Доступ к телу

Андрей Анисимов

Доступ к телу

Когда по утрам звенят на кухне ложки, а вам хочется спать, только врожденная интеллигентность заставляет гасить мат внутреннего голоса. Сначала открываешь глаза, потом вспоминаешь, в какой стране живешь. Живешь в дерьме, но вставать все равно надо.

«днем возможны кратковременные дожди… просто будь мужчиной…» – бубнит телевизор, его звук настолько привычен, что уже не вызывает раздражения. Ноги механически опускаются на пол. Ступни ощупывают пространство в поисках тапок. Тапки всегда не там, где их оставишь. Будто сами ночью вышагивают по загадочным маршрутам. Если тебе далеко за полтинник, просыпаться еще хреновее. Одно радует – начинаешь день не в лачуге, а в апартаментах. Приятно иметь богатого сына, если ты ученый. Теперь русский ученый – нищий. Подайте бедному профессору на аппарат по фотосинтезу. Нет, тебе фотосинтез не нужен, тебе нужен мозг, хотя бы шимпанзе. Вот тут богатенький сын и пригодился… Подумав о мозге, Александр Ильич вспомнил, что его ждет сегодня, и заторопился.

«скрутило, растянуло, ударило… этот аппарат позволит сохранить вам молодость… в ДТП погибло три человека и двое получили травмы… вы этого достойны».

В квартире Бородиных завтракали в начале девятого, поскольку в девять прикатывал водитель Арсения, Вася, и вез его в банк. Бородин-младший мог позволить себе задержаться минут на двадцать, но никак не больше. Требуя от подчиненных дисциплины, начинать неплохо с себя любимого. Поэтому позже половины девятого семья за стол не садилась.

Александр Ильич остановился на пороге и замер, словно забыл, зачем сюда пришел. Жена напряженно караулила пенку в кофейнике и мужа не замечала в упор. А Бородин смотрел вдаль невидящими глазами, будто попал сюда впервые. С ним такое случалось – видел сотни раз, но до сознания не допускал и вдруг открывал для себя заново…

Кухни, как таковой, Бородины не завели. Пищевой блок становился как бы частью просторного столового зала, занимая треть стены у окна. На столешнице светлого дерева, инкрустированного узором из более темных пород, поблескивал белизной сервиз тонкого немецкого фарфора. Ветчина, сыр, ломтики красной рыбы вперемежку с овощами и фруктами – натюрморт, достойный разворота глянцевого журнала. Удобные кресла и вместительный буфет занимали не больше трети столовой. Простор помещения ненавязчиво сообщал о достатке хозяев и их вкусовых пристрастиях. Все удобно, комфортно и ничего лишнего – ни безделушек, ни хрусталя. Лишь ваза из тонкого стекла с веткой живой сирени. Так, штрих интеллигентского декаданса…

«…за изнасилование трех малолетних мальчиков прокурор временно отстранен от должности… два человека погибли, шесть ранены… управляй мечтой».

– Отец, что ты торчишь на пороге? – Арсений вышел из ванной, благоухал дорогим парфюмом и солидно торопился. Не словами, всем своим существом.

– Прости, сынок, задумался.

Сын легонько подтолкнул отца:

– Много думать вредно. Пошли за стол.

Отец и сын уселись в кресла одновременно. Мария Николаевна еще хлопотала у плиты. Кофе сберегла, теперь колдовала над яйцами. Арсений предпочитал «мешочек». Чтобы его получить, дождавшись кипения, она считала до двадцати. По российскому каналу местные новости перемежались рекламой – «… микробы вашего туалета… унитаз стерильно чист». Телевизор никто не слушал. Обычный фон городской квартиры. Александр Ильич продолжал рассматривать столовую и чему-то улыбался. Арсений посмотрел на папашу с недоумением. Повода веселиться телеведущий не давал – рассказывал об очередном трупе. Утром застрелили начальника департамента землепользования.

«…по факту убийства возбуждено уголовное дело… работает следственная бригада… в животе ураган, принимай эспумизан».

– Что тебя развеселило, папа? – Арсений спрашивал и одновременно пристраивал на колени салфетку.

Наследник с детства выказывал болезненную чистоплотность. Откуда взялся у сына этот генетический код, Бородин-старший так и не разобрался, хотя считал себя интеллигентом в пятом колене. Правда, кто эти колена теперь считает? Если твой дед не служил стукачом или свинопасом, его большевики шлепнули бы раньше, чем он успел поделиться родословной с внуками.

– Чему ты улыбаешься, отец? – Повторил Арсений.

Александр Ильич перевел взгляд на сына.

– Да, так, дружок… Вот смотрю на нашу столовую – мебель итальянская, обои финские, телевизор японский. В России ли живем?

– Забавно, – согласился сын.

Мария Николаевна разлила кофе по чашкам. Домработница Клава появлялась у них позже. Пользуясь редкой возможностью поухаживать за своими мужчинами, за завтраком она прислуживала сама. Обедали Бородины вместе редко, а ужинали и подавно. Арсений имел привычку загулять за полночь, но просыпался всегда дома. К поздним прогулкам «мальчика», хоть «мальчику» осенью стукнет сорок, Мария Николаевна так и не смогла привыкнуть. Вот и сегодня новость об очередном заказном убийстве кольнула материнское сердце. Усаживаясь на свое место, метнула тревожный взгляд в сторону сына:

– Ты этого Тальчевского знаешь?

Арсений оторвался от шелушения яйца:

– Какого Тальчевского?

– Чиновника, которого сегодня застрелили. Не слышал? Только что в новостях передали.

– Антона Марковича? Пару раз пересеклись, – сын ответил нехотя, скорее из вежливости, чтобы не обижать мать.

– Пересеклись… Боюсь я за тебя, Арсик…

– Не начинай, мама. Убивают тех, кто нарушает понятия.

Женщина повернулась к мужу:

– Саша, ты слыхал о «понятиях»?

– Понятия? – переспросил Александр Ильич.

Заметив растерянность на лице родителя, Арсений пришел на помощь:

– Не трогай отца, мама. Видишь, папа сегодня задумчив и ему не до нас.

– До вас, – не слишком уверенно возразил глава семейства.

Мария Николаевна сдвинула брови. Она их сдвигала всегда, когда ее беспокоило что-то глобальное:

– Арсик, что за слово такое – «понятия»? Я знаю слово «закон», знаю слово «правила». А про «понятия» в данном контексте мне ничего не известно. Это блатное арго?

– Возможно.

Женщина посмотрела на мужа и брови ее тут же раздвинулись:

– Саша, зачем ты тыкаешь яйцо зубочисткой?

– Пытаюсь разбить скорлупу…

– Не идиотничай, возьми чайную ложку. Показать, как это делается?

– Не надо, Маша. Я помню.

– Надеюсь, – и она, вернув прежнее выражение, вновь обратилась к сыну:

– И за какие же «понятия» стреляют в людей?

– Не за понятия, а за поступки…

– И что же такого совершил твой Антон Маркович, чтобы его отправили на кладбище кормить червей?

– Червей, – эхом отозвался Александр Ильич и рассеянно улыбнулся, продолжая размышлять о своем.

Арсений поморщился. Молодой банкир отличался не только чистоплотностью, но и брезгливостью. Кладбищенские черви портили ему аппетит.

– Мама, не надо за столом о гадостях. И потом, ты же этого мужика совсем не знаешь.

Мария Николаевна повысила голос:

– Речь не о нем, за тебя волнуюсь! Но тебе смешно! Зачем слушать глупую женщину? А я, между прочим, ученый-филолог. Правда, давно не у дел, но голова на плечах пока сохранилась.

– Да, Машенька, ты у меня умница, – вставил Александр Ильич, роняя на колени колбасу с бутерброда.

Супруга помогла ему вернуть колбасу на место, и он продолжил трапезу. Арсений проявил снисходительную нежность, погладил мать по седеющим локонам:

– Мама, я не считаю тебя глупой. Но ты не владеешь информацией. Антон Маркович чиновник. Он обещал двести гектаров под застройку одному бандиту, а оформил другому. Вот и схлопотал.

Брови Марии Николаевны сомкнулись:

– Ты знаешь, кто его застрелил?

Сын прожал плечами.

– Естественно. Весь город знает.

Она приподнялась в кресле. Голос выразил гнев, возмущение, пафос:

– И этого бандита не арестуют?!

– Зачем? Он живет по понятиям.

– Кошмар какой-то! – Она уселась назад, сделала себе бутерброд с красной рыбой и, посчитав, что тема исчерпана, аккуратно откусила кусочек.

Но сын пожелал растолковать ей проблему до конца.

– Мама, поверь, в России никого просто так не отстреливают. У нас вокруг каждого делового мужика, как волка, красные флажки. Зайдешь за них, схлопочешь неприятности. Воруй, но на своей территории.

Выразить эмоцию она не могла. Воспитанные люди с полным ртом не беседуют. Высказался муж и, как всегда, не к месту. Подсознательно отреагировал на слово «волк»:

– Волк весьма высокоразвитое млекопитающее. – Александр Ильич имел аргументы, чтобы развить тему волчьего интеллекта гораздо глубже, но вместо этого провел салфеткой по губам. И тут же понял, что забыл побриться: – Машенька, спасибо за завтрак. Пойду бороться с атавизмом – щетина выходит из-под контроля.

Вставая с кресла, сбросил на пол вилку и перевернул чашку. К счастью, кофе в ней уже не было. Оставшись вдвоем, мать и сын многозначительно поглядели друг на друга. Обычно глава семьи к своей внешности относился рассеянно, впрочем, как и к внешности своих домочадцев. Мария Николаевна добавила сыну кофе:

– Твой отец сегодня неадекватен. Не свихнулся бы муженек.

Сын улыбнулся краешком губ, чуть иронично, но уважительно.

– Не волнуйся, папа заканчивает что-то грандиозное.

– Мог бы и рассказать. Мы ему не чужие. Или это только для матери тайна за семью печатями?

Арсений дотронулся до ее руки с тем же оттенком снисходительной нежности:

– Нет, мама. Он и мне ничего толком не рассказывает. Ты же знаешь, какой он суеверный.

– Знаю.

– Вот и не спеши. Придет время, мы все от него узнаем.

В кармане сына звякнул мобильный. Он вынул трубку, посмотрел на нее и вернул в карман.

– Вася прикатил. – Огорчилась Мария Николаевна. Безответный звонок в это время означал появление во дворе водителя сына. А с ним и конец семейного застолья. А она так и не успела поговорить с Арсением «по душам». Мать давно тревожилась за образ жизни повзрослевшего чада. Его пристрастие к смене подруг казалось ей не менее опасным, чем его поздние прогулки: – Уже уходишь? А кекс?

– В другой раз, мама. Тебе или Клаве сегодня машина понадобится?

– Спасибо, нет. Мы вчера отоварились в универсаме.

– Хорошо, – он посмотрел на часы и поднялся.

Она его перекрестила:

– Береги себя, сынок.

Арсений поцеловал ее в темечко, что подразумевало прощание интеллигентного сына с интеллигентной мамой, вышел из столовой и заглянул к Александру Ильичу в ванную:

– Папа, тебя подвезти?

– Не надо, Арс. Я хочу пробежаться пешком.

– Как знаешь, папа. Васька уже приехал, но десять минут я бы мог внизу подождать.

С отцом Арсений изменял тон на дружелюбно-покровительственный. Словно сам был родителем, а не наоборот.

– Не утрудняйся, дружок.

– Карманные деньги нужны?

Александр Ильич отрицательно мотнул головой:

– Ты же мне в понедельник выдал пятнадцать тысяч…

– Они еще целы?

– Только две истратил. Купил на неделю фруктов для Фони и Норы. Так что все в порядке, – отчитался отец, и сын опять заметил в его лице нечто рассеянное.

Вообще сегодня Бородин-старший действительно выглядел не совсем обычно. Что-то таинственное и торжественное таилось в его облике. Александр Ильич словно ушел в себя и отгородился от близких невидимым стеклом. Подобное с ним случалось и раньше, но не до такой степени.

– Как знаешь, – повторил Арсений и пошел к двери.

Александр Ильич что-то промычал вслед, старательно ополоснул лицо, погляделся в зеркало и, даже было, потянулся к французскому одеколону. Флакон он получил в подарок от жены в День Ангела. Средства на дорогой парфюм Марии Николаевне, конечно, выдал Арсений. На профессорскую зарплату, которую Бородин до копейки отдавал жене, такого парфюма не купишь. Подарок уже три месяца оставался запечатанным. В институте ученый поддерживал постоянный контакт со своеобразной супружеской четой, а им запах одеколона мог и не понравиться. Решил и сегодня воздержаться.

Вернувшись в спальню, натянул белоснежную сорочку и набросил на шею галстук. В столь официальном наряде супруг на работу отправлялся крайне редко. Мария Николаевна, заметив, что у него с галстуком получается плохо, пришла на помощь:

– К обеду ждать?

– Нет, Машенька. Не жди. И вообще, сегодня на меня не рассчитывай, могу и припоздниться.

Она проводила его до прихожей, и лишь когда муж нагнулся обуваться, заметила, что один носок у него коричневый, а другой синий.