенном доме по заниженным ценам – весьма доступный вариант для молодых семей. Ведь те же квартиры после сдачи дома, подорожав почти вдвое, будут мало кому из них по карману.

И этот такой выгодный и весьма хлопотный бизнес держит в руках их Агнесса?! Маловероятно, она скорее лишь играет роль великой начальницы. Но тогда почему её все так боятся? Так размышляла Лена одним долгим осенним вечером. Дождь монотонно моросил за окном, как тогда на вокзале. Стало неуютно, а с открывшейся двери, пропустившей еще больше ненастья в вагончик, вынырнула ещё одна неприятность в образе Марины – её срочно требовала к себе сама «королева». По спине пробежал холодок от такого неожиданного приглашения, но пришлось овладеть собой и следовать за бригадиршей. В голове стучал один вопрос: что она сделала не так? Перебирая в памяти всё прожитое, но всё же не найдя ответа, она вдруг очутилась перед знакомым вагончиком начальницы. Марина, распахнув дверь вагончика, осталась снаружи, кивком головы предлагая Лене войти. Внутри было довольно тусклое освещение и, проронив «здравствуйте», она не сразу рассмотрела Агнессу: та сидела за столом, склонившись над какими-то бумагами. Наконец, оторвавшись от них, она остановила свой взгляд на застывшей у порога фигурке девушки. Этот взгляд был спокойным, но каким-то зловещим и неприятным, пронизывающим насквозь. А вот и нет в ней ничего страшного, успокаивала себя Лена, главное не бояться. «Не бойся, – проронила начальница, продолжив её мысли, – ведь ты ни в чём не провинилась, впрочем, не отличилась никак тоже. Хотя мне такой помощник как раз и подойдёт – будешь моим секретарём», – прозвучало как приговор. Вот и всё. Остался в душе только осколок её взгляда и ощущение, как у края пропасти…

Жизнь стала немного другой и потекла быстрее. Лене пришлось привыкнуть и к экзальтированной внешности, и к неприятному взгляду своей начальницы. Теперь приходилось не только работать с ней рядом, а и сопровождать её повсюду, на разных встречах, приёмах, кабинетах разных начальников. Вне стройки Агнесса Георгиевна оказалась немного другой, как и предполагалось. К приятному удивлению, она была изысканной модницей, менявшей каждый день наряды, жила в роскоши люкса прекрасного частного отеля в областном центре и ничто человеческое ей было не чуждо. Конечно, это все скрывалось за семью печатями, и Лене оставалось только догадываться, какими удовольствиями пользовалась их строгая «королева стройки» в своей двойной жизни. Приходилось помалкивать и скрывать и от девчонок, и от подруги Аллы о своих открытиях, так как инстинктивный страх перед Агнессой не покидал её никогда, даже когда та становилась иногда расслабленно доброй и одаривала её подарками. Она чувствовала себя как укротитель рядом с пантерой: один неверный шаг и… всегда на краю. Неизменной её начальница оставалась лишь на стройке, со своими подчиненными, всегда в одном обличии. Следуя за ней повсюду, не удавалось Лене никогда только одно – присутствовать на её экзекуциях, – её всегда отсылали с каким-то поручением.

Шло время, просто бежало. Подходил срок окончания контракта. Всё было хорошо, но вот кошмары по ночам опять вернулись. Лене начали сниться всё те же страшилки, что и в прежней жизни, опять заставляя сражаться каждую ночь с монстрами и демонами, но теперь это якобы происходило всегда в одном месте – вагончике, где восседала на своем стуле, как на троне, зловещая Агнесса. Но, несмотря на эти страшные ночи, каждый приходящий день приносил столько оптимизма и радости, что оправдывало все её переживания, связанные с ними. Однако была ещё одна причина, волновавшая её, которую она боялась больше своих кошмаров. Это было счастье, внезапно обрушившееся на неё, как лавина, простое человеческое счастье, о котором мечталось, но не думалось, что оно может быть совсем рядом.

Раньше все эти дни работы на стройке заканчивались обычно ночными грёзами о новой жизни, вернее о возвращении в обычную жизнь. То, что с ней сейчас происходило, было похоже на какую-то фантасмагорию или мираж, который длился уже почти два года. И вот цель близка – какой-то месяц до завершения строительства и её контракта, у неё будут деньги и свобода! Это даст ей возможность восстановить документы, попробовать опять поступить в институт, вновь обрести все права на существование. Но то, что ворвалось в её жизнь совсем недавно, потихоньку отодвинув сладкие грезы на второй план, совершенно изменило и взбудоражило её до этого почти спокойное бытие. Это была любовь. Его звали Алексей. Вообще-то на стройке запрещались всякие симпатии и любовные похождения, но у Лены и Алексея не было ничего, кроме пары взглядов, заставивших их заинтересоваться друг другом. Оба потом стали искать повод для встреч, якобы случайных, и Лена всё чаще стала замечать, как мысли о нём заполнили её дни и ночи. Всё чаще теперь она вспоминала своего бывшего возлюбленного Рому, думы о котором были уже не так горьки и в сердце не вонзались, как прежде, тысячами маленьких иголочек. Она сравнивала, сопоставляла его с тем другим и была рада, что вновь возникшее чувство почти залечило её душевные раны. Рома во многом проигрывал Алексею – и ростом ниже, и лицом не краше, и вообще ей очень повезло, что вот такой парень достаётся именно ей.

Появившись на стройке приблизительно в то же самое время, что и она, её теперешний избранник был таким же неудачливым самоубийцей, решившим свести счёты с жизнью из-за несчастливой любви. Его не дождалась из армии девушка, вышла замуж за его лучшего друга, и Алексей, не выдержав двойного предательства, бросился с моста в реку, где и был выловлен «волонтёрами», и вновь возрождался к жизни в этом строительном «улье», как и она сама. Всё это ей поведала Алла, и Лена вынуждена была поделиться распиравшими её сердце радостными переживаниями с лучшей подругой. Та с упоением рассказывала ей, что с тех пор, как Алексей появился на стройке, высокий стройный красавец, девушки наперебой старались понравиться ему, но, наверное, его сердечная рана была так глубока, что ни одной из них не удалось обратить на себя его внимание. Что греха таить, и она сама сохла по нему. «Но всем известна моя проблема, – сказала Алла, прикрывая рукой рот с выбитыми передними зубами, – с таким «фасадом»… Подруга грустно замолчала, но, встрепенувшись, спросила, почему Лена так поздно заметила его на стройке и как он обратил внимание на неё. Лене удалось уйти от назойливых расспросов, так как её позвали к патронессе. По пути она ещё долго думала и об Алексее, и об Алле. У её сердечной подруги тоже была мечта – попасть наконец к дантисту и вновь обрести свою лучезарную улыбку, которую она якобы потеряла на этой стройке, упав как-то с лесов. Лена знала, что это обман – Марина однажды обмолвилась очень мудрёно и непонятно, что вот этими зубами она заплатила за своё пребывание с ними уже не на первой стройке. Но уличить Аллу во лжи и допытываться об истинной правде она не стала, боясь обидеть своего единственного друга и единственную опору в теперешней такой не простой жизни.

Она столкнулась с ним однажды. Оба несли какие-то документы, которые внезапно налетевший ветер выхватил из их рук и разбросал на близлежащем газоне. Алексей начал их собирать, потом подошёл к ней и они впервые заговорили. Так, ни о чём – о погоде, о быстро пришедшей осени, а потом он вдруг сказал, что полюбил её, как только увидел. Вечером они встретились в условленном месте, под старой разросшейся липой у самого забора, что отделял их стройку от внешнего мира. Рассказав друг другу свои истории, они поняли, как много в них общего и как родственны их души. Алексей говорил, что хочет забыть свою прошлую жизнь, и прошлую любовь он воспринимает, скорее, как ночной кошмар – не любовь это была вовсе. Он давно уже понял, каким должно быть истинное чувство, встретив её. Также рассказал, что у него в ближнем селе живёт тётка, очень добрая и хорошая, и его помыслы все туда, но только с ней, Леной, есть смысл осуществлять всё новое, задуманное. Это признание было ожидаемым, но таким внезапным, что Лена в ответ только кивала головой и глупо улыбалась – ей так было приятно, что теперь у неё появился человек, думающий и решающий что-то за неё. Да, она согласна…

Действительность стала другой, конкретной, осязаемой. Всё устраивалось как нельзя лучше, но вот только какая-то необъяснимая тревога, от которой щемит сердце, не даёт ей покоя. Ах да! Случайно оброненная фраза всплыла в памяти – «ночной кошмар». И у него?! Не может быть, хотя, почему бы и нет – он много пережил и испытал. При первой же встрече она спросит его обо всём, а сейчас спать, – так размышляла поздним вечером Лена, лежа в постели после долгих часов беготни за своей начальницей. Сильно болели ноги, просто пекли огнём подошвы – ведь целый день на каблуках. Так она и заснула с этой болью, ощущая её даже сквозь сон. Ноги… они занемели и совершенно не слушаются её, и брести по высокой, по колено, мокрой росистой траве так невыносимо тяжело! Полная, кроваво-красная луна озаряет всё вокруг безжизненным холодным светом, а она всё бредёт по траве, как по болоту. Вот недалеко вырисовывается, как из тумана, дверь, она приоткрывается, а Лена приседает, прячась в высокой траве, шелестящей перед глазами, но ей всё видно. По тропинке, пролегающей рядом, Марина ведёт кого-то. Дверь открывается на всю ширину, пропуская их, и так и остаётся открытой. Внутри светло. За столом сидит Агнесса со своей плетью в руках, уныло смотрит на вошедших. Девушка, оставленная Мариной, совсем незнакомая, стоит, опустив плечи и голову. Она что-то сбивчиво тихонько говорит и вся дрожит, очевидно, от волнения. Внезапно начальница встает, и из её глаз вдруг вырывается сноп искр, с треском обрушиваясь на голову девушки. Но не это было самым страшным – Агнесса быстро подошла к трясущейся жертве и вонзила свой стек прямо ей в сердце. На пол вагончика закапала кровь. Затем стек молниеносно был вытащен из груди девушки, и кровь перестала капать. Вернувшись на своё место, начальница томно опустилась на стул. Несчастная жертва, бледная, как смерть, постояла ещё немного в оцепенении, потом, приложив руку к окровавленной груди, послушно последовала за Мариной прочь. Созерцая происходящее, оцепенев от ужаса, Лена перевела взгляд на Агнессу – та сидела спокойно, о чём-то размышляя, и только стек в руке нервно стучал об её ногу. И тогда перед ней открылся весь кошмар: это был змеиный тонкий хвост с остриём на конце, ещё красным от крови. Так это им, а не стеком, как ей показалось раньше, она пробила сердце девушки!!!

Тёплый ласковый луч коснулся мягким оперением света её лица, пробежал по ресницам, погладил подбородок. Открывать глаза не хотелось, но нужно было вставать. Очередной страшный сон, разбитое тело, как после реальных ощущений, – это её обычное состояние по утрам в последнее время. Как хорошо, что впереди её ждёт хлопотливый день и так далеко до очередной ночи, будет время забыть о страшных подробностях.

День выдался очень тяжёлым, принеся много работы. Глаза болели и от чтения документов, и от компьютера. Дом вот-вот должны были сдать. Они с Агнессой метались по всем инстанциям, документы подписывались, всё близилось к окончанию работ. Вернулись на стройку уже поздно. Яркая полная луна, отливая красным светом, горела в небе, освещая всё вокруг. Как во сне, приснившемся накануне. Агнесса Георгиевна была счастлива и весела. Через несколько дней она сдаёт этот объект и уже получила подряд на строительство нового, да ещё в Москве. Вот так удача! Деревня эта её совсем заела, и она стала мечтать вслух, как она развернётся уже там, в столице. Лена робко спросила, есть ли инвестор для такого большого строительства, ведь после выплат всем строителям по контракту остаётся не так уж много денег на счету. Она давно научилась разбираться в этой сложной бухгалтерии и многое понимала. Начальница, одарив её неожиданно тёплым взглядом, уверенно ответила, что деньги найдутся и это для неё не проблема. Дальнейших объяснений не последовало, и Лена наконец была отпущена отдыхать. Вернувшись в свой вагончик, она застала всех спящими и, свернувшись калачиком на своей постельке, предалась мечтам о завтрашнем дне. Завтра будет гораздо спокойнее, и её, наверное, оставят на стройке, она сможет увидеть своего возлюбленного, и им никто не помешает уединиться и вместе помечтать о будущем.

Сна не было. Было сразу пробуждение. Какие-то голоса, шум отъезжающих машин. Все ещё спали, и Лена тихонько вышла из вагончика в раннее утро. Вдруг она поняла: что-то произошло за эту ночь. Кое-как одевшись, решив немедленно пойти к Алексею, неслась она по росистой мокроте прямо к мужской половине лагеря. Подойдя к воротам, Лена оторопела: настежь распахнутые ворота никто не охранял. Никого не оказалось ни в самом лагере, ни в вагончиках – она опоздала…

Целый день прошёл в попытках узнать, куда делся Алексей вместе со всеми мужскими бригадами. Никто толком ничего не говорил, и пришлось дожидаться Агнессу Георгиевну, которая впервые поехала по делам, не взяв её с собой, но та так и не появилась. Прошла бессонная ночь. Утром должны были сдавать дом. Лена, не найдя Агнессу на её рабочем месте, надеялась встретиться с ней на объекте. Там уже начал собираться народ и какие-то машины все подъезжали и подъезжали, но Агнессы не было видно нигде. Не удавалось также отыскать никого из начальства, как она не старалась, бегая по этажам нового дома. Наконец-то её поиски увенчались успехом: в одной из комнат третьего этажа она увидела девчонок со своей бывшей бригады и даже Марину с ними. Они устроили настоящий пир, с тортом и шампанским. Все радостные и весёлые. Её подруга Алла с бокалом в руке произносит тост за окончание стройки – пришлось и ей немного выпить за такое событие. На вопрос, что произошло в лагере ночью, Марина сказала, что с мужчинами всегда так поступают в конце стройки – они заранее уезжают на новое строительство – и что не надо волноваться, Алексей сам объявится вскоре, если обещал, или она что-то разузнает у Агнессы. «А вот и она сама, собственной персоной», – сказала Алла, выглянув в окно. Возле собравшейся у входа в здание толпы стояла их начальница, не в обычной своей одежде, а вся при параде, в великолепном чёрном костюме, с бархатной красной подушечкой в руках, на которой поблёскивали новенькие ножницы. Сейчас она торжественно перережет ленточку перед входом – и конец их мукам, подумала Лена. Девчонки вышли на балкон, радостно смеясь, и лишь они с Аллой одни не улыбались: Лена от волнения за Алексея, а её подруга из-за привычки лишний раз не демонстрировать своей улыбки.

И вот в комнату вбежала одна из бригадирш. Она протянула Лене листок с расчётом, с которым надо было идти в бухгалтерию. Вот так обыденно закончилась эта жизнь и наступил долгожданный момент перехода к свободе, подумала Лена, спешно спускаясь вниз по ступенькам. Голова кружилась то ли от выпитого шампанского, то ли от волнения, дыхание перехватывало и от радости, и от быстрого спуска. Двор перед домом был уже пуст – наверное, все ушли на банкет в честь сдачи объекта. Она быстро пробежала по нему. Ноги сами несли её мимо вагончиков, в самый край лагеря, где была бухгалтерия. А мысли лихорадочно неслись уже в будущее, предвкушая и близкую встречу с любимым, и исполнения их надежд и желаний. Вдруг налетевший ниоткуда порыв ветра вырвал из рук тоненький расчётный листок и швырнул за спину. Лена обернулась. Глаза уже не стали искать упорхнувший листок, а в оцепенении уставились в одну точку: огибая вагончики, за ней брели по пятам Марина и несколько других бригадирш. Они тяжело дышали, открывая рты, едва поспевая за ней. Лица их были искажены жуткими гримасами какого-то нечеловеческого удовольствия. В руках они держали какие-то железные куски арматуры. У Марины же в руках был увесистый стальной лом. Он поблёскивал на солнце своей заострённой пикой. И тут Лена поняла всё – они идут убивать её!

«Ну что, глупышка, теперь тебе всё стало ясно», – крикнула, захлёбываясь, Марина, давая понять, что пощады не будет. В ужасе закрыв лицо руками, она стала пятиться назад, ощутив под ногами мягкую землю, она оглянулась. На том месте, где раньше была бухгалтерия, вместо вагончика зияла огромная яма, вернее, свежевырытый котлован, на дне которого виднелось какое-то разбитое окровавленное тело. Сдавило горло, но, справившись со страхом, она стала смотреть прямо в глаза своим убийцам, медленно приближавшимся к ней. Она так просто не сдастся им! Но то, что открылось Лене в последнюю секунду, не поддавалось никакому описанию: зазвенело в ушах, и будто какая-то пелена спала с её глаз – грязные уродливые чудовища из её кошмарных снов стояли перед ней на месте её преследователей. За ними виднелись не красивые аккуратные вагончики с пёстрыми занавесками на окнах, а страшные грязные и потрескавшиеся. Окна были занавешены рваными вылинявшими тряпками, засиженными мухами. Вот она, реальная обстановка, в которой они жили всё это время… Ёе сны – они были настоящим, а всё остальное – зомбированный бред! А её начальница со своими пособницами – всего лишь ловцы душ «у черты». Они на два года продлили предсмертную агонию её и таких же несчастных неудачников, как и она. Зачем? Почему?! Ответа не было. Вот только новый дом, прекрасный, построенный ими всеми, весело поблёскивающий на солнце своими металлопластиковыми девственными окнами, был настоящим. Это и было, наверное, то последнее, ради чего были задержаны они на целых два года в этом мире. Это всё, что она оставит на земле после своего нелепого пребывания. А вот и она, черта, – надо только расставить руки и шагнуть…

Портрет

«Маленькая» Ниночка радовалась, или скорее умела радоваться, всему: и первому весеннему солнцу, и первой травинке, что прорастала из-под талого снега, и этому последнему снегу, что неизменно таял, так как весна бурно вступала в свои права. Ей казалось, что жизнь дарит только счастье, а замечать неприятности просто не стоит. Конечно, весеннее настроение, когда в связи с пробуждением природы переизбыток адреналина бушует в крови, и позволяло ей ощущать это счастье. Но у неё был такой весёлый и жизнерадостный характер, что этот восторг неизменно переходил и на всех окружающих. За это её любили и сокурсники, и педагоги ее родного медицинского училища.

Ниночка была оптимисткой, и все тянулись к ней. К тому же, она была человеком очень добрым, и каждый хотел понежиться в лучах этой невидимой положительной энергии, что исходила от неё. «Маленькой» её называли в училище из-за небольшого роста. Она радовала учителей своей старательностью и аккуратностью, что было немаловажным качеством в её будущей профессии медсестры, а подруги немного ревновали её одна к другой и, конечно, завидовали, но не столько ее положительным качествам, сколько прекрасному её облику. Её нельзя было назвать красавицей – невысокая, хрупкая, обычная девушка. Только вот лицо никак не соответствовало её характеру и натуре. Лицо можно было по-киношному назвать «лицом героини» – до того оно было безупречным и красивым. На бледном мраморном личике прекрасные большие карие глаза, изогнутые, причудливо тоненькие, как ниточка, брови, маленький пухленький ротик, словно лепесток розы. Прекрасный нежный овал лица обрамляли чёрные и густые волосы, заплетенные в тяжёлую косу. Эту косу Ниночка сразу решила отрезать, как только переступила порог училища, но девчонки, что жили с ней в одной комнате в общежитии, не дали при них лишиться этой красоты, отобрав ножницы, и отправили совершать это грязное дело в парикмахерскую. Но туда Нина так и не собралась: быстро начались занятия, которые поглотили её всю, а потом то, что не свершилось сразу, так и осталось в проекте. А пока все могли любоваться и её волосами, которые она распускала по вечерам, и лицом, называя её то ведьмой, то русалкой. Время учёбы текло быстро и интересно. Многие девчонки уже кавалерами обзавелись, некоторые даже замуж повыскакивали, и только Ниночка никому из окружающих её поклонников так и не отдавала предпочтения: ждала то ли «принца», то ли большой любви. Но, окончив медицинское училище и получив направление в маленький городок, она уехала без горечи расставания с кем-то близким, без тоски по утраченному счастью, а скорее с восторгом ожидания чего-то нового и более значимого.

Больница, куда её направили, была большая, областного значения, но городок был довольно маленький, приютившийся на самом севере Украины. Вокруг были леса с болотистой местностью, так что как бы не палило летом солнце, воздух всегда был наполнен влагой и свежестью хвойных ароматов, исходивших от больших сосновых массивов вокруг. В городке была лишь школа, автобусная станция да огромный Дом культуры, построенный ещё в сталинские времена, с причудливыми колоннами и резными потолками, покрытыми потрескавшейся от времени лепкой. Вот и все достопримечательности. А ещё старый тенистый парк возле автостанции – часть дореволюционного имения какой-то барыни. Обо всём этом поведала ей одна из местных жительниц, пока они ехали с ней до городка в трясущемся автобусе.

Ниночку радостно приняли в новом коллективе и поселили тут же, в больнице, пока не найдётся ей квартира. Как выяснилось позже, некоторые корпуса этой больницы и были сохранившимися островками имения всё той же забытой барыни, с некоторыми атрибутами былой роскоши, оставшейся от великолепия богатой в прошлом усадьбы. Кое-где потемневшие картины и гобелены украшали местами облупившиеся стены, расписные потолки удивляли своей высотой и количеством амуров, направлявших в разные стороны свои стрелы. Сохранился даже огромный старинный камин, украшенный кое-где уцелевшими изразцами, находившийся в комнате отдыха. Здесь стоял телевизор и несколько десятков стульев, некоторые из которых выделялись размерами и изяществом старой эпохи. Ниночка, выросшая в обычной квартире большого города, в тесноте хрущёвской постройки, с затаённым восторгом входила в эти корпуса. Она тихонько ступала по узорчатым паркетным полам, чтобы, не переставая любоваться и восхищаться чудом сохранившейся музейной роскоши, не нарушить строгий покой, царивший в этих огромных помещениях. Скоро она научилась так же бесшумно бегать по этим бесконечно длинным коридорам и витражным верандам, где отдыхали больные, так как работы было много, а персонала всегда не хватало. Новые впечатления и работа так навалились на юную медсестру, что та еле добиралась до своей постели в маленькой каморке и моментально засыпала здоровым глубоким сном молодости.

Так пробежала неделя, а за ней и другая. Ниночка со всеми перезнакомилась и освоилась в больничной жизни, а нянечка тётя Маша наконец подыскала ей квартиру. После дежурства, собрав в чемоданчик свои вещи, новая жилица уже стояла во дворе больницы перед своей будущей хозяйкой. То была высокая, немного грузная женщина с аккуратно зачесанными на пробор седыми волосами, в белой и хрустящей косынке и в тёмном платьице в мелкий горошек. Скрестив руки на груди и поджав подбородок, пожилая женщина свысока наблюдала за молоденькой девушкой, молчаливо её рассматривая. Потом взяла из её рук чемодан, словно это была лёгкая подушка, и, кивнув, предложила следовать за ней. Они прошли несколько улиц, здороваясь со всеми, как принято в деревнях, обходя всякую живность, пасущуюся и отдыхающую под заборами усадеб, и даже были атакованы стайкой гогочущих гусей, которых еле отогнал от них хворостиной пасущий их мальчик. На одной из улиц важные индюки перегородили им дорогу своими раздутыми до огромных размеров телами, и пришлось подождать немного, пока они выяснят между собой отношения.

Наконец они остановились возле широких зелёных ворот, за которыми возвышался большой двухэтажный дом. Вот здесь теперь она и будет жить, подумала Ниночка, переступая порог калитки. Дворик был маленький, вдали виднелся садик с несколькими уже довольно старыми деревьями, которые затеняли всё вокруг. Под деревьями – редкая травка, а возле дома – небольшая заросшая клумба, где росли одни оранжевые лилии: видать, другие цветы не выживали в такой тенистости. В дом вела небольшая каменная лестница с широкими ступеньками, позеленевшими от мха. Везде царила сырость и запустение. Так было и в доме: неуютно и влажно. Пелагея Петровна (так звали хозяйку) проводила Ниночку в ее просторную комнату на втором этаже, которая была меблирована массивной мебелью из красного дерева. На полу посредине комнаты была простелена зеленая дорожка. В комнате было чисто и на удивление хорошо. Было заметно, что хозяйка тщательно готовилась и хотела, чтобы квартирантке у неё сразу понравилось. «Отдыхайте, располагайтесь, милочка, и выходите пить чай с вареньем», – пригласила хозяйка удивительно нежным голосом, не соответствующим её грозному виду, и оставила девушку одну освоиться в новой обстановке.

Ниночка лежала под раскидистой яблоней в саду на пушистом тюфяке, набитом душистым сеном. Она писала письмо родным, как она хорошо устроилась здесь, на новом месте: и на работе, и на квартире, где за короткий срок пребывания ей уже кажется, что жила она в этом доме всегда и бегала по этой травке своими ещё маленькими босыми ножками. Здесь все ей кажется удивительно знакомым – даже скрип половиц и звон посуды на кухне. Пелагея Петровна, что взяла её на квартиру по просьбе больничной нянечки тёти Маши, оказалась добрейшим человеком. Она была дальней родственницей тёти Маши и очень одинокой – её единственный сын бывал в доме редко. Когда учился в институте, то только на каникулах, потом, когда выучился на художника, приезжал иногда на этюды, а теперь и вовсе стал забывать старуху. Слышала Нина краем уха, как жаловалась хозяйка соседке, что и не рисует он теперь вовсе, а больше скупает и продаёт картины. И на что только были затрачены её силы и столько переведено денег? Не вышло из любимого чада ничего путного – ни художника на радость людям, ни мужа, ни отца. Так что сынок и не женат, поняла она, да к тому же и староват – ему лет сорок, наверное…

Время шло. Днём была работа, а по вечерам – приятное чаепитие с хозяйкой в беседах о прошедшем дне и разных новостях. Любила Ниночка и просто бродить по дому, рассматривая немыслимое количество разных безделиц и игрушек из фарфора и глины, что заполняли собой все свободные пространства на буфетах, шкафах, подоконниках и даже оккупировали старенькое громоздкое пианино. Пелагея Петровна с детства ещё питала любовь к этим безделушкам и собирала их всю жизнь. Интересны своим содержимым были не только комнаты, но даже кухня, где висели медные тазы и сковородки, стояла горками посуда, доставшаяся в наследство ещё от прабабки. Хозяйка охотно рассказывала по вечерам о своих давно умерших родственниках разные истории. Оказывается, прабабка её была служанкой у той высокопоставленной барыни, в бывшем имении которой и находится её больница и, наверное, кое-что из этих вещей и посуды тоже уцелело с того времени. Так проходили в беседах их вечера за чаем, который пили они из старинных чашек, доставшихся благодаря рачительности прабабушки, царство ей небесное, и только одна тема была у них запретной – она касалась блудного сына Пелагеи, о котором Нина старалась не спрашивать, чтобы не травмировать её и так израненное сердце.

И вот однажды хозяйка заговорила о нём сама. С трудом сдерживая волнение, она рассказала, что получила от него письмо о его скором неожиданном приезде всего на несколько дней. Наверное, понадобилось что-то из его вещей, что на чердаке. «Конечно же, не на меня посмотреть, старую», – заключила она, поджав дрожащий от волнения подбородок и пытаясь скрыть слёзы радости в глазах. Она выпалила это одним духом, называя его непутёвым сыном, вспоминая, как тяжело, без мужа, погибшего на войне, воспитала его и вырастила вот такого, что и о матери теперь не вспомнит, потом добавила: «Радость-то какая…».

Блудный сын Андрей появился на следующий день. Он был весь в мать: и ростом, и красотой, только ещё выше и грузнее. Седина уже посеребрила его виски, но он был довольно молод на вид. Мать как будто забыла все обиды на него: бегала вокруг и щебетала, не веря своему материнскому счастью. Андрей, пораженный красотой Ниночки, следил за каждым её шагом, поворачивая голову, как подсолнух за солнцем, а Пелагея Петровна, поглощённая любовью к сыну, казалось, ничего не замечала. Или не хотела замечать.

На следующий день, к великому изумлению Нины, Андрей пришёл в больницу забрать её после работы. Вечер был тёплым и тихим, и он пригласил немного прогуляться по парку, а потом пойти в кино, в Дом культуры. Ниночке стало неловко, но она с радостью согласилась немного развлечься. Её смущала разница в возрасте между ними, но вскоре она совсем об этом позабыла, настолько интересным собеседником оказался её солидный кавалер. Андрей, выросший в этом городе, так интересно рассказывал и о его истории, и о людях, живших и живущих здесь, что совсем заворожил свою юную собеседницу. Здесь, где они сейчас гуляют, наверное, не раз прогуливалась старая владелица этого парка под руку со своими дочерьми. Некоторые картины из её усадьбы до сих пор украшают Дом культуры, куда они идут смотреть фильм, а несколько картин и кое-что из барских вещей ему удалось приобрести у старого сторожа больницы, ещё давно, когда он приезжал на этюды. За этим он и приехал сейчас, но теперь понял, что эта старая рухлядь ничего не стоит по сравнению с тем сокровищем, которое он встретил здесь, то есть по сравнению с ней, с Ниночкой. Что с неё надо писать портреты, и он будет теперь писать, вдохновлённый её красотой. Такие комплименты, столь изысканные, ей говорили впервые, и она сконфужено улыбалась, восхищаясь ими, не замечая, как на них обращают внимание все окружающие в парке, а потом и в кино. Люди шептались за их спинами, а они, увлечённые беседой, ни на кого не обращали внимания, а издали можно было подумать, что это отец с дочерью что-то оживлённо рассказывают друг другу.

Пелагея Петровна уже спала, так никого и не дождавшись. В её комнате горел ночник, тускло освещая дорожку от калитки к дому через окошко, а на кухне ждали накрытый стол и остывший чайник. Не хотелось греметь чайником и будить хозяйку, и Андрей, увлечённый рассказом о цели приезда, решил показать Нине свои сокровища прямо сейчас. Взяв зажжённую свечу, они тихонько поднялись на чердак по винтовой лестнице в прихожей. Он был буквально завален всякой всячиной до самой крыши. Протискиваясь по узкому проходу между старой мебелью и стульями, они добрались до чердачного окна, где при бледном освещении луны видны были несколько стоящих на подставках картин, какие-то огромные вазы и скульптуры, окружавшие их. На картинах при тусклом освещении едва можно было что-то увидеть, и Андрей, поднеся к одной из них близко свечу, обнял Ниночку за талию и подвёл её поближе к полотну, чтобы она могла рассмотреть творение старинного художника. С портрета на неё смотрела какая-то женщина в золотом платье, сидящая на скамейке. «Не правда ли, красивая?» – заметил Андрей. Вдруг Ниночке стало плохо: какой-то комок подступил к горлу, сердце сжалось и тревожно забилось, закружилась голова. Она пошатнулась и, если бы не рука Андрея, крепко сжимающая её талию, то так и опустилась бы на пол от бессилия, накатившегося на неё. «Здесь, наверное, совсем мало воздуха, – оправдывался испуганный хозяин «сокровищ», приводя её в чувство из полуобморочного состояния, – завтра же всё проветрим или лучше перенесём вниз, в гостиную, где будет больше возможности и пространства всё рассмотреть при дневном свете»…

Утром Нина проснулась очень рано, когда рассвет чуть позолотил окна дома, и еще долго лежала в кровати. Непонятная тревога омрачала и вчерашнюю прекрасную прогулку, и впечатления от общения с Андреем. Нужно было идти на работу, где её ждали больные, и пришлось вставать и собираться, отбросив все переживания по поводу вчерашнего происшествия. На работе всё не клеилось, валилось из рук и не ладилось. Мысленно она всё возвращалась и возвращалась во вчерашний вечер, никак не понимая, что с ней произошло. Она обладала крепким здоровьем и нервами, и ей никогда не становилось плохо даже на занятиях в анатомическом театре, когда она училась в училище, а тут из-за минутной нехватки воздуха – такой конфуз. Так размышляла она, идя по длинному коридору старого корпуса, который ей всегда нравился, особенно картинами в массивных рамах. Ей надо больше интересоваться живописью, если у неё появился теперь такой кавалер. Вспомнив Андрея, она улыбнулась – нельзя сказать, что он ей так уж очень понравился, но было всё же приятно думать, что она могла быть интересна такому человеку, да ещё настоящему художнику, который может написать с неё портрет, вот, к примеру, как этот. Ниночка остановилась возле небольшой картины, где была нарисована пожилая, но очень красивая и величавая знатная дама в бархатном зелёном платье и в шляпе с экзотическими перьями на фоне разросшегося старого сада. Она стояла на тенистой влажной аллее, по обе стороны которой росли кусты душистого жасмина, что дивно переплетались с густыми ветвями ивовых деревьев. Не столько сам портрет заинтересовал её, сколько этот сад, запах от которого, казалось, окутал её с головы до ног, и легкое дуновение ветерка вдруг почувствовала она своей кожей. Где же она видела этот сад? Нина тряхнула головой, пытаясь сбросить с себя это странное наваждение. Лучше уж думать об Андрее…

Андрей решил ехать. Собираться он начал сразу, как только проснулся. В конце концов, дела его звали домой, в столицу, ждал и заказчик, ради которого он и вернулся сюда, в родительский дом. Надо было всё запаковать и уложить – успеть бы до обеда. Спешно покончив с завтраком и перекинувшись несколькими словами с матерью, он поднялся на чердак и, открыв чердачное окно, впустил туда и яркие лучи утреннего света, и благоухающую свежесть ранней прохлады. Вот и Ниночке вчера стало плохо от такого спёртого воздуха. Да и кто и когда здесь проветривал! Не хватало ещё, чтобы и он здесь растянулся от удушья. Несколько скульптур были завёрнуты и упакованы в принесённые чемоданы умелыми и быстрыми руками антиквара. Картины не хотелось вынимать из рам – так прекрасно они смотрелись в этих старинных позолоченных окладах; да так будет и презентабельнее, и не велики они, подумал Андрей. Он остановился перед одной из них: «Женщина, кормящая голубей»… Волосы на его голове вдруг зашевелились и, можно сказать, стали дыбом. Взгляд женщины, казалось, впился ему прямо в сердце. Поверить в это было трудно. Но эта Ниночка, очаровательная медсестра, которой он наплёл вчера бог весть что, смотрела с картины в его глаза укоряющим взглядом. Только выглядела она лет на десять старше. Потрясение сменилось удивлением: как старинный портрет мог быть таким похожим – те же глаза, волосы, улыбка, как будто это она сама и позировала старинному мастеру. Обескураженный, он спустился вниз. Надо подумать… Он сейчас никуда не поедет.

Ниночке было приятно, что вчера её встретил с работы Андрей, и, затаив дыхание, она вышла во двор больницы после дежурства. Но во дворе не было её вчерашнего галантного кавалера. Она немного подождала, а потом не торопясь пошла домой, как всегда привычным маршрутом. Уже почти у калитки она натолкнулась неожиданно на Пелагею Петровну – та неслась куда-то, как угорелая, и, замахав на Ниночку руками, побежала дальше. Может, что-то случилось?! Нина заторопилась, застучала каблучками по лестнице, впорхнула в прихожую. Возле порога на коврике стояли аккуратно начищенные туфли Андрея. От сердца немного отступило чувство страха и, справившись с дыханием, она вошла в гостиную. Андрей сидел и смотрел телевизор. Увидев её, он вскочил, как школьник перед учителем, и как-то замялся. Что-то произошло, ей не хотят говорить. Поняв немой тревожный вопрос в её глазах, он поспешил успокоить: всё в порядке, и после паузы добавил: «Вот решил сделать тебе предложение, ну то есть жениться на тебе. Как ты на это смотришь?»… Ниночка так и осталась стоять, застыв от неожиданности. Это было громом среди ясного неба, такого она точно не ожидала. Вот так и делают предложение?! Наверное, эта новость сразила не только одну её, подумала Нина, вспомнив встречу с хозяйкой. На такой поворот событий та, конечно же, не рассчитывала – выбежала, как ошпаренная.

Что бы не думала по этому поводу Пелагея, но всё же пришлось смириться. «Был Андрей и раньше твёрд в своих решениях, а теперь и подавно церемониться с ней не будет», – горевала она. Да, Ниночка совсем не пара ему, но поразмыслив, любящая мать решила проглотить эту пилюлю. Андрею, конечно, видней – красоты и молодости у неё не отнять, да и почти докторша, будет лечить, коли что, ведь уже годы поджимают, седина на висках. Делать нечего, надо готовиться к свадьбе. Событие на весь город! Она не должна ударить лицом в грязь.

Стали ждать приезда родителей Нины, которые были уже оповещены, и так как Андрея отзывали в столицу решать спешные дела, договорились не медлить и сыграть свадьбу сразу по их приезду.

Надо было, конечно, поухаживать за Ниночкой подольше – цветы там, шампанское, думал Андрей, но времени в обрез. Такая жена для него – это то, что нужно. Все знакомые так и ахнут, какую персону он откопал. Картину он повесит в холле, у себя в квартире, на самом видном месте – а вот и живой оригинал! Он представил себе, как отвиснут челюсти от такого феномена у всей окружающей его богемы, как в нужных кругах будут говорить только о нём и о его супруге, что несказанно возвысит его в глазах даже конкурентов, а о восхищении и зависти лучших друзей и нужных людей и говорить нечего!..

Они стояли на ступеньках крыльца, в тихой прохладе дивного летнего вечера. Андрей нежно обнимал свою будущую жену, целуя её прекрасные глаза и губки, а она, уже смирившись с ролью его избранницы, прижималась к нему, привыкая потихоньку к его ласкам. Надо было подготовить Ниночку к встрече с портретом, и он начал издалека, боясь испугать её. Андрей рассказывал, как случайно вчера увидел её сходство с той женщиной на портрете, что они вместе смотрели, когда были на чердаке. Такое случается иногда в природе и даже описано в литературе, ничего страшного в этом нет – связь веков или генетический каприз, вообще это, конечно, чудо, и его надо использовать. Им выпала такая удача. Сама богиня Фортуна посадила их в свою колесницу! Завтра они пойдут и спокойно посмотрят на её изображение, пришедшее из веков, а сегодня уже поздно и нужно отдохнуть. Завтра тяжелейший день подготовки к свадьбе, ведь ни платья, ни колец – ничего же нет!

Ниночка восприняла его рассказ как сказку: очень уж неправдоподобным он казался. А может, от любви к ней так разыгралась его фантазия художника? Всё навалившееся на неё разом забрало силы, выжало как лимон, и она еле добралась до своей постели. В её комнате было так хорошо! Из столовой слышался голос хозяйки и её будущего мужа. Она потихоньку засыпала в мечтах о предстоящих событиях, но мысли всё время поворачивались к одному – картина, портрет. Вот что больше всего растревожило и взволновало её, отодвинув на второй план даже приготовления к свадьбе.

Утро обрушилось с Андреем, вбежавшим в комнату с охапкой свежих лилий. В комнате разлился сладкий аромат счастья. И хотя лилии эти росли в хозяйском саду, Ниночке было приятно, что они сорваны были именно для неё. Потом началась такая суета, что некогда было даже что-то перехватить из еды. Пришлось отпрашиваться с работы, бежать с Андреем в ЗАГС, покупать свадебные наряды в местном магазине, потом ехать в ателье, где их подгоняли и переделывали. Уже весь городок шумел разговорами об их предстоящей скоропостижной свадьбе, и приходилось улыбаться всем, и знакомым и незнакомым, говоря что-то.

Они окончательно устали и выбились из сил. Близился вечер, когда, придя домой, им удалось наконец и утолить голод, и отдохнуть от хлопотного дня. Солнце подходило к горизонту, озаряя багровым пламенем землю, тронув последними лучами и её комнату. Ниночка наконец осталась одна. Завтра приедут мама и отец, может, и кто-то из родственников, а послезавтра будет её свадьба. Как удивительно! Даже порадоваться некогда. Андрей пошёл договариваться насчёт банкета в местном кафе, будущая свекровь тоже куда-то убежала со своими хлопотами. Жаль, что они так и не успели посмотреть тот портрет, что взволновал Андрея. Потом будет вечер, ужин… Нет, она сейчас же пойдёт и посмотрит его сама, пока ещё светло и никого нет.

И вот Нина уже там. Чердачное окно приоткрыто, и последние лучи заходящего солнца окутали золотистым нежным туманом небольшое помещение. Подойдя к нему, она остановилась. Возле картин, что они смотрели с Андреем, стоял раскрытый чемодан, заполненный наполовину, а вот и тот портрет, возле которого она чуть не упала в обморок. Он немного потускнел от времени, но был ещё красочным. Нина подошла поближе. Старинный мастер изобразил на нём одиноко сидящую женщину в золотом платье. Она расположилась на скамейке в старинном саду и кормит голубей. На красивом платье с ниспадающим длинным шлейфом, запутавшимся в траве, лежит раскрошенный хлеб, чёрные кудри разбросаны по оголённым плечам и – о, Боже! Женщина, как бы ожившая, вдруг посмотрела на неё своими миндалевидными тёмными глазами, пронзившим самое сердце взглядом. Да это же она сама! Ниночка вскрикнула. Она смотрела сейчас на портрет, как в зеркало. Только потрескавшееся полотно старинной картины да несоответствие одежды доказывают, что это не так. Удивление и ужас охватили её одновременно. Она закрыла глаза. Так вот почему Андрей так старался подготовить её к этой встрече. Сходство было действительно поразительным.

Немного успокоившись, она открыла их снова. Первичный шок прошёл, и она уже с интересом стала рассматривать картину. Женщина была как две капли воды похожа на неё, только постарше. Нина теперь в спокойном восторге созерцала её прекрасный золотой наряд, изящные руки, длинные пальцы, унизанные кольцами. В ушах были длинные змеевидные серьги, достающие до самых открытых белоснежных плеч, шею отягощало драгоценное ожерелье с зелёными камнями. Присмотревшись, Ниночка заметила, что женщина сидит на скамейке в том же самом саду, который она уже видела недавно на картине в старом корпусе больницы. Только там женщина была совсем другая. Взгляд чёрных глаз, смотрящих с портрета, опять впился ей в самую душу, в самое сердце, и заставил его бешено колотиться от сознания того, как глубоко она сейчас смотрит сама в себя. В тени деревьев сада, где сидела знатная дама, занятая кормлением голубей, ощущалась дивная прохлада, как в саду её хозяйки. А запах от земли и жасминовых кустов напоминал вчерашний запах лилий в вечернем саду, когда они с Андреем стояли на ступеньках крыльца. Чудесная аллея в золотых лучах заходящего солнца так манила и звала пройтись по ней. Там, вдалеке, кто-то окликнул ее, тихонечко позвав по имени. Нина встала со скамейки, отряхнула крошки с золотого платья, освободила шлейф от травы, выпрямила голову, зазвенев серёжками и украшениями, как будто оправившись от каких-то дум, медленно пошла по аллее, задевая своим шуршащим платьем кусты благоухающего жасмина. Её звали…

Андрей пришёл поздно. На кухне звенела посудой мать, приглашая ужинать. Надо обрадовать Ниночку – за банкет он уже договорился. Она, наверное, заснула, не дождавшись его. Но Ниночки не оказалось нигде: ни в её комнате, ни в саду, ни в доме. Вдруг догадка озарила его – она там! Чердачная дверь была открыта. Полная луна так ярко освещала через окно весь чердак, что свеча не понадобилась. Андрей сразу увидел Ниночку лежащей в неудобной позе перед злополучной картиной. Схватив в охапку, он прижал её к себе, но сердце, которое так стучало возле его сердца ещё недавно, не билось. Безжизненная рука как плеть упала на пол. Андрей закричал, как раненый зверь, зовя мать. Та вскарабкалась быстро, как могла, на чердак, не понимая, что могло случиться. Потом долго не могли зажечь свечу и, когда наконец Андрею удалось это сделать, белое и прекрасное лицо Ниночки лишь с портрета теперь смотрело на них своими живыми глазами, а её безжизненное тело, чужое и холодное, лежало на его руках. Уже неживая, его невеста была как на картине, но только лет на десять старше той, которую он недавно обнимал.

Пришельцы

Мама вышла замуж. Наташа опешила, получив такое известие, и начала искать, на что бы ей присесть. Конечно, теоретически это было возможным, поскольку её мама, Надежда Васильевна, была в разводе уже несколько лет. Но практически… Её бывший муж, с которым она познакомилась лет пять назад, был законченный алкоголик, что и привело в результате к разводу. Он проживал до сих пор с нею в одной квартире и везде ходил за нею по пятам, надоедая, мешая свободно жить и дышать. Жалея его по-человечески, мама боролась с «зелёным змием» как и прежде, когда они были вместе. И тут такое известие. Наташа ещё раз прочитала письмо. Их с мужем и ребёнком приглашают в гости в деревню под Киевом, где теперь и живёт мама, отдохнуть на природе и, так сказать, познакомиться с новым супругом. Ну что ж, надо ехать… Мужу, конечно, от работы не оторваться, а вот она с малышкой – вполне свободные люди. Да и дитя хоть настоящую деревню увидит!

И вот они уже на железнодорожном вокзале, затем в поезде. То ли от летней жары, то ли от новых дорожных впечатлений шестилетней Светочке всё не спится, и Наташе в который раз уже приходится рассказывать ей всё, что знает о деревне: и про коровок и бычков, и про курочек, и про поросят. Светочка хохочет на всё купе, предвкушая себя в обществе всей этой живности, и совсем не хочет спать. От Киева пришлось ещё довольно долго трястись в автобусе, набитом людьми. И тут-то дочка решила, что пришло время поспать и, как не пыталась Наташа показать ей в окошко и коровок, что паслись на лугах, и гусей, и уточек, плавающих в прудах, – привлечь внимание сонного ребёнка к этой невидали было уже невозможно. Так со спящей дочкой на руках и с тяжёлым чемоданом оказалась она вдруг одна посреди незнакомой деревни, высадившись с автобуса. Идти так и искать, где живёт теперь её мама, было невозможно, и Наташа решила ждать какой-то «подмоги». Помощь пришла в виде мальчишки на велосипеде, который проезжал мимо. Он быстро разузнал у ближнего магазина о новой жительнице в их селе и теперь вёз по знакомому маршруту на своём велосипеде и тяжеленный чемодан, и проснувшуюся радостную Светочку, каждый раз останавливаясь перед попадающимися им навстречу людьми и подробно объясняя, кто они такие и куда путь держат. Не мудрено, что их приезд не мог стать сюрпризом, и новоиспечённые супруги уже ожидали их на пороге своего дома, а в саду под белоснежной скатертью был даже приготовлен и накрыт стол.

Вечером за обильным ужином с деревенскими разносольными угощениями собралась весёлая и шумная компания. Надежда Васильевна, счастливая и гостеприимная, её супруг, Матвей Иванович, толпа соседей и родственников мужа, которым сразу же приглянулись и Наташа, и маленькая Светочка. Сидели долго, пока все окончательно не перезнакомились. В результате спала Наташа ночью как убитая. Проснулась уже довольно поздно, когда солнце нещадно палило, заглядывая в окно её комнаты. Светочки рядом не было. Наверное, бабушка тихонько забрала щебетливую внучку, чтобы дать ей вволю выспаться с дороги. Вставать не хотелось, и она, разнежившись, начала вспоминать вчерашний день. Наташа немножко волновалась за свой приезд – всё-таки она не знала, куда они едут и как их примут. А вышло распрекрасно. Их встретили, как родных, простые хорошие люди. И дед Матвей, как он просил себя называть, тоже искренне радовался их приезду. И даже подарки, купленные ею наугад, пришлись ему впору, к общему восторгу. А Светочка, радостная, что у неё наконец-то появился дед, не отставала от него ни на шаг, и ей было незамедлительно показано всё хозяйство, что вызвало бурный восторг ребёнка.

С мамой удалось поговорить Наташе по душам только после обеда, когда и дед Матвей, и его новая помощница пошли отдохнуть после хлопотливого утра. Они сидели в тени под огромной шелковицей, наслаждаясь прохладой и вкушая её сочные спелые ягоды, неторопливо ведя свою женскую беседу. Маме наконец-то повезло, и мечта о тихой и спокойной старости начала осуществляться. С дедом Матвеем она познакомилась этой весной на работе, в больнице. В отделении неврологии, где работала мама медсестрой, он лечил от «прострела» свою поясницу. Так потихоньку выхаживая его, она и не заметила, как рассказала ему о своей жизни, а он ей – о своей: что недавно схоронил жену, а дети разъехались, и никому нет дела до одинокого больного старика. Они оба плакали, каждый о своём, но потом решили, что им будет хорошо вместе доживать свой век. Так мама оказалась здесь, в деревне. Новый её муж был всего лишь на несколько лет старше её, почти непьющим, работящим, добрым, но… Что там за «но», Наташе не удалось узнать, так как на пороге появился хозяин со Светочкой на руках. И тут опять бурно закипела жизнь. Пошли кормить кролей в клетках, а за кролями козлят и поросят, и курочек, и утяток. И делать это теперь должна была только Светочка, так как она решила, что она здесь теперь главная хозяйка. Оттого весь процесс происходил очень медленно, смешно и хлопотливо, а к вечеру все так устали, что завалились спать, даже не включая телевизора.

Среди ночи Наташа вдруг проснулась. Будто бы что-то разбудило её. Рядом крепко спал ребёнок, натрудившийся за день. Она улыбнулась, погладив новую хозяюшку по головке. В комнате, где они спали, было очень тихо и немного душновато, захотелось выйти во двор немного подышать свежестью и полюбоваться ночным небом. Наташа тихонько выскользнула на улицу. Деревенская ночь была прекрасна. Яркие звёзды и месяц заливали густоту ночи своим приятным серебристым светом, поэтому было довольно светло и совсем не страшно. До ужаса захотелось малины, которой её угощали днём, и Наташа, зная, где она растёт, зашлёпала мимо грядок по узенькой дорожке, ведущей к концу огорода. Малиновые ягоды в густой росе на кустах сверкали при лунном свете серебряными гроздьями и казались крупнее и слаще. Наевшись досыта малины и изрядно искупавшись в ночной росе, она собралась было уходить уже, как вдруг взгляд её упал за изгородь. Там, на простилавшемся недалёко поле зелёной ржи, Наташа увидела деда Матвея с косой. Он усердно и аккуратно орудовал ею, поворачиваясь в разные стороны. «Неужели ему дня мало», – подумала она. Наверное, это их приезд так замучил старика, что он не успел сделать всё по хозяйству. Вернувшись в дом и нырнув под одеяло, она так и не услышала возвращения хозяина, крепко уснув, а когда проснулась с первыми лучами солнышка, сладкий вкус малины ещё ощущался во рту. Надо сегодня подольше побыть со Светочкой, чтобы она не докучала ни деду Матвею, ни бабушке…

Утром завтракали блинами и всё той же малиной со сливками. Наташа было завела разговор о ночном происшествии, но, встретившись с испуганным взглядом матери, осеклась. Та потом втихомолку поведала ей о некоторых странностях деда Матвея, на которые им не стоит обращать внимания. Мол, никому они вреда не приносят и это, скорее, чудачества просто. Так считают все на селе, и их приезд со Светочкой здесь ни при чём. «Идём», – сказала ей мать, когда хозяин ушёл куда-то. Они пошли по той же тропинке, что и Наташа ночью, к малине, а потом за забор, к ржаному полю. По нему то тут, то там зияли выкошенные дедом Матвеем места. Аккуратные, округлой формы, плеши неприятно резали глаз. «Вот вредитель, – ругалась мама, – посадочные площадки готовит, ждёт инопланетян в гости. Говорит, ирод, что получил приказание свыше, когда на их корабле в контакте с иноземным разумом был. Видать, чуть тронулся умом, когда жену схоронил», – заметила Надежда Васильевна. Так вот что за «но» с этим дедом! А она-то думала, что маме счастье привалило, а ведь на вид вполне нормальный человек… Хозяин вскоре вернулся. Он, наверное, был в магазине. В его руках была авоська, в которой находились пара буханок хлеба и папиросы. Светочка с визгом кинулась к деду, а тот со счастливой улыбкой одарил ребёнка шоколадкой. Бог с ними, с этими инопланетянами, подумала Наташа. Она видела, что дед Матвей хороший и добрый человек, а это главное. Мало ли у кого какие чудачества?

Дни потекли за днями, в хлопотах и удовольствиях деревенской привольной жизни. Ребёнок окреп и светился счастьем. Дед Матвей когда готовил, когда не готовил свои «посадочные площадки». Ему уже не хватало места на поле, и он переместился на прилегающие к нему луга, благо трава там была высокая. Ни Наташа, ни Надежда Васильевна старались не обращать на его странности внимания. Но вот однажды Наташа проснулась ночью от объявшего её ужаса: прямо перед их кроватью в залитой лунным светом комнате, весь при параде, в костюме и новой рубашке, стоял дед Матвей. Торжественная улыбка озаряла его лицо. При холодном блеске луны она казалась зловещей. Наташа, придя в себя, хотела было спросить, куда это он собрался, как дед Матвей каким-то чужим каркающим голосом ей прохрипел: скоро, может, завтра, они прилетят. Он многозначительно поднял вверх указательный палец и вышел из комнаты, а потом и из дома. Проскользнув тихонько за ним, из густого малинника она долго наблюдала, как он стоял на поле в одном из кругов и, размахивая руками, что-то кричал в бездонную чёрную даль неба.

Утром она ничего не стала рассказывать матери. Они только многозначительно переглянулись с ней и покачали головами. Обе были в курсе парадного выхода деда. Прошло несколько дней. В мыслях Наташа уже стала собираться домой. Погостили – пора и честь знать. Да и мужу одному надоело жить без них. И они с дочуркой тоже очень соскучились по нему. Вчера получила письмо из дома, что он ждет не дождётся их приезда. Надо собираться потихоньку. С этими мыслями сон пришёл к ней, но она не успела толком окунуться в него.

Какой-то шум возле дома помешал ей и, окончательно проснувшись, она села на кровати, прислушавшись. Кто-то как будто ходит по двору. На чудачества хозяина было не похоже, так как шаги были очень тяжелы и одновременно осторожны. Разве что слон или бегемот могли так топать, но откуда им здесь взяться?! Во дворе вдруг стало светло, как днем, и Наташа кинулась к окну, отодвинув занавеску, да так и застыла. Ей не хотелось верить в то, что она увидела. Ужас оцепенения не давал силы как-то двинуться, что-то крикнуть, просто пошевелиться. Две огромные фигуры раза в два выше человеческого роста в серебристо-металлических костюмах, с рогатыми шлемами на головах бродили по двору. Они собирались что-то делать, держа в руках какие-то приспособления, похожие на крючки или оружие. Откуда шёл этот яркий свет, освещающий им путь, было непонятно. Этот свет исходил из самой высоты чёрного ночного небосвода, будто неведомое ночное светило рядом с луной взошло на небе. Фигуры издавали скрипящие звуки, похожие на лязганье металла. Общались они при этом телепатически друг с другом. Это поняла Наташа сразу, так как её мозг тоже принимал эти сигналы, разобрать только ничего было нельзя. Одно было очевидно – её заметили.

С нечеловеческой силой ей удалось, наконец, оторваться от окна, добраться до кровати, обнять и прижать к себе ребёнка. Слышно было, как стучат её зубы. Холодный пот от бессилия побежал по всему телу. Фигуры перестали издавать скрежетание – они, очевидно, замерли, как и она сама. Пришла догадка, что они решают, что делать с увидевшим их свидетелем. Мысленно она стала молиться Богу, одновременно обращаясь к пришельцам пощадить её и ребёнка. Также она пыталась обратиться и к сознанию деда Матвея, который, возможно, находится рядом с ними. Пусть попросит оставить их в покое, и она будет молчать. Прошло немного времени, и опять земля загудела – пришельцы тронулись с места и заскрежетали что-то на своём непонятном языке. Они несколько раз обошли дом, и вдруг всё затихло. Наташа решилась открыть глаза. Было совсем темно. Ни звёзды, ни луна не пробивались сквозь мрак, царивший за окном. Стояла мёртвая тишина, но она длилась недолго: её тихонько стали нарушать тяжёлые капли, стучавшие по крыше. Начинался дождь, всё сильнее и сильнее напоминая о себе. Наташе казалось, что крыши на доме нет, и капли дождя капают прямо на неё. Так она и лежала, мокрая насквозь, в изнеможении от пережитого дожидаясь утра, не смея пошевелиться, боясь разбудить девочку и радуясь, что та не проснулась.

Дед Матвей появился под утро, всё в том же парадном костюме, мокром от дождя. Мама с ним долго ругалась, что он, так и не раздевшись, вымокший и грязный, повалился на постель. Как хорошо, подумала Наташа, что и мама, как и дочурка, крепко спала и ничего не слышала и не видела. Утром после завтрака как не пыталась она найти следы пребывания инопланетян, обходя вокруг дома много раз, ей ничего подозрительного не попадалось на глаза. Лишь несколько довольно глубоких лунок, залитых дождём. Вот и всё, что ей удалось найти.

На следующий день решили ехать. Нагруженные нехитрыми сельскими подарками, они со Светочкой еле сели в перегруженный деревенский автобус и кое-как разместились там. Дед Матвей плакал, плакала и мама. Старики очень привыкли за это время к ним, а особенно к хлопотливой внучке, и теперь, конечно же, будут скучать. Наташа решила ничего не рассказывать матери о вторжении пришельцев. Зачем ей лишний раз волноваться? Обнаруженные возле дома, как ей показалось, следы пребывания внеземного разума, где они предположительно брали пробы грунта, были уничтожены. Незаметно засыпав их, она покончила с этим.

Обратный путь отвлек Наташу от тревожных мыслей, а оказавшись дома, она почему-то решила не рассказывать мужу ни о происшествии, что случилось с ней, ни о чудачествах деда. И только тогда вспомнила обо всём во всех подробностях, когда получила письмо от матери через месяц. Она со скорбью сообщала, что дед Матвей скоропостижно умер от рака мозга.

Ева

Еве снился сон. Она на прекрасной большой свадьбе. Вокруг улыбающиеся люди, сияющие глаза, детская беготня и суета взрослых, фотографов, блеск подарков и фотовспышек. Многочисленные гости и официанты в возбуждении высыпали на крыльцо шикарного ресторана – все ожидали приезда молодых. Что-то знакомое было вокруг, но очень неуловимое. Ева была музыкантом и певицей. Она отработала на многих свадьбах. Но это торжественное возбуждение в ожидании чего-то великолепного и чудесного передалось сейчас и ей, поэтому она не стала задумываться, где это действо происходит, как и в качестве кого она здесь оказалась, а стала ждать вместе со всеми. Вот и свадебный кортеж вереницей нескольких машин под бурные рукоплескания гостей причалил у крыльца. Из белоснежного, украшенного цветами и обручальными золотыми кольцами лимузина на простеленную ковровую дорожку выпорхнули жених и невеста, а затем и их «свита». Жених был красивый и высокий, в светлом костюме, невеста в ослепительном серебряно-белом платье со шлейфом. Её чудесный наряд и украшения ослепительно сверкали в лучах солнца и переливались немыслимым блеском и оттенками. И кто это у нас такой счастливый?! Гости вдруг разом кинулись всей толпой к молодым, поэтому трудно было их рассмотреть. Наконец великолепная пара поравнялась с ней, и Ева взглянула на невесту, на жениха она посмотреть не успела, от удивления открыв рот. Невестой была она же сама! То есть в эту минуту Ева с торжественным видом взирала на саму себя! Несколько минут оцепенения, а потом всё потемнело перед глазами, закружилось миллионом мелких мушек и рассыпалось, словно песок об пол. Или это гости бросали горсти зерна на молодых, желая им счастья и благоденствия?

Зазвонил будильник. Ева точно слышала его настойчивый сигнал, но желание досмотреть сон победило надобность вставать, и она опять погрузилась в вязкую истому сновидения. И вот она опять видит себя в своём прежнем сне, но уже она сама – невеста: на ней фата, платье, сковывающее движение так, что приходится идти осторожно, скользя по паркету, опираясь на твёрдую руку своего супруга. Запах его духов дурманит ей голову, во рту пересохло от постоянной улыбки на лице, которой она одаривает многочисленных гостей, окружающих их. Вдруг картина меняется, и они оказываются на морском вокзале. В небе слышны крики чаек, перебивающие гомон всё тех же многочисленных гостей, какие-то речи, тосты, цветы, кинооператоры, слепящие глаза вспышки фотоаппаратов. У причала, качаясь на волнах, стоит ждущая их прекрасная белая яхта – невиданная роскошь в этой гавани. Ей так хочется посмотреть на жениха – за кого это она выходит замуж, но взгляд опускается вниз, и она видит, что вместо букета белых роз в своих руках она держит ребёнка – маленькую, совсем крохотную девочку в розовом кружевном платьице и таких же розовых туфельках на пухленьких белых ножках. Еве хочется спросить своего спутника, откуда этот ребёнок и чей он, но трап к яхте, на который они ступили, закачался у нее под ногами… и ото сна остался только неуловимый плеск моря в ушах и страшное желание пить.

Ева проснулась. Она ещё некоторое время лежала неподвижно, не открывая глаз, пытаясь вернуться в свою реальную жизнь, но солнечные лучи, скользящие по лицу, всё сильнее пригревали, давая понять, как высоко уже поднялось солнышко и что давно пора вставать. Вспомнив о прозвонившем будильнике, Ева вскочила и села на кровати, окинув взглядом комнату. Вокруг царил беспорядок разбросанных вещей и раскрытых чемоданов. Ах да! Она сегодня уезжает, вернее, уходит в рейс, как говорят моряки. Из кухни доносятся голоса родителей и нетерпеливый лай собачки. Уже все завтракают, наверное. На пороге появилась мама с подносом в руках. До последней минуты пребывания Евы в родных местах она стремилась окружить своё чадо заботой и любовью. Стало грустно, но надо было быстро поесть и собираться в дорогу.

На теплоходе была другая жизнь. Она сразу закружила Еву в своём круизном водовороте, так что некогда было пускать щемящую тоску по всему родному в своё изнеженное домашней лаской сердце. В оркестре, где ей пришлось работать певицей, все музыканты были ей знакомы. С ними она частенько работала и на суше. Так что в коллективе проблем не было. Оставалось приспосабливаться к корабельному укладу, питанию и морской жизни. Капитан и команда теплохода были греками, а обслуживающий персонал и туристы были «нашими» – русскоязычными жителями когда-то огромной страны СССР. Ева как человек коммуникабельный быстро нашла общий язык и с теми, и с другими. Она была красива собой, выше среднего роста, очень стройная, спортивного телосложения, натуральная блондинка с серо-зелёными глазами. Такая девушка сама по себе приковывала взгляды окружающих, ну а при её профессии, когда приходилось быть всегда на виду, естественно, она сразу стала заметной фигурой. Пела она потрясающе. Это отмечали даже профессиональные артисты, выступающие в шоу-программах. К тому же, была отличной пианисткой с консерваторским образованием, что тоже пригодилось: вечерами она иногда играла в баре на рояле для любителей классической музыки. Вообще Ева быстро стала примадонной этого круизного мирка.

Всё было прекрасно в этой новой для неё жизни – цветы, поклонники, новые города и страны, о которых она ещё недавно только мечтала, листая рекламные буклеты. Быстро она привыкла и к самому страшному – морской качке, которой её так пугали девчонки из консерватории, побывавшие в рейсах. Уже было несколько довольно сильных штормов. От них захватывало дух, но пережила она их не хуже бывалых моряков, чем вызвала восхищение всей команды.

Итак, Ева была довольна собой, и все были довольны ею. Только небольшая червоточинка мешала быть ей полностью счастливой. Она никого не любила… Вернее сказать, не сама любовь была её проблемой, а скорее встреча с тем единственным любимым человеком, претендентом на её руку и сердце, который всё никак не появлялся в её жизни. Чего бы тревожиться такой девушке: и красавице, и спортсменке, и певице, – да вот, в её двадцать шесть лет он так и не появился на горизонте – положительный, надёжный, уверенный в себе и «твёрдо стоящий на ногах» красавец. Со временем образ красавца менялся в разных направлениях, но время шло, а ничего значительного в ее жизни не происходило. Сначала было не до него – музыкальное училище, консерватория – образование прежде всего. Все, кто вращался вокруг неё в это время, были люди её круга, такие же музыканты или люди искусства, как и она сама. Поскольку и родители Евы были из этой среды, вся эта «музыкальная богема», к которой многие мечтают хотя бы прикоснуться, для неё была лишь обычной жизнью, немного сумбурной, но привычной. Была у неё и кипучая первая любовь, и почти серьёзная вторая. Но помешало счастливому финалу упрямство двух совершенно одинаковых людей, талантливых, эксцентричных, знающих себе цену. Третьей попытки уже не было. И если она где-то появлялась на горизонте, Ева так и не позволяла ей материализоваться. Сердце, а скорее, уже разум, не давал ей шанса обжечься ещё раз. Первобытный инстинкт красивой женщины образовал вокруг неё тонкий эфирный кристалл, который не давал обожателям её талантов, кавалерам и вообще всем приблизиться к ней на меньшее расстояние, чем она считала допустимым.

Так она и жила, как в коконе, разрешая лишь любоваться и восхищаться ею. Здесь, на теплоходе, вся обстановка способствовала раскрытию «кокона», однако круиз шел за круизом, менялись туристы, но неизменным оставался никем не прописанный сценарий: посадка, экскурсии, наслаждения морскими просторами, вечерние и ночные гуляния. Туристы, туристы, обычно с детьми, с жёнами, любовницами, и те же временно пребывающие и расслабляющиеся кавалеры, поклонники – это всё за границей «кокона». Это обычная её жизнь. Ева находила для себя много интересных собеседников. Её всегда сопровождали воздыхатели, и на экскурсиях, и на работе не было от них отбоя. Привлекало в ней и то, что она была всесторонне развитой и могла беседовать на любые темы, и то, что она с интересом слушала собеседника. Постоянное окружение людей, которые следовали за ней всюду, утомляло Еву, но скрыться в замкнутом пространстве было довольно сложно. Единственным средством, которое держало её в тонусе, было увлечение йогой и чтение тибетских «мантр» в любое освободившееся время. Дома это было просто – уединиться поздним вечером после всей беготни, окурить комнату благоухающими палочками или зажечь соляную чашу, взять в руки чётки и, перебирая их, погрузиться сначала в себя, затем в космос, потом обратно в себя, совсем обновлённую. Стрессу было её не достать! Но здесь, на корабле, добиться такого отрешения было всё сложнее и сложнее. Нельзя сказать, что Ева была такой уж ярой последовательницей этих наук, но знания, исходившие из самих истоков всех религий и верований, давали ей очень многое, не мешая быть при этом истинной христианкой.

День выдался жарким и душным. Теплоход, набрав новую партию туристов, двинулся по круизному маршруту к берегам Норвегии. Круиз «Королева фьордов» обещал пассажирам прохладное заманчивое путешествие, что было сказочным блаженством в такую жару, и те, покорно спустившись в свои каюты, стали ждать надвигающегося чуда. Но вот прошла уже и душная звёздная ночь, и почти такое же утро, а обещанное блаженство так и не собиралось наступать. Не стало прохладнее и по прибытию в Швецию. Первый порт захода Гетеборг радостно встретил туристов всё той же сияющей солнечной погодой. Оживившиеся, те садились в автобусы – их ждали интересные экскурсии. Еве и её друзьям что-то не захотелось ехать вместе со всеми, и они до изнеможения бродили по городу, посещая какие-то маленькие магазинчики и ресторанчики. К вечеру пассажиры, хоть и измученные, радостно делились новыми впечатлениями, восторгаясь величественной статуей Посейдона, возвышавшейся в центре города, и Ева уже пожалела, что не будет у неё ни фотографий, ни воспоминаний о ней. Этот круиз особенный, и он не будет повторяться. К берегам Исландии они будут идти всего лишь раз, затем – другие берега, другие страны. И как она могла забыть об этом? Теперь на все экскурсии надо постараться ездить исправно.

Норвегия их встретила той же погодой, но прекрасные водопады, спускавшиеся с высоких гор прямо в извилистые фьорды, зелёная, дышащая свежестью растительность строгого северного великолепия наконец убедили всех в правильности выбранного маршрута. Фарерские острова, следующий порт захода, вдруг обрушились на своих гостей стеной ливня, что не сильно порадовало мокрых озябших пассажиров, возвращающихся к вечеру на теплоход.

Впереди предстоял большой ночной переход. Порт остался позади, но дождь, всё усиливаясь, поддерживался внезапно возникшими шквальными порывами ветра. Судно стало сильно раскачивать, как только они вышли в открытое море, добавив неприятных ощущений. К ужину болтало так, что его почти не было. Музыкальный салон тоже был пуст, а музыканты занимались тем, что как-то пытались укрепить аппаратуру, что ездила по сцене, как по льду. Ева бросилась помогать ребятам, но только мешала. Её хрупкое тело тоже пыталось за что-то зацепиться, но тщетно. Кое-как она выбралась из салона и еле добралась до своей каюты, где попыталась заснуть. Это оказалось невозможным. Кроме болтанки, к которой она почти адаптировалась, мешал не проходящий гул в ушах и лихорадочная дрожь во всём теле. Пролежав так несколько часов и прислушиваясь к этим звукам, Ева всё же решилась выбраться из своего убежища. Тусклое освещение мигающих лампочек в коридоре, пытающийся как-то помочь пассажирам персонал наводили ещё большую тоску. Встретившийся по дороге пассажирский помощник не успокоил, а с тревогой сообщил, что будет ещё хуже, и это только начало, и лучше надеть спасательный жилет, находясь в своей каюте. Пришлось подчиниться. Не надевая жилета, Ева распласталась на кровати.

Вот и глубокая ночь. Шторм усилился почти вдвое, так что трудно стало даже дышать. Гул в ушах заглушал дикий вой, исходящий из самой бездны, вынудивший её поднять своё дрожащее мокрое тело и выползти из каюты. Теперь ей становится понятен этот вой – это стенания пассажиров, не справившихся со своим страхом. Неужели всё так серьёзно?! Сейчас она всё разузнает. Казалось, целую вечность пришлось добираться до кают-компании. Двери открыты – такого не ожидало даже её болезненное воображение: смелые и отважные красавцы греки-офицеры стояли на коленях и молились вслух. Вокруг стояло огромное множество зажженных свечей. Очевидно, капитан и дежурные офицеры боролись за жизнь корабля, а у других оставалась надежда на Бога?! Вдруг тусклый мерцающий свет разом погас, и только блеск свечей ещё мрачнее подчёркивал трагизм согнувшихся и раскачивающихся силуэтов. Присоединившись к молящимся, она узнала, что дела очень плохи: в машинном отделении пожар, судно потеряло управление и его бросает, как щепку, пробираться к шлюпкам бесполезно – их не удастся спустить на воду, так как шторм не меньше десяти баллов. Стало невыносимо жарко, как в аду, вентиляция тоже уже не работала. Еве было странно одно: почему она не боится? Вокруг всё видится, как в кино, а она ощущает себя лишь зрителем этого кошмара. Ей не верилось, что так вот может наступить конец – слишком уж нереальным казалось всё происходящее вокруг. А может, она спит? Закрыв глаза, она стала вспоминать, как у неё там дома. Отец играет на гитаре, занимаясь, как обычно вечерами, а мама что-то готовит на кухне – её плечи вздрагивают – она плачет, наверное, грустя о ней. Собачка лежит уныло возле своей мисочки, такая несчастная! Как они будут жить без неё! Нет, она будет сейчас молиться со всеми тому самому древнему Богу, который создал не только этот мир, а и всю Вселенную. Ева сняла со своей шеи чётки, с которыми редко расставалась, и начала повторять мантры. Уже нет ни воя, ни темноты, ни удушья. Нет никого и ничего. Вот звёзды сияют в бездонном небе над головой. Они потихоньку стали кружиться вокруг неё, с каждым её словом всё быстрее и быстрее. То ли она летит к ним, то ли они падают на землю. Потом она вместе с ними погружается в бурлящий океан до самого дна. Вот она уже видит себя сидящей на этом песке, а вокруг неё огромной воронкой вращаются толщи солёной воды. Она чувствует её горький приторный вкус на своих губах. Открыв глаза, Ева видит всё ту же воду, но теперь её несёт вверх в черноту неба, и так вокруг темно и страшно…

Тусклый, еле уловимый свет забрезжил где-то вдали. Он становился всё сильнее и заметнее. Глаза её широко открыты, но теперь она ощущает, что её поднимают, ведут куда-то, успокаивают и укладывают в постель. Проваливаясь в сон, она понимает одно: пришло спасение.

Утром всё стало ясно. Каким чудом удалось потушить пожар и наладить работу двигателя, а тем более вывести теплоход из эпицентра шторма, осталось загадкой. Но все обнимали и целовали капитана и чумазых моряков из машинного отделения, которые сделали всё возможное и невозможное. Правильным и единственно верным было и решение капитана возвратиться обратно в порт, а не идти на Исландию, что позже подтвердилось печальным известием о гибели в этом районе нескольких судов.

Ева вспоминала все подробности чудесного спасения, вновь и вновь возвращаясь невольно в это время. Тихая прекрасная музыка разливалась вокруг из-под её пальцев. Она играла в музыкальном салоне. Это был их последний круиз. Пассажиров было мало, а тех, кто любил послушать классическую музыку, собралось совсем немного. Но для талантливого пианиста это не помеха. Как прекрасно осознавать, что ты доставляешь своим мастерством столько удовольствия людям, а сегодня так великолепно слушались её пальцы! Чудесная мелодия лилась легко и проникновенно, из самого сердца. Так она играла разве что на конкурсе или во время своих лучших выступлениях, ещё когда училась в консерватории. Ева самозабвенно отдалась музыке до конца, до последнего аккорда. И когда вдруг замерли её руки, она ещё некоторое время сидела неподвижно, ожидая оваций или восхищения. Переведя взгляд на публику, она поняла, что слушатель у неё был или, скорее, остался всего лишь один. Он, наверное, постеснялся тихонько встать и уйти со всеми – стало неловко, и она прыснула смехом, посмотрев ему в глаза. Так вот они и познакомились.

Его звали Вадим. Ему было тридцать пять. Он был довольно высокого роста, худощавый, с красивыми черными, немного вьющимися волосами. Строгие глаза и орлиный нос делали его взгляд слегка суровым, но когда он начинал говорить, было приятно с ним находиться в одном обществе, настолько была легка и обаятельна его манера держаться. Он, конечно, стал поклонником Евы. Сопровождал он её повсюду, хотя это было ему не всегда интересно. Представившись Еве дипломатическим работником, он рассказывал, что эти достопримечательности и города видел тысячу раз, и только ради неё смотрит всё в тысячу первый. Еву всё это забавляло, и она подшучивала над своим неизменным спутником. Им было хорошо и весело вдвоём, но впереди был уже порт прибытия, и оба они как-то притихли.

И вот последний вечер. Ева за тем же роялем – тихонько перебирает клавиши. Она играет Шопена. Эта прекрасная музыка обволакивает все пространство и зачаровывает всех слушателей. Вадим с восторгом аплодирует со всеми после её исполнения, потом подходит к ней с двумя бокалами шампанского. Все присутствующие просят их выпить «на брудершафт». Придётся подчиниться, если публика просит зрелищ… Они целуются под бурные овации окружающих. Ева выпивает шампанское, но у неё почему-то по щекам текут слёзы и капают в бокал. Они ударяются обо что-то яркое и блестящее. Что это? На дне бокала, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги, лежит кольцо с бриллиантом. Ева не верит своим глазам. Это ей?!

Всё последующее происходило с ней как в тумане. Объяснения, признания, цветы и слёзы. Почему слёзы? Ведь это так прекрасно, когда тебя любят и любишь ты, но сердце сжимается от какой-то боли и не хочет верить счастью, тревожась и трепеща в груди. Такого чувства она не испытывала никогда, оно пришло к ней на самом деле впервые.

Еще с теплохода пришлось позвонить родителям и «ошарашить» их вестью, что она вернётся домой не одна, и чтобы они уже начали готовиться не только к их приезду, а и к предстоящей свадьбе. И вот порт – конец путешествия. Вадима должен встречать его друг на яхте. Придётся подойти и познакомиться. Яхту они видят сразу – такую красавицу трудно не заметить. Подойдя поближе, Ева узнаёт её сразу. Она видела её во сне, вот так чудо! А теперь этот ночной мираж можно потрогать руками, ступив на качающуюся палубу! Встретивший их друг оказался всего лишь капитаном этого великолепия, а Вадим лукаво смотрит на неё. Ну что, нравится, а как свадебный подарок?

Вадим вспоминал, с чего это началось. Ах, да, ещё с развода с женой. Потрепало же тогда ему нервы. Пришлось отдать немало и недвижимости, и денег – они уже давно стали совершенно чужими друг другу, но супруга захотела сама узаконить сложившиеся отношения, вернее, их отсутствие. Там были дети, и он терпеливо перенес все потери, встряхнулся, подсчитав убытки, и бросился зализывать раны и реанимировать отрезанные места. Прошло несколько лет. Всё успокоилось, утряслось, капиталы приумножились его упорными стараниями. Все довольны, его женщины, дети – радоваться бы жизни. Бизнес его уже шагнул за границу, где он стал пребывать основное время, лишь изредка посещая родные пенаты под Москвой, на Рублёвском шоссе. Вот и этой осенью захотелось отдышаться от всей окружающей его суеты, но радость так и не посетила его. Даже общение со старыми друзьями и с родиной – ничто не поднимало настроения, и было так противно на душе, что пришлось даже обратиться к психологу. Стыдно и тошно вспоминать, как он тихонько к нему проскальзывал. Слава Богу, что хоть никто из знакомых и родных не заметил! Психолог, на помощь которого он не надеялся совсем, начал копаться в прошлом и таки докопался. Под гипнозом или как, он уже не помнил, выяснили, что было у него в жизни время, когда ему действительно было спокойно и хорошо. Это было очень давно, ещё в ранней юности, в каком-то круизе, где он был абсолютно счастлив. Вот пришлось покориться и использовать прописанное лекарство, отправившись в этот незапланированный круиз для восстановления утраченного равновесия. Вадим даже от себя такого не ожидал. Он не только согласился с психологом, а даже влюбился, влюбился, как мальчишка.

Свадьба была ещё красивее и великолепнее, чем приснилась ей во сне когда-то. Ева блистала, как королева в своём драгоценном наряде, улыбка не сходила с её лица. Она устала от обряда и речей, ей хотелось, чтобы уже быстрее всё закончилось, и она смогла бы наслаждаться покоем и блаженством бархатного сезона на своей белоснежной красавице-яхте с любимым мужем, но прибыли новые гости, очень долгожданные. Это был капитан их теплохода, которому Ева, можно сказать, была обязана жизнью. Она радостно кинулась ему навстречу. Капитан нёс в руках большую красивую коробку. Подарок тут же раскрыли и положили ей в руки. Это была прекрасная кукла с золотыми вьющимися волосами и голубыми глазами, в чудном розовом кружевном платье и таких же розовых туфельках на пухленьких беленьких ножках.

Ведьма