Помоги проекту - поделись книгой:
— Прошу, бей-эфенди!
Самое изысканное угощение не могло бы сейчас порадовать «ревизора» больше, чем сигарета. Он уже давно не курил и готов бы душу продать за одну затяжку. И все же страх перед жандармами не позволил взять сигарету. По дороге из Стамбула жандармы освободили «ревизору» руки, поскольку считали его жертвой несправедливости, и даже угостили хлебом, но, когда стали приближаться к «городу, где было совершено преступление», снова надели на него наручники.
Решив, что «ревизору» мешают взять сигарету наручники, Плешивый Мыстык протянул пачку жандармам.
— Дорогие земляки, запомните хорошенько этого человека, эту знаменитую личность! — Он посмотрел на «ревизора».
Тот, ухмыляясь в усы, восседал с таким видом, словно ему было наплевать на все — и на жандармов, и на весь окружающий мир. Произошло недоразумение, он уверен в благополучном исходе, а потому считает наиболее разумным спокойно и терпеливо ждать.
— Что я за человек — выяснится позднее, — сказал он. — Сейчас товарищам приказано доставить меня в прокуратуру, и они выполняют свой служебный долг. А кто я такой — до этого им нет никакого дела!
Жандармы остались довольны таким заявлением, и от предложенных извозчиком сигарет отказались.
Тогда Плешивый Мыстык закурил сам и, шумно выпустив дым, сказал:
— Что верно, то верно, да я не о том. Как говорится, о лапе, только не о гусиной… Разве ты не рассказал товарищам об истинной цели твоего приезда?
— А какая в этом необходимость? — спокойно произнес «ревизор».
— И ты еще спрашиваешь, дорогой?! — возмутился Плешивый Мыстык, а жандармам бросил через плечо: — Неужели вам не дали понять в Стамбуле, как надо вести себя с беем-эфенди?
Оба жандарма разом повернули головы.
— О чем это ты? — спросил тот, что сидел справа.
— Известно о чем: о том, чтобы заботились получше о бее-эфенди, потому как он выполняет ответственное государственное задание.
— Ничего мы не знаем, — с тревогой в голосе ответил другой жандарм.
Плешивый Мыстык собирался было пуститься в разглагольствования о том, для чего «бея-эфенди» задержали в Стамбуле, а потом под конвоем отправили сюда. Но его вовремя остановил арестант:
— Не надо пока об этом, дорогой!
Мыстык зажег потухшую сигарету и все-таки не выдержал, заговорил:
— Я здесь извозчиком давно, с того самого года, как в Измире Мустафа Кемаль-паша сбросил греков в море. Вожу пассажиров с каждого курьерского и почтового, правда, по выбору. Важную персону с одного взгляда определяю. Так и с тобой было, верно? — Плешивый с улыбкой посмотрел на «ревизора».
Тот загадочно улыбнулся, чем окончательно поверг в смятение жандармов, и повторил:
— Не надо об этом, дорогой Мыстык!
— Нет, надо! Пусть товарищи знают, кто ты на самом деле есть. Меня на мякине не проведешь. А народ — он темнота, во все верит!
Жандармы явно струхнули:
— Не взыщи, бей-эфенди!
— Прости нас!
«Ревизор» почувствовал, что пора произнести речь.
— Дети мои! — начал он. — Я весьма тронут вашей деликатностью, которую вы проявляли ко мне от самого Стамбула. Нет слов, чтобы выразить вам мою признательность. Однако… Я не могу не сказать об этом. Как посмели вы без соответствующего на то распоряжения снять с меня наручники? А ну, отвечайте!
— Вы, вы… — заикаясь, пролепетал один из жандармов.
— Ваше превосходительство, — поспешил ему на помощь другой. — Мы положились на вас, были уверены, что вы не сбежите…
— Допустим. Но вы не получили касательно меня никаких специальных указаний, а значит, сняв наручники, совершили преступление. Верно?
Жандармы приуныли. В самом деле, никаких особых указаний они не получали. И если извозчик сказал правду — будто они везут тайного государственного чиновника, — их подопечный не преминет доложить высокому начальству про историю с наручниками, а начальство, конечно, примет меры.
— Откуда мы могли знать, бей-эфенди… — взмолился один из жандармов.
— …что ваше превосходительство — высокопоставленный чиновник… — подхватил другой.
Но «ревизор» тотчас внес поправку:
— Какой я чиновник? Да еще высокопоставленный? Я самый обыкновенный гражданин. И в соответствии с правом, данным конституцией каждому гражданину…
Он умолк, и тут Плешивый Мыстык с явным недоверием протянул: «Ого-о-о…», что, видимо, означало: «Расскажи своей бабушке!» После этого жандармы еще больше уверились в том, что перед ними действительно важный чиновник, а не какая-нибудь мелкая сошка.
