Первые люди на Луне (пер. Толстой)

Я помог ему завинтить стеклянную крышку люка, затем он нажал кнопку, чтобы закрыть соответствующий заслон в наружной оболочке. Полоса света, проникавшая в отверстие, исчезла, и мы очутились в темноте.

Некоторое время мы молчали. Хотя наш шар и пропускал звуки, кругом было тихо. Я заметил, что не за что ухватиться при старте и что нам придется испытывать неудобства из-за отсутствия сиденья.

— Отчего вы не взяли стулья? — спросил я.

— Ничего, я все устроил, — сказал Кавор. — Стулья нам не понадобятся.

— Как так?

— А вот увидите, — сказал он тоном человека, не желающего продолжать разговор.

Я замолчал. Мне вдруг ясно представилась вся глупость моего поступка. Не лучше ли вылезть, пока еще не поздно? Я знал, что мир вне этого шара будет; холоден и негостеприимен, — уже несколько недель я жил на субсидии от Кавора, — но все же мир этот будет не так холоден, как бесконечность, и не так негостеприимен, как пустота. Если бы не боязнь показаться трусом, то думаю, что даже и в эту минуту я еще мог выбраться наружу. Но я колебался из-за непонятной щепетильности, а время шло.

Последовал легкий толчок, послышался шум, как будто откупорили бутылку шампанского в соседней комнате и слабый свист. На мгновенье я почувствовал огромное напряжение, — мне показалось, что ноги у меня как будто налиты свинцом. Но это ощущение скоро прошло.

Однако оно вывело меня из оцепенения.

— Кавор, — проговорил я в темноте, — мои нервы выдержат более. Я не думаю, чтобы…

Я замолчал.

Он ничего не отвечал.

— Будь проклята вся эта затея! — вскричал я. — Я безумец. Что мне здесь делать? Я не полечу, Кавор. Предприятие это слишком рискованно, я выхожу.

— Вы не можете этого сделать, — спокойно ответил он.

— Не могу? А вот увидим.

Он молчал несколько секунд.

— Теперь уже поздно, Бедфорд. Легкий толчок — старт. Мы уже летим, летим так же плавно, как снаряд, пущенный в бесконечное пространство.

— Я… — начал было я и замолчал. Некоторое время я был ошеломлен и ничего не мог сказать, как будто я никогда раньше не слыхал об идее — покинуть наш мир. Затем я почувствовал перемену в своих физических ощущениях, — необычайную легкость, нереальность, странное головокружение, как при апоплексии, и звон в ушах. Ни одно из этих ощущений не ослабевало с течением времени, но скоро я так привык к ним, что не испытывал ни малейшего неудобства.

Что-то щелкнуло, — вспыхнула электрическая лампочка.

Я взглянул на лицо Кавора, такое же бледное, наверное, как и мое. Мы молча смотрели друг на друга. На фоне прозрачной темной поверхности стекла Кавор казался как бы летящим в пустоте.

— Итак, мы взаперти, — сказал я наконец.

— Да, — подтвердил он, — взаперти. Не шевелитесь! — воскликнул он, заметив мой жест. — Пусть ваши мускулы бездействуют, как будто вы лежите в постели. Мы находимся в особом мирке. Поглядите на эти вещи.

Он указал на ящики и узлы на дне шара. Я с изумлением заметил, что они приподнялись почти на фут от сферической стены. Затем я увидел по тени Кавора, что он опирается более о поверхность стекла; протянув руку назад, я почувствовал, что и мое тело тоже повисло в воздухе.

Я не вскрикнул, не замахал руками, но почувствовал ужас. Какая-то неведомая сила держала и увлекала нас вверх. Легкое прикосновение руки к стеклу приводило меня в быстрое движение. Я понял, что происходит, но это не успокоило меня. Мы были отрезаны от всякого внешнего тяготения, действовало только притяжение предметов, находившихся внутри нашего шара. Вследствие этого всякая вещь, не прикрепленная к стеклу, скользила — медленно по причине незначительности наших масс, к центру нашего мирка. Этот центр находился где-то в середине шара, ближе ко мне, чем к Кавору, так как я был тяжелее.

— Мы должны вращаться, — сказал Кавор, — вращаться в воздухе вместе со всеми вещами.

Странное это ощущение — витать в пространстве: сначала жуткое, но потом, когда страх проходит, не лишенное приятности, очень покойное, — похожее на лежание на мягком пуховике. Полная отчужденность от мира и независимость! Я не ожидал ничего подобного. Я ожидал сильного толчка вначале и головокружительной быстроты полета. Вместо этого я почувствовал себя как бы бесплотным. Это походило не на путешествие, а на сновидение.

Глава 5

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЛУНУ

Кавор погасил свет, сказав, что у нас не очень большой запас электрической энергии и что нам надо беречь ее для чтения. В продолжение некоторого времени, — я не знаю, как долго это длилось, — мы находились в темноте. Из пустоты выплыл вопрос,

— Куда мы летим? В каком направлении? — спросил я.

— Мы летим от Земли по касательной, и так как Луна теперь близка к своей третьей четверти, то мы направимся к ней. Я открою заслонку…

Щелкнула пружина, и одно из окон на наружной оболочке шара открылось. Небо было так же черно, как и тьма внутри шара, но на нем блестело множество звезд.

Кто видел звездное небо только с Земли, тот не может представить себе, какой вид оно имеет, когда сорвана полупрозрачная вуаль земной атмосферы. Звезды, которые мы видим на Земле, — только рассыпанные по небу призраки, проникающие сквозь нашу туманную атмосферу.

Теперь же я видел настоящие звезды!

Много чудесного пришлось нам увидеть, но вид безвоздушного, усеянного звездами неба незабываем.

Маленькое оконце захлопнулось с треском, другое, соседнее, открылось и через мгновение захлопнулось также, потом третье, и, наконец, я зажмурил глаза от ослепительного блеска Луны.

Некоторое время я пристально смотрел на Кавора и на окружающие предметы, чтобы приучить мои глаза к свету, прежде чем смог взглянуть на сверкающее светило.

Четыре окна были открыты для того, чтобы притяжение Луны могло действовать на все предметы в нашем шаре. Теперь уже я не витал в пространстве, но мои ноги покоились на стеклянной оболочке, обращенной в сторону Луны. Одеяла и ящики с провизией также соскользнули к стеклянной стенке и расположились там, заслонив часть вида. Мне казалось, что я смотрю «вниз», на Луну. На Земле «вниз» значит к земной поверхности, по направлению падения тела, а «вверх» — в обратном направлении. Теперь же сила тяготения влекла нас к Луне, а Земля висела у нас над головой. Когда же все каворитные окна были закрыты, то «вниз» означало направление к центру нашего шара, а «вверх» — к его наружной стенке.

Любопытно, что, в противоположность нашему земному опыту, свет шел к нам снизу. На Земле свет падает сверху или со стороны. Здесь же он исходил из-под наших ног, и чтобы увидеть наши тени, мы должны были глядеть вверх.

Сначала я испытывал легкое головокружение, стоя на толстом стекле и глядя вниз, на Луну, через сотни тысяч миль пустого пространства; но это болезненное ощущение вскоре рассеялось. Зато — какое великолепие!

Читатель может представить себе это, если теплой летней ночью ляжет на землю и, поднимая ноги кверху, будет смотреть между них на Луну. Однако по какой-то причине, — вероятно, из-за отсутствия воздуха, — Луна казалась нам значительно ярче и больше, чем на Земле. Малейшие детали ее поверхности были отчетливо видны. И теперь, когда мы смотрели на нее не через воздух, контуры ее стали резко очерченными, без расплывчатого сияния или кольца; только звездная пыль, покрывавшая небо, обрамляла края и обозначала очертания ее неосвещенной части. Когда я стоял и смотрел на Луну между ног, то ощущение фантастичности, часто появлявшееся у меня со времени нашего старта, опять вернулось с удесятеренной силой.

— Кавор, — сказал я, — как странно. А эти компании, которые мы собирались устроить, и залежи минералов…

— Что такое?

— Я не вижу их здесь.

— Ну, так что же, — ответил Кавор, — вы еще увидите.

— Я привык смотреть на все практически. Однако… — В эту минуту я был почти уверен, что никакого мира не существовало.

— Этот номер газеты может вернуть вас к жизни.

Я взял газету, поднял ее над головой и нашел, что в таком положении удобно читать. Мне бросился в глаза столбец мелких объявлений. «Джентльмен дает деньги взаймы», — прочел я. Я знал такого джентльмена. Какой-то чудак продавал велосипед «новый, стоящий пятнадцать фунтов», за пять фунтов стерлингов. Затем какая-то дама, очутившись в бедственном положении, самоотверженно хотела продать ножи для рыбы и вилки — свой «свадебный подарок». Без сомнения, кто-нибудь тщательно рассматривал эти ножи и вилки, кто-нибудь другой пробовал велосипед, а третий доверчиво вступил в разговор с благодетелем, ссужающим деньги, в ту самую минуту, когда я пробегал глазами эти объявления.

Я рассмеялся и выпустил газету из рук.

— Видны ли мы с Земли? — спросил я.

— А что?

— Один мой знакомый очень интересуется астрономией, и мне пришло в голову, что, может быть, он теперь как раз смотрит на нас в телескоп?

— Потребуется самый сильный телескоп, чтобы заметить нас даже как точку.

Несколько минут я молча смотрел на Луну.

— Целый мир, — сказал я, — здесь это чувствуешь гораздо сильнее, чем на Земле. Обитаемый, пожалуй…

— Обитаемый! — воскликнул Кавор. — Нет, забудьте об этом. Вообразите себя ультраарктическими путешественниками, исследующими пустыню. Взгляните сюда, — он показал рукой на бледное сияние, — это мертвый мир! Мертвый! Огромные потухшие вулканы, пространства застывшей лавы, равнины, покрытые снегом, замерзшей углекислотой или воздухом; всюду трещины, ущелья, пропасти. Никакой жизни, никакого движения. Люди наблюдали эту планету систематически в телескопы около двухсот лет, и много ли перемен они заметили? Как вы думаете?

— Никаких.

— Они отметили два бесспорных обвала, одну сомнительную трещину и незначительное периодическое изменение окраски — вот и все.

— Я не знал, что они заметили даже и это.

— Да, но никаких следов жизни!

— Кстати, — спросил я, — какой наименьший предмет на Луне обнаружат самые сильные телескопы?

— Можно было бы увидеть церковь большой величины. Наверное, увидели бы города и строения или что-нибудь подобное. Пожалуй, там есть какие-нибудь насекомые, вроде муравьев, например, которые могут скрываться в глубокие норы от лунной ночи, или какие-нибудь неведомые существа, не имеющие себе подобных на Земле. Это самое вероятное, если мы вообще найдем там какую-нибудь жизнь. Какие разные условия! Жизнь там должна приспособляться к дню, в четырнадцать раз более продолжительному, чем у нас на Земле: непрерывный, двухнедельный солнечный блеск и зной при безоблачном небе, и затем ночь, такая же длинная, холодная, под студеными, резко очерченными звездами. В такую длинную ночь там должен быть страшный холод, доходящий до абсолютного нуля, до двухсот семидесяти трех градусов Цельсия ниже земной точки замерзания, Всякой жизни там пришлось бы погружаться в зимнюю спячку на всю эту долгую морозную ночь и снова пробуждаться при наступлении долгого дня.

Он задумался.

— Можно, пожалуй, вообразить себе червеподобные существа, питающиеся твердым воздухом, точно так же как дождевой червяк питается землей, или какие-нибудь толстокожие чудовища…

— Почему же, — спросил я, — мы не захватили с собой пушки?

Кавор ничего не ответил на этот вопрос.

— Нет, — сказал он наконец, — нам надо продолжать наше путешествие. Увидим, когда доберемся туда.

— Конечно, — вспомнил я, — минералы там должны быть при всех условиях.

Кавор сказал мне, что желает переменить наш курс, отдавшись на минуту действию земного притяжения. Для этого он хочет открыть на тридцать секунд одно из обращенных к Земле окон. Он предупредил, что у меня может закружиться голова, и советовал проткнуть руки к окну.

Я последовал его совету и уперся ногами в ящики с провизией и цилиндры с воздухом, чтобы не дать им упасть на меня.

Окно щелкнуло и раскрылось.

Я повалился на руки и лицо и на мгновение увидал между моими темными растопыренными пальцами нашу Землю — планету внизу небесного свода.

Мы находились сравнительно близко от Земли, по словам Кавора, — всего на расстоянии каких-нибудь восьмисот миль, и громадный земной диск закрывал почти все небо. Ясно было видно, что наша планета имеет шарообразную форму. Материки вырисовывались смутными очертаниями, широкая серая полоса Атлантического океана блестела, как жидкое серебро на закате. Я рассмотрел, как мне показалось, тусклые, подернутые дымкой береговые очертания Испании, Франции и южной Англии.

Снова щелканье — и окно закрылось, и я медленно скользнул по гладкой поверхности стекла.

Снова оказалось, что Луна находится «внизу», у меня под ногами, а Земля где-то далеко, на краю горизонта, — та самая Земля, которая всегда была внизу и для меня и для всех людей с самого начала жизни.

Так слабы были требовавшиеся от нас усилия, так легко все нам давалось благодаря невесомости, что мы не чувствовали ни малейшей потребности в подкреплении наших сил в течение шести часов (по хронометру Кавора).

Кавор осмотрел аппарат для поглощения углекислоты и воды и нашел его в удовлетворительном состоянии, благодаря, конечно, тому, что наше потребление кислорода было ничтожно. Все темы для разговоров исчерпались, нам нечего было больше делать, и мы задремали.

Разостлав наши одеяла на дне шара таким образом, чтобы укрыться как можно надежнее от лунного света, мы пожелали друг другу спокойной ночи и почти мгновенно заснули.

Так, проводя время в дремоте, разговаривая, читая, закусывая, хотя и без большого аппетита (любопытно, что во все время нашего пребывания в шаре, мы не чувствовали ни малейшей потребности в пище; сначала мы принуждали себя есть, потом перестали и постились, так что не извели и двадцатой части взятой с собой провизии; количество выдыхаемой углекислоты также было ничтожно; почему — не сумею объяснить), — но большей частью находясь в состоянии покоя, которое не было ни сном, ни бодрствованием, — мы падали сквозь пространство времени, не имевшее ни дня, ни ночи, падали бесшумно, плавно и быстро по направлению к Луне.

Глава 6

ВЫСАДКА НА ЛУНУ

Помню, как Кавор вдруг открыл разом шесть окошек и так ослепил меня светом, что я вскрикнул от боли в глазах и закричал на него. Все видимое пространство занимала Луна, — исполинский ятаган с блестящим, иззубренным темнотой лезвием, постепенно вырисовывающийся из отлива мрака берег, блестящие на солнечном свете остроконечные пики и вершины. Думаю, что читатель видел изображение или фотографии Луны, так что мне нет надобности описывать очертания лунного ландшафта, грандиозные кольцеобразные лунные цепи, более обширные, чем наши земные горы, вершины, ярко освещенные днем и отбрасывающие резко очерченные тени; серые беспорядочные равнины, кряжи, холмы, кратеры — все детали лунной поверхности, то залитые ослепительным светом, то погруженные в таинственный полумрак. Мы витали близ этого мира на расстоянии сотни миль над его хребтами и остроконечными пиками. Теперь мы могли наблюдать то, чего ни один глаз на Земле никогда не увидит. Среди белого дня резкие очертания лунных скал и оврагов, лощин и дна кратеров заволакивались туманом; белизна их освещенной поверхности разрывалась на полосы и лоскутья, суживалась и исчезала; только кое-где появлялись и ширились пятна бурого и оливкового цвета.

Недолго, однако, пришлось нам любоваться этим видом. Наступал самый опасный момент нашего путешествия. Нам приходилось спускаться к Луне, около которой мы кружились, замедлять наше движение и высматривать место для посадки.

Кавор напряженно работал. Я же бездельничал и волновался, все время попадался ему под руку. Он прыгал по шару с проворством, невозможным на Земле. Он то и дело отпирал и запирал каворитные окна, делая при этом вычисления и посматривая на свой хронометр при свете электрической лампочки. Долгое время окна оставались закрытыми, и мы безмолвно висели во мраке, кружась в пространстве.

Кавор нащупал кнопки и открыл сразу четыре окна. Я зашатался и прикрыл глаза, ослепленные непривычным сиянием Солнца, блиставшего у меня под ногами. Затем ставни снова захлопнулись, и у меня закружилась голова от внезапной темноты.

Затем Кавор зажег электричество и сказал, что надо связать наш багаж и завернуть в одеяло, чтобы избежать сотрясения при спуске шара. Мы делали это при закрытых окнах, когда наши вещи расположились в центре шара. Это была забавная работа: вообразите, если можете, двух человек, которые плавают в сферическом пространстве, упаковывая и увязывая свои пожитки. Малейшее усилие обращалось в неожиданное движение. То меня прижимало к стеклянной стенке вследствие толчка от налетевшего на меня Кавора, то я беспомощно барахтался в пустоте; звезда электрического света сияла у нас то над головой, то внизу; то ноги Кавора чуть не задевали меня по лицу, то мы сталкивались друг с другом. Наконец вещи были связаны в большой мягкий тюк, — вес, за исключением двух одеял с отверстием для головы: в них мы хотели закутаться.

Кавор открыл одно окно со стороны Луны, и мы увидели, что опускаемся к огромному центральному кратеру, окруженному крестообразно несколькими меньшими. Затем Кавор открыл наш шар со стороны ослепительного Солнца, — вероятно, он хотел воспользоваться притяжением Солнца как тормозом.

— Закройтесь одеялом! — вскричал он, отлетая в сторону.

Я не сразу понял, потом вытащил одеяло из-под ног и закутался с головой. Кавор закрыл заслонку, снова открыл одно окно и быстро его захлопнул, потом начал открывать поочередно все окна. Шар наш заколебался, и мы внутри завертелись, ударяясь о стеклянную стенку и о толстый тюк багажа или же сталкиваясь друг с другом. Снаружи какое-то белое вещество обдавало брызгами наш шар, как будто мы катились вниз по снежному откосу… через голову кувырком, удар — опять кувырком…

Сильный толчок, — я наполовину был погребен под тюком багажа… Тишина. Затем я услышал пыхтение Кавора и хлопанье стальных заслонов. Я сбросил завернутый в одеяло багаж и выбрался из-под него. Наши открытые окна блестели в темноте звездами.

Мы остались живы и лежали во мраке, в тени, отбрасываемой большим кратером, на дно которого скатился наш шар.

Мы сидели, переводя дыхание и прощупывая синяки на теле от ушибов. Ни один из нас не предвидел такого нелюбезного приема в лунном мире. Я с трудом поднялся на ноги.

— Посмотрим на лунный пейзаж, — сказал я. — Какая темнота, Кавор!

Стеклянная поверхность шара запотела, и, разговаривая, я протирал ее одеялом.

— Остается полчаса или около этого до наступления дня, — сказал Кавор. — Надо обождать.

Ничего не было видно в окружающей темноте, мы сидели, как заключенные, в стальном шаре. Протирание одеялом не помогало: стекло снова потело от сгустившегося пара и облипало волосками шерсти. Надо было прибегнуть к чему-нибудь более подходящему. Протирая стекло, я нечаянно соскользнул по влажной поверхности и ударился коленом об один из цилиндров с кислородом в тюке. Нелепое положение! После долгого странствования мы очутились на Луне, среди неведомых чудес, и могли видеть теперь тусклую мокрую стенку нашего стеклянного пузыря.

— Проклятие! — разозлился я. — Ради этого не стоило улетать с Земли.

Я присел на тюк, дрожа от холода и закутываясь плотнее в одеяло.

Мокрая поверхность стекла замерзла и покрылась морозными узорами.

— Не можете ли вы достать из тюка электрическую печь, — сказал Кавор, — иначе мы рискуем замерзнуть.

Я не заставил его повторять эту просьбу дважды.

— А теперь, — спросил я, — что нам делать?