3. В линии В. ухаживание развертывается в а) знакомство, б) кутеж, в) побои. Порождение эпизода кутежа, развивающего тему «светский лев и советский образ жизни», мы также опускаем.
4. Совместим завязки двух линий: покупки стульев (разузнавание) и утраты денег (ухаживание). Это (плюс ряд других функций, в частности: Москва как центр нэповской России и точка, откуда «растекаются» стулья и начинаются странствия героев) дает музей мебели, где Б. поглощен поисками стульев, что позволяет В. волочиться (две противоположные функции действий Б. – см. п. 5 б).
5. Развязка: развертывание и подчеркивание результата поражения Б. и В. (п. 7). Переживание провала Б. конкретизируется как гнев, нарастающий от оцепенения к вспышке; для В. провал предстает как вина и боязнь наказания. Совмещение кульминаций страха виновного В. и гнева Б. дает экзекуцию. На скрещении экзекуции и характера комического дурака лежат побои. Согласование же экзекуции с интеллектуальностью и артистизмом Б. дает «примерное» наказание, сопровождаемое остроумными поучениями: Б. в гневе остроумно поучает В. и бьет его. Итак, имеем:
Б. и В. ищут стулья в музее мебели, встречают Лизу. Пока Б. «пропадает», энергично разузнавая о стульях, В. назначает свидание Лизе. Б. узнает об аукционе. В. ведет Лизу в ресторан, напивается, глупо лишается денег, отвергнут Лизой. Все это он до последнего момента скрывает от Б. На аукционе Б. и В. с нетерпением ждут начала торгов, а затем появления стульев. Б. оттягивает свое вступление в торг, а В. бестолково его торопит. Б. в последнюю секунду называет цену и эффектно покупает стулья. Восторг Б. и В. и зависть публики. Внезапно выявляется нехватка денег, законы аукциона неумолимо выбрасывают Б. и В. из зала, публика злорадствует. Стулья распродаются по отдельности. Б. зловеще молчит, В. трусливо хорохорится. Б. в гневе бьет В., одновременно уничтожая его остроумием. Затем В. бьет муж Лизы.
Предложенная имитация порождения останавливается на полпути к реальному тексту. Идея романа была намеренно упрощена, а языковая фактура не затрагивалась вовсе. Более тонкая формулировка темы обогатила бы порождающий процесс всеми остальными необходимыми функциями. Что касается более детальной событийной и даже словесной фактуры, то очевидно, что и ее создание управляется аналогичными по типу законами.
Рассмотрим хотя бы частично конкретизацию «краха из-за нехватки денег». Поскольку для эффектности поворота желательно, чтобы полному краху был противопоставлен первоначальный полный успех (см. п. 7, заострение контрастов), то хорошо, чтобы утрачивались уже купленные стулья; поэтому ищется «предмет», который бы превращал достаточную для покупки сумму денег в недостаточную, причем делал бы это уже после покупки. Им оказывается правило о комиссионном сборе, извлекаемое из свойств аукциона. Эта «машина» пускается в ход Б., артистическое поведение которого совмещает две прямо противоположные функции (см. пп. 5, 7): Б. эффектно обгоняет конкурентов и одновременно, сам того не зная, исчерпывает деньги.
Другой пример – порождение детали языкового уровня: ищется совмещение в одном акте гнева Б., побоев В., морального уничтожения В. и остроумия Б. Представим этот поиск в виде двух шагов:
а) гнев Б. и побои В. дают: Б. бьет В.; моральное уничтожение В., остроумие Б. и его гнев дают: Б. саркастически клеймит В.;
б) два полученных результата совмещаются далее в подыскании такой остроты, которая бы соединяла характеристику поведения В. с указанием на побои и, может быть, даже «ложилась на музыку» этих побоев. Так появляется сцена: «Вот тебе седина в бороду, вот тебе бес в ребро!» Более или менее ясно, что аналогичным образом может быть получено и дальнейшее, сколь угодно точное приближение к реальному тексту эпизода, то есть его полное описание22.
Резонен вопрос: является ли полученный результат единственно возможным при сформулированных нами теме и принципах порождения? Безусловно, нет. На каждом шаге порождения возможны альтернативные решения, близкие к имеющимся, например: В. не пропивает деньги, а проигрывает в карты, или существенно иные, например:
Стулья не покупаются, а бесплатно берутся в мебельной конторе по заявке от вымышленной Б. организации; Б., полностью оформив все и найдя извозчика, доверяет В. простое дело – транспортировку стульев, а сам ненадолго отлучается. В. в припадке скупости торгуется с извозчиком и пытается, по примеру Б., добиться бесплатного обслуживания; выйдя из себя, по старой дворянской привычке называет извозчика прохвостом; тот уезжает. Оставшись один со стульями, В. заносит их в подворотню и начинает торопливо кромсать. Выбегают работники конторы и хотят остановить его; В. сопротивляется и кричит: «Это мои стулья!» Его бьют и отнимают стулья. Подоспевший Б. старается уладить дело, но осмеян. Стулья передаются в бюро проката и попадают к разным лицам. Б. карает В., говоря: «Тоже мне Джек-потрошитель стульев!»
Эти варианты могут оказываться более или менее удачными с точки зрения развития заданной темы и характеров героев, а также эффектности построения и, соответственно, приниматься или отбрасываться (ср. процесс работы над черновиками); теоретически следует допустить и возможность нескольких художественно равноценных вариантов. Вообще очевидно, что порождение ряда вариантов и отсеивание неудовлетворительных входит в число функций поэтического автомата.
Для предлагаемого типа описаний особенно подходящим материалом представляются группы однотипных по форме и содержанию произведений (пьесы одного автора, например Мольера или Островского, сборники рассказов, басен, сказок и т. п.). Можно ожидать, что функции, формулируемые для отдельного произведения, исходя из его темы (то есть функции Эйзенштейна – Мазеля; ср. также раздел 5), ввиду идентичности содержания этих произведений, окажутся инвариантными для всей группы, то есть совпадут с функциями в смысле Проппа. Тогда следует ожидать появления литературоведческих работ, в которых «грамматика» инвариантных функций будет иметь объясняющую силу для идейной стороны (Пропп, «помноженный» на Эйзенштейна); иными словами, это будет автомат, имитирующий построение этих и подобных им произведений при условии, что на его вход будет подаваться фигура, признанная их темой. Эти требования к литературоведческой работе, очевидно, весьма сильные; поэтому потребуется постепенность в выборе материала, и так называемая «малая» классика (например, Дюма или Конан Дойл), по-видимому, займет на какое-то время центральное место в научной работе23. Что касается попыток заранее определить понятия, навести всякого рода типологии и создать разветвленный каркас литературной науки на чисто дедуктивных началах, то они представляются преждевременными и малоинтересными. Наш программный эмпиризм (от описания к описанию, от модели к модели, а не от доктрины к доктрине) является вынужденным и подсказывается, в частности, недавней историей структурной лингвистики24.
К сожалению, некоторые тенденции структурной и семиотической мысли в поэтике дают резонный повод для сарказмов. Применение всей гаммы «современных» понятий, начиная от «знака» и «молекулярного уровня» и кончая «глобальной моделью», «моделирующей системой» и «семиотическими экспериментами», часто не идет дальше более или менее хитроумной транслитерации банальных или приблизительных представлений. Это, в сущности, не удивительно, если учесть, что многие из таких работ являются результатом массовой фабрикации, приурочиваемой ко дням больших и малых семиотических праздников, когда всем желающим предоставляется возможность отлить свои читательские впечатления в научную бронзу. Структурную поэтику делает довольно уязвимой и тот дух деловитого прожектерства, при котором одни основывают свой интерес к ней на надеждах предотвратить якобы назревающий кризис кибернетики, обогатив машины образным мышлением; другие озабочены применением к литературе принципов неопределенности и дополнительности; третьи пытаются предугадать габариты и марку автомата, который будет порождать художественные тексты, и т. д.
В этой по необходимости краткой заметке мы старались конспективно изложить важнейшее и не могли ответить на многие предвидимые и непредвидимые возражения и вопросы. Мы к тому же полагаем, что такая общетеоретическая полемика станет ненужной при условии практических успехов структурной поэтики.
О ПРИЕМЕ ВЫРАЗИТЕЛЬНОСТИ ВАРЬИРОВАНИЕ
1.1. Общее понятие о модели «Тема – Приемы выразительности – Текст». В настоящей статье излагается фрагмент разрабатываемой авторами модели для описания структуры связных текстов. Метод построения этой модели имеет ряд общих черт с семантическим моделированием естественного языка современной лингвистикой; в частности, наиболее близкой аналогией являются модели типа «Смысл ↔ Текст». Если в этих и некоторых других семантических моделях языка формализуется та известная истина, что язык есть средство передачи мыслей, то подход к художественным текстам, развиваемый авторами настоящей статьи, опирается на не менее традиционное понимание их сущности, сформулированное, например, в известном определении Л. Н. Толстого:
Искусство есть деятельность человеческая, состоящая в том, что один человек сознательно, известными внешними знаками передает другим испытываемые им ощущения, а другие люди заражаются этими чувствами и переживают их.
Иначе говоря, искусство сходно с естественным языком в том, что
1) это своего рода механизм, преобразователь;
2) на его вход поступает некая информация (мысли, чувства и пр.);
3) он переводит ее в форму внешних знаков.
Существенное же отличие состоит в том, что
4) искусство имеет целью не простую передачу информации, а заражение ею: если в языке достаточно, чтобы слушатель получил, понял, узнал сообщаемое, то в искусстве надо, чтобы он проникся сообщением, чтобы оно захватило глубины его существа, как бы стало частью его собственного опыта.
Эти представления предлагается зафиксировать в следующих понятиях. Передаваемая информация (сокровенные мысли, чувства, пристрастия, установки автора) называется
В моделях типа «Смысл ↔ Текст» полным описанием предложения является запись соответствия между его наиболее глубинным, семантическим представлением и самым поверхностным, орфографическим или фонетическим, в виде последовательности определенных преобразований. Сходным образом, в модели «Тема – ПВ – Текст» описанием структуры художественного
Следует предупредить некоторые недоразумения, иногда возникающие при восприятии понятий «тема», «приемы», «вывод» и т. п. Описание структуры художественного текста, имеющее вид вывода этого текста из темы, не исходит из каких-либо гипотез о психологии творческого процесса (или восприятия). Оно в принципе не предполагает ни временно´го предшествования темы тексту в реальном творческом акте, ни самого существования какой-либо «темы», отдельной от ее реализации, в сознании или подсознании художника. Преобразование абстрактного тезиса (темы) в конкретное, разветвленное и художественно-выразительное построение (текст) – не имитация творческой деятельности, а условный способ записи соответствий между двумя заглавными компонентами модели. Изображение этих соответствий, часто довольно сложных и громоздких, оказывается необходимым расслоить на этапы, имеющие внешнюю видимость временно´й последовательности. В действительности отношение между «этапами» вывода имеет не временно´й, а логический, иерархический характер, подобно отношению между различными уровнями представления структуры предложения. Тема – это конструкт, т. е. фиктивная величина, научная абстракция, с помощью которой удобно описывать наблюдаемые объекты и их соотношения, – абстракция, подобная гипотетическим праформам в сравнительно-историческом языкознании или исходным формам (Grundformen) в операционных описаниях грамматических парадигм26.
Заимствуя лингвистическую терминологию, можно сказать, что вывод «Тема – ПВ – Текст» стремится зафиксировать не
1.2. Перечень ПВ и их определения 27.
1. РАЗВЕРТЫВАНИЕ, или КОНКРЕТИЗАЦИЯ (КОНКР) – замена элемента
Примеры: ‘вход’ – КОНКР → ‘дверь’; ‘прикосновение’ – КОНКР → ‘объятия’; ‘эгоцентризм’ – КОНКР → ‘много внимания к себе, мало внимания к другим’.
Возможно РАЗВЕРТЫВАНИЕ элемента
2. УВЕЛИЧЕНИЕ (УВЕЛ) замена элемента
Примеры: ‘просить’ – УВЕЛ → ‘умолять’; ‘измена’ – УВЕЛ → ‘измена с первым встречным’; ‘длинный нос’ – УВЕЛ → ‘неправдоподобно длинный нос’.
3. ПОВТОРЕНИЕ (ПОВТ) – замена элемента
Примечание к рис. 3. Здесь и далее перенос некоторого элемента без изменения на следующий этап вывода обозначается пунктирной стрелкой.
Примеры: ‘дверь’ – ПОВТ → ‘1‐я дверь, 2‐я дверь, 3‐я дверь…’; ‘испытание героя дарителем (в сказках)’ – ПОВТ → ‘1‐е испытание, 2‐е испытание, 3‐е испытание…’; ‘лекарь (в комедиях Мольера)’ – ПОВТ → ‘1‐й лекарь, 2‐й лекарь…’.
4. ПРОВЕДЕНИЕ ЧЕРЕЗ РАЗНОЕ, ИЛИ ВАРЬИРОВАНИЕ (ВАР) – замена элемента
Примеры: ‘божество’ – ВАР → ‘изображения различных богов и идолов в монтажной фразе’ «Боги» («Октябрь» С. М. Эйзенштейна); ‘предмет современной бытовой техники’ – ВАР → ‘электробритва, мотоцикл, магнитофон, проигрыватель… ’ (начало «Невинных чародеев» А. Вайды); ‘прикосновение’ – ВАР → ‘объятия, нанесение раны’.
5. РАЗБИЕНИЕ (РАЗБ) – замена элемента
Примеры: ‘прием гостя’ – РАЗБ → ‘встреча, приветствие, усаживание к столу, беседа…’; ‘слово (в акростихе)’ – РАЗБ → ‘то же слово, выдаваемое по буквам’.
6. КОНТРАСТ (КОНТР) → замена элемента
Примеры: ‘смерть’ – КОНТР → ‘жизнь, смерть’; ‘плохая память’ – КОНТР → ‘хорошая память, плохая память’; ‘объятия’ – КОНТР → ‘нанесение раны, объятия’.
7. ПОДАЧА (ПОД) – замена элемента
Примеры: ‘всадник’ – ПРЕП → ‘пустынная дорога, потом всадник на дороге’; ‘Медный всадник скачет, преследуя героя (в поэме Пушкина)’ – ПРЕДВ → ‘конь с поднятыми копытами, потом Медный всадник скачет, преследуя героя’; ‘герой умнее всех (в сказках)’ – ОТК → ‘герой – дурак, потом герой умнее всех’.
8. СОГЛАСОВАНИЕ (СОГЛ)
Примеры: ‘прикосновения’, ‘любовь’ – СОГЛ → ‘объятия’, ‘любовь’; ‘возглас, с целью задержать преследователей’, ‘преследователи – военные’ – СОГЛ → ‘выкрик: Стой!’, ‘преследователи – военные’.
9. СОВМЕЩЕНИЕ (СОВМ)
Примеры: ‘стол’, ‘смерть’ – СОВМ → ‘покойник на столе’; ‘присутствие героя на месте действия (в сказках)’, ‘отсутствие героя’ – СОВМ → ‘присутствие героя на месте действия в превращенном виде (например, в облике птицы)’.
10. СОКРАЩЕНИЕ (СОКР) – замена элемента
Примеры: ‘мертвая акула, брюхо которой видно над водой (в рассказе Толстого «Акула»)’ – СОКР → ‘брюхо акулы, видное над водой’; ‘Сизиф перестал катить камень и сел на него отдыхать (в «Метаморфозах» Овидия)’ – СОКР → ‘Сизиф сел на свой камень’.
Хотя ПВ – это прежде всего операции, повышающие выразительность темы, любой ПВ (кроме КОНКР) может использоваться и в иной функции. ПВ – точнее говоря, конструкция, получаемая с его участием, – может фигурировать в качестве того элемента, в который развертывается (конкретизируется) некоторый элемент
2. ПВ ВАРЬИРОВАНИЕ (ВАР)
2.0. Общие замечания о ВАР. Если, как было сказано выше, результатом действия ПВ оказывается художественное варьирование (в широком смысле слова) темы, то функцией одного из ПВ является варьирование в узком и специальном смысле, так что данный ПВ может в этом отношении претендовать на роль «типичного приема выразительности», ПВ par excellence. Речь идет о ПВ № 4: ПРОВЕДЕНИЕ ЧЕРЕЗ РАЗНОЕ, или ВАРЬИРОВАНИЕ (ВАР). С помощью ВАР тема
Участие ВАР в создании совокупного художественного эффекта основано на двух аспектах этого ПВ, зафиксированных в его определении: на
Более того, множественность РАЗВЕРТЫВАНИЙ иногда оказывается необходимой для правильного восприятия темы читателем. При РАЗВЕРТЫВАНИИ темы всего в один элемент имеется опасность ее неоднозначного прочтения: ведь изолированное изображение в принципе может выражать не только «нужную» тему
Следует сказать и о минусах обоих аспектов ВАР. Множественность элементов является потенциальным источником количественной избыточности, громоздкости и неэкономности построения, а чрезмерная их разность может делать построение рыхлым, бессвязным, неорганичным. Оба недостатка могут быть компенсированы СОВМЕЩЕНИЕМ результатов ВАР (см. примеры ниже).
2.1. Примеры ВАР в чистом виде и с последующим СОВМ. Многочисленные примеры ВАР в чистом виде находим в комедиях Мольера, склонность которого к варьированию одних и тех же черт характера или положений общеизвестна. Один пример такого рода – из «Мещанина во дворянстве» – был разобран нами в работе: Жолковский и Щеглов 1975: 157 и далее.
Простым и в то же время достаточно художественным примером ВАР могут служить многие страницы из «Азбуки» А. Н. Бенуа, в которой, как и во многих подобных «Азбуках», каждая буква развертывается в серию изображений предметов и понятий, названия которых начинаются на или содержат эту букву; см. рис. 11.