— Жандармы, бейим, свои люди, — сказал Плешивый Мыстык. — А губернатора после вашей ревизии убрали. Однако он не в убытке: здорово заработал на всяких махинациях…
«Ревизор» не удостоил извозчика ответом. Не посмотрел и на жандармов, пяливших на него глаза. Он и без того прекрасно понимал, в каком они сейчас смятении. Он почти забыл о куреве, уже не так тревожился о матери, оставшейся на попечении «жены паскуды», и, казалось, обрел былую представительность.
Жандармы пошептались, затем один из них сказал:
— Дети ошибаются, родители прощают.
«Ревизор» напыжился:
— Что ты хочешь этим сказать?
— В поезде мы освободили вас от наручников. А ведь это нарушение!
— Ну и что дальше?
— Простите нас… Мне до увольнения осталось всего три месяца.
— А мне — пять.
— У нас семьи, дети.
— Я, правда, не женат. Но отец у меня старик, нетрудоспособный.
— Ждут не дождутся, когда мы закончим службу…
Тут вмешался Плешивый Мыстык:
— Да вы поглядите на бея-эфенди! Ну разве есть еще человек с таким добрым сердцем? Так что вы должны обходиться с ним хорошо. Главная его забота — проверять государственных чиновников, в первую очередь губернаторов. Но бей-эфенди никогда не забывает о бедных людях. Он великодушен и не станет на вас жаловаться. Верно, бей-эфенди?
«Ревизор» ничего не ответил, лишь усмехнулся в усы, зная, что такая усмешка красноречивее любого ответа. К тому же он чувствовал, что жандармы сидят будто на раскаленных угольях. Окинув их строгим взглядом, он решительно заявил:
— Впредь прошу неукоснительно выполнять приказы начальства! Надеюсь, вам ясно?
— Так точно, бейим!
— Благодарим!
— И я вам выношу благодарность. Вы — надежда нашей отчизны, первейшие стражи порядка и безопасности. Трудно переоценить возложенную на вас ответственность. Существующим порядком родина обязана всем жандармам вообще и лично вам в частности. Ни на миг не забывайте этого сами, да и товарищам растолкуйте их святой долг. Договорились?
От нахлынувших чувств жандармы, словно хмельные, кинулись было целовать «ревизору» руки. Но он воспротивился: в его нынешнем положении Плешивый Мыстык был для него важнее жандармов.
Ну а Мыстык — тот давно был к его услугам.
— А ну, удалые!
Это был административный центр анатолийского вилайета — с изгаженной лепешками скота и конским пометом проезжей асфальтированной частью улицы, по которой заморенные клячи тащили разбитые фаэтоны, со множеством переплетенных между собой узких улочек, тускло освещенных никогда не протираемыми фонарями; с обветшалыми домами из необожженного кирпича, среди которых кое-где возвышались новые строения; с пугливыми женщинами, неприязненно косившимися на мужчин из-под накинутых на голову чаршафов[5], и детьми со вспученными животами; с базарной площадью, где чужака определяют с первого взгляда. Не один день томился город в ожидании «ревизора ревизоров».
И вот его привезли. Но удивительно, никто не бросил в него тухлого яйца, помидора, картошки или камня, никто даже словом не обидел.
Что же случилось?
Старания Плешивого Мыстыка не пропали даром, когда он с жаром убеждал всех: «Человек этот послан властями, он изучает проблему отношений граждан к государству и правительству». В самом деле, чему тут удивляться? На то оно и правительство. Нынче подавай ему одно, завтра — другое… Короче, человек этот уполномочен прощупать народ. Он будет разъезжать по всей стране, внезапно появляться не только в вилайетских и уездных центрах, но и в деревнях, выявлять взяточников, а заодно и проверять благонадежность каждого, в особенности тех, кто представляет в вилайетах государство и правительство. Вот почему в первый свой приезд в город он так смело выколачивал деньги у кого только мог. По той же причине он неожиданно исчез, а нынче снова появился. Иначе с какой стати такой важный гусь стал бы колесить по городам и деревням, вместо того чтобы отсиживаться в Анкаре, наращивая брюхо?
Прежде всего Плешивый Мыстык заглянул к кабатчику. Тот в своих серых штанах с коричневой заплатой на заду, похожем на огромную картофелину, пребывал в тревоге. Знал бы он, что Мыстыку известно от официанта все, что он говорил во сне, когда однажды после обеда вздремнул у стойки!..
— Заходи, Мыстык-эфенди! Добро пожаловать!
— Рад видеть тебя в добром здравии! — входя, ответил Мыстык.
Вечерело, но зной не спадал… «Неплохо бы сейчас пропустить стаканчик-другой вина», — подумал Мыстык и, оглядевшись, спросил:
— А где твой официант?
— Я его в город отправил. Есть, пить будешь?
Мыстык вытащил из кармана лиру и бросил на стойку:
— Налей-ка стаканчик, а то голова кругом идет… — Возьмет кабатчик монету — он выпьет стакан и уйдет, ну а откажется…
Но кабатчик уже отодвинул лиру рукой:
— Твои деньги у меня не в ходу, дорогой!
— Нет уж, это ты брось! — запротестовал Мыстык.
— Чего это ты отказываешься? — удивился кабатчик, ставя перед гостем стакан красного.
— Счет дружбы не портит, — заявил Мыстык.
Но у кабатчика были свои планы.
Вместе с другими он давал показания в прокуратуре, но умолчал при этом о взятке, шестидесяти семи с половиной лирах, которые «ревизор» от него получил. «Если он и вправду важный чиновник, как об этом сейчас говорят, то может обвинить меня в даче ложных показаний, привлечь к уголовной ответственности на основании статьи, гласящей, что „виновным считается и берущий и дающий взятку“».
Вот почему слова Мыстыка он пропустил мимо ушей, сунул монету ему в карман и спросил:
— Скажи, он и в самом деле важная птица?
Мыстык осушил стакан и поставил его на стойку:
— Важная птица?
Кабатчик пододвинул к нему грязную тарелку с разрезанным на четыре дольки крутым яйцом и, подмигнув, сказал:
— Мне бы хотелось знать: он и в самом деле «ревизор всех ревизоров»?
Мыстык взял дольку яйца, обмакнул в соль, чинно отправил в рот. Спешить с ответом в его расчеты не входило. Стал бы он заходить сюда из-за стаканчика вина! Скажи он сейчас: «И не сомневайся! Власти таким путем решили испытать граждан» или еще что-нибудь в этом роде, вопрос был бы исчерпан и уж тогда ему не видеть как собственных ушей тех нескольких стаканчиков, на которые кабатчик, судя по всему, готов расщедриться.
Мыстык ухмыльнулся:
— А ты от кого слыхал, что он «ревизор ревизоров»?
— Люди говорят, — ответил кабатчик, наполняя отодвинутый гостем пустой стакан.
— Никто толком ничего не знает, — продолжал Мыстык, — но нет дыма без огня. — Тут его словно осенило, и он добавил: — Что до меня, то сон я видел…
Кабатчик вздрогнул: ведь и ему снилось что-то об этом «ревизоре», когда однажды после обеда он задремал прямо у стойки.
— Что же именно тебе приснилось, позволь полюбопытствовать?
Опорожнив второй стакан и проглотив дольку яйца, Мыстык стал рассказывать:
— Как-то после обеда привалился я в конюшне к яслям и задремал. Вот тогда мне и явился во сне бородатый святой, покровитель извозчиков. «Мыстык, говорит, не иди за теми, кто против „ревизора“. Иначе не избежать тебе беды».
Волнение кабатчика достигло предела, и он в третий раз наполнил Мыстыку стакан.
— Ну а дальше?
— Дальше? Ничего особенного. Правда, задал я святому один маленький вопросик. И знаешь, что он мне ответил? «Неисповедимы пути государства и правительства. Человек тот, истинно тебе говорю, „ревизор всех ревизоров“. И действует он от имени государства и правительства, народ испытывает!»
Третий стакан мгновенно опустел, исчезла с тарелки третья долька яйца. Мыстык уже стал поглядывать на дверь, прикидывая, куда бы еще податься. «Ревизора» с жандармами он довез до самого жандармского управления. Жандармы, даст бог, все как следует доложат начальству. А кабатчика он ловко обставил, попил задаром винца. Тот поверил всему, как малый ребенок. А может, «ревизор» и в самом деле важная птица? Никаких сомнений! Так оно, конечно, и есть! Вид у него представительный, ходит вразвалку, что твой депутат или министр. Какой же он мошенник? Прикидывается, а сам народ прощупывает. А может, не прощупывает?
Э, да как бы там ни было, шишки все равно набьют себе бедняки!
Мыстык глянул на хозяина заведения. А тот снова подумал о шестидесяти семи с половиной лирах, которые он сунул «ревизору». В любой момент это могло всплыть наружу.
Поделиться книгой: