Рассказы каменного века

Было еще довольно темно. По земле тянулись черные и темно-серые тени лунной ночи, а на небе сияла последняя замешкавшаяся звездочка. Выступ, на котором они находились, представлял собой небольшое поросшее травой пространство около шести футов в ширину и двадцати в длину. Его спускающийся в долину скат зарос чернобыльником. Мягкая белая скала под ним крутым откосом падала вниз на расстояние около пятидесяти футов и оканчивалась густыми зарослями орешника, окаймлявшими реку. Эти заросли все увеличивались ниже по течению, где на некотором расстоянии тощая растительность поднималась наконец до самой вершины скалы. Вверху на расстоянии сорока или пятидесяти футов над Уг-Ломи выдавались вперед огромные глыбы, характерные для меловых отложений. Глубокий крутой овраг прорезал ее поверхность. Он весь зарос мелким кустарником и при помощи его Юдена и Уг-Ломи спускались и поднимались.

Они притаились, как пара вспугнутых оленей, и замерли в ожидании. С минуту они ничего не слышали, но затем до них донесся сверху слабый шум обсыпающейся земли и треск ветвей.

Уг-Ломи схватил топор и подошел к краю выступа, потому что висевшие над его головой меловые глыбы закрывали верхнюю часть оврага. Его сердце внезапно сжалось — он увидел пещерного медведя, спускающегося к ним с вершины скалы. Плоские задние ноги Анду были как раз над Уг-Ломи, и медведь так вцепился когтями в камни и кустарники, что, казалось, совершенно прирос к скале. Но от этого он нисколько не выглядел меньше. От блестевшей морды и до коренастого хвоста он был в полтора раза больше льва и в два раза выше человека. Он смотрел на Уг-Ломи через плечо, огромная пасть с высунутым языком была разинута, он тяжело дышал от усилия удержать в равновесии свое грузное тело…

Найдя себе точку опоры, Анду медленно спустился еще на один ярд ниже.

— Медведь! — воскликнул Уг-Ломи, осматриваясь вокруг себя с побелевшим от ужаса лицом.

Юдена с безумным страхом в глазах показала ему пальцем вниз.

Уг-Ломи взглянул и, не успевший сорваться, крик ужаса замер на его губах. Там внизу, опираясь своими передними лапами на скалу, стояла другая огромная буровато-серая туша — это была медведица. Хотя и меньше Анду, она все же была огромное животное.

С криком ужаса Уг-Ломи схватил охапку разбросанных по выступу папоротников и бросил ее в догорающую золу костра.

— Брат Огонь! — крикнул он. — Брат Огонь!

Юдена тоже вышла из состояния оцепенения и помогала ему:

— Брат Огонь! Помоги, помоги! Брат Огонь!

Сердце костра еще тлело, но огонь совершенно потух, когда они забросали его.

— Брат Огонь! — в исступлении кричали они. Но костер шипел, потухал — и перед ними теперь лежала только одна зола. Уг-Ломи гневно затопал ногами и ударил кулаком по золе. Юдена принялась высекать огонь из кремня. Глаза их, казалось, были прикованы к тому месту оврага, по которому спускался зверь.

Огромные косматые ноги медведя показались из-за меловых глыб, до сих пор наполовину скрывавших его. Он все еще осторожно сползал по почти вертикальной поверхности утеса. Головы его не было видно, но они явно слышали его глухое ворчание.

— Поросенок и обезьяна, — говорил пещерный медведь. — Это должно быть вкусно.

Юдена наконец высекла искру и старательно раздувала ее. Ветка вспыхнула на минуту — и снова погасла. Она бросила огниво и кремень и оцепенела от ужаса. Потом, вскочив на ноги, вскарабкалась на ярд или два по утесу. Как она могла повиснуть здесь даже на мгновение, нельзя было понять, потому что скала была совершенно отвесна, и даже обезьяне не за что было ухватиться. Через две-три секунды с окровавленными руками она соскользнула на свой выступ.

Уг-Ломи бешено метался взад и вперед, он бросался то к краю выступа, то к оврагу. Он не знал, что делать, он не мог думать. Медведица казалась меньше своего супруга, гораздо меньше. Если бы они оба разом соскочили к ней. Один мог бы остаться в живых.

— Уф! — сказал пещерный медведь, и Уг-Ломи, обернувшись, увидел его маленькие глазки, смотрящие на него из-под меловых глыб.

Юдена, прижавшись к краю выступа, завизжала, как схваченный кролик.

При этом крике что-то вроде безумия напало на Уг-Ломи. Со страшным воплем он схватил свой топор и кинулся к Анду. Чудовище зарычало с изумлением. В одно мгновение Уг-Ломи повис на кустарнике прямо над медведем, а в следующее он уже висел на его спине, наполовину зарытый в его мехе и ухватив одной рукой косматую шерсть под горлом зверя. Анду был так поражен этим небывалым нападением, что, не сопротивляясь, продолжал висеть. И вдруг топор — первый из всех человеческих топоров — ударился об его череп.

Медведь завертел головой и издал яростный рев негодования. Топор рассек ему кожу на дюйм от левого глаза, и горячая кровь ослепила его с этой стороны. Почувствовав новый удар, медведь снова зарычал, гневный и изумленный, и щелкнул зубами прямо перед лицом Уг-Ломи. Топор, поднятый еще раз, опустился на его челюсть.

Следующий удар ослепил его правый глаз и вызвал новый взрыв рева, на этот раз уже от боли. Юдена увидела, как тяжеловесные плоские лапы медведя скользнули и поползли вниз, а сам он внезапно сделал неуклюжий прыжок в сторону, как бы для того, чтобы попасть на выступ. Затем все исчезло, раздался треск ломающихся орешников, и снизу до нее донесся рев боли и крики человека, перемешанные с рычаньем зверя.

Юдена с воплем подбежала к краю выступа и взглянула через него. На минуту ей показалось, что человек и два медведя слились в одну кучу. Уг-Ломи был сверху. Потом отскочил и принялся снова взбираться по оврагу, пока медведи катились и дрались друг с другом среди орешников. Его топор остался внизу и три кровавые полосы сбегали вниз по бедру.

— Наверх! — крикнул он, и в одно мгновение Юдена начала карабкаться впереди него на вершину скалы.

Через полминуты они уже взобрались на утес. Сердца их сильно стучали, но они были в безопасности, так как Анду и его жена находились далеко внизу. Анду сидел на задних лапах, работая передними и стараясь быстрыми отчаянными движениями протереть свои залитые и ослепленные кровью глаза. Разъяренная медведица стояла на четвереньках в некотором отдалении и злобно рычала. Уг-Ломи плашмя кинулся на землю и, уткнув лицо в руки, лежал, с трудом переводя дыхание и обливаясь кровью.

Юдена еще раз кинула быстрый взгляд на медведей, и затем, подойдя, села рядом и смотрела на него, не спуская глаз…

Потом она робко протянула руку и, прикоснувшись к нему, издала горловой звук, означавший его имя. Он повернулся к ней и приподнялся, упираясь локтем о землю. Лицо его было бледно, как у смертельно испуганного человека. С минуты он пристально смотрел на нее и вдруг засмеялся.

— У ох! — восторженно воскликнул он.

— У ох! — воскликнула она. Это был их не сложный, но красноречивый разговор.

Уг-Ломи встал, опустился рядом с ней на колени и, стоя на четвереньках, посмотрел через обрыв на речную долину. Он уже дышал ровнее и кровь перестала течь по его ноге, хотя царапины, нанесенные ему медведицей были широки и глубоки. Сев на корточки, он внимательно разглядывал следы медведя, как они шли по направлению к оврагу, — они были шириной в его голову и в два раза длиннее ее. Он вскочил и отправился вдоль по утесам до того места, откуда еще виднелся выступ. Некоторое время он сидел там размышляя, а Юдена молча смотрела на него. Вдруг она заметила, что медведи уже ушли.

Наконец Уг-Ломи встал с видом человека, принявшего определенное решение. Он снова пошел к оврагу. Юдена следовала за ним по пятам. Оба вскарабкались на выступ. Они подняли огниво и кремень, и, с большой осторожностью спустившись вниз к подножью скалы, Уг-Ломи нашел там свой топор. Как можно неслышнее вернулись они на береговые утесы и быстро собрались в путь. Выступ не мог уже дальше служить им домом в виду соседства с такими беспокойными посетителями. Уг-Ломи нес топор, Юдена — огниво. Так просто совершалось неозоическое переселение.

Они пошли вверх по течению реки, хотя этот путь и мог привести их прямо в берлогу пещерного медведя. Но им не оставалось другой дороги. Вниз по течению находилось их племя, а разве Уг-Ломи не убил Уйу и Уау? А русла реки они должны были держаться из-за воды.

Они шли между деревьями бука вдоль русла, которое все более и более углублялось, пока, наконец, пенистая и быстрая река не оказалась в пятистах футах под ними. Из всех изменчивых вещей этого изменчивого мира течения рек в глубоких долинах изменяются меньше всего. Это была река Уэй, такая, как мы знаем ее и теперь, и они шли — первые человеческие существа, явившиеся в эту страну — по тем самым местам, где теперь находятся городки Гильфорд и Годальмин. Только серая обезьяна попалась им на пути. Она забормотала и исчезла, но все время вдоль края утесов виднелись следы большого пещерного медведя, огромные и неизменные.

И вдруг следы исчезли с утесов. Уг-Ломи подумал, что медведи ушли влево. Продолжая держаться края скал, они скоро дошли до конца и увидели под собой большое круглое пространство, образованное обвалом береговых утесов. Скалы свалились прямо поперек долины, запрудив реку и образовав быстрины. Обвал произошел давно. Он густо порос травой, но поверхность утесов, образовавших полукруг, была все еще такой же свежей и белой, как в тот день, когда скалы обрушились и сползли вниз. У их подножья, открытые и черные, зияли несколько пещер.

Пока они стояли, смотря на этот амфитеатр и не желая обходить его, так как предполагали, что берлога медведя должна находиться где-нибудь влево в том же направлении, куда им приходилось идти, они вдруг увидели сначала одного, а затем другого медведя, поднимавшихся справа от них по поросшему травой откосу прямо к пещерам. Анду шел первым, слегка хромая на переднюю лапу. У него был унылый вид, и за ним, волоча ноги, плелась медведица.

Юдена и Уг-Ломи поспешно отступили прочь от обрыва, пока не отошли настолько, что едва могли видеть медведей через его край. Тут Уг-Ломи остановился. Юдена дернула его за руку, но он повернулся к ней с предостерегающим жестом, и ее руки тотчас же опустились. С топором в руке стоял Уг-Ломи наблюдая медведей до тех пор, пока они не скрылись в пещере.

Он тихонько прорычал и взмахнул своим топором при виде входящей в пещеру медведицы. Затем, к ужасу Юдены, вместо того чтобы поскорее уйти с нею отсюда, он лег плашмя на землю и стал медленно двигаться вперед к реке до того самого места, откуда можно было наблюдать за пещерой. Ведь там были медведи — а он проделывал свой маневр так спокойно, как будто подстерегал кроликов!

Он лежал под тенью деревьев неподвижный, похожий на выброшенное бревно, испещренный солнечными пятнами. Он думал. А Юдена знала еще с того времени, когда была девочкой, что когда Уг-Ломи делался таким молчаливым, как сейчас, и лежал, подперев кулаком подбородок, то это означало, что скоро произойдет что-нибудь особенное.

Прошел час, прежде чем он окончил свои размышления. Еще в полдень эти двое маленьких дикарей дошли до берегового обрыва, свисавшего над пещерой медведя, и теперь все долгое время до заката солнца из всех сил работали над огромной меловой глыбой. Без всякого другого орудия, кроме своих крепких мускулов, они прокатили ее от холма, над которым она торчала, как шатающийся зуб, до самого края обрыва. Меловая глыба была добрых два ярда в обхвате, высотой по самую грудь Юдены, тупоугольная и усаженная кремнями.

Когда зашло солнце, глыба уже лежала в трех дюймах от обрыва над самой пещерой страшных медведей.

Разговор в медвежьей пещере шел вяло в тот вечер. Медведица угрюмо сопела в своем углу, — она любила поросенка и обезьяну, — а Анду старательно облизывал лапу и проводил ею по морде, чтобы охладить жгучую боль от воспалившихся ран.

Потом он вышел и сел как раз у входа в пещеру, щурясь неповрежденным глазом на вечернее солнце и размышляя.

— Ни разу в своей жизни не был я так удивлен, — сказал он наконец. — Это какие-то необыкновенные звери. Напасть на меня!

— Мне они не нравятся, — из темной глубины проворчала медведица.

— Я никогда еще не видел более слабого животного. Не понимаю, куда идет мир… Тощие, не заросшие ничем ноги… Удивляюсь, как они выносят холод зимой!

— Очень вероятно, что и совсем не выносят, — заметила медведица.

— Мне думается, что это неудавшаяся порода обезьян.

— Новый вид, — сказала медведица.

Водворилось молчание.

— Его удача — простая случайность, — сказал Анду. — Это бывает иногда.

— Не понимаю, зачем ты дал ему убежать, — сказала медведица.

Но этот вопрос уже обсуждался ранее и был закрыт. Анду, опытный медведь, помолчал некоторое время. Потом он возобновил разговор с новой точки зрения:

— У него особого рода коготь — длинный коготь, который, казалось, был сперва на одной его лапе, а потом на другой. Только один коготь. Странные существа. У них есть еще и блестящий предмет, похожий на тот ослепительный свет, что ходит по небу днем, — только у них он прыгает. Это действительно стоит посмотреть. Он с корнями и колышется, как трава от ветра.

— Он кусается? — спросила медведица. — Если он кусается, то не может быть растением.

— Нет… Я не знаю, — ответил Анду. — Но, во всяком случае, это любопытно.

— Мне бы хотелось знать — вкусны ли они, — сказала медведица.

— По-видимому, — сказал Анду, почувствовав аппетит. Пещерный медведь, как и полярный, был неисправимым плотоядным. Мед и корни не приходились ему по вкусу.

На некоторое время оба углубились в размышления. Затем Анду снова принялся за несложное лечение своего глаза.

Солнечный свет все больше и больше заливал зеленый откос, находящийся перед входом в пещеру, пока наконец он не принял оттенок красноватого янтаря.

— Любопытная это вещь — день, — рассуждал пещерный медведь. — Только слишком длинен. Совершенно не годится для охоты. Всегда ослепляет меня. Днем я почти теряю обоняние.

Медведица ничего не ответила, и из темноты пещеры послышался мерный хруст. Она обгрызала кость. Анду зевнул.

— Да-а, — сказал он.

Он направился ко входу пещеры и остановился с вытянутой вперед головой, осматривая полукруг береговых утесов. Ему надо было совершенно повернуть голову, чтобы осмотреть левым здоровым глазом правую сторону. Но, без сомнения, правый глаз поправится завтра.

Он снова зевнул. Вдруг над его головой послышался шум и огромная меловая глыба, оторвавшись от вершины обрыва, с грохотом упала прямо перед его носом и разлетелась на множество неровных осколков. Это в высшей степени изумило его.

Когда он немного оправился от неожиданности, он с любопытством принялся обнюхивать внушительные куски упавшего перед ним снаряда. У них был особенный запах, странно напомнивший ему тех двух скверных зверьков на выступе. Он сел, тронул лапой самый большой обломок и несколько раз обошел его, пытаясь где-нибудь найти тут человека…

Когда наступила ночь, он отправился вниз по долине реки, чтобы посмотреть, нельзя ли раздобыть кого-нибудь из обитателей выступа. Но он нашел выступ пустым, — не оставалось и следов красного прыгающего предмета. Анду был голоден и потому не стал долго ротозейничать в эту ночь, а отправился на охоту за ланью.

Воспоминание о скверных зверьках исчезло из его головы. Ему попался молодой олень, но мать была рядом с ним и вступила в отчаянную борьбу за своего детеныша. Пришлось его оставить, но разгорячившаяся самка продолжала нападать, и ему удалось наконец нанести ей решающий удар по голове и завалить ее. Было больше мяса, но меньше вкуса. Медведица, которая следовала за ним, тоже получила свою долю. Во второй вечер снова упала белая глыба, совершенно такая же, как и первая, и, как первая, она разлетелась в куски прямо перед его головой. Это показалось ему очень любопытно.

Однако третья, упавшая в следующий вечер, была намечена лучше. Она ударилась о неразумную голову Анду с таким треском, что эхо прозвучало среди скал, и белые куски разлетелись по всем направлениям.

Вышедшая вслед за ним медведица с любопытством обнюхала своего мужа, лежавшего перед пещерой в странной позе, с влажной и бесформенной головой. Она была еще молода и неопытна и потому, обнюхав и полизав его немного, решила оставить в покое своего Анду, пока у того не пройдет этот странный каприз, и одна отправилась на охоту.

Она пошла искать того олененка, мать которого они убили две ночи назад, и нашла его. Но было слишком скучно охотиться одной и она вернулась до рассвета в пещеру. Небо было серое и облачное, деревья вверх по речной долине казались черными и незнакомыми, и в ее медвежью душу закралось смутное предчувствие необычайных и печальных событий. Она стала громко звать по имени Анду. Эхо береговых утесов одно отвечало ей.

Подойдя ближе к пещере она увидела в полутьме пару быстро убежавших при ее приближении шакалов. Потом завыла гиена, и с десяток этих неуклюжих фигур взбежали вверх по склону и, остановившись, насмешливо завизжали.

— Владыка скал и пещер — иаа-ха! — разносилось по ветру.

Смутное предчувствие медведицы приняло внезапно определенные формы. Она быстро побежала к пещере по амфитеатру береговых утесов.

— Иа-ха! — смеялись, отступая, гиены. — Иа-а-ха!

Пещерный медведь не лежал в своей старой позе — гиены сильно поработали над ним. В одном месте его огромного тела виднелись белые ребра. Вокруг на дерне валялись разлетевшиеся куски трех огромных меловых глыб. Воздух был пропитан запахом смерти.

Медведица остановилась, как пораженная громом. Даже и теперь она не могла поверить, что ее огромный и чудесный Анду был убит.

Вдруг сверху до нее донесся звук, странный звук, немного похожий на крик гиены, но полнее и ниже тоном. Она подняла кверху голову. Ее маленькие ослепленные лучами рассвета глазки сначала ничего не видели, ноздри ее трепетали. На краю обрыва, высоко над нею, ясно выделяясь на розоватом фоне утренней зари, виднелись два маленьких, косматых круглых предмета: это были головы насмешливо кричавших ей Юдены и Уг-Ломи.

Хотя она и не могла их отчетливо рассмотреть, но смутный страх овладел ею. Новое чувство грядущих неведомых бедствий закралось в ее сердце.

Она принялась исследовать разлетевшиеся куски меловых глыб, разбросанные вокруг Анду. Некоторое время она стояла неподвижно, осматриваясь и издавая низкий непрерывный звук, почти похожий на стон.

Потом, все еще не веря его смерти, она подошла к Анду и сделала последнее усилие, чтобы разбудить его.

ГЛАВА III

ПЕРВЫЙ РАЗ ВЕРХОМ

До Уг-Ломи еще не было никаких отношений между лошадьми и людьми. И те и другие жили отдельно — люди на болотистых берегах рек и в лесных чащах, а лошади на обширных луговых пространствах, окруженных каштановыми и сосновыми лесами. По временам случалось, что лошади заходили в преграждавшие им путь болота, где находили только скудную пищу; по временам и племя натыкалось на труп лошади, растерзанной львом, и, отогнав шакалов пировало до заката солнца. Караковые, большеголовые доисторические лошади с неуклюжими ногами и всклокоченными хвостами приходили каждую весну в эти северозападные местности Европы, вслед за ласточками и раньше гиппопотамов, как только вырастала трава на обширных низовых пространствах. Они появлялись в этих отдаленных краях только небольшими табунами: один жеребец и приблизительно две или три кобылы с жеребятами. Каждый табун пасся особо, а когда начинали желтеть листья каштанов и волки спускались с Уельденских гор, они уходили обратно к юго-востоку.

Они любили пастись на открытых местах и только в самое жаркое время дня укрывались под тенью деревьев. Они избегали буковых лесов и обширных поросших терновником пространств, предпочитая им уединенные группы деревьев, где не могло быть никакой засады, так что подкрасться к ним было очень трудно. Они никогда не нападали на других животных: копыта и зубы они оставляли друг для друга, и если случалось, что их вспугивали на открытом месте, ни одно живое существо не могло угнаться за ними. Только, может быть, слон мог бы догнать их, если бы захотел. Люди же в те дни казались для них совершенно безобидными существами. Никакое пророческое предчувствие не намекало им об ужасном грядущем рабстве — о кнуте, о шпорах, об удилах, тяжелых возах и грязных улицах, о плохом сене и бойнях — обо всем том, что должно было заменить для них впоследствии обширные пастбища и свободу.

Внизу, на болотистых берегах реки Уэй, ни Уг-Ломи, ни Юдена никогда не видели лошадей вблизи. Теперь же, когда оба покинули свое убежище на выступе скалы и вместе бродили в поисках пищи, они встречали их каждый день. Убив Анду, они снова вернулись на старый выступ: они не боялись медведицы. Она сама теперь боялась их и, чуя их, уклонялась в сторону. Они всюду ходили вместе. С тех пор как Юдена покинула племя, она была настолько же товарищем, как и женою Уг-Ломи. Она выучилась даже охотиться — насколько это было возможно для женщины. Она была поистине удивительной женщиной! Он мог часами подстерегать зверя в засаде или изобретать в своей косматой голове новые способы приманки добычи, а она тихо стояла рядом с ним, глядя на него блестящими глазами и не задавая никаких неуместных вопросов — совершенно как мужчина… Удивительная женщина!

От вершины берегового обрыва тянулся широкий травянистый луг, а за ним шли буковые леса, пройдя которые, можно было попасть на опушку поляны с волнующимся на ветру травяным ковром и увидеть там лошадей. На заросшей папоротниками окраине леса попадались кое-где кроличьи норы. Уг-Ломи и Юдена часто лежали здесь, спрятавшись в папоротниках и держа наготове свои метательные камни, в ожидании, что маленький кроличий народец выйдет поглодать зеленую травку и порезвиться перед закатом солнца. И пока Юдена в безмолвном внимании смотрела, не сводя глаз, на кроличьи норы, взгляд Уг-Ломи постоянно переносился сквозь зеленую листву туда, к этим удивительным, пасущимся на лугу пришельцам.

Он смутно чувствовал грациозность и гибкость их Движений. Когда заходило солнца и наступала вечерняя прохлада, лошади оживлялись, начинали гоняться друг за другом, ржали, скакали, трясли своими гривами, описывая большие круги, и при этом иногда подходили так близко к Уг-Ломи, что удары их копыт звучали, как быстрые раскаты грома. Выходило до того красиво, что Уг-Ломи ужасно захотелось побегать с ними. По временам та или другая из лошадей принималась кататься по траве, подбрасывая вверх все свои четыре копыта, казавшиеся очень страшными. Но это катанье было для Уг-Ломи несравненно менее привлекательным…

Когда он наблюдал за лошадьми, смутные образы рождались в его уме и что было причиной того, что жизнь двух кроликов продлилась еще некоторое время. И когда он спал, он тоже думал о лошадях, и тогда его мысли становились отчетливее и смелей, — так всегда было в те отдаленные дни. Во сне он подходил к лошадям и бился с ними, противопоставляя метательный камень их копытам, но они вдруг превращались в людей или, по крайней мере, в человеческие тела с лошадиными головами, и он просыпался, обливаясь холодным потом.

На следующий день утром, когда лошади паслись на лугу, одна кобыла заржала, и весь табун увидел Уг-Ломи, приближающегося к ним с подветренной стороны. Все перестали есть и смотрели на него. Уг-Ломи не подходил к ним прямо, а шел, пересекая луг, смотря на что угодно, но только не на них. Он воткнул три листа папоротника в свои спутанные волосы, что придавало ему крайне странный вид, и шел самым медленным шагом.

— Что это стоит там? — спросил Вожак Табуна, сообразительный по природе, но еще неопытный жеребец.

— Это похоже скорее всего на переднюю часть животного, — сказал он. — Передние ноги и грудь с головой, но без задней части.

— Это одна из маленьких обезьянок, — проговорила Старшая Кобыла. — Особый род речных обезьян. Они очень часто встречаются на равнинах.

Уг-Ломи продолжал методично по дуге исподволь приближаться к табуну. Старшая кобыла была поражена отсутствием цели в его действиях.

— Идиот! — сказала она, по своей привычке делать быстрые заключения. Она снова принялась щипать траву. Вожак Табуна и Вторая Кобыла последовали ее примеру.

— Смотрите! Он уже ближе! — сказал Жеребенок с отметкой на спине.

Один из младших жеребят сделал беспокойное движение. Уг-Ломи присел на корточки и стал внимательно разглядывать лошадей. Немного погодя он был удовлетворен тем, что они не замышляли ни бегства, ни нападения. Он принялся раздумывать о том, как поступить дальше. Хотя он и не хотел убивать их, но с ним все же был его топор, так как охотничий инстинкт никогда не оставлял его. Но как можно было убить одно из этих грациозных созданий, этих больших прекрасных созданий!

Юдена, с боязливым восторгом следившая за ним из-под папоротникового прикрытия, скоро увидела, что он пополз на четвереньках и таким образом еще более приблизился к лошадям. Но они предпочитали видеть его двуногим, чем четвероногим, и Вожак Табуна, подняв кверху голову, дал знак тронуться с места. Уг-Ломи подумал, что они совсем уйдут, но после минутного галопа, описав большой полукруг, они остановились у него под ветром, втягивая ноздрями воздух. Но не видя его за небольшой возвышенностью, они длинной вереницей начали подходить к нему, с Главою Табуна впереди.

Уг-Ломи так же не знал, чего можно ожидать от лошадей, как и они от него. Этот их маневр привел его в замешательство. Он знал, что если бы он продолжал стоять на месте, олени или буйволы бросились бы на него с опущенными рогами. Юдена увидела, как он вскочил и быстро побежал к ней со своими папоротниками в руке.

Она тоже вскочила, а Уг-Ломи, подбежав, засмеялся, чтобы показать ей, что все это была простая шутка, что все это было заранее придумано им от начала до конца. Так окончилось это происшествие, но весь день он был очень задумчив.

На следующее утро вместо того, чтобы идти на охоту и доставать себе пропитание, Уг-Ломи снова принялся бродить около лошадей. Старшая Кобыла все еще была полна молчаливого презрения.

— Я думаю, он хочет чему-нибудь научиться у нас, — сказала она наконец и прибавила: — Ну и пусть.