Первые люди на Луне (пер. Лачинов)

— Да, это правда, — проговорил он.

С большим трудом и с кряхтением, потому что руки у нас были связаны, мы попытались встать на ноги. Селениты очистили место для наших слонообразных туловищ и защебетали как будто еще быстрее. Едва мы встали, как тучный селенит подошел к нам, похлопал каждого из нас щупальцами по лицу и двинулся вперед к раскрытой двери. Это также было довольно понятно, и мы последовали за ним. Мы увидали, что четверо селенитов, стоявшие в дверях, были выше остальных ростом и одеты совершенно так же, как те, что мы видели в кратере, а именно: в заостренных круглых шляпах и цилиндрических латах. При этом каждый из них имел древко с острием на конце и скобой из того же темного металла, как и чаша. Эти четверо селенитов конвоировали каждого из нас с обеих сторон, в то время как мы выходили из темницы в пещеру, откуда к нам проникал свет.

Пещера эта не произвела на нас ни малейшего впечатления: все наше внимание было поглощено движениями и позами селенитов, следовавших за нами по пятам, и необходимостью контролировать собственные наши движения; иначе мы могли бы метнуться вдаль, встревожив их и себя излишней стремительностью. Нами предводительствовало то же маленькое и толстое существо, которое разрешило задачу, как уговорить нас встать на ноги; оно двигалось с жестами, которые почти все нам казались понятными и приглашали следовать за ним. Его грибовидная физиономия поворачивалась то к одному из нас, то к другому, с быстротою, в которой явно чувствовалось любопытство. Некоторое время, я повторяю, мы были всецело захвачены такого рода подробностями.

Но, наконец, перед нами открылась обширная площадь, составлявшая цель нашего странствия. Тут сделалось очевидным, что источником многих звуков, по крайней мере гула, наполнявшего наш слух с тех пор, как мы очнулись от опьянения грибом, являлось множество машин, находящихся в действии. Их взлетающие и вертящиеся составные части неясно виднелись через головы и просветы между туловищами селенитов, толпившихся вокруг нас; от этих механизмов исходило не только сплетение звуков, наполнявших собою воздух, но и особый голубой свет, озарявший всю площадь. Мы отнеслись, как к совершенно естественному явлению, к тому, что подпочвенные пещеры освещаются искусственным светом; даже теперь, хотя факт был у меня перед глазами, я не улавливал, в сущности, его серьезного значения, до тех пор, пока не наступил потом мрак. Системы и устройства большого виденного нами аппарата я не смогу объяснить: ни один из нас не изучал, что это была за история и как она работала. Крупные металлические валы мелькали один за другим, руководимые центром, и их концы описывали, как мне казалось, параболическую линию. Каждый из таких валов ударял по какому-то движущемуся стержню, в то время как тот поднимался до самого верха, и погружал его обратно в вертикальный цилиндр, опускавшийся в свою очередь, под этим давлением; когда каждый из трех поршней падал, раздавались звон, треск, и из вершины вертикального цилиндра выбрызгивало светящееся вещество, которое озаряло всю площадь, переливаясь через край, как молоко из кипятившегося горшка, и струилось сверкающим потоком в блестящий бассейн, расположенный внизу. Это был холодный голубой свет, напоминавший сияние фосфора, но несравненно ярче; а из бассейна, куда впадал поток, он распространялся через каналы по всей пещере.

Дзуд, дзуд, дзуд, шумели мелькающие поршни этого непостижимого аппарата, и со свистом выбрасывалось сверкающее вещество. Сначала все это показалось мне не особенно обширным и похожим на наши аппараты, но затем я увидал, как необычайно малы были селениты в сравнении с этим механизмом, и я постиг громаднейшие размеры пещеры и световой машины. Перед этим содрогающимся чудовищем я с особым уважением поглядел на лица селенитов и остановился, так же как Кавор, чтобы рассмотреть удивительный механизм.

— Но это поразительно! — воскликнул я. — Что это такое может быть?

Озаренное голубоватым светом, лицо Кавора было полно благоговейного раздумья.

— Нет, я не брежу; несомненно, эти существа… люди не могут создать ничего подобного. Взгляните на эти поршни! Есть ли меж ними соединительные стержни?

Толстенький селенит прошел, между тем, не обращая внимания, несколько шагов вперед. Затем он вернулся обратно и встал между нами и громадной машиной. Я предпочитал не смотреть на него, так как предчувствовал до некоторой степени, что он намеревается гнать нас вперед. Он снова двинулся в том же направлении, в каком желал, чтобы мы шли, вновь вернулся и потрогал наши лица, чтобы обратить на себя внимание.

Кавор и я молча переглянулись.

— Нельзя ли нам показать ему, что мы заинтересованы машиной? — проговорил я.

— Да, — отвечал Кавор, — попробуем.

Он обратился к нашему проводнику и улыбнулся, показывая на машину; затем еще раз; потом показал на свою голову и снова на машину. Какое-то, очевидно ложное соображение, внушило ему мысль, что ломаный английский язык может помочь его жестам.

— Мой глядит на него, — заговорил Кавор, — мой думает его очень сильным, да.

Его выходки как будто удержали на миг селенитов от желания гнать нас вперед. Они переглянулись друг, с другом, их странные головы зашевелились, чирикающие голоса быстро затараторили. Затем один из селенитов, сухое, долговязое существо, с какой-то мантией на придачу к наряду, облекавшему остальных, обвил за талию Кавора своим слоновым хоботом, взамен руки, и нежно начал тащить его вслед за нашим проводником, который снова двинулся вперед.

Но Кавор упорствовал.

— Мы можем именно теперь приступить к объяснениям; они, быть может, воображают, что мы какая-нибудь новая порода животных, новый сорт лунных телят, чего доброго. В высшей степени важно, чтобы мы сразу обнаружили перед ними свои умственные интересы. — И Кавор стал энергично мотать головой. — Нет, нет, — говорил он, — мой не пойти, одна минут! Мой смотрит на него.

— Нет ли какой-нибудь геометрической теоремы, которую бы вы кстати могли привести им по этому поводу? — внушил я Кавору, когда селениты вновь остановились.

— Разве что о параболе, — начал он, но вдруг пронзительно вскрикнул и подскочил на шесть футов, если не более.

Один из четверых вооруженных жителей луны кольнул его копьем! Я обернулся к копьеносцу, стоявшему сзади меня, с резким и угрожающим жестом. Тот отпрянул назад. Это, в соединении с внезапным криком и прыжком Кавора, явно ошеломило всех селенитов. Они быстро метнулись в различные стороны и вылупили на нас свои нелепые, неподвижные глаза. И вот один момент, длившийся как будто бы целую вечность, мы стояли, громко протестуя, среди рассыпавшихся около нас полукругом нечеловеческих образин.

— Он уколол меня! — воскликнул Кавор прерывающимся от волнения голосом.

— Я видел, — отозвался я. — Ах, вы проклятые! — обратился я к селенитам. — Мы этого терпеть не намерены! За какого чорта вы нас принимаете?

Я быстро оглянулся по сторонам и далеко, в голубом сумраке пещеры, увидал множество новых селенитов, уже бежавших по направлению к нам. Пещера раскидывалась необъятно вширь и вглубь; ее окраины всюду тонули во мраке. Своды же, как сейчас помню, точно давили нас всею этою тяжелою массою каменных глыб, оказавшихся нашей тюрьмой. Сверху и снизу и по всем направлениям расстилалось неведомое пространство, населенное странными тварями, угрожавшими нам теперь копьями и своими погаными лапами, в то время как нам не откуда было ждать поддержки!

Глава XV

Головокружительный мост

Эта враждебная пауза длилась не более мгновения. Я полагаю, что и мы оба, и селениты очень скоро одумались. Моим самым неотразимым впечатлением было, что бежать уж решительно некуда: нас окружат и убьют. Невероятное легкомыслие нашего появления здесь предстало опять передо мной в виде колоссального мрачного упрека. С чего я пустился в это безумное нечеловеческое предприятие! Кавор подошел ко мне сбоку и положил руку мне на плечо. Его бледное, перепуганное лицо казалось привидением при голубом свете.

— Нам ничего тут не поделать, — проговорил он. — Это недоразумение, они не понимают. Приходится идти, раз они желают этого.

Я взглянул на него и затем на новых селенитов, прибывавших на помощь к товарищам.

— Ах, если б у меня руки были свободны!

— Это ни к чему не приведет, — порывисто возразил он.

— Неправда.

— Пойдемте же!

Он повернулся и пошел по направлению указанного нам пути. Я двинулся за ним следом, стараясь казаться как можно покорнее и ощупывая меж тем кандалы, сковывавшие мне руки. Кровь во мне так и кипела. Я ничего больше не видел в этой пещере, хотя протекло, вероятно, немало времени, пока мы прошли ее насквозь, или если я видел что-нибудь, то тотчас забывал. Мои мысли были сосредоточены, должны быть, на моих оковах, на селенитах, в особенности на тех, что носили шлемы и копья. Сперва они шли параллельно с нами и на почтительном расстоянии, но теперь к ним присоединилось еще трое стражей, и они начали пододвигаться ближе, до тех пор, пока не очутились на расстоянии руки от нас. Я бесился, как пришпориваемая лошадь, когда они к нам подступали. Маленький, толстенький селенит поместился было справа от меня, но теперь снова пошел впереди.

Как отчетливо отпечатлелась у меня в мозгу картина этого шествия: и затылок понуренной головы Кавора, приходившийся как раз против моего лица, и его опустившиеся усталые плечи, и пучеглазая, ежеминутно оглядывающаяся физиономия нашего проводника, и копьеносцы с каждой стороны, бдительные, хотя и с разинутыми ртами, — все сплошь голубые фигуры. В конце концов припоминаю и еще одну вещь, помимо моих чисто личных обстоятельств, а именно, какое-то подобие ручья на дне пещеры, сбоку от того скалистого пространства, по которой мы ступали; и ручей этот был полон того же светящегося ярко-голубого вещества, которое выплескивалось из огромной машины. Я шел совсем рядом с эти каналом и могу удостоверить, что от него не исходило ни малейшего тепла: он только ярко светился, но не был сам ни теплее, ни холоднее, чем все остальное в пещере.

«Кланг, кланг, кланг!»… раздалось над нами, и вот мы очутились снова под шумными рычагами другой необъятной машины; наконец, дошли до широкого туннеля, в котором могли даже слышать шлепанье своих босых ног и который, за исключением тонкой голубой полоски, справа от нас был совершенно погружен во мрак. Тени превращали в гигантов наши несчастные фигуры, так же как и фигуры селенитов, отражавшиеся на неровной стене и сводах туннеля. Время от времени сверкали по бокам какие-то кристаллы, вроде драгоценных каменьев; время от времени туннель превращался в сталактитовую пещеру или отделял от себя узкие ходы, пропадавшие во мраке.

Мы шли по этому туннелю, вероятно, немалое время. «Трик, трик»… журчал тихонько светящийся ручеек, и наши шаги, вместе с отдающимся эхом, производили неравномерный шум. Моя мысль вновь обратилась к вопросу о кандалах. Если бы мне удалось сдвинуть одно звено таким образом и затем повернуть его так… Но если б я пытался сделать это постепенно, то они увидали бы, что я высвобождаю руку из цепи. В таком случае, что бы они сделали?

— Бедфорд, — проговорил Кавор, — туннель направляется вниз, он непрерывно идет книзу.

Его замечание вывело меня из угрюмой задумчивости.

— Если бы они хотели убить нас, — продолжал Кавор, отступая назад, чтобы идти со мной рядом, — то нет ни малейшей причины, почему они раньше не сделали этого.

— Да, — согласился я, — это верно.

— Они не понимают нас, — проговорил Кавор, — они думают, мы просто странные животные, какая-нибудь дикая порода, выродившаяся, должно быть, из лунных телят. Лишь когда они лучше понаблюдают за нами, они признают, что мы не лишены разума.

— Если б вы им начертили ваши геометрические построения, — заметил я.

— Можно и это.

Мы шли молча некоторое время.

— Видите ли, — разглагольствовал Кавор, — это, может быть, селениты низшего разряда.

— Ужасные болваны! — проговорил я, со злобой глядя на их возмутительные физиономии.

— Потерпим пока то, что они с нами проделывают…

— Нам приходится терпеть.

— А затем могут встретиться и другие селениты, не такие глупые. Тут еще не самые глубокие места в их планете. Мы будем спускаться все ниже и ниже, через пещеры, проходы, туннели, все вглубь, пока не придем к озеру, находящемуся на сотни миль под поверхностью.

Его слова заставили меня задуматься о каменистом слое, толщиной в милю с лишком, и о пещере, находящейся уже, пожалуй, над нашими головами. Эта грандиозная тяжесть как будто ложилась мне на плечи.

— Мы далеко от солнца, от открытого воздуха, — сказал я, — но в шахте всего на полмилю глубиною уже становится душно.

— А здесь этого нет; тут происходит, вероятно, вентиляция! Воздух должен устремляться от темной стороны луны к солнечному свету; вся углекислота должна извергаться наружу при этом и питать лунные растения. Вверху этого туннеля, например, чувствуется настоящий морской бриз. Что же это за мир? Первые сведения, полученные нами в этой пещере, эти машины…

— И это копье, — добавил я. — Не забывайте про копье.

Кавор мигом ушел вперед от меня, но пробормотал:

— Даже и это копье.

— Как?

— Я обозлился в первую минуту, но, может статься, было необходимо нас подстрекнуть; у них, быть может, иная кожа и, вероятно, совсем иные нервы. Они могут не понимать нашей обидчивости, точно так же, как, например, какому-нибудь жителю Марса может не понравиться наша земная привычка подталкивать локтем.

— Но они станут осторожнее, когда попробуют толкнуть меня.

— Что же касается геометрии… то, в сущности, и их путь есть также путь вразумления, только насчет составных элементов их жизни, а не мысли. Пища, принуждение, боль — они начинают с существенного.

— Это вне всякого сомнения, — проговорил я.

Кавор пустился в толкования о громадном и полном чудес мире, в котором мы очутились. Я мало-по-малу убедился из его тона, что даже и теперь он не был приведен в полное отчаяние перспективой спускаться все глубже и глубже, в самые недра безлюдной планеты. Его мысль витала среди машин и изобретений с целью выяснения тысячи загадочных предметов. Не то, чтобы он хотел найти какое-нибудь применение этим предметам, нет, он просто желал лишь познать их.

— В конце концов, — говорил он, — это прекрасный случай! Тут происходит встреча двух миров, и чего только мы не увидим! Вообразите себе, что теперь находится под нами.

— Особенно много мы не увидим, если свет не сделается ярче.

— Здесь только внешняя оболочка, там, внизу, в этом же направлении — там будет всякая штука; там будут товары, которыми мы нагрузимся при обратном пути.

— Только какая-нибудь редкая порода животных, — проговорил я, — могла бы удовольствоваться лишь тем, что приблизилась к самой сути… Но отсюда не следует, чтобы нам показали эту суть.

— Если они убедятся, что мы разумные существа, — возразил Кавор, — то захотят узнать в свою очередь что-нибудь о земле; даже если у них и нет великодушных побуждений, они начнут нас учить, чтобы самим научиться… А какие удивительные вещи они должны знать! Никем не предугаданные вещи.

Кавор стал соображать о возможности познания таких вещей, каких он не надеялся никогда постигнуть на земле. Он фантазировал таким образом, несмотря на порядочную рану от копья, уже попортившего его кожу. Многое из сказанного им я забыл, так как мое внимание было отвлечено тем фактом, что туннель, по которому мы двигались, становился все шире и шире. Судя по колебанию воздуха, мы вышли как будто на открытое пространство; но насколько оно было велико в действительности, этого мы не могли сказать, потому что оно не было освещено. Наш светлый ручеек бежал узкой, извивающейся нитью, теряясь из виду далеко впереди; теперь и каменные стены по бокам исчезли. Ничего не было видно, кроме ближайшей к нам почвы да извивающегося быстрого потока, искрящегося голубоватым светом. Фигуры Кавора и вожака-селенита вырисовывались также передо мною. Бока их ног и головы, обращенные к ручейку, были отчетливо видны и казались ярко-голубыми. Теневые же стороны, так как отблеск туннеля не освещал их более, бесследно тонули в окружающем мраке. Вскоре я заметил, что мы подходим к какой-то покатости, так как голубой ручеек мгновенно пропал из виду.

В следующую минуту, когда он вновь показался, мы подошли уже к началу обрыва. Сверкающий поток образовывал тут как бы колеблющийся изгиб и затем круто низвергался вниз. Он падал на такую глубину, что звуки этого падения совершенно не доходили до нашего слуха. Тьма, пронизавшая его светлою нитью, стала теперь еще гуще и непрогляднее; виднелась лишь какая-то штучка вроде перекладины, переброшенной от края бездны и тянувшейся вдаль, теряясь и исчезая во мраке.

На мгновение мы с Кавором подошли к самому краю и решились взглянуть в эту темную пропасть; но тут наш проводник схватил меня за руку, затем оставил меня, подошел к концу дощечки и начал ступать по ней, озираясь все время назад. Убедившись, что мы на него смотрим, он повернулся к нам спиною и зашагал по перекладине с такой же уверенностью, как мы по твердой земле. Один миг фигура его была видима, затем превратилась в голубое пятно и утонула во мраке. Мы помолчали.

— Сомневаться нельзя — пробормотал Кавор.

Один из прочих селенитов также сделал несколько шагов по перекладине и, обернувшись, без всякой опаски, пристально посмотрел на нас. Остальные были готовы следовать за ним. Появился опять проводник с выжидательной миной. Он вернулся взглянуть, почему мы не двигаемся.

— Мы не можем тут пройти ни за что на свете, — проговорил я.

— Я бы не смог и трех шагов ступить, — подтвердил Кавор. — когда бы даже мои руки были свободны.

Мы взглянули на вытянутые лица друг друга в полнейшем отчаянии.

— Они не в состоянии понять, что такое головокружение, — продолжал Кавор.

— Для нас совершенно немыслимо ходить по таким жердочкам.

— Вряд ли у них зрение такое же, как у нас; я наблюдал за ними. Они, верно, не понимают, что для нас тут полнейшая тьма. Как бы нам растолковать им это?

Мы толковали об этих обстоятельствах, как я полагаю, со смутною полу-надеждою, что селениты как-нибудь поймут нас. Я как нельзя яснее сознавал, что вся суть в том, чтобы им растолковать это, но взглянув в их бесстрастные лица, я убедился, что растолковать нельзя и думать. Именно тут обнаруживалось, что сходство их с нами не в состоянии перевесить отличий. Ну, как бы то ни было, я не намерен был идти по их дощечке. Я быстро просунул руку через ослабленный узел цепи и начал дергать кандалы в противоположные стороны. Я стоял близ перекладины, и, когда начал так делать, двое селенитов схватили меня и тихонько потащили к их мостику. Я яростно замотал головою.

— Не пойду, — говорил я, — напрасно! Вы не понимаете?

Еще один селенит присоединил свои усилия. Я должен был двинуться вперед.

— Смотрите, — кричал я, — остановитесь! Все это очень хорошо для вас… — и я отпрыгнул назад, повернувшись на каблуках. Но тотчас же разразился проклятиями, потому что один из вооруженных селенитов кольнул меня сзади копьем. Высвобождая свои кулаки из сдерживавших их оков, я напустился на копьеносца.

— Будь ты проклят! — кричал я. — Говорил я тебе! На кой чорт, ты думаешь, я создан, чтобы шпиговать меня таким образом? Если ты еще раз меня тронешь…

Вместо ответа он снова кольнул меня.

Я услыхал голос Кавора, тревожный и умоляющий. Даже и тут, повидимому, он хотел идти на компромиссы с этими тварями, но вторичный укол копьем как будто разрядил во мне накопившуюся энергию. В один миг звено цепи упало и вместе с ним рушились все соображения, державшие нас безответными в лапах этих лунных уродов. В это мгновение, обезумев от боли и гнева, я не раздумывал о последствиях. Цепь обвилась вокруг моего кулака…

Но тут произошел снова один из тех адских сюрпризов, которых не перечесть в лунном мире.

Мой броненосный кулак прошел как будто прямо насквозь чрез селенита, и он лопнул, как яйцо. Это было вроде того, как если бы ляпнуть какое-нибудь сухое пирожное с жидким содержимым. Он раскололся, его студенистое тело потекло, расползаясь на дюжину ярдов и шлепнулось с легким звуком. Я был ошеломлен; мне не верилось, что какое-нибудь живое существо могло быть таким жидким. На мгновение мне показалось, что все, происходящее со мной, сон.

Но оно опять сделалось грозной действительностью. Ни Кавор, ни прочие селениты, повидимому, не шевельнулись с того момента, как я повернулся, и до той поры, как мертвый селенит рухнулся на землю. Каждый стоял позади нас обоих, каждый держался наготове. Это затишье длилось по крайней мере секунду после того, как селенит свалился. Каждый, должно быть, старался сообразить, в чем дело, и я тоже, помню, стоял, слегка согнув свою руку и также пытаясь сообразить. «Что же дальше? — вопил мой рассудок. — Что дальше?» Дальше — в одно мгновение все зашевелилось.

Я понял, что мы должны сбросить свои оковы, но прежде, чем мы окажемся в состоянии это сделать, селениты должны быть отогнаны. Я сурово взглянул на группу троих копьеносцев, и вдруг один из них метнул в меня копьем. Оно просвистело у меня над головой и упало, я думаю, в пропасть, находившуюся позади. Я прыгнул прямо на селенита с такой же стремительностью, как копье, промчавшееся надо мною. Он пустился удирать от моего прыжка, но я его сшиб и пошел прямо по его телу; поскользнулся в его разлезшихся внутренностях и упал. Я очутился на корточках. По обе стороны виднелись голубые бока селенитов, скрывавшихся во тьме. Я отогнул со всей силы звено цепи, охватывавшей мои щиколотки, разнял ее и вскочил на ноги, держа цепь в руке. Другое копье просвистело около меня, как дротик, и я ринулся опять в темноту, из которой сейчас только выступил. Затем я вернулся вновь к Кавору, все еще стоявшему около светящегося ручейка, у его излучины, и судорожно трудившемуся над своими кандалами.

— Ступайте сюда! — крикнул я.

— Но мои руки… — отвечал он.

Однако сообразив, что я не решаюсь к нему возвращаться, потому что мои плохо рассчитанные шаги могли бы перенести меня через край бездны, он поплелся ко мне, волоча свои ноги и протягивая вперед беспомощные руки. Я тотчас схватил его цепи, чтобы освободить его от них.

— Где селениты? — пролепетал он.

— Убежали прочь, но они вернутся. Это — мстительные существа. Какой путь мы изберем?

— Пойдем по направлению света, к туннелю, а?

— Хорошо, — сказал я, и его руки были свободны.

Я встал на колени и пригнулся, работая над его ножными кандалами. Бац! Шлепнулось неизвестно что и расплескало голубоватый ручеек, обдавший нас брызгами. Где-то, вправо от нас, послышалось снова свистание и чириканье.

Я сорвал цепь с ног Кавора и сунул ее ему в руку.

— Бейте вот этим! — проговорил я и, не дожидаясь ответа, пустился огромными прыжками обратно по тому пути, которым мы явились. Я слышал шум от прыжков Кавора вслед за моими.

Мы пробежали так громадное пространство, но этот бег, как вы должны понять, был совсем нечто иное, чем на земле. На земле, если прыгнешь, то почти тотчас снова касаешься почвы; на луне же несешься по воздуху несколько секунд, прежде чем снова опустишься вниз. Несмотря на нашу отчаянную спешку, это производило как бы длинные паузы, в течение которых можно было просчитать до семи или восьми. Шаг — и вы взлетаете на воздух. Всякого рода вопросы проносятся за это время в мозгу: «Где же теперь селениты? Что они станут делать? Доберемся ли мы до туннеля? Далеко ли позади Кавор? Уж не отрезали ли они его от меня?» Затем бумс! И вот новый прыжок и новая пауза, до следующей передышки.

Я увидал вдруг селенита, бежавшего передо мною. Его ноги двигались совершенно так же, как у человека, ходящего по земле. Я увидал, как он оглянулся через плечо на меня, услыхал, как он вскрикнул и бросился в сторону, скрывшись во мраке. Мне кажется, что это был наш проводник, однако, не ручаюсь. Затем, при другом дальнем полете мелькнули каменные стены по бокам, и еще через два прыжка я уже был в туннеле и двигался, умеряя прыжки, вследствие низких сводов. Достигнув поворота, я остановился, взглянул назад и — плюх, плюх, плюх, — показался вдали Кавор, разбрызгивая при каждом прыжке струи голубоватого света. Вот он стал вырисовываться яснее и яснее и, наконец, совсем налетел на меня. Мы стояли, схватившись один за другого. Хотя на миг мы отделались от гонителей и были одни.

Оба мы страшно запыхались; говорили отрывисто, короткими фразами.