Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Шри Ауробиндо. Письма о Йоге – I - Шри Ауробиндо на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

* * *

Сегодня на мою голову обрушилась целая Канченджанга[22] писем, поэтому у меня не было возможности написать о Человечестве и его прогрессе. Разве Лоус Дикинсон[23] в последнее время не стал придерживаться несколько иных взглядов, уже не столь оптимистичных и имеющих легкий оттенок досады и разочарования в идеалах прогресса? Сам я также не считаю, что Человечество сильно продвинулось вперед и что его нынешним состоянием следует восхищаться, – но сказать, что никакого прогресса не было вообще, означало бы впасть в крайний пессимизм, равносильный тому чрезмерному оптимизму, с которым девятнадцатый век курил фимиам и на все лады восхвалял прогресс Человечества и его великие достижения. Я обязательно просмотрю главу, которую вы мне прислали, хотя ума не приложу, как мне удается находить время на подобные вещи, полагаю, это можно отнести к разряду чудесного и рассматривать как несомненное доказательство существования Божественного Промысла.

Да, по всем признакам, вы достигли подлинного духовного прогресса. В конце концов, лучший способ обеспечить развитие Человечества – это развиваться самому. Такой подход может показаться слишком индивидуалистическим или эгоистическим, однако это не так, ведь в его основе лежит здравый смысл. Как говорит Гита:

«Что бы ни делали лучшие, для всех остальных их действия являются примером для подражания».[24]

В человеке всегда найдутся непреобразованные части сознания, упорно тянущие его назад, да и кому удалось избежать внутренних противоречий? Лучше всего довериться душе, искре Божественного внутри нас, и способствовать тому, чтобы она разгоралась все сильнее и сильнее, пока не превратится в настоящее пламя.

* * *

Совершенно ни к чему потакать подобным чувствам, это ничего не даст. Нужно видеть мир таким, каков он есть, но не чувствовать при этом досады, ведь ощущение досады является реакцией нашего эго, когда его ожидания не оправдываются. Если человек желает победы Божественного в мире, он должен сначала одержать ее в самом себе.

* * *

Первое, что необходимо садхаку, – это сконцентрироваться на своем собственном духовном развитии и приобретении духовного опыта. Чрезмерное стремление помогать другим отвлекает от внутренней работы. Сам по себе рост в духе – это уже величайшая помощь, которую человек способен оказать другим, так как в этом случае он непроизвольно излучает духовную силу, которая воздействует на окружающих и помогает им.

* * *

Все эти настойчивые призывы к действию лишены смысла, если человек темен и не понимает ясно, что нужно делать. Да, «Йога должна включать в себя жизнь, а не исключать ее», однако это не означает, что мы должны принимать жизнь такой, какая она есть, – со всем ее убожеством и беспросветным невежеством, соглашаться с присутствием в ней мрачного хитросплетения воли, рассудка и инстинктов человека и позволять всему этому свободно проявляться. Апологеты действия считают, что нужно сделать очередной рывок, используя человеческий интеллект и энергию, и все удастся расставить по своим местам. Но нынешнее состояние мира, несмотря на небывалое развитие интеллекта и невиданные в истории человечества затраты энергии, являются лучшим доказательством того, что ими движет бесплодная иллюзия. Йога исходит из того факта, что подлинное основание жизни можно заложить только благодаря изменению сознания, а главное правило йоги – «изнутри-вовне». Но «изнутри» – это не значит углубиться на полсантиметра от поверхности сознания. Нужно уйти в самые глубины и найти свою душу, истинное «я», Божественную Реальность внутри нас – только в этом случае жизнь сможет стать подлинным выражением того, кем мы в действительности являемся, а не проявлением бессознательных, хаотичных и бесконечно однообразных побуждений этого нелепого и несовершенного существа, каким мы были до сих пор. У нас есть только две возможности: либо оставаться в прежнем хаосе и двигаться наугад, в надежде однажды случайно натолкнуться на какое-нибудь открытие, либо остановиться и погрузиться внутрь себя в поисках духовного Света и не оставлять усилий до тех пор, пока мы не обнаружим внутри себя Божество, не придадим ему форму и по его образу и подобию не воссоздадим окружающий нас мир.

* * *

Я никогда особенно не надеялся на то, что Х, обратившись к йоге, сможет преодолеть свой активизм.[25] У него есть два достаточно сильно выраженных качества, которые препятствуют этому: в витале – это честолюбие наряду с потребностью активно действовать и руководить, а в уме – склонность к ментальному идеализму. И то и другое может стать источником многочисленных иллюзий. Для того чтобы следовать по духовному пути, требуется определенная доля реализма – человек должен ясно видеть, что представляют собой все «величайшие» мировые достижения, и понимать, что ценность их невелика, что внимания они заслуживают, в лучшем случае, как промежуточные этапы эволюции. А исходя из этого человек уже может выбрать либо духовный путь, исключающий действие и ведущий к покою и освобождению, либо духовный путь, предполагающий активную деятельность и направленный на низведение сюда более высокой истины и изменение жизни в соответствии с этой истиной.

* * *

Что касается вашего вопроса, то Тагор, безусловно, принадлежал к тому поколению людей, которое верило в свои идеалы, а само неприятие ими всего старого и отжившего было творческим и конструктивным. И как раз в этом и состояло важнейшее отличие той ситуации от нынешней. Ваша суровая критика более поздних взглядов Тагора может быть и правомерна, а может и не совсем, но следует учитывать, что в тот период даже это смешение различных идеалов было знамением времени, и тогда явственно казалось, что все они, в конце концов, сольются во что-то новое и истинное – поэтому такое брожение умов несло в себе творческий и созидательный импульс. Теперь весь этот идеализм разбит вдребезги сокрушительными ударами неблагоприятных и устрашающих мировых событий, которые принимают глобальный характер, и каждый ныне торопится указать на его слабые стороны, однако никто не знает, чем его можно заменить. С одной стороны мы видим пеструю смесь жизнеутверждающих лозунгов и скептицизма, восторженных криков «Хайль Гитлер», рук, поднятых в фашистском приветствии, и намерений перевыполнить очередной Пятилетний план, уничтожив уравниловкой все отличительные признаки личности, одним словом, откровенный отказ от всех возвышенных идеалов, а с другой – попытку закрыть на все глаза, говоря себе и другим, что ничего не происходит, и погрузиться в трясину происходящего в надежде найти в этом болоте хоть какую-то опору. Все это далеко не уведет. А иных вариантов пока никто не предлагает. Создать нечто великое и жизнеспособное удастся только тогда, когда у человека появятся новые духовные ценности.

* * *

Странно, что эти интеллектуалы все еще продолжают рассуждать