Помоги проекту - поделись книгой:
– Нет. Это будет стоить многих жизней, возможно, даже твоей собственной, а толку будет мало. Мы должны завлечь воинов Хему к центру наших войск, который пока еще силен и может быть укреплен слева.
– Мы можем организовать укрепленные позиции здесь, вокруг этих пушек? – Акбар спрашивал, лихорадочно соображая.
– Верно, повелитель. Я отдам приказ пехоте лучников, чтобы собирали войска вокруг орудий.
Байрам-хан повернулся к командиру, стоящему рядом.
– Стяните сюда как можно больше грузовых повозок, поставьте между пушками и опрокиньте; устроим заграждение. Прикажите воинам из нашего авангарда вернуться к нам сюда и снимите с левого фланга столько людей, сколько позволяет положение.
Отчаявшись придумать что-нибудь, что их спасет, Акбар предложил другое:
– Байрам-хан, не следует ли нам отдать приказ, чтобы оставшиеся в живых на правом фланге тоже отступили к нам? Если враг решит, что у нас началась паника, Хему может начать преследовать наше войско слишком рьяно и подставить себя под нашу ответную атаку.
Байрам-хан на миг задумался, затем кивнул.
– Ты хорошо усвоил уроки военного искусства, повелитель. У нас все еще более чем достаточно слонов и всадников, которые остаются незадействованными в тылу. Мы сможем нанести сильный удар по воинам Хему на фланге. Адам-хан, возьми дюжину человек, поезжай и прикажи командирам на правом фланге разыграть панику.
Адам-хан развернул лошадь и, ведя за собой отряд конницы, исчез в схватке. Десять минут спустя Акбар, все еще верхом на своем вороном коне, был уже в центре круга из пушек и увидел, что к нему направляются его всадники. Во главе их был Адам-хан. Он будто в панике швырнул на землю зеленое знамя Моголов и, низко пригнувшись к шее своего коня, пришпорил его, пустив в бешеный галоп. Другие наездники скакали позади него. Тогда Акбар услышал мушкетную стрельбу и увидел, как всадники посыпались с коней. К его облегчению, Адам-хана среди них не было. Поверх дыма от мушкетов и песчаной пыли, которая витала над полем битвы, он распознал упряжь приближающегося отряда боевых слонов Хему. Те яростно тряслись, поскольку сидящие у них за ушами возницы пустили их с горы в неловкий, но быстрый бег вслед за бегущими воинами Акбара.
– Прикажите артиллерии стрелять, как будут готовы, – услышал Акбар крик Байрам-хана. – Стрелки, вы выбиваете погонщиков из седла! Лучники, готовьте луки для залпа по моему приказу!
У каждого подвезенного для стрельбы по врагу орудия стрелки поднесли зажженные тонкие свечи к запалам. Раздались шесть громких залпов. Акбара оглушило, резкий белый дым забил нос и застил глаза. Когда впереди немного очистилось, стало видно, что пять слонов Хему тяжело ранены. Первый жалобно трубил и пытался устоять на трех ногах – от четвертой осталась лишь кровавая культя выше колена. Трое других лежали на земле без движения. Один в предсмертной агонии катался вместе с седлом-паланкином на спине и крушил наездников.
Пятый слон получил глубокую рану в брюхе, откуда теперь свисали сизые кишки. Акбар видел, как у него со спины съехало седло – один человек при этом упал на землю, – но не отстегнулось от кожаной упряжи слона. Там еще оставалось по крайней мере три полумертвых лучника, когда седло тащилось сзади за убегающим животным. Слон в панике перегородил путь остальным своим собратьям, которые рвались в атаку. Один из них – крупный, с длинными и острыми, изогнутыми клинками на бивнях – врезался в бок раненого слона, пронзив его, и оба рухнули на землю. Другой слон рядом споткнулся о волочившееся по земле седло и крушил все живое на своем пути, пока не свалился с ног, вытянув голову. Седло с него слетело, а погонщик вылетел вперед. Остальные слоны Хему начали замедлять шаг, изо всех сил стараясь пробраться между своих упавших собратьев.
– Лучники, огонь! – вопил Байрам-хан в грохоте сражения.
Почти мгновенно град стрел полетел в воинов Хему. Акбар видел, как те попадали из седел, теряя оружие. Одна стрела угодила слону в незащищенную часть головы под глазом, и тот качнулся, преградив путь другому слону и полностью сбивая атаку. Густой дым от второго пушечного залпа снова затмил поле боя, и грохот почти полностью оглушил Акбара. Он видел, как движутся губы Байрам-хана, как тот выкрикивает приказы, но голоса не слышал. Однако, когда резкий дым рассеялся, падишах понял,
В другой стороне Акбару было видно, как всадник моголов, вооруженный одним копьем, смело ринулся к голове самого большого слона Хему, не глядя на уже окровавленные клинки на бивнях. Потянув за узды одной рукой, он заставил лошадь отклониться в сторону и в последний момент другой рукой вонзил копье глубоко в пасть слону, стоило тому задрать хобот в гневном трубном реве. Красная кровь хлынула из пасти, животное развернулось и убежало в тыл.
Акбара так и подмывало кинуться в бой и превзойти подвиги Адам-хана, который все разил и разил врага мечом на поле брани.
– Байрам-хан, не пора послать воинов в атаку?
– Нет, повелитель, потерпи. Хороший полководец и, более того, хороший правитель должен знать, когда возглавить атаку, а когда, вот как сейчас, повременить, чтобы, видя будущий исход схватки, направить ее должным образом. Победу одерживают умом, но также и мечом, которым твой молочный брат Адам-хан владеет так искусно. Посмотри, армия Хему подавлена. Их нападение потеряло всю силу.
– Как нам теперь воспользоваться преимуществом и уничтожить силы Хему? – спросил Акбар. Сам он пока не мог придумать ничего лучше, кроме как кинуться в бой.
– Следует отдать приказ силам нашего левого фланга окружить как можно больше воинов противника. Там еще не было настоящей битвы, силы наших воинов свежи, они рвутся в бой. Если будем действовать хладнокровно, то с их помощью одержим большую победу там, где только что могли потерять все. В битве так часто бывает.
Акбар кивнул, и Байрам-хан дал команду. Скоро падишах увидел, как части его конницы и отряды боевых слонов двинулись слева наперерез, чтобы начать окружение. Едва они начали двигаться, в это же время под натиском волны зеленых знамен и под рев труб отряды всадников Хему уже разворачивали коней, уносясь прочь. Кое-кто лишь останавливался, чтобы подсадить выпавших из седла товарищей. В это время Акбар продолжал смотреть, как мощный отряд боевых слонов Хему, которых теперь насчитывалось около двадцати, начал отступать. Лучники и стрелки, извернувшись, отстреливались. Другие просто побросали свое оружие, готовые сдаться.
Однако Акбар заметил, что вдалеке приблизительно тысячное войско Хему, главным образом всадники, вступило в ожесточенный бой вокруг павших слонов, прячась за их телами, как за баррикадами, и делая вылазки, чтобы отбросить нападавших моголов назад. Враг еще не сдавался.
Прежде чем Байрам-хан успел сказать хоть слово, Акбар пришпорил лошадь, пустив ее в галоп, и ринулся туда. Когда он подъехал ближе в сопровождении стражника, некоторые воины Хему, казалось, узнали его. Во главе с командиром в оранжевом тюрбане на высокой белой лошади они выехали из-за укрытия слоновьих тел, намереваясь атаковать его. Акбар не свернул с пути и с колотящимся сердцем пустил лошадь вскачь в их сторону. Пули, выпущенные из могольских мушкетов, выбили из седел нескольких вражеских воинов, но командир остался невредим.
Акбар обогнал своего стражника по крайней мере на пятьдесят ярдов. Воздев меч, он пер на командира. Тот уклонился и атаковал Акбара, но тот успел поднырнуть под удар. Стальной меч просвистел над его головой, срезая павлиньи перья на шлеме. Круто развернув коней, они снова помчались друг на друга. На сей раз клинок командира скользнул по золоченым доспехам Акбара. Тот, отпрянув, потерял стремя и едва сумел усидеть в седле. Командир Хему повернул вздымавшуюся на дыбы лошадь и встал прямо перед ним. Уверенный в том, что является хозяином положения, он, опрометчиво пытаясь закончить схватку в один миг и желая обезглавить Акбара, мощно размахнулся мечом, целя ему в горло.
Угадав его маневр, падишах в последний момент увильнул в сторону, но самый кончик меча слегка чиркнул его по горлу выше кадыка. Не чувствуя боли, Акбар вонзил Аламгир глубоко в подмышечную впадину командира, которая осталась открытой, когда его рука была высоко занесена. Человек рухнул с белой лошади и застыл на земле, алая кровь лилась в каменистую грязь. Весь в поту и с трудом переводя дух, Акбар радовался, что вышел из схватки живым. Он оглянулся и увидел, что его охранник расправляется с остальными всадниками, которые сопровождали вражеского командира в его смелой, но безнадежной вылазке. Прямо перед ним некоторые воины Хему пришпоривали коней и разворачивались, сбегая за баррикады, а некоторые сдавались.
Акбар слез с седла и подошел к командиру в оранжевом тюрбане, тот был еще пока жив. Став на колени, он немного приподнял его тело от земли.
– Ты храбро сражался, – сказал он.
– Я узнал тебя, молодой падишах Акбар. Я хотел отомстить тебе за своего господина Хему, – с трудом выговорил командир.
– Что это значит – отомстить мне за Хему?
Раненый с хрипом втянул воздух и попытался что-то произнести, но слов было не слышно, лишь кровь текла у него изо рта. Наконец, справившись с собою, он заговорил:
– Один из ваших лучников ранил стрелой моего господина в глаз сразу после того, как мы одолели ваш правый фланг. Хему лежит при смерти, за ним смотрят оставшиеся в живых его собственные стражи… и я…
Кровь снова просочилась у него между зубами и заструилась по губам, голова откинулась. Враг был мертв. Акбар осторожно опустил тело назад на землю. Теперь падишаха окружали лишь собственные телохранители.
– Проследите, чтобы этого человека погребли по обряду согласно его религии, – сказал им Акбар. – Пусть и не в наших рядах, но сражался он храбро.
От осознания того, что это полная победа, широкая улыбка озарила измазанное грязью лицо Акбара. Первое испытание завершилось успехом. Его будущее – будущее империи – будет светлым. В следующих кампаниях он выступит уже завоевателем и сможет расширить границы своей империи.
Акбар видел, что к нему едет Байрам-хан, но когда тот приблизился, стало видно, что хан-и‑ханан не разделяет этого торжества.
– Почему ты вступил в бой, Акбар, когда я сказал тебе, что мы должны оставаться там, откуда можем управлять войском? – начал он без церемоний.
У юноши вытянулось лицо, и он почувствовал, как закипает от гнева. Он падишах, даже если Байрам-хан его регент и главнокомандующий. Как смеет этот человек говорить с ним в таком тоне, омрачать этот момент триумфа в его первой со дня вступления на престол битве? Его дед Бабур в том же возрасте возглавлял армии… Но и забыть, скольким он обязан Байрам-хану, нельзя. Правитель сдержал гнев и сказал только:
– Ты желаешь, чтобы твой падишах в бою холодел от страха, или пусть лучше кровь его вскипает и зовет к оружию?
Байрам-хан от души улыбнулся, лицо его просияло, суровые черты лица смягчились.
– Нет, повелитель, второе лучше.
– Этот командир успел сказать мне перед смертью, что Хему ранен и лежит, укрытый за телами боевых слонов. Давай поищем его.
Между стражниками с мечами наготове Байрам-хан и Акбар шли к трупам слонов. От тела того, чье брюхо было разорвано ядром, уже исходило тяжелое зловоние. Когда Байрам-хан и Акбар проходили мимо другого, слон внезапно зашевелил головой и захлестал хоботом от боли. Рука Акбара привычно потянулась к мечу, но он заметил, что слон бьется в предсмертных муках от большой глубокой раны на шее, над которой уже кружили сине-зеленые мухи.
– Прикончите несчастную животину, – скомандовал он одному из своих телохранителей, – и сделайте то же самое с остальными, что еще не умерли.
Раздав эти приказы, Акбар увидел, что в обломках золоченого слоновьего седла-паланкина недалеко от них какой-то юноша склоняется над небольшой фигурой в гравированной стальной броне, которая, судя по ее великолепию, могла принадлежать только Хему. Мальчик прикладывал запачканную кровью ткань к левой стороне лица раненого, который кричал на него:
– Оставь меня здесь умирать! Я лучше встречу смерть на поле битвы, чем завтра в могольских застенках…
– Взять этого парня, – приказал Байрам-хан.
Сию секунду два высоких стражника шагнули вперед и, схватив его за руки, потянули назад от тела. Когда юношу убрали, Акбар смог лучше рассмотреть раненого. Из левой глазницы у него торчал обломок стрелы, вниз по лицу струилась кровь. Он, должно быть, невыносимо страдал, но выглядел почти невозмутимым, когда Акбар спросил:
– Ты Хему?
– Конечно. Кто же еще?
– Что ты желаешь сказать своему законному падишаху?
– Говорю, что нет у меня законного падишаха и что я бросаю вызов тебе, захватчик-могол… – Хему хотел плюнуть кровью в Акбара, но не сумел.
– Казни его сейчас же, повелитель, – сказал Байрам-хан.
Акбар занес меч, но почему-то медлил рассечь это небольшое, истекающее кровью тело.
– Постой. Мой отец Хумаюн всегда учил меня, что милосердие часто приличествует монарху больше, чем жестокое насилие.
При этих словах Хему попытался подняться с земли и кинуться на Акбара, но двое телохранителей сразу схватили его. С силой, удивительной для такого тщедушного тела – и такого тяжелого ранения, – Хему сопротивлялся и боролся так, что сумел на миг вырваться. Подскочив к Акбару, он завопил:
– Губишь наши земли, все разоряешь!.. Кичишься тем, что ведешь свой род от тирана Тимура, а сам-то хоть знаешь, кто твой отец? Слышал я, люди говорят, отец свою бабу по своим полководцам пустил, чтобы верно служили; что она – шлюха и морда у нее верблюжья, что она любит…
Хему замолк – одним ударом меча Акбар отсек ему голову. Юноша стоял, дрожа от гнева, все лицо его было в брызгах горячей крови. Какое-то время он не мог вымолвить ни слова, но когда, вытерев лицо тканью и вложив меч в ножны, повернулся к Байрам-хану, то вновь обрел голос:
– Ты прав. Никакого милосердия к недостойным. Тело покажите воинам в лагере. Голову отправьте в Дели и насадите на кол – пусть гниет на городской площади в назидание, если кто еще задумает мятеж поднять.
Пока Акбар собирался вместе с Байрам-ханом возвратиться в свой лагерь, подошел Адам-хан. У него была повязка на левой руке, явно раненой, но в остальном военачальник выглядел хорошо. Все же он, казалось, также не разделял ликование Акбара в полной мере, что было бы очень уместно в час триумфа.
– Ты храбро сражался, брат мой. Я лицезрел твои подвиги.
– Я слышал, что и ты пролил вражью кровь, убив главу стражи Хему… Но у меня печальные вести для вас с Байрам-ханом. Тарди-бек мертв.
– Что?.. Как он погиб?
– Когда ты приказал мне подтянуть часть его войск, чтобы это выглядело как отступление, я со своими людьми с боем прорвался к его командному пункту. Добравшись до места, мы еще издалека увидели, что из его стражи живы лишь немногие, а остальные убиты и лежат, распростертые на земле. Сам он сошел с коня и отбивался от людей Хему, окруживших его. Мы бросились ему на помощь и слышали, как один из нападавших предлагал ему сдаться. «Нет! – вскричал тогда Тарди-бек. – Я – человек чести и останусь верен моему падишаху». С этими словами он в последний раз ринулся на своих врагов, и я видел, как ему всадили копье в живот. Тарди-бек лежал на земле, поверженный, и корчился, хватаясь за живот, и тогда один из воинов Хему задрал ему голову и рассек горло ножом, как мясник на бойне.
– Ты пал смертью храбрых, Тарди-бек, брат мой,
Они долго стояли в молчании, после чего Акбар обратился к Байрам-хану:
– С Тарди-беком я поступил верно, не наказав и не изгнав его, ведь так? Милосердие к Хему было ошибкой, но помиловать Тарди-бека и позволить ему отстоять свою честь в бою стоило. Ведь прав был отец? Милосердием великому воителю следует вооружаться наравне со строгостью.
– Да, повелитель, – отозвался Байрам-хан, и Акбар увидел, как у главнокомандующего по лицу бежит слеза.
Глава 3
Возмужание
Акбар обозревал окрестности с высоты отделанного мрамором постамента во дворце-крепости в Лахоре. Он восседал на престоле с высокой спинкой, который по предложению Байрам-хана распорядились отлить из расплавленных золотых монет из сокровищниц Хему. Этот престол следовал за Акбаром все полгода его триумфального похода через Индостан. Предстать перед своим народом после победы он решил сам, но Байрам-хан помог ему устроить эту грандиозную демонстрацию величия Моголов.
Торжественная процессия оправдала все надежды Акбара. Какое чувство могущества и величия охватило его, когда он ехал во главе ее на своем любимом вороном жеребце с позолоченными седлом и сбруей, в сверкающих доспехах своего отца, с Аламгиром у бедра! Рядом с ним ехал Байрам-хан, а сразу позади них – военачальники, которые особенно отличились в сражениях с Хему, включая Адам-хана, его молочного брата. За ними – в такт воинственной разноголосице труб и литавр – шествовали подразделения всадников, трепетала зелень знамен, высились стальные наконечники копий. Затем шли лучники, стрелки и артиллеристы, кто верхом на лошади, кто пешком. Позади грохотали обозы с добычей, захваченной в лагере Хему, – мешки монет, груды драгоценностей, мотки шелка, – охраняемые особым отрядом стражей.
На четверть мили позади, так, чтобы поднимающаяся с дороги пыль не заслоняла это зрелище, колеблющейся махиной следовали боевые слоны Акбара – они трубили и сверкали броней из листовой стали. У некоторых к бивням, окрашенным в красный цвет, были привязаны затупленные клинки. Для боя лезвия затачивали до смертельной остроты, а эти красовались просто для представления. Вместе со слонами, захваченными у Хему, у Акбара их теперь было более шестисот. Затем катились лафеты и запряженные волами повозки, груженные бронзовыми орудиями Акбара, а после – огромный вещевой обоз, перевозящий весь скарб: палатки, сосуды, еду и топливо для армии правителя.
Местами толпа, собравшаяся посмотреть на шествие моголов, была столь многочисленной, что воинам приходилось сдерживать людей, орудуя копьями. Даже из селений, лежащих в отдалении, люди бежали от своих полей, чтобы рассмотреть процессию и отдать почести падишаху. И все же Акбар был рад, когда все наконец закончилось. Такова была его воля: закончить шествие здесь, в Лахоре, – в городе, в который два года назад, в благословенный февральский день тысяча пятьсот пятьдесят пятого года, с триумфом вошел его отец Хумаюн, завоевав впоследствии Индостан. Акбар был тогда с ним и помнил все – и сияние расшитого золотом и отделанного жемчугом слоновьего седла, на котором они ехали, и ликование на лице отца, когда тот, улыбаясь, обернулся к нему. Из почтения к отцу юный падишах повелел воссоздать все до последней мелочи во время его собственного шествия в Лахор, которое состоялось вчера вечером, под небом, окрашенным закатным багрянцем на западе. Теперь, взирая со своего величественного трона на ряды военачальников и распростертых перед ним в церемониальном приветствии вождей племен, Акбар чувствовал глубокое удовлетворение. Как только разнеслась весть о победе моголов над Хему, все они поспешили выразить ему свою преданность. Каждый день прибывали гонцы, принося лестные послания и диковинные дары, – породистых охотничьих собак, горлиц с украшенными драгоценными каменьями ожерельями на шее и перьями, окрашенными во все цвета радуги, кинжалы с нефритовыми рукоятями, мушкеты с прикладами, инкрустированными слоновой костью, отделанные изумрудами курильницы из чистого золота, черепаховые шкатулки с благовониями и даже большой рубин, который, по нижайшим уверениям его дарителя, более пяти веков был семейной реликвией.
Акбар благосклонно принимал эти сокровища, но, будучи уже достаточно проницательным, знал, что часто бывает так: чем щедрее подношение, тем коварнее может оказаться предательство, которое замышляет даритель. Посовещавшись с Байрам-ханом, Акбар распорядился, чтобы эти, казалось бы, верные сторонники ждали его в Лахоре.
– Встаньте.
Всего их было около шестидесяти. Одни худощавые и холеные, в одеждах из шелка и парчи всех цветов – от сапфирово‑синего до шафранно-желтого, другие – вожди с гор – в грубых туниках и штанах; все поднялись на ноги и ждали, сложив руки и склонив головы.
– Я благодарю вас за то, что откликнулись на мой зов и присягнули мне в верности. Я вспоминаю клятвы, данные моему отцу, когда он так же проходил через Лахор не так давно. И в самом деле, я узнаю здесь многих из вас.
Акбар медленно обвел ряды внимательным взглядом. Байрам-хан хорошо его осведомил. Он знал, что среди этих вождей было по крайней мере с десяток тех, кто принес клятву верности его отцу, но после его смерти немедленно прекратил посылать причитающуюся дань. Двое даже отправились к Хему. Им, должно быть, очень хотелось знать, что именно известно теперь Акбару. Вот тот рябой, пузатый вождь из-под Мултана, который только что преподнес ему прекрасного гнедого жеребца и сейчас так тщательно разглядывает ковер у своих ног, – заподозрил ли он, что у Акбара есть доказательства его измены? Люди Ахмед-хана перехватили одного из его вельмож с письмом к Хему.
На пути в Лахор падишах часами спорил с Байрам-ханом и своими советниками, решая, как лучше всего поступить с теми, чья верность была слаба. Кое-кто говорил, что во времена правления его деда Бабура никакой милости и знать не знали. Виновных распяли бы на плахе и топтали слонами, пока живот не разорвет и кишки наружу не полезут, или же сняли бы с них кожу живьем, или разорвали жеребцами. Но вновь – так же, как и в случае с Тарди-беком, – Акбар не мог забыть слова, которые так любил повторять отец: «Мстить способен любой. Быть милосердным – лишь истинно великий».
При дворе юноша слышал достаточно сплетен, чтобы знать, что некоторые – возможно, даже его мать Хамида – полагали, что иногда великодушие Хумаюна простиралось слишком далеко. И все же чутье подсказывало Акбару, что его отец по большей части был прав. Моголы всегда были воинами, которые при необходимости без колебаний шли на кровопролитие. Но если они хотят преуспеть в Индостане, власть нужно завоевывать уважением, а не только страхом. Слишком много убийств ведут лишь к бесконечной кровной мести. Байрам-хан, слушая внимательно доводы и, по своей привычке, будучи немногословным, в конечном счете согласился с ним, но добавил:
– Помни самое главное. Знай своих врагов и слушай то, что наши разведчики доносят тебе. Если, несмотря на твою милость, они упорствуют в своем предательстве, тогда сотри их с лица земли.
Акбар вернулся мыслями к настоящему моменту. Ни один из стоящих перед ним не хотел встречаться с ним взглядом. Пришло время их немного припугнуть, и он тщательно выбирал слова.
– Мне известно, что привело вас сюда. Вы чувствуете, что ветер победы дует в мои знамена. И это не просто слепая удача. Мой предок Тимур завоевал Индостан и тем самым дал Моголам неотъемлемое право на эти земли. Мой дед Бабур отстаивал это право так же, как мой отец и я. Любой, кто пойдет против нас, дорого заплатит за это, что уже стало известно Хему.
Здесь Акбар сделал паузу, а затем твердо и ясно проговорил:
– Несмотря на ваши красивые слова и богатые подношения, я знаю, что многие из вас предали меня. Возможно, и сейчас кое-кто замышляет измену… А теперь каждый, все до единого, поднимите голову, чтобы я посмотрел вам в глаза.
Присутствовавшие военачальники медленно подняли лица. Вид у всех был тревожный, даже у тех, кто был, вероятно, ни в чем не повинен. Невзирая на свой юный возраст, Акбар видел достаточно из жизни своего отца, чтобы знать, что большинство людей жаждет власти. Из тех, что неловко стояли перед ним, кое-кто в холодном поту от ужаса, лишь немногие не допускали мысли – хотя бы иногда – дезертировать из войск Моголов во время восстания Хему.
– У меня есть доказательства того, что кое-кто из вас замышлял заговор против меня. Одно мое слово, и моя стража воздаст вам по заслугам.
Он видел, как взгляды вождей устремились к воинам в черных тюрбанах и зеленых одеждах, стоявшим по обе стороны от возвышения.
– По пути в Лахор я все спрашивал себя, как поступить…
Акбар помолчал. Человек с рябым лицом задрожал.
– Но я молод. Мое правление только началось. Я не желаю больше кровопролития и поэтому решил проявить милосердие. Я забуду прошлые грехи. Но побуждаю вас – равно как и всех моих подданных – присягнуть мне в нерушимой верности. Сделайте это, и я щедро вознагражу вас. В противном случае пощады от меня не ждите.
Акбар поднялся, и подданные снова пали ниц, но он успел увидеть облегчение во взгляде многих. Падишах остался доволен. Голос его был тверд, а слова – точны. И он ощутил свою власть. Один-единственный знак от него, и любого из них немедленно постигла бы казнь. Акбар это знал – знали и они. Очень волнующим было ощущение власти над чужой жизнью, и от этого хотелось быть благородным. Именно по этой причине внезапно – не обсудив ничего с советниками или с Байрам-ханом – он решил простить отступников. Падишах видел, что Байрам-хан сначала удивился его словам, затем нахмурился. Но он, казалось, не понимал, насколько увереннее становился Акбар. Сподвижник Хумаюна все еще видел в его преемнике лишь юнца. И хотя Акбар доверял Байрам-хану более других, коварная мысль закралась в его ум – что, если регент стал настолько одержим властью, что не сможет расстаться с ней…
Падишах все еще был в раздумьях, когда позднее тем же вечером, возвращаясь в свои покои, увидел, что перед дверями его ждет старуха вместе с его горчи[5].
– Повелитель, эта женщина – хаваджасара, хранительница гарема при дворце; она желает говорить с тобой, – сказал слуга.
Глаза старухи, мелкие, как изюминки, все же ярко сияли на морщинистом лице, а на ее губах играла улыбка.
– Я служила твоему отцу, повелитель, и ухаживала за его наложницами, когда он был молодым правителем, – начала она. Затем замолчала, и Акбару показалось, что она внимательно и с интересом его изучает.
– Ты хочешь мне что-то сказать?
Ночь была жаркой и душной, и на юношу навалилась усталость. Непонятно почему, он вдруг почувствовал себя неловко под ее пристальным цепким взглядом.
– Повелитель, в твоем гареме теперь много женщин, которых прислали в последние недели вожди и правители, желающие заслужить твое расположение. Ты сложен так, что многие мужчины могут тебе позавидовать, и любая женщина будет восхищаться тобой. Я подумала, может быть, ты пожелаешь, чтобы я отправила к тебе одну из девушек… или, может быть, сам предпочтешь выбрать кого-нибудь?
Акбар смотрел на нее, краснея и переминаясь с ноги на ногу. Над этим без устали подшучивал его молочный брат Адам-хан – в свои почти пятнадцать Акбар был еще девственником. Многие молодые женщины – даже служанки его матери – уже постреливали глазами в его сторону. Но каждый раз он робел – и совершенно не понимал, почему. Не оттого ли, что, как правитель, он не хотел предстать неопытным и глупым перед кем бы то ни было, пусть даже перед наложницей? И все же время шло. Он выиграл свою первую битву как правитель, он вырос и окреп. Пришло время испытать мужские удовольствия, удовлетворить любопытство, которое будили в нем бесконечные грязные шуточки Адам-хана и его похвальбы своими альковными подвигами.
Поделиться книгой: