Душенька

– Несите каре. Два.

– Вино ваше обычное?

– Обычное. И артишоки, как мы без них. Между прочим, Душенька, поосторожнее с ними. Я слышал, что артишоки – сильный афродизиак. В Средние века их запрещалось есть женщинам, чтобы семейный очаг остался неоскверненным...

Я не знала, что такое афродизиак, но смысл поняла.

– А еще я слышал древнегреческую легенду, – продолжал балагурить Олег, – что первым артишоком стала пышнотелая молодая девушка по имени Кинара. Она жила на острове Зинари, и однажды Зевс, будучи в гостях у своего брата Посейдона, увидел, как Кинара гуляет по острову. Боясь ее вспугнуть, Зевс долго наблюдал за прелестной толстушкой с моря. Но Кинара заметила его и нисколько не испугалась присутствия бога – она была очень веселой и храброй. Зевс, как и все древнегреческие боги, был парень не промах, решил воспользоваться этой возможностью и соблазнил Кинару. Он настолько был очарован своей новой подружкой, что предложил ей стать богиней и жить рядом с ним на Олимпе. Кинара согласилась, и всякий раз, когда его жены Геры не было рядом, Зевс, как влюбленный мальчишка, спешил на свидания с Кинарой. Но вскоре ревнивая и строгая Гера узнала об измене, подстерегла Кинару и столкнула ее с Олимпа. Пышнотелая красотка упала и, ударившись о землю, превратилась в артишок. Вот что говорит нам прекрасная легенда. Так выпьем же за то, чтобы...

– Нет такой легенды, – засмеялась я. – У меня был сборник легенд Древней Греции Куна, я такой не помню.

– Есть-есть, Душенька! А рассказал мне ее сам Квинт Гораций Флакк, помнится, перед битвой у мыса Палинур. А рядом в это время еще Гай Цильний Меценат полулежал, такой почтенный, в пурпурном фаросе. И ели мы тогда артишоки в оливковом масле, козий сыр и пили чудесное фалернское вино, такое густое, что его можно было резать ножом.

– Фалернское нужно разбавлять медом или хиосским вином, – негромко сказал бесшумно появившийся рядом официант.

У меня голова пошла кругом.

Артишоки были приготовлены по-провансальски – обжарены в сухарях. Кисловатое вино пощипывало язык. Ягненок таял во рту, обольстительно нежен.

– Древние греки знали толк в жизни: трапеза должна сопровождаться беседой, и наоборот. Тогда два изысканных наслаждения дополняют друг друга.

Я поддерживала беседу, как могла. А могла я плохо. Мне не хватало интеллекта и недоставало практики. С Игорем мы почти не говорили – только о самом обыденном. А вообще он предпочитал целоваться.

Зал «Морского оркестра» постепенно заполнялся людьми. Пару раз с моим спутником поздоровались. Иногда я ловила на себе изучающие, оценивающие взгляды, но я чувствовала их только кожей, потому что не могла отвести глаз от своего спутника.

«Пропала, пропала», – думала я.

* * *

«Пропала, пропала», – думала я в девять часов утра на следующий день, лихорадочно перелистывая страницы учебника химии в школьном коридоре. Домой я попала только около одиннадцати и успела только переодеться в халатик и смыть макияж, а потом, удивляясь собственной способности к наглой лжи, уселась за письменный стол, на котором, позабыт, позаброшен, лежал этот самый учебник, чтоб его черти драли! Маму привез брат через десять минут после моего триумфального возвращения, и она сразу заглянула в мою комнату:

– Все еще занимаешься? Давай-ка ложись. Нужно, чтобы у тебя голова свежая завтра была. Перед смертью не надышишься.

Не надышишься, ох не надышишься, тут мама права! Я обнаруживала все новые и новые провалы в своих познаниях. Собственно, знала-то я почти все билеты, зубрежка сделала свое дело, но вот в своей способности решить задачу я была совершенно не уверена, а задача прилагалась к каждому билету. Оставалось надеяться на сумасшедшую удачу.

И удача была со мной на том экзамене. Отвечавшая передо мной Карина запуталась в химическом эксперименте, что-то смешала неправильно, и из ее реторты повалил удушливый желтый дым. Когда же Светлана Валерьевна попыталась включить допотопную вытяжку, из трубы на пол посыпался сор, птичий помет и несколько голубоватых перышек – видимо, там свили гнездо вездесущие голуби-сизари. Нарушение техники безопасности было налицо, и Светлане Валерьевне пришлось выводить класс в коридор и проветривать помещение по старинке – путем открывания всех окон нараспашку. Ну, пока она там цацкалась с окнами, я, конечно, успела подсуетиться, и Лешка Егоров мне решил злокозненную задачу, запросив за это шоколадку. Он был отличник и уверял, что мозги у него хорошо варят, потому что он ест много сладкого. Если бы дело обстояло именно так, я бы давно была профессором и академиком...

Дело того стоило – за то, чтобы поглядеть, как Светлана Валерьевна удивится сделанной мной задаче, я бы не то что шоколадку, я бы целую кондитерскую фабрику отдала. Она крутила листочек с решением и так и сяк, едва ли не на зуб его пробовала, потребовала, чтобы я повторила решение на доске – видимо, чувствовала подвох. Но другая экзаменаторша, старенькая и добрая учительница физики, только махнула на нее рукой, подмигнула мне и поставила отличную оценку.

Я выбежала из школы галопом, словно боялась, что Светлана Валерьевна погонится за мной, чтобы задать еще какой-нибудь немыслимый вопрос. Вприпрыжку пронеслась по аллее – со стороны это, должно быть, выглядело смешно: такая корпулентная девица скачет, как молодая лошадка, тряся всеми своими прелестями. Но я не хотела думать, как это выглядело со стороны, ведь в конце аллеи я заметила знакомую фигуру. Это был Игорь, и он шел, вероятно, для того, чтобы встретить меня с последнего экзамена, как до этого встречал с предыдущих. Я бросилась ему навстречу, ожидая привычных объятий, но когда между нами оставалось шага три, не больше, я снизила темп. Меня смутила перемена, произошедшая в его лице – оно казалось потемневшим, как небо перед грозой. Я хотела сказать что-нибудь, но вдруг Игорь ударил меня по лицу ладонью. Он размахнулся несильно, так что мне было почти не больно, но очень обидно.

– С ума сошел? – сказала я, держась за щеку. Я не чувствовала за собой никакой вины, а даже если бы чувствовала, то не признала бы за Игорем права бить себя. Оставалось только надеяться, что дело разъяснится каким-нибудь необычайным образом – например, на щеке у меня сидел особо опасный комар, переносящий малярию, холеру и бубонную чуму разом, и Игорь убил его этой пощечиной...

Ну конечно же, никакого комара не было. Игорь схватил меня за плечи и тряхнул так, что у меня зубы щелкнули.

– Ты думаешь, я не знаю ничего? Какая же ты дрянь, оказывается! Строишь из себя целку-невидимку, а сама шляешься с мужиками по ресторанам? Что, богатенького хахаля себе нашла, толстая шлюха?

Он еще что-то говорил, но больше мне не хотелось его слушать. Я высвободилась из его рук, сама удивившись, как нетрудно мне это далось – все-таки я большая и сильная девочка. Одной рукой я взяла его за воротник рубашки, а другой за ремень джинсов, легко приподняла, как котенка за шкирку, и бросила в заросли шиповника, обрамлявшие аллею. Раздался страшный треск, Игорь закричал и заматерился. Я не стала ждать, когда он выберется из колючих кустов, и поспешно удалилась.

Повторюсь – я не чувствовала за собой вины.

Да, я была в ресторане. Да, с мужчиной. Но что в этом плохого? Неужели, съев артишоки по-провансальски и посмеявшись над шутками Олега, я одним махом попала в разряд падших женщин, которых можно без зазрения совести обзывать последними словами и бить по щекам? Ведь нет? Значит, Игорь был неправ. И я ему на это указала теми методами, которые он выбрал для нашего общения сам.

Все же на душе у меня было нехорошо. Я пришла домой, мама обрадовалась моей пятерке, усадила за стол, поставила приборы, села против меня и только тогда сказала как бы вскользь:

– Ты с Игорем встретилась? Он час назад прибегал. Какой-то взвинченный. Где она, кричит, где. Я ему сказала: в школе, где ж ей еще быть. А он мне: вот и я так думал. И убежал. Дуся, чего случилось-то? Поссорились?

– Расстались, – ответила я маме, решив, что врать нет смысла. – Слишком он много командовать начал.

Я думала, она охнет и схватится за сердце. Маме нравился Игорь, она была не против нашей дружбы... Но она только энергично кивнула:

– И правильно! Рано тебе себя пока свободы лишать из-за первого попавшегося мальчишки. Закабалиться-то успеешь. Ну, давай я тебе положу. Рубец-то твой вчера так мы и не попробовали.

Да, маме удалось меня удивить. Но одна мысль не давала мне покоя – как Игорь узнал, что я была в ресторане? С одной стороны, глупо было ломать над этим голову – ведь я, отправляясь на свидание, не особенно-то и пряталась. А с другой – он живет в двух автобусных остановках от меня, и в этот день должен был дома готовиться к экзаменам. Нас видел кто-то из общих знакомых? Моих или его одноклассников? Но кто так оперативно наябедничал?

И только ночью я поняла, кто это был. Конечно, в «Морском оркестре» я была увлечена и едой, и собеседником, поэтому не очень-то смотрела по сторонам, но все же ощутила на себе неприятно-пристальный взгляд смутно знакомых глаз.

«Она дочь знакомого моего отца. Студентка. У меня с ней ничего нет».

Черноволосая, яркогубая автоледи на «Фольксвагене»! Пожалуй, мне стоило бы быть благодарной ей. Разве она не оказала мне услугу? Увидела в ресторане счастливую соперницу, быстро позвонила Игорю, наплела с три короба, завела его как следует и стала ждать результата.

И она его получила.

А я... я получила Олега.

Конечно, не совсем. Не всецело. Не так, как бы мне хотелось.

Но и то, что доставалось на мою долю, было так прекрасно, так нежно, так грело душу и волновало плоть, что мне этого хватало.

Я отдалась ему во вторую нашу встречу. Он приехал за мной на машине, повез за город, собирать ландыши. Машина у него была красная. Меня преследовали красные машины.

– Как называется твой автомобиль? – спросила я.

– Гаруда, – ответил Олег.

– Нет такой марки.

– Это не марка. Это имя собственное.

Никаких ландышей мы не нашли. Судя по торчащим там и сям ландышевым листочкам, здесь прошли охотники за дарами природы – те, что продают потом туго связанные суровыми нитками хрупкие букетики.

Зато мы нашли друг друга.

Я удивилась – не могу сказать, что часами размышляла об этом, но вот уж никак не ожидала, что не все мужчины одинаковые. У меня не было задушевной подруги, с которой я могла бы обсудить детали... В общем, я была несколько не готова к возможностям Олега и в первый раз, вероятно, высказала свое изумление слишком откровенно. Но ему это даже польстило.

А в общем, все произошло как-то слишком быстро, да и вряд ли могло быть иначе в лесу, где то и дело могли показаться посторонние, а вездесущие комары и муравьи готовы были в любой момент вцепиться любовникам в обнаженные части тела. В машине же нам разместиться не позволяли мои габариты – проблематично было соединиться с желаемой отдачей, да и мне вовсе не улыбалось намертво застрять между сиденьями и стать посмешищем для команды спасателей...

На третье свидание Олег повез меня в придорожный ресторан, где якобы для проезжих дальнобойщиков жарили и подавали какие-то необыкновенные шашлыки.

Но шашлыки оказались самые ординарные – подсохшие кусочки темного мяса на картонных тарелках, обильно политые острым соусом. У нашего визита в ресторан «Дальнобойщик» была другая причина – номера, которые сдавались на втором этаже, над рестораном.

– У тебя паспорт есть? – шепотом спросил меня Олег.

– Нет, – ответила я.

– И у меня. Но ничего, я все улажу. Надеюсь, они не примут тебя за несовершеннолетнюю.

У меня загорелись щеки, но Олег уже ушел договариваться с хозяином.

Выделенные нам апартаменты были ужасны. В крошечном тамбуре я сразу услышала звук ворчащего сливного бачка – дверь в совмещенный санузел была распахнута, оттуда невыносимо несло хлоркой. Унитаз был засыпан ею едва не до краев. Над эмалированным корытом изгибался ржавый шланг душа. Комната была обставлена с претензией даже на роскошь. В углу красовался фикус – впрочем, искусственный. На стене висела картина – обнаженная девушка страстно обнимала льва. Мордой лев смахивал на писателя Тургенева. Огромная кровать была застелена красным плюшевым покрывалом, такие же накидки красовались на креслах. Пахло застоявшимся табаком, пролитым алкоголем и пылью. Я стояла, не решаясь сесть. Олег тоже, видимо, чувствовал себя неуютно.

– Семейная гостиница, – пробормотал он под нос и щелкнул пальцем по живописному полотну. – Варварская роскошь.

От его щелчка из-под картины выбежал крупный коричневый таракан и понесся, виляя, по обоям.

– Давай-ка и мы, Душенька, последуем его примеру и убежим отсюда...

Прости, что привез тебя сюда, – сказал Олег, когда мы уже отъехали от гостиницы. – Понимаешь, объявление прочитал. Семейная гостиница, домашний уют, полная конфиденциальность...

Я промолчала. Мне вдруг многое стало понятно. Конфиденциальность – это ведь когда пытаются что-то скрыть? Ну или как-то так.

– Ты женат? – спросила я наобум.

Он помолчал, а потом ответил:

– Все сложно.

...Если у меня когда-нибудь родится дочь, я научу ее бежать от мужчины, который говорит, что, мол, «все сложно». Никогда, скажу я ей, никогда, дорогая, не участвуй в «сложных» отношениях. Ни на каких условиях, ни в какой роли! «Да ладно, мам», – вот что она мне скажет и убежит на свидание. Чужой опыт никому не нужен, особенно если ты влюблен. К тому же принято считать, что от любви глупеют. Должна сказать, меня это не коснулось. От любви я поумнела и стала замечать вещи, раньше мне недоступные.

Итак, у моего возлюбленного была невеста, девушка, постоянная партнерша, подруга – называйте это, как хотите. По крупинке собирая информацию о ней, я составила для себя образ этой особы и уяснила стиль их отношений с Олегом.

Или мне казалось, что уяснила.

«Та, другая» была, казалось мне, натурой рассудочной и холодной. Она не одобряла юмора Олега и не смеялась его шуткам – именно поэтому он с таким удивлением и восторгом смотрел на меня, когда я закатывалась своим фирменным смехом. Она не одобряла также пустого балагурства, обрывая его резким: «Не паясничай!»

Эту фразу я где-то услышала, может быть, в фильме, и сразу же приписала ее «той, другой».

Она следила за фигурой, в ресторане заказывала минеральную воду без газа и зеленый салат, в кулинарии не разбиралась, готовить не любила или не умела. Это, впрочем, были уже не мои догадки.

Дело в том, что Олег после приключения с «семейной гостиницей» все-таки сдался и привез меня в свой дом.

Я до сих пор не знала людей, которые бы жили в собственном доме. Насмотревшись сериалов, я представляла себе настоящий дворец – зал с камином, кровать с балдахином, золоченые диваны и прочую гламурную пошлятину.

Но дом Олега оказался очень скромным. Это был не дворец, а коттедж в поселке, где гнездились такие же, как он, бизнесмены средней руки. Впрочем, камин все-таки был. Идеальная чистота подсказала мне, что в доме есть прислуга. Действительно, у Олега была домоправительница, пожилая и добродушная татарка Альфия.

В нашу первую встречу она приняла меня, что называется, в штыки – не выказывая, разумеется, на словах никакой неприязни, она исподтишка бросала на меня такие выразительные взгляды, что я чувствовала себя хуже, чем в приюте для дальнобойщиков и их случайных подруг. Я чувствовала себя крайне неловко и обрадовалась, когда Олег отпустил ее. Она ушла, ворча и оглядываясь. Альфия жила во флигеле.

– Пойдем, я покажу тебе библиотеку, – сказал Олег, когда за домоправительницей закрылась дверь.

Впоследствии для нас это стало эвфемизмом, обозначающим любовную близость: «заглянуть в библиотеку». Я сразу поняла, что он не хочет вести меня в спальню, где занимается сексом с «той, другой». Но я не обиделась и не рассердилась. Я была слишком влюблена и слишком хотела его. Каждое его прикосновение было для меня как глоток прохладной воды в жаркий день.

Мы занимались любовью на широком кожаном диване, среди стеллажей. От влаги, которую источали наши тела, диван вскоре стал скользким. Тогда мы перебрались на ковер и продолжили там. Вечером, когда я мылась в ванне, я обнаружила, что мои колени стерты до крови, и вспомнила, как Олег шептал мне со смешком:

– Сделаем епископа?

– Что это значит?

– Это значит, что ты должна быть сверху.

– А при чем тут епископ?

– Так говорили в Средневековье. Тогда считалось, что ребенок, зачатый таким образом, имеет шанс стать епископом.

Впрочем, будущему епископу пришлось бы очень постараться, чтобы родиться. Олег взял вопрос предохранения на себя и выуживал радужные конвертики из воздуха, как фокусник. Он был неутомим и изобретателен в любовной игре, и это дало мне основания предположить, что «та, другая» не очень-то баловала его ласками.

Я даже не знала ее имени. Впрочем, оно мне было не нужно. Кстати, в библиотеке, на массивном письменном столе (разумеется, его мы тоже освоили как территорию для любви), я заметила странную пустоту среди фотографий в рамках. Инстинкт подсказал мне, что тут стояла фотография моей соперницы, но Олег предусмотрительно спрятал ее перед моим приходом. Любопытство не оставляло меня. Я догадывалась, что снимок лежит в одном из ящиков стола, но ни за что не посмела бы открыть и посмотреть.

А напрасно. Быть может, маленькое зло избавило бы меня от зла неизмеримо большего... А так спрятанный снимок стал для меня ночным кошмаром. Мне снилось, что я тяну за медную ручку, что ящик выдвигается с тихим скрипом, и я вижу снимок, но на нем нет человеческого лица, только клубится какая-то черная, отвратительного вида масса. С криком я просыпалась, садилась на постели. Сердце колотилось, опережая тиканье часов. Дурной сон, вызванный, без сомнения, муками нечистой совести, довел меня до того, что я стала бояться своей соперницы. Косвенным образом мои опасения подтвердила Альфия. Сердце суровой домработницы Олега я завоевала тем, что попросила ее научить меня готовить губадию.

Губадия – круглый татарский пирог со сложной начинкой, необыкновенно вкусный. Альфия рассказала мне, что когда-то татары пекли губадии только в дни торжеств, а теперь можно хоть каждый день, пожалуйста. Только не так это легко, как кажется. Секрет пирога состоит в том, что начинка не смешивается, а лежит как бы слоями, и слои должны гармонично сочетаться друг с другом не только по цвету, но и по вкусу. А начинкой должен служить сушеный творог, по-татарски корт, вареный рассыпчатый рис, жареный фарш, пассерованный лук, распаренный изюм, курага, чернослив...

– Тесто делай, какое хочешь, хочешь – дрожжевое, хочешь – пресное. Главное, маслица побольше, лей, не жалей. Раскатай тесто и положи его на масленую сковороду, и сверху подмасль. Теперь клади рис. Корт нижним слоем класть нельзя, от него тесто отсыреет. Так, теперь вот корт. Снова рис. А теперь мясо, и снова рис, только слой риса в три раза тоньше мяса должен быть. Потом идет яйцо крутое, мелко нарубленное, еще раз рис, и сверху – курагу, чернослив, изюм. А теперь, если хочешь, чтобы губадия получилась, как на Курбан-байрам, – полей сверху топленым маслом, да не жалей, чтобы вся начинка пропиталась, чтобы если пальцем нажать – масло так и брызнуло бы! И сверху слой теста тоненький, краешки защипай, надрежь зубчиками. Ну и маслицем сверху смажь, даже и простую кашу-то маслом не испортишь, а уж губадию и подавно. И в печку ее на час. Не получится? Почему так говоришь? Если все сделала, как я сказала, обязательно получится!

Конечно, губадия получилась. Это было нечто воздушное, ароматное, сочащееся горячим маслом, сдобное и рассыпчатое одновременно.

– Нравится? – торжествовала Альфия. – Ну, то-то. А та-то, злыдня, ишь какая, воротится. Жирно ей, мол!

Она спохватилась, что сказала лишнее, и поджала свои пухлые губы. Но я уже успела понять, что Альфия недолюбливает «ту, другую».

Олег с удовольствием съел приготовленное мною татарское кушанье и блаженно вздохнул:

– Кухня высокого полета, почти профессиональная. Неужели тебя так в кулинарном училище научили готовить?

– Нет, что ты, – засмеялась я.

Тут мне надо кое в чем признаться. Я обманула своего возлюбленного, сказав, что учусь в кулинарном училище. На самом деле я только-только отнесла туда документы. Он принимал на веру меня, мои женские стати и взрослое лицо и даже не догадывался, что перед ним девчонка, вчера со школьной скамьи. Олег не спрашивал меня о возрасте, потому что женщину о возрасте спрашивать неприлично, и он это хорошо знал.

Мы устраивали загородные прогулки, бывали в театрах и ресторанах. Планировали съездить на Гаруде к морю, но потом этот проект как-то заглох – я не стала интересоваться, почему. Олег подарил мне большого плюшевого кота, у которого были печальные голубые глаза, и цепочку с подвеской. Он сам надел на меня цепочку, долго возился с тугим замочком. Я чувствовала его дыхание на своей шее, на волосах и изнывала от нетерпения.

– Стой спокойно, что ты, как норовистая лошадка, топчешься?

Наконец он справился с замком, и тогда мы стали целоваться так, что нам скоро перестало хватать воздуха...

– Ты даже не взглянула на подарок, – сказал он, когда мы наконец разъяли губы.

Я посмотрела в зеркало – остро, льдисто сверкнул прозрачный камешек на подвеске.

– Очень красиво, – сказала я и снова потянулась к Олегу.