Момо

— У меня уже одиннадцать пластинок со сказками, — вступил в разговор другой мальчик, — слушай — не хочу! Раньше мой отец после работы всегда сам рассказывал мне сказки или просто что-нибудь интересное. Хорошо было! А сейчас он почти не бывает дома или приходит усталый, не в настроении.

— А твоя мама? — спросила Мария.

— Она тоже целыми днями где-то пропадает.

— Да, — вздохнула Мария, — и у нас такая же история, но, к счастью, у меня есть Деде. — Она поцеловала маленькую сестренку, которая сидела у нее на коленях, и продолжала:-Вот я прихожу из школы и разогреваю обед. Потом делаю уроки. А потом… — она дернула плечиками, — потом мы просто так бегаем, пока не наступит вечер. А чаще всего приходим сюда.

Собравшиеся дружно закивали в знак согласия, ибо все или почти все проводили время так же.

— А я в общем-то вполне доволен, — высказался Франко, который выглядел вовсе не таким счастливым, — что у предков нет на меня времени. Как только речь заходит обо мне, они начинают спорить, а потом меня же и лупят.

Теперь в беседу включился малыш с приемником.

— А я… я стал получать гораздо больше карманных денег, чем раньше!

— Ясно! — кивнул Франко. — Они все делают, чтобы избавиться от нас! Они нас больше не любят. Они сами себя больше не любят. Они теперь вообще никого не любят. Я так считаю.

— Это неправда! — сердито закричал малыш. — Меня мои родители очень любят. Они же не виноваты, что у них совсем не стало времени. Тут уж ничего не поделаешь. Зато они подарили мне радиоприемник. Он очень дорогой. Разве это не доказательство?

Все замолчали.

И внезапно новенький мальчуган, который все послеобеденное время портил игру, заплакал. Он всеми силами сдерживал себя, тер глаза грязными кулачками, но слезы пробивали чистые бороздки на испачканных щеках.

Одни дети сочувственно смотрели на него, другие уставились в землю. Теперь они понимали его. В общем, у всех было похожее настроение. Все они чувствовали себя брошенными.

— Да, — снова повторил старый Беппо после длинной паузы, — становится холодно.

— Наверное, меня больше не отпустят сюда, — сказал Паоло, который носил очки.

— Почему же? — удивилась Момо.

— Мои родители заявили, — объяснил Паоло, — вы здесь только бездельничаете и прожигаете жизнь. Они говорят, что вы воруете у Бога время. Поэтому у вас его так много. А поскольку у людей вашего сорта времени прибавляется, у других оно пропадает. Вот я и не должен сюда ходить, чтобы не стать таким же, как вы.

Кое-кто из детей опять согласно закивал, потому что им тоже говорили нечто подобное.

Гиги оглядел всех собравшихся.

— Вы что, так же о нас думаете? Почему тогда вы к нам приходите?

И тут, немного помолчав, свое мнение высказал Франко:

— Мне на все наплевать. Потом я все равно стану уличным воришкой, как говорит мой предок. Я на вашей стороне.

— Ах, вот как? — поднял брови Гиги. — Значит, вы принимаете нас за воров?

Дети растерянно отвернулись в сторону. Наконец Паоло посмотрел Беппо прямо в глаза.

— Но мои родители не могут врать, — сказал он тихо. Потом спросил еще тише: — Или все же вы не такие?

Тогда Беппо-Подметальщик встал во весь свой не очень внушительный рост, поднял вверх три пальца и проговорил:

— Я еще никогда — ни разу в жизни — не украл ни у Бога, ни у людей ни мгновения. И в этом я клянусь перед Богом!

— Я тоже! — присоединилась к нему Момо.

— И я! — серьезно сказал Гиги.

Потрясенные дети молчали. Никто из них не сомневался в искренности трех друзей.

— И, вообще, я хочу кое-что добавить, — продолжил Гиги. — Раньше люди постоянно наведывались к Момо, чтобы она их выслушала. Здесь они сами себя находили, понимаете? А теперь это их не очень интересует. Раньше они и за моими историями являлись. При этом они забывали себя. Теперь и это их не тревожит. Они говорят, что совершенно не имеют времени на подобные вещи. И для вас его тоже не остается. Вы это заметили? Ну, конечно, такое сразу увидишь!

Он прищурил глаза, кивнул и продолжил:

— Недавно в городе я встретил старого знакомого, парикмахера по имени Фузи. Я его давненько не видел и почти не узнал, так он изменился, сделался нервным, раздражительным, безрадостным. Раньше он был славным парнем, любил петь, и на все имел собственный взгляд. Теперь у него абсолютно нет времени на такие вещи. Этот человек теперь лишь его призрак, он вообще не Фузи, понимаете? Если бы только один Фузи стал таким, я бы решил, что он малость свихнулся. Но куда ни глянешь — везде видишь подобных людей. И их становится все больше. Даже старые друзья начинают меняться! Иногда я всерьез спрашиваю себя, что за зараза напала на людей?!

Беппо кивнул.

— Точно, — сказал он, — это какая-то зараза.

— Но тогда, — совершенно подавленно произнесла Момо, — нам нужно как-то помочь нашим друзьям!

В тот вечер они еще долго обсуждали, что конкретно могли бы предпринять. Но они ничего не знали о серых господах и не подозревали об их деятельности.

В один из следующих дней Момо отправилась к старым друзьям, чтобы выяснить, почему они перестали навещать ее.

Сперва она пошла к Николо-каменщику. Она хорошо знала дом, в котором он занимал комнатушку на чердаке. Но там его не оказалось. Соседи сообщили только, что он сейчас работает на строительстве кварталов в другом конце города и получает большие деньги. Он теперь редко приходил домой, да и то очень поздно, часто не совсем трезвый и непереносимый в общении.

Момо решила подождать Николо. Она присела у двери его комнаты на ступеньки. Постепенно стемнело, и она заснула.

Стояла, видимо, уже глубокая ночь, когда ее разбудили топанье и громкая песня. По лестнице с трудом поднимался Николо. Заметив девочку, он растерянно остановился.

— Хе, Момо! — пробормотал он, явно расстроенный тем, что Момо застала его в таком виде. — Сколько лет, сколько зим! Что ты здесь ищешь?

— Тебя, — робко ответила Момо.

— Ну, ты даешь! — захихикал Николо, качая головой. — Пришла среди ночи, чтобы навестить своего старого друга Николо. Да я бы тоже давно к тебе наведался, только нет у меня сейчас времени на такие… личные дела.

Он как-то неопределенно махнул рукой и тяжело рухнул возле Момо на ступени.

— Что ты сейчас думаешь обо мне, дитя мое? Мир теперь не такой, как раньше. Времена меняются. Там, поту сторону, где я обитаю, совершенно другие темпы! Все движется с такой скоростью, черт возьми! Каждый день мы строим по этажу, один за другим. Да, совсем иначе, чем прежде! Все организовано, любое движение руки, понимаешь, до последнего жеста…

Он говорил дальше, и Момо внимательно его слушала. И чем дольше она слушала, тем меньше воодушевления звучало в его голосе. Внезапно он умолк и отяжелевшей рукой провел по лицу.

— Все бессмысленно, вот что я скажу, — с внезапной печалью промолвил он. — Видишь, Момо, я слишком много выпил. Да, признаю. Я сейчас частенько заливаю за воротник. А иначе я не выдержу того, что мы там делаем. Настоящий каменщик такого не допустил бы. Слишком много песка в бетоне, понимаешь? Все постройки — на четыре-пять лет, потом они разрушатся от простого кашля. Но это еще не самое скверное. Хуже всего — планировка тех квартир. Это вовсе не квартиры, это… это… Бункеры для души — вот что. Там у тебя переворачивается желудок! Но какое мне дело до таких вещей? Я получаю свои деньги, и баста. Да-а, времена меняются. Раньше у меня все было иначе, я гордился своей работой, если мы что-то строили, то на совесть. А сейчас… Потом, когда я достаточно заработаю, я повешу на гвоздь свою профессию и займусь чем-нибудь другим.

Он поник головой и печально уставился в пространство перед собой. Момо ничего не говорила, она только слушала.

— Может, — тихо продолжал Николо после долгого молчания, — мне действительно следует прийти к тебе и все рассказать. Ну, конечно! Например, завтра, а? Или лучше послезавтра? Ну, короче, надо посмотреть, как получится. Но я обязательно приду. Значит, договорились?

— Договорились, — обрадовалась Момо. На том они и распрощались, потому что оба изрядно устали.

Но Николо не пришел ни на другой, нив следующие дни. Он вообще не пришел. Возможно, у него действительно не нашлось времени.

Потом Момо навестила хозяина Нино и его толстую супругу. Их маленький домик, со штукатуркой, отсыревшей от дождя, и диким виноградом у входа, располагался на окраине города. Как обычно, Момо зашла к ним через заднюю кухонную дверцу. Она была открыта, и Момо еще издалека услышала, как Нино и его жена Лилиана громко спорят. Лилиана возилась у печки со сковородками и кастрюлями. Ее толстое лицо светилось от пота. Нино, усиленно жестикулируя, что-то ей выговаривал. В углу, в корзине, безутешно плакал их ребенок.

Момо тихо присела около младенца, взяла его на колени и начала качать, пока он не успокоился. Супруги прервали ссору и посмотрели в угол.

— А, Момо, это ты, — сказал Нино и смутился, — рад тебя видеть!

— Хочешь что-нибудь поесть? — достаточно резко спросила Лилиана.

Момо отрицательно покачала головой.

— Чего же тебе тогда нужно? — занервничал Нино. — У нас совсем нет времени на разговоры.

— Я только хотела спросить, — тихо ответила Момо, — почему вы так давно не приходили ко мне?

— Я не знаю! — раздраженно бросил Нино. — Мы теперь совершенно в других заботах.

— Да! — крикнула Лилиана и застучала своими горшками. — У него теперь совсем другие заботы! Например, когда выгоняешь из дома старых друзей, это совсем другие заботы! Скажи, Момо, ты помнишь стариков, которые раньше всегда сидели за угловым столиком? Он их прогнал! Он их выбросил!

— Ничего подобного! — защищался Нино. — Я только вежливо попросил их найти себе другой ресторанчик. У меня, как у хозяина, есть на это право.

— Право, право! — возбужденно повторила Лилиана. — Так поступать просто нельзя. Это бесчеловечно и несправедливо. Ты же точно знаешь, что они другого ресторанчика не найдут. А у нас они никого не тревожили, никому не мешали!

— Конечно, они никому не мешали! — взвизгнул Нино. — Потому что приличная, платящая публика не желала заходить туда, где торчат небритые, неопрятные люди. Тебе известно, что им нравилось здесь? Единственный стакан красного дешевого вина, который они могли себе позволить за целый вечер! Нам это не выгодно! Так мы никогда ничего не заработаем!

— Мы же до сих пор не бедствовали, — бросила в ответ Лилиана.

— До сих пор, да! — заорал Нино. — Но ведь ты прекрасно знаешь, что дальше так не пойдет. Владелец дома уже повысил арендную плату. Теперь я отдаю на треть больше, чем раньше. Все дорожает. Откуда я возьму деньги, если мой ресторанчик превратится в прибежище для старых бродяг? Почему я должен жалеть других? Меня ведь никто не жалеет!

Толстая Лилиана с громом хлопнула сковородой по плите.

— Теперь я тебе кое-что скажу! — закричала она, упершись руками в полные бедра. — К этим старым бродягам относится, например, и мой дядя Этторе! И я не позволю тебе оскорблять мою семью! Он хороший, честный человек, хотя и не имеет таких денег, как твои клиенты!

— Этторе может и дальше приходить! — произнес Нино, сделав красивый жест рукой. — Я же ему сказал, что он может остаться, если хочет. Но ведь он не захотел!

— Конечно, не захотел — без своих старых друзей! Как ты это себе представляешь? Неужели он совсем один станет сидеть в этом углу?

— Ну, тогда я ничего не могу изменить! — закричал Нино. — У меня нет никакого желания закончить свою жизнь хозяином мелкого притона — и все из-за твоего дяди Этторе! Я тоже хочу чего-то достичь! Или это преступление? Я должен раскрутить свой ресторанчик! Я мечтаю что-то из него сделать! И не только для себя, ной для тебя, и для нашего ребенка. Как же ты не можешь этого понять, Лилиана?

— Нет, — твердо сказала Лилиана, — если это делается бессердечно и если это только начало, тогда — без меня! Тогда я однажды соберусь и уйду. Поступай, как знаешь!

Она взяла у Момо ребенка, который опять начал плакать, и выбежала из кухни.

Нино долго молчал. Он прикурил сигарету и теперь крутил ее между пальцами.

Момо взглянула ему в глаза.

— Ну, конечно, — произнес он наконец, — они в общем-то хорошие парни. Мне самому они нравились. Знаешь, Момо, мне тоже жалко, что я… но как быть? Времена ведь меняются!

— Возможно, Лилиана права, — продолжил он после очередной паузы, — с тех пор, как ушли старики, ресторанчик кажется мне чужим. Холодным каким-то, понимаешь? Я и сам не рад и действительно не знаю, как поступить. Но ведь сейчас все так живут. Почему я один должен действовать иначе? Или, по-твоему, должен?

Момо незаметно кивнула. Нино взглянул на нее и тоже кивнул. И тогда они оба рассмеялись.

— Хорошо, что ты пришла, — сказал Нино, — я уже совсем позабыл, как мы раньше говорили: «Сходи-ка к Момо!» Но теперь я снова стану навещать тебя с Лилианой. Послезавтра у нас выходной и мы придем. Договорились?

— Договорились, — ответила Момо.

Тогда Нино насыпал ей кулек яблок и мандаринов, и она отправилась домой.

Нино и его толстая супруга действительно пришли и даже принесли с собой ребенка и целую корзину хороших вещей.

— Только представь себе, Момо, — сказала сияющая Лилиана, — Нино сходил к дяде Этторе и к другим старикам, к каждому отдельно, извинился и попросил вернуться в наш ресторанчик.

— Да, — подхватил Нино, улыбаясь и почесывая за ухом, — они все опять у нас. А что до расширения моего заведения — вряд ли теперь оно реализуется. Но мне там снова нравится.

Он засмеялся, а его жена заметила:

— Уж как-нибудь проживем, Нино.

Хороший получился день, и, засобиравшись восвояси, они пообещали скоро опять наведаться.

Вот так Момо отыскивала своих старых друзей, одного за другим. Она ходила к столяру, который когда-то смастерил ей из досок столик и стулья, к женщинам, которые принесли ей постель. Короче, она навещала всех, с кем раньше общалась, выслушивала их, и они опять становились мудрыми, решительными и радостными. Каждый обещал непременно зайти к ней. Кое-кто так и не сдержал слова, поскольку не нашел времени. Но многие друзья действительно возвращались, и все начиналось сызнова, почти как раньше.

Момо не подозревала, что своими действиями она вставала поперек дороги серым господам. А такого они не могли допустить.

Однажды — в какой-то особенно жаркий полдень — Момо нашла на каменных ступенях амфитеатра куклу.

Вообще-то дети частенько забывали о своих дорогих игрушках, с которыми и играть-то было нельзя, и оставляли их в развалинах. Но Момо не видела, чтобы кто-то из них приносил такую куклу. Она бы непременно запомнилась своей абсолютной необычностью.

Ростом она была почти с Момо и сделана так искусно, что вы бы приняли ее за маленького человечка. Но она походила не на ребенка или младенца, а на шикарную молодую даму или актрису — в красном платье с узкой юбкой и туфельках на высоких каблуках.

Момо смотрела на нее, как зачарованная.

Когда она наконец дотронулась до куклы пальчиком, та похлопала ресницами, пошевелила руками, затем губами и сказала ненатуральным, как из телефона, голосом:

— Здравствуйте, я Бибигерл, кукла-совершенство.

Момо испуганно отпрянула от нее, но потом непроизвольно ответила:

— Здравствуйте, меня зовут Момо.

Кукла опять пошевелила губами и произнесла:

— Я принадлежу тебе. Все завидуют тебе из-за меня.