Дождь Забвения

Вдвоем они вынули контейнер, отнесли к спасательному вездеходу и сунули в свободный отсек.

– Теперь пленки, – попросил Манкузо.

Ожье обошла вокруг наклонившейся машины, открывая лючки, вынимая тяжелые черные бобины, сцепляя их вместе для удобства переноски. Собрав все двенадцать, включая бобины с записями происходившего внутри вездехода, она вручила громоздкую ношу Манкузо:

– Надо это срочно отправить в лабораторию.

– Все? Много ведь.

– Все. Да, тут много. А сейчас разберемся с Кассандрой.

Но когда она глянула в освещенное нутро машины, девочку там не обнаружила.

– Кассандра? – позвала Ожье, надеясь, что канал связи с вездеходом еще работает.

– Со мной все хорошо, – ответила девочка. – Я за твоей спиной.

Ожье обернулась и увидела стоящую на льду Кассандру в детском скафандре.

– Я же велела оставаться внутри! – упрекнула женщина.

– Настало время уходить, – ответила та.

Ожье не могла не отметить, как безупречно сидит на девочке скафандр. Облачаться в него непросто даже взрослому, не говоря уже о детях.

– Ты проверила… – заговорила Ожье, но девочка перебила:

– Скафандр в полном порядке. Думаю, нам пора. Наша активность могла встревожить фурий. Лучше не ждать их появления.

Манкузо коснулся плеча Ожье усиленной перчаткой, способной раздавить ее в мгновение ока:

– Девочка права, надо поскорей выбираться из Парижа. Жуткое место, у меня аж мороз по коже.

Она смотрела наружу сквозь потолочный иллюминатор спасательного вездехода, надеясь увидеть красно-зеленые огни шаттла, прожигающего путь сквозь облака. Еще Ожье надеялась, что облака не станут оживленней и хаотичней. Сегодня с ними и так происходило что-то странное. Обычно они сообщались медленно и плавно, меняя цвет, очертания и текстуру. Огромные, резко очерченные массы сизого субстрата принимали форму долго, несколько минут, затем стабилизировались и постепенно расплывались. Десятками минут позже в аморфной серости проявлялись новые структуры. Они представляли собой базовые знаки информационного кода. Обмен сообщениями между облаками мог происходить неделями.

Но теперь облака ссорились. Структуры быстро возникали и растворялись, молнии ставили восклицательные знаки в диалоге. Облака сливались и разделялись, будто пересматривая старые договоры и союзы.

– Иногда они такое практикуют, – заметила Кассандра.

– Я знаю, – ответила Ожье. – Но обычно это происходит не в мою вахту и не прямо над городом, который мне приходится изучать.

– Может, не только над Парижем волнуются облака, – предположила Кассандра.

– Я тоже на это надеялась. Но проверила, и – увы. Непогода сконцентрирована над Северной Францией, и началось это как раз в тот момент, когда мы прибыли на раскопки.

– Совпадение.

– Не думаю.

Снаружи молнии освещали ландшафт: полосу препятствий из блоков, пандусов и траншей с гладкими стенами; все это было с лазерной точностью вырезано из бледно-голубого льда. По обеим сторонам Елисейских Полей руины зданий расчерчивала паутина этого же пастельного льда. Он остался там, где останавливались дистанционно управляемые экскаваторы Бюро древностей при обнаружении поблизости хрупкого камня, кирпичной кладки, стекла и стали. Ожье подумала о людях, управлявших этими машинами, и ощутила знакомое, все возрастающее желание быть там, рядом с ними, подальше от опасной земной поверхности.

– Надо торопиться, – проговорила она вполголоса. – Нам следовало убраться не один час назад.

– И стоило так рисковать ради единственной газеты? – спросила Кассандра.

– Конечно стоило! Газеты – артефакты Века Забвения, причем из самых ценных. Особенно важны последние выпуски, напечатанные за несколько часов до апокалипсиса. Ты не представляешь, как мало их уцелело.

Кассандра отбросила непослушную черную прядь, норовившую закрыть левый глаз.

– Так ли интересны детали, если можно восстановить общую картину?

Ожье заметила движение снаружи, выглянула в потолочный иллюминатор. Опираясь на струи выхлопа, сквозь облака спускалась эскадрилья шаттлов.

– Интересны, поскольку это дает нам шанс не повторить прежних ошибок, – ответила археолог.

– Каких же?

– Например, той, которая привела к потере Земли. Ошибочна была уверенность, что можно остановить техногенную катастрофу, швырнув в нее новую порцию техночудес, – хотя все предыдущие попытки ухудшали ситуацию.

– Считать, что нельзя ничего исправить новой техникой, – нелепое суеверие, – обиженно возразила Кассандра, скрестив на груди руки. – Да и в любом случае неужели здесь теперь можно что-то испортить?

– Девочка, напряги воображение, – посоветовала Ожье.

Спасательный вездеход задрожал под выхлопом спускающегося судна. Кабину залил яркий свет, и вездеход подцепила сетка шаттла. Затем машина взмыла. Сквозь боковой иллюминатор Ожье видела, как исчезают вдали Елисейские Поля, скрываются за руинами домов. Она невольно присмотрелась, различила окрестные улицы, привычно и ненужно вспомнила их названия. На севере – Осман, на юге – Марсо и Монтеня.

– Нет, правда, ведь хуже уже не сделаешь, – упорствовала Кассандра. – Внизу не могут жить люди. Там никто не выживет, даже бактерии. Хуже и не придумаешь.

– Сегодня мы выиграли, – сказала Ожье. – Возвращаемся с частицей прошлого, пробив окошко в историю. Но внизу еще столько ненайденного, способного заполнить провалы в нашей памяти. Мы забыли так много! И никогда не узнаем правды, если не отыщем ее, сохраненную льдом.

– Планы Полисов едва ли помешают вашим поискам.

– Формально – да. Но мы же знаем: это лишь прелюдия. Они хотят истребить фурий, стабилизировать климат, а потом заняться настоящей работой: терраформированием. – Последнее слово Ожье произнесла с подчеркнутым отвращением.

Пока облака сгущались вокруг уносимого вездехода, она успела заметить Сену, безукоризненную ленту белого льда, помеченную тут и там огороженными местами раскопок. Чуть дальше, заметные в проблесках огней орбитальных судов, высились уцелевшие две трети Эйфелевой башни, наклоненной, будто человек, идущий против ураганного ветра.

– Разве преступление – хотеть, чтобы Земля вновь стала обитаемой? – спросила Кассандра.

– По мне – да. Ведь для этого придется стереть все, еще уцелевшее внизу, отсечь все нити, связывающие с прошлым. Это все равно что стирать «Мону Лизу», когда за соседней дверью ожидают чистые холсты.

– Значит, вы за терраформирование Венеры вместо Земли?

Ожье захотелось вцепиться девчонке в волосы.

– Нет, за это я тоже не ратовала бы. Хотя если бы меня заставили выбирать… – Она тряхнула головой. – Странно, что я веду такой разговор не с кем-нибудь, а именно с тобой!

– А почему бы вам не вести такой разговор?

– А потому, Кассандра, что ты одна из нас. Из тебя растет хороший ретр, добросовестный гражданин СШБВ. Ты даже учишься, чтобы потом работать в Бюро древностей. Отчего я должна объяснять тебе простейшие истины?

Кассандра по-девичьи пожала плечами.

– Я думала, в спорах рождается истина, – возразила она чуть обиженно.

– Да – до тех пор, пока ты мне не перечишь, – ответила Ожье.

Заросль окутывала Землю светящейся сетью, будто мерцающий похоронный венок. Суда двигались осторожно, маневрируя между шевелящимися нитями. Каждая такая нить – огромная цепь связанных орбитальных станций, населенных людьми. Во все стороны – петли, узлы, сплетения прочерченных светом линий, вдали сливающихся в головоломной сложности паутину. Центр масс каждого кластера двигался по собственной орбите вокруг Земли.

Сотни тысяч орбитальных станций, каждая – самостоятельное поселение, целый город. Сотни миллионов обитающих там людей. Во всех – жизнь, такая же сложная, наполненная сомнениями, надеждой, бедами и радостями, как и жизнь археолога Ожье. Между частями Заросли непрерывно сновали суда, от каждой нити во все стороны разлетались искорки света. Соединенные нити пребывали в постоянном движении, соединялись, разделялись, будто ДНК в кишащей жизнью чашке Петри.

Настроение Ожье слегка поднялось, когда судно затормозило, готовясь пристать. Впереди виднелась база Бюро древностей: шесть соосных орбитальных колес, вращающихся в разные стороны. Археолог не сомневалась: новости о ее открытии уже просочились и распространились по обычным дипломатическим каналам и скоро начнется давление, просьбы и пожелания опубликовать как можно скорее предварительное описание находки. Ей повезет, если в следующие сутки удастся хоть немного поспать. Однако такую работу она любила: утомляющую, но одновременно возбуждающую, по завершении оставляющую ее изнуренной, но счастливой. Это будет началом долгого процесса детального изучения, проверки на прочность предварительных догадок и гипотез.

Эскадра шаттлов причалила к первому «колесу», пришвартовалась в обширном доке с низкой гравитацией, заполненном судами и оборудованием. Ожье поморщилась и встревожилась: среди них затесался корабль прогров – вызывающе элегантный, длинный, тонкий, будто разогнавшийся кальмар; напоминающий морскую тварь еще и влажным поблескиванием. На кобальтово-голубой наружной оболочке мерцали приборы и маркировка. Окруженный надежными, но старомодными и неуклюжими судами ретров, корабль прогров выглядел оскорбительно футуристически. Хотя он и был намного совершенней их.

Ожье не могла понять, отчего вид корабля встревожил ее. Прогры нечасто бывали в Заросли, особенно в последние месяцы, когда заметно обострились отношения ретров с Полисами. Но их посещения не прекратились, и когда дело касалось дипломатических визитов, обычно ради эффективности пользовались кораблями прогров.

Но их судно в Бюро древностей? Вот уж странная новость!

Ожье усилием воли прогнала тревогу, сосредоточилась на предстоящих делах. Пока вездеход и суда подвергали агрессивной стерилизации, выскребали всевозможную грязь, подцепленную в Париже, Ожье рыскала по вездеходу, разыскивала ручку и журнал со стандартными формами Бюро. Затем села писать отчет о случившемся на раскопках. Как всегда, было важно провести черту между дерзким и неразумным пренебрежением правилами и профессиональным пониманием того, что правила допускают некоторую гибкость.

К концу стерилизации Ожье почти закончила отчет. К вездеходу присоединили шлюз, загорелся зеленый огонь, оповещая: «Высаживаться безопасно». Спасательная команда выбралась наружу первой, торопясь выпить с друзьями и рассказать о приключениях.

– Пойдем! – позвала археолог, махая рукой девочке.

– После вас, – ответила та.

Ее голос прозвучал как-то странно, но Ожье не придала значения – это наверняка сказывается усталость, нервозность и тревога при виде корабля прогров. Ожье подтянулась к шлюзу и, двигаясь с привычной сноровкой, поплыла по трубе перехода.

В дальнем конце ее ждала пара чиновников в полосатых серых костюмах. Ожье узнала одного: Карлос Да Силва, менеджер высокого уровня. Да Силва был мелкий, с гладким ангельским личиком, с шевелюрой, всегда безукоризненно расчесанной и закрепленной ароматическими маслами. Ожье приходилось встречаться с ним, обсуждая бюджет и мелкие нарушения формальных процедур.

Чиновник демонстративно разделил девочку и Ожье.

– Вам туда! – указал он.

– Мне нужно позаботиться о Кассандре, – возразила археолог.

Легким толчком Да Силва направил ее в небольшой вестибюль. За спиной немедленно закрылась и замкнулась дверь, оставив Ожье наедине с обитыми мягким материалом стенами. Археолог стучала, но никто не явился с объяснениями или без них. Она углубилась в злобу, повторяя и оттачивая фразы, которые скажет, когда ее освободят. Ничего подобного раньше не случалось, хотя бывали задержки из-за сбоев стерилизационных процедур. Но раньше власти всегда своевременно сообщали о причинах.

Еще полчаса, и дверь приоткрылась. В щель просунул благоухающую голову Да Силва и сообщил:

– Пора. Вас ждут.

– Кто ждет, черт возьми?! – Она заставила себя дерзко рассмеяться. – Вы разве не понимаете: меня ждет работа!

– Работе придется потерпеть.

Насупившись, она вышла следом за Да Силвой. От него пахло лавандой и корицей.

– Нужно забрать газету и пленки, чтобы я могла документировать открытие. Большое открытие – тысячи людей с нетерпением ждут, что́ им поведает эта находка. Они уже, наверное, недоумевают, почему я не выпустила предварительного описания.

– Боюсь, пленки вы сейчас получить не сможете. Их уже отослали для обработки в безопасной обстановке.

– О чем вы? Это же мои данные!

– Это больше не данные. Улики в расследовании преступления. Мальчик умер.

Ожье словно ударили под дых.

– Нет! – воскликнула она, будто отрицание могло что-то изменить.

– Боюсь, это правда.

– Что случилось? – растерянно спросила она.

– Порвался скафандр, и до ребенка добрались фурии.

Ожье вспомнила жалобы Себастиана на головную боль. Наверное, тогда крохотные машины ворвались в его мозг, множась и разрушая все вокруг.

Ей стало дурно.

– Но мы же проверили по детектору фурий! Он показал ноль!

– Ваши детекторы слишком грубы, чтобы обнаружить новейший микроскопический штамм. Вы бы знали об этом, если бы дали себе труд ознакомиться с последними выпусками технических бюллетеней. Следовало учесть возможность эволюции фурий до экспедиции.

– Но как же он мог умереть?!

– Это случилось при подъеме. – Да Силва посмотрел на Ожье с сомнением, прикидывая, сколько ему позволено сказать. – Полная гибель мозга.

– О боже! – Она глубоко вздохнула, стараясь удержать себя в руках. – Кто-нибудь сообщил…

– Семье мальчика? Ее проинформировали о несчастном случае. Прямо сейчас родственники направляются сюда. Мы надеемся, что Себастиана удастся хоть отчасти привести в сознание до их прибытия.

Да он что, шутит?

– Вы сказали, что он умер.

– Да. К счастью, его удалось вернуть.

– Вернуть? Когда его голова полна фурий?

– Его накачали универсальным лекарством и вывели фурий целительной чудо-техникой. Пока мальчик лежит в коме. Возможно, главным структурам мозга нанесены непоправимые повреждения – но об этом мы узнаем через несколько дней.

– Этого не может быть, – прошептала Ожье, будто глядя со стороны на чудовищное и несуразное, происходящее с ней. – Обычное возвращение. Никто не должен был умереть.

– Сейчас легко говорить. – Он придвинулся так близко, что археолог ощутила его дыхание. – Вы всерьез думаете, что мы можем замести под ковер подобное происшествие? Бюро правонарушений уже дышит нам в затылок! На Земле в последнее время слишком уж много аварий и иных несчастных случаев. Бюро только и ждет возможности кого-нибудь наказать в назидание остальным, пока не стряслось что-нибудь полномасштабно идиотское.