Помоги проекту - поделись книгой:
— Напялил очки, да и думает, что видит лучше других, — ответил плотник.
Подвинувшись ближе к слушателю и смотря одним глазом в небо, а другим на свой нос, мистер Скиннер добавил с глуповатой улыбкой:
— Велел каждый день вжвешивать цыплят. Каждый день! Это чтоб жнать, как они раштут… А? Каково? Каждый день!
И, прикрыв рот рукою, мистер Скиннер засмеялся, а затем, вероятно для того, чтобы запечатлеть в памяти плотника свои слова, еще раз прибавил:
— Каждый день вжвешивать!
— От этого с ума сойдешь, прямо с ума сойдешь! — закончил плотник.
2
Экспериментальные работы тянутся вообще ужасно долго, так же как и доклады о них в ученых обществах, поэтому прошло много времени, прежде чем мистер Бенсингтон увидел первые признаки осуществления своей мечты.
— Ну, ражумеется, шер, ешли вы шерьежно…
В конце концов, однако, Бенсингтон дождался успеха, о чем его известило длинное письмо от Скиннера.
Читая между строк, Бенсингтон увидел в необычайном росте цыплят залог успеха. На следующее утро он отправился в Уршот с тремя закупоренными жестянками «Пищи богов», которой хватило бы на всех цыплят Кента.
А когда солнце показалось над песчаным бугром, граничившим с полянкой, и он увидел своих цыплят, хотя еще покрытых желтым пушком младенчества, но рослых и прожорливых не хуже взрослого и уже женатого петуха, то должен был убедиться, что наступил, наконец, счастливый день в его жизни.
Войдя, по приглашению Скиннера, в курятник, Бенсингтон, однако, скоро вынужден был из него выйти — до такой степени больно клевались цыплята сквозь разрезы его ботинок. Пришлось стоять за решеткой и любоваться своими питомцами издали.
— Что ж из них выйдет, когда они шовшем выраштут, я шебе и предштавить не могу, — заметил мистер Скиннер.
— С лошадь величиною будут, — сказал мистер Бенсингтон.
— Именно ш лошадь!
— Одним крылышком можно будет сытно пообедать, — продолжал мистер Бенсингтон. — Целиком и жарить нельзя будет, придется по частям, как говядину.
— Однако не будут же они продолжать рашти по-прежнему? — сказал мистер Скиннер.
— Не будут, вы думаете? — спросил Бенсингтон, лукаво улыбаясь.
— Ражумеетша, не будут, — отвечал Скиннер. — Я ведь жнаю эту породу. Шначала раштут быстро, а потом… Нет! Куда им!
Последовала пауза.
— Вшо жавишит от ухода, — скромно заметил Скиннер. Бенсингтон быстро взглянул на него из-под очков.
— Мы выхаживали таких и прежде, — продолжал Скиннер, избегая взгляда своего собеседника, — я и мишиш Шкиннер.
Осмотрев бегло всю ферму, Бенсингтон опять вернулся к курятнику: очень уж его радовали такие результаты! Путь науки медленен и усеян терниями; в большей части случаев результатов приходится ждать годами, да и то часто неудачных. А тут всего несколько месяцев — и полная победа! Это даже слишком хорошо!
— Ведь им, кажется, всего только десять дней, — сказал Бенсингтон, любуясь цыплятами, — а они в шесть или семь раз больше обыкновенных.
— Ишь, лубуетша, — заметил вполголоса мистер Скиннер своей жене, — думает, что это от его дурацкого порошка!
Мистер Бенсингтон чувствовал себя необыкновенно счастливым и потому не придирался ни к каким упущениям в хозяйстве фермы, которые в этот яркий солнечный день особенно бросались в глаза. Например, решетка вокруг курятника была поломана.
— Лишица, должно быть, или шобака, — ответил мистер Скиннер на вежливое замечание об этом собственника фермы.
Инкубаторы были не вычищены.
— Когда ж мы будем чиштить? Времени нет, — отвечал Скиннер.
На чердаке, где пища богов хранилась и смешивалась с отрубями, был полный беспорядок, грязь, в углах громадные дыры, прогрызенные крысами. Скиннеры оказались коллекционерами всякого хлама — битых горшков, жестянок из-под консервов и прочего. Весь этот хлам был свален на чердаке. Тут же, у одной из стен, лежала куча полугнилых яблок, а с потолка свешивались штук пять-шесть кроличьих шкурок, на которых Скиннер желал проявить свои таланты скорняка. («Немного на швете такого, чего бы я не жнал, — скромно говорил он»).
Затем он поспешил перейти к тому, что задумал при первом взгляде на своих цыплят.
— Я полагаю, Скиннер, — сказал он, — что нам придется зарезать одного цыпленка, и я возьму его с собой в Лондон как образчик, — потом он снял очки, протер их и продолжал: — Мне бы хотелось, видите ли, сохранить что-нибудь на память об этом первом выводке и о… ну, в общем, надо будет зарезать одного цыпленка. А кстати, вы не кормите их мясом?
— Как можно, шер! Уверяю ваш, что мы шлишком хорошо жнаем уход жа живностью вшакого шорта, чтобы не уметь ш нею обрашшатыпа.
— А не выбрасываете ли вы где-нибудь поблизости остатки от вашего обеда?.. Мне показалось, что я видел кости кролика вон в том углу…
Они пошли и обнаружили, что это был начисто обглоданный скелет кошки.
3
— Это не цыпленок, — сказала кузина Джен, пожалуй, даже с несколько большей горячностью, чем следовало. — Я думаю, что могу узнать цыпленка по внешнему виду. Во-первых, эта птица слишком велика для цыпленка, а во-вторых, вы и сами, я полагаю, видите, что это не цыпленок. Это молодая дрофа.
— Что касается меня, — сказал Редвуд, уступая взгляду Бенсингтона, пригласившему его вступить в разговор, — что касается меня, то я должен признаться, что принимая во внимание обстоятельства…
— Ну, конечно, — перебила кузина Джен, — если вы будете поступать таким образом, вместо того, чтобы прямо взглянуть на дело…
— Но, право же, мисс Бенсингтон…
— Продолжайте, продолжайте! — воскликнула кузина Джен. — Все вы, мужчины, как я вижу, одинаковы…
— Принимая во внимание все обстоятельства, как я уже сказал, это молодая птица… несомненно, она ненормально гипертрофирована, но все же… особенно, если вспомнить, что она выведена из нормального куриного яйца… я, во всяком случае, должен допустить, мисс Бенсингтон… обязан допустить, что это все-таки в некотором роде цыпленок.
— Так и вы думаете, что это цыпленок? — удивилась кузина Джен.
— Да… я так думаю, — сказал Редвуд.
— Какая бессмыслица! — воскликнула кузина Джен и, безнадежно взглянув на голову Редвуда, прибавила: — Да мне и некогда с вами разговаривать, — а затем внезапно повернулась и вышла из комнаты.
— Очень приятно видеть, что он был здоров, несмотря на свою величину, — сказал Редвуд, когда шаги кузины Джен замолкли вдали.
Затем, без всякого предложения со стороны Бенсингтона, он уселся поудобнее перед камином и признался в таком деянии, которое даже для неученого человека было бы непозволительным или, во всяком случае, неосторожным.
— Вы, может быть, подумаете, что с моей стороны было безрассудно, Бенсингтон, — сказал он, — но дело в том, что я рискнул положить немножко… правда, очень немножко… нашего порошка в соску моего бэби… с неделю назад…
— Как же вы решились!? — удивился Бенсингтон.
— Знаю, сам знаю, — прервал его Редвуд и, взглянув на цыпленка, прибавил: — Ну, теперь беспокоиться нечего.
А затем полез в карман за папиросами, но, помолчав немного, решился рассказать подробности.
— Бедняжка, видите ли, не прибавлял в весе… ну, я, конечно, очень беспокоился… а тут этот Уинклс… бывший мой ученик, вы ведь его знаете. Пронырливый малый. Миссис Редвуд верит в него, как в Бога… а мне, разумеется, не верит… меня ив детскую-то не пускают… Надо же было что-нибудь делать… Я пробрался, когда нянька завтракала, да и всыпал немножко…
— Ничего. Он только лучше расти будет, — успокоил его Бенсингтон.
— Да он и растет. Двадцать семь унций прибавил за последнюю неделю… А послушали бы вы Уинклса: «Это, — говорит, — от хорошего ухода».
— Вот и Скиннер то же говорит о цыплятах. Редвуд опять поглядел на цыпленка.
— Трудно было продолжать кормление, — сказал он. — Не пускают меня одного в детскую… с тех пор, как попробовал записывать кривые роста Джорджина, помните? Как я теперь дам ему вторую дозу, уж не знаю.
— А нужно?
— Да, вот второй день кричит… Видно, мало ему обыкновенной пищи.
— Так вы бы сказали Уинклсу.
— Черт бы побрал Уинклса! — воскликнул Редвуд.
— Сходите к нему домой, да и попросите дать порошка ребенку.
— Придется, должно быть, — отвечал Редвуд, задумчиво глядя в огонь.
Бенсингтон подошел к цыпленку и погладил его.
— А ведь чудовищной величины будет, — сказал он.
— С лошадь?
— Пожалуй, больше.
— Да, Редвуд, — продолжал Бенсингтон, подходя к камину, — наши цыплята наделают много шума.
Редвуд кивнул головой.
— И мальчик тоже, клянусь Юпитером! — прибавил Бенсингтон, блестя очками.
— Я тоже так думаю, — подтвердил Редвуд.
Затем он бросил недокуренную папиросу в огонь, развалился в кресле, засунул руки в карманы панталон и продолжал:
— Я только что об этом думал. Гераклеофорбия — удивительное вещество. Как быстро вырос этот цыпленок!
— Так же быстро станет расти и ваш мальчик, — добавил Бенсингтон, смотря на цыпленка. — Ну, уж и велик же будет, я думаю!
— Я ему буду давать небольшие дозы, — сказал Редвуд. — Во всяком случае, Уинклс не даст больших.
— Для опыта и этого достаточно.
— Разумеется.
— А ведь все-таки, рано или поздно, нам придется давать детям и большие дозы, — сказал Бенсингтон, помолчав немного.
— Испробуем на каком-нибудь ребенке.
— Пока я не видел этих цыплят, — сказал мистер Бенсингтон, вытирая очки, — я не думал о последствиях нашего открытия… Вот теперь только начинаю немножко предвидеть их…
И все-таки, могу вас уверить, мистер Бенсингтон совсем не подозревал, какой страшной бомбой станет его небольшой опыт.
4
Это происходило в июне. В течение нескольких недель Бенсингтон не мог съездить на ферму из-за жестокого, хотя и воображаемого, катара бронхов, так что вместо него поехал Редвуд и вернулся в полном восторге от роста цыплят.
Но вот тут-то и стали появляться осы.
Первая гигантская оса была убита за неделю до бегства цыплят с фермы, уже в конце июля. Сообщение об этом было помещено во многих газетах, но Бенсингтон, должно быть, не читал их, а если и прочел, то не догадался о какой-либо связи этого происшествия с его опытами.
Встретивший впервые и, к счастью для себя, убивший неслыханное чудовище, был лесничий подполковника Руперта Хика, по фамилии Годфрей.
Обходя с ружьем в руках (опять-таки, к счастью для него, двуствольным) парк подполковника, он зашел в соседний буковый лес. Там на одной из полянок он в первый раз и увидел гигантскую осу. Рассмотреть ее хорошенько он не мог, так как она летела против солнца, но шум ее полета походил на рев мотора.
— Я, признаюсь, струсил, — рассказывал Годфрей, — так как увидел нечто, похожее по величине на сову, но летящее совсем не по-птичьему! Это, разумеется, сразу было заметно для опытного глаза.
Недолго думая, Годфрей по охотничьему инстинкту выстрелили в невиданное чудовище, но дрожала ли у него рука или он плохо прицелился, но только лишь часть заряда попала в цель, так что чудовище упало в траву с характерным для осы жужжанием, а потом опять взлетело и бросилось прямо на Годфрея.
Разрядив второй ствол не дальше как в двадцати ярдах, лесничий бросил ружье и кинулся бежать, иногда оглядываясь назад. Оса, по его словам, несколько раз падала, потом возобновляла преследование и снова падала. Когда она перестала подниматься в воздух, Годфрей остановился, нашел ружье, зарядил опять оба ствола и тогда решился подойти к изгибавшейся в предсмертных судорогах осе, в которую он тут же и всадил оба заряда.
Насекомое оказалось, разумеется, совершенно изуродованным: все брюшко у него было вырвано и раздроблено выстрелами, но Годфрей все-таки догадался измерить его остатки. По его показанию, в ширину тело осы с расправленными крыльями достигало двадцати семи с половиной дюймов; длина жала — трех дюймов; глаза были величиною с монету в один пенс, а длина тела была приблизительно около восемнадцати дюймов. Все эти измерения впоследствии оказались почти вполне точными.
Спустя сутки после этого велосипедист, проезжавший между Севеноксом и Тенбриджем, чуть не наехал на другую такую же осу, которая переползала через дорогу. От испуга она взлетела кверху, шумя «наподобие паровой пилы», а он упал с велосипеда, и когда пришел в себя, то увидел осу, летящую над кустами по направлению к Вестерграму.
Велосипедист был так испуган, что, проехав немного, слез с велосипеда и долго отдыхал около дороги. В Ашфорд он к вечеру не попал, а остановился в Тенбридже.
После этого слухов о гигантских осах почему-то не было целых три дня. Подняв метеорологические записи за эти дни, я убедился, что в эти дни все время шел дождь, а местами были даже ливни. Нельзя ли этим объяснить отсутствие ос?
На четвертый день погода стояла жаркая, солнечная, и осы появились целыми роями. Трудно сказать, сколько их было всего, но в газетах можно было найти более пятидесяти сообщений об их столкновениях с людьми. Один лавочник даже погиб при этом. Увидав гигантскую осу над бочкой с сахаром, он ударил ее лопатою, подвернувшейся под руку, сбил на землю и раздавил, но она успела прокусить ему ногу через сапог, причем он умер почти мгновенно, даже раньше своего врага.
Самым драматическим из всех появлений гигантских ос в публике был, конечно, визит одной из них в читальную залу Британского музея днем, когда там было много народа.
Сначала она набросилась на одного из голубей, мирно прохаживавшихся на дворе здания. Схватив голубя, она утащила его на карниз, где и съела на свободе. Потом она стала сползать по карнизу вокруг купола и, встретив открытое окно, с шумом влетела в зал. Появление ее вызвало, конечно, панику между читателями, но оса, полетав немного под потолком, мирно вылетела, кажется, в то же окно.
Большинство других встреч с осами прошло более или менее благополучно. Так, одна из них разогнала компанию, собравшуюся на пикник в Альдинстон-Кнолле, и поела варенье и сласти. Другая убила и разорвала на части щенка в Уайт-стэбле на глазах у дамы, которой этот щенок принадлежал.
На лондонских улицах в это время только и слышались возгласы газетчиков о гигантских осах в Кенте; во всех газетах им посвящались длинные статьи. Даже профессор Редвуд, мало интересовавшийся газетными известиями, однажды, выходя из своей коллегии после бурного заседания комитета, сделавшего ему замечание по поводу слишком крупных сумм, которые он тратит на своих телят, соблазнился и купил газету. Прочитав известие об осах, он забыл о телятах и обо всем на свете, нанял извозчика и помчался к Бенсингтону.
Поделиться книгой: