Помоги проекту - поделись книгой:
Пролежал я так, должно быть, немало.
Потом приподнялся и сел в полном недоумении. В первую минуту я не мог сообразить, как я сюда попал. Недавний ужас как бы свалился с меня, словно одежда. Несколько минут назад для меня существовали только три реальные вещи: безмерность ночи и мирового пространства, мое собственное бессилие и страх и, наконец, близость неминуемой смерти. Теперь все как будто переменилось, и мое настроение вдруг улучшилось. Переход этот совершился незаметно. Я стал снова самим собой, таким, каким я бываю каждый день, — обыкновенным скромным гражданином. Безмолвное поле, мое бегство, грозное летучее пламя казались теперь только сном.
Неужели все это совершилось на самом деле? Я отказывался этому поверить.
Я встал и нетвердыми шагами начал взбираться по крутому мосту. Голова моя работала плохо. Мои мускулы и нервы, казалось, потеряли всякую упругость.
Над аркой моста обрисовалась чья-то голова, и показался рабочий с корзиной за плечами. С ним рядом бежал маленький мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел заговорить с ним и не мог. Лишь бессвязным бормотаньем ответил я на его приветствие и пошел дальше через мост.
По Мейберийскому виадуку, направляясь на юг, пронесся поезд — волнистая полоса белого огненного дыма и длинная гусеница светлых окон — тук-тук… тук-тук… и исчез. Кучка людей беседовала у ворот одного из домов, составлявших так называемую «Восточную террасу». Все это было так реально, так знакомо. А те там, в поле! Это было так невероятно, фантастично. «Нет, — подумал я, — это все какое-то наваждение».
Вероятно, я человек своеобразного душевного склада. Не знаю, совпадают ли мои ощущения с ощущениями других людей. Иногда я страдаю от странного чувства разобщенности с самим собою и окружающим миром. Я как-то извне наблюдаю за всем совершающимся: гляжу на него откуда-то издалека, вне времени, вне пространства, вне житейской борьбы, вне ее трагедий. Подобное ощущение было очень сильно во мне в ту ночь.
Но в то же время меня смущало явное противоречие такой ясности духа с ужасными картинами, которые я видел так недалеко, в каких-нибудь трех километрах, — там, где витала молниеносная смерть. Газовый завод шумно работал, и все электрические лампы горели. Я остановился возле беседующих.
— Какие новости с лугов? — спросил я.
У ворот стояли двое мужчин и одна женщина.
— Что? — переспросил один из мужчин, оборачиваясь.
— Какие новости с лугов? — повторил я.
— Да вы сами разве не оттуда? — спросили они.
— Народ, кажется, совсем одурел из-за этих лугов, — сказала женщина, глядя поверх калитки.
— Что такое там делается?
— Вы разве не слышали о людях с Марса? — сказал я. — О живых существах с Марса?
— Довольно, хватит с нас, — ответила женщина из-за калитки. — Спасибо!
И все трое засмеялись.
Я оказался в глупом положении. Раздосадованный, я попытался рассказать им о том, что я видел, но у меня ничего не вышло. Они только еще раз посмеялись над обрывками моих фраз.
— Вы еще услышите об этом! — крикнул я и пошел домой.
Я испугал жену своим видом. Прошел в столовую, сел, выпил немного вина и, собравшись с мыслями, сообщил ей обо всем, что случилось. Был подан обед — уже холодный, — но мы не притронулись к нему, пока я не досказал до конца свою историю.
— Только одно хорошо, — заметил я, чтобы успокоить перепуганную жену. — Это самые неповоротливые существа из всех, которых я когда-либо видел. Они могут ползать в яме и убивать людей, которые подойдут к ним близко, но они не в силах оттуда выбраться. Но как они ужасны!
— Не говори об этом, милый! — воскликнула жена, хмуря брови и кладя свою руку на мою.
— Бедный Оджилви, — сказал я. — Подумать только, что он лежит там мертвый!
Я заметил, как моя жена побледнела, и замолчал.
— Они могут добраться сюда, — твердила она.
Я заставил ее выпить вина и постарался успокоить ее.
— Они едва в состоянии двигаться, — сказал я.
Я начал утешать и её и себя, повторяя рассуждения Оджилви о том, что марсиане никогда не смогут приспособиться к земным условиям. Особенно напирал я на силу тяготения. На поверхности Земли сила тяготения втрое больше, чем на поверхности Марса. Поэтому всякий марсианин будет весить на Земле в три раза больше, чем на Марсе, между тем как его мускульная сила не увеличится. Его тело точно нальется свинцом. Таково было общее мнение. И «Times» («Время») и «Daily Telegraph» («Ежедневный телеграф»), например, писали об этом на следующее утро. Но, подобно мне, обе газеты упустили из виду два другие существенные обстоятельства.
Атмосфера Земли, как мы теперь знаем, содержит гораздо больше кислорода и гораздо меньше азота, чем атмосфера Марса. Живительное действие этого избытка кислорода позволяло марсианам преодолевать непривычно мощную силу земного тяготения. Кроме того, мы позабыли, что при своей высокоразвитой технике марсиане могли обходиться и без мускульных усилий. Но я не учел этих двух обстоятельств, и потому все мои выводы оказались ложными. Под влиянием вина и еды, чувствуя себя в безопасности за своим столом и успокаивая жену, я и сам понемногу ободрился.
— Они совершили величайшую глупость, — сказал я, щелкая ногтем по стакану. — Они опасны, потому что обезумели от ужаса. Может быть, они совсем не ожидали найти здесь живые существа, особенно разумные живые существа. Но на худой конец одна граната, пущенная в яму, перебьет их всех.
Сильное нервное возбуждение после пережитых событий, несомненно, изощрило мою восприимчивость. Я и теперь необычайно ясно помню этот обед. Нежное и встревоженное лицо моей милой жены, обращенное ко мне под розовым абажуром лампы, белая скатерть с серебром и хрусталем, — в те дни даже писатели-философы могли позволить себе эту маленькую роскошь, — темно-красное вино в стакане — все это запечатлелось у меня в мозгу. В конце стола сидел я caм.
Так какой-нибудь солидный додо на острове Св. Маврикия, чувствуя себя полным хозяином своего гнезда, мог бы обсуждать вопрос о прибытии безжалостных моряков, изголодавшихся по мясной пище.
— Завтра мы с ними разделаемся, моя милая.
Я не знал тогда, как много необычайных и страшных дней должно пройти, прежде чем я снова буду обедать, как подобает цивилизованному человеку.
VIII
В ночь на субботу
Среди всех странных и поразительных вещей, совершившихся в эту ночь, всего удивительнее кажется мне необычайная устойчивость повседневных общественных навыков: начало событий, которые должны были ниспровергнуть весь наш социальный строй, никак не отразилось на обычном укладе жизни. Если бы в пятницу ночью вы взяли циркуль и описали круг радиусом в восемь километров около Уокингских песочных ям, то, — не считая родственников Стента и трех-четырех лондонских велосипедистов, которые лежали мертвыми на лугу, — вы вряд ли нашли бы за пределами этого круга хоть одного человека, чьи чувства и привычки были затронуты появлением марсиан. Конечно, очень многие слышали о цилиндре и толковали о нем на досуге. Но, бесспорно, это событие не вызвало такой сенсации, какую, например, вызвал бы ультиматум, предъявленный Германии от имени британского правительства.
Полученную ночью депешу бедного Гендерсона сочли в Лондоне за простую утку. Вечерняя газета, в которой он сотрудничал, запросила по телеграфу подтверждения и, не дождавшись ответа, так как Гендерсон был уже убит, решила не печатать экстренного выпуска.
Внутри нашего восьмикилометрового круга большинство населения тоже ровно ничего не предпринимало. Я уже рассказывал, как вели себя мужчины и женщины, с которыми мне приходилось говорить. Во всем околодке обыватели мирно обедали и ужинали, отдыхали в садиках после дневного труда, укладывали спать детей, молодежь слонялась по переулкам и флиртовала; ученые сидели за своими книгами.
Может быть, на улицах и толковали о случившемся; может быть, в трактирах появилась новая тема для разговоров. Кое-где мчавшийся с новостями посыльный или случайный очевидец событий вызывали своими рассказами волнение, суматоху, крик, но в большинстве случаев жизнь продолжала идти по заведенному с незапамятных времен порядку: работа, еда, питье, сон — все чередовалось как всегда, словно никакого Марса вовсе не бывало на небе.
То же самое наблюдалось даже в Уокинге, Хорзелле и Чобхеме.
На узловой станции Уокинг до поздней ночи поезда останавливались и уходили или переводились на запасные пути; пассажиры толпились и ожидали. Мальчик, прибежавший из города, нарушая монополию Смита,[2] продавал вечерние газеты. Звонки и шум на платформе и резкие свистки паровозов заглушали его выкрики о «людях с Марса». Около девяти часов на станцию стали прибывать взволнованные очевидцы с невероятными известиями, но привлекли к себе не больше внимания, чем какие-нибудь пьяные буяны. Пассажиры, ехавшие в Лондон, смотрели в темноту из вагонных окон и видели только редкие взлетающие искры около Хорзелла, красный отблеск и тонкую пелену дыма, застилавшую звезды, и думали, что это горит вереск. Только у самых лугов заметно было некоторое смятение; на окраине Уокинга запылало несколько дач. В трех соседних селениях окна домов, обращенные к лугам, были освещены, и жители не ложились спать до рассвета.
Любопытные все еще толпились на Чобхемском и Хорзеллском мостах. Один или двое смельчаков, как потом выяснилось, отважились в темноте подползти совсем близко к марсианам. Назад они не вернулись. Светлый луч, похожий на прожектор военного корабля, скользил по лугу, а вслед за ним проносился тепловой луч. Обширный луг был тих и пустынен, и обугленные тела валялись неубранные всю ночь и весь следующий день. Многие слышали стук молотков, доносившийся из ямы.
Таково было положение дел в пятницу ночью. В шкуру нашей старой планеты, как отравленная стрела, вонзился цилиндр. Но яд еще только начинал оказывать свое действие. Кругом расстилались дымившиеся кое-где луга с разбросанными на них черными, едва заметными скорченными трупами. Здесь и там горели деревья и кустарники. Далее простиралась зона смятения, но за эту черту пожар еще не распространился. В остальном мире поток жизни катился так же, как и прежде, с незапамятных времен. Лихорадка войны, которая должна была закупорить вены и артерии, умертвить нервы и разрушить мозг, едва успела начаться.
Всю ночь марсиане возились и склепывали какие-то машины: порою вспышки зеленовато-белого дыма поднимались спиралью к звездному небу.
Около одиннадцати часов вечера через Хорзелл прошла рота солдат и оцепила луг. Позднее через Чобхем прошла вторая рота и оцепила луга с севера. Несколько офицеров из Инкерманских казарм на рассвете отправились осматривать луга, и один из них, майор Иден, пропал без вести. Полковой командир появился у Чобхемского моста и расспрашивал толпу. Военные власти, очевидно, поняли серьезность положения. На следующее утро, часов в одиннадцать, газеты уже сообщили, что эскадрон гусар, два пулемета и четыреста человек Кардиганского пехотного полка выступили из Олдершота.
Спустя несколько секунд после полуночи толпа, стоявшая на Чертсийской дороге, близ Уокинга, видела звезду, упавшую в сосновый лес на северо-западе. При падении она дала зеленоватую вспышку, похожую на зарницу. Это был второй цилиндр.
IX
Сражение начинается
Суббота запечатлелась в моей памяти, как день томительного ожидания. Вдобавок, то был день жаркий, душный, отмеченный, как мне говорили, резкими колебаниями барометра. Жене моей удалось довольно скоро заснуть, но я спал очень мало и встал рано. Перед завтраком я вышел в сад и долго прислушивался; но с лугов доносилась только песнь жаворонка…
Молочник явился как всегда. Я услыхал скрип его тележки и подошел к калитке узнать последние новости. Он рассказал мне, что ночью войска окружили марсиан и что теперь ждут только прибытия пушек. Вслед за этим послышался знакомый успокоительный грохот поезда, идущего в Уокинг.
— Их не станут убивать, — сказал молочник, — если только этого можно будет избежать.
Я увидел соседа в его садике, поболтал с ним немного и отправился завтракать. Утро прошло без всяких происшествий. Сосед мой был уверен, что войска в тот же день захватят в плен или уничтожат марсиан.
— Жаль, что они держат себя такими недотрогами, — заметил он, — было бы интересно узнать, как они живут на своей планете. Мы могли бы кое-чему научиться.
Он подошел к забору и протянул мне горсть земляники — это был завзятый любитель садоводства и щедрый человек. Заодно он сообщил о пожаре соснового леса вблизи Байфлитского спортивного поля.
— Говорят, туда упала другая такая же штука, — номер второй. Право, с нас довольно и одной. Страховым обществам это влетит в копеечку, — и он добродушно засмеялся.
По его словам, леса продолжали гореть. И он указал на пелену дыма.
— Торф и хвоя будут тлеть еще несколько дней, — сказал он и состроил серьезную мину, вспомнив о «бедном Оджилви».
После завтрака, вместо того чтобы сесть за работу, я отправился к лугам. У железнодорожного моста я увидел кучку солдат, — кажется, это были саперы, — в маленьких круглых шапочках, в грязных черных штанах и высоких сапогах, в расстегнутых красных мундирах, из-под которых виднелись синие рубашки. Они сообщили мне, что на ту сторону канала никого не пропускают. Действительно, взглянув на дорогу, ведущую к мосту, я увидел часового Кардиганского пехотного полка. Я заговорил с солдатами, рассказал им о моей встрече с марсианами вчера вечером. Солдаты еще не видали их, имели очень смутное понятие о своих будущих противниках и закидали меня вопросами. Они не знали, кто приказал вызвать войска. Сперва они думали, что произошли какие-то беспорядки в Конной гвардии. Саперы, более образованные, чем пехотинцы, с большим знанием дела обсуждали необычайные условия возможного боя. Я рассказал им о тепловом луче, и они начали спорить между собой.
— Подползти к ним под прикрытием и броситься в штыки, — сказал один.
— Ну да, — ответил другой. — Чем же можно прикрыться от такого жара? Хворостом, что ли, чтобы лучше зажариться! Остается только подойти к ним возможно ближе и начать рыть окопы.
— К чорту твои окопы! Ты вечно мелешь об окопах. Тебе бы следовало родиться кроликом, Сниппи.
— Так у них, значит, совсем нет шеи? — спросил вдруг третий, маленький смуглый молчаливый солдатик, куривший трубку.
Я еще раз описал марсиан.
— Вроде осьминогов, — сказал он. — Значит, мы должны сражаться не с людьми, а с рыбами.
— Таких скотов и убивать не грех, — сказал первый.
— Пустить в них гранату, да и прикончить разом, — предложил маленький смуглый солдат. — А то они еще что-нибудь натворят.
— Где же твои гранаты? — возразил первый. — Мы не можем ждать. Надо их атаковать, да поскорей, по-моему.
Так спорили солдаты. Вскоре я оставил их и пошел на станцию за утренними газетами.
Однако я не буду докучать читателю описанием этого томительного утра и еще более томительного дня. Мне не удалось поглядеть на луг, потому что даже колокольни в Хорзелле и Чобхеме находились под контролем военных властей. Солдаты, к которым я обращался, сами ничего не знали толком. Офицеры расхаживали с таинственным видом. Под охраной войск жители снова почувствовали себя в безопасности.
Здесь я впервые услышал от Маршала, нашего табачного торговца, что его сын тоже погиб на лугу. На окраинах Хорзелла войска велели жителям запереть и покинуть дома.
Я вернулся домой ко второму завтраку, около двух часов пополудни, очень усталый, потому что, как я уже говорил, день был жаркий и душный. Желая освежиться, я принял холодную ванну. Около половины пятого я отправился на железнодорожную станцию за вечерней газетой, — в утренних газетах дано было лишь весьма неточное описание гибели Стента, Гендерсона, Оджилви и других. Однако и вечерние газеты не сообщали ничего нового. Марсиане не показывались. Они, видимо, были чем-то заняты в своей яме; оттуда по-прежнему слышались удары по металлу и вырывались клубы дыма. Надо думать, они тоже готовились к бою. «Новые попытки завязать сношения посредством сигналов оказались безуспешными», сообщали газеты. Сапер рассказал мне, что какой-то человек, спрятавшись в канаве, поднимал флаг на длинной жерди. Но на марсиан эти сигналы произвели не больше впечатления, чем на нас производит мычание коровы.
Надо сознаться, военные приготовления очень взволновали меня. Мое воображение разыгралось, и я придумывал разные способы для уничтожения непрошенных гостей. Опять воскресли старые школьные мечты о битвах и подвигах. Но вдруг мне пришло в голову, что борьба наша с марсианами будет неравной и потому несправедливой: они казались такими беспомощными в своей яме.
Около трех часов пушечные выстрелы, следовавшие один за другим через равные промежутки времени, начали доноситься со стороны Чертси или Эдльстона: артиллерия бомбардировала дымившийся сосновый лес, куда упал второй цилиндр. Важно было уничтожить его прежде, чем он раскроется. Но только к пяти часам первое полевое орудие было доставлено в Чобхем для действий против первого отряда марсиан.
Около шести часов вечера, когда мы с женой сидели в беседке за чаем, оживленно разговаривая о предстоящей битве, я услышал отдаленный гул взрыва со стороны лугов
и вслед за тем ружейную трескотню. Несколько секунд спустя грохот обвала раздался так близко от нас, что земля задрожала. Я выскочил из дома и увидел, что вершины деревьев вокруг Восточной коллегии охвачены красным дымящимся пламенем, а колокольня небольшой церкви лежит в развалинах. Башенка на кровле коллегии обрушилась. Казалось, ее снесло двенадцатидюймовым снарядом. Одна из труб нашего дома тоже рухнула. Обломки кирпичей покатились по скату кровли и теперь большой грудой красных черепков лежали на цветочной грядке у окна моего кабинета.
Я и жена стояли совсем ошеломленные. Потом я сообразил, что если коллегия разрушена, то это значат, что вершина Мейберийского холма уже попала в сферу действия теплового луча.
Схватив жену за руку, я потащил ее на дорогу. Потом вызвал из дому служанку и сказал ей, что сам поднимусь в верхний этаж за ее сундуком, который она не хотела бросить на произвол судьбы.
— Здесь опасно оставаться, — сказал я, и тотчас же вслед за этими словами со стороны лугов снова послышалась пальба.
— Но куда же мы пойдем? — в ужасе спросила жена. Я задумался, потом вспомнил о ее кузинах, живших тогда в Лезерхеде.
— Лезерхед! — крикнул я, стараясь перекричать гул. Жена посмотрела вниз по склону холма. Испуганные люди выбегали из домов.
— Как же нам добраться до Лезерхеда? — спросила она.
На склоне холма я увидел гусарский разъезд, проскакавший под железнодорожным мостом. Солдаты въехали в раскрытые настежь ворота Восточной коллегии; двое спешились и стали переходить из дома в дом. Диск солнца, маячивший в дыму подожженных деревьев, казался кроваво-красным и бросал на все окружающее непривычный багровый свет.
— Не трогайтесь с места, — сказал я. — Тут вы в безопасности.
Я побежал в трактир «Пятнистая Собака», так как знал, что у хозяина есть лошадь и двухколесный шарабан. Я торопился, предвидя, что скоро начнется повальное бегство с нашей стороны холма. Хозяин трактира стоял у своей конторки. Он не подозревал, что творилось в двух шагах от его дома. Какой-то мужчина, стоявший ко мне спиной, разговаривал с ним.
— Меньше фунта нельзя, — заявил трактирщик. — Да и отвести ее некому.
— Даю два, — сказал я через плечо незнакомца.
— За что?
— И доставлю обратно к полночи, — добавил я.
— Боже, — воскликнул трактирщик, — что за спешка? Я продаю свинью. Два фунта, и сами доставите обратно? В чем дело?
В немногих словах я объяснил, что мне надо уехать из дому, и таким образом нанял шарабан. В то время мне не приходило в голову, что вскоре сам трактирщик будет вынужден покинуть свое жилище. Я быстро запряг лошадь и, оставив ее под присмотром жены и служанки, вбежал в дом и уложил некоторые ценные вещи — серебряную посуду и еще кое-что. Пока я укладывался, буковые деревья перед домом начали гореть, а железная решетка у дороги накалилась докрасна. В это время мимо пробегал один из спешившихся гусаров. Он заходил в каждый дом и предупреждал жителей, чтобы они уходили. Он уже удалялся, когда я вышел на крыльцо со своими сокровищами, завязанными в скатерть.
Поделиться книгой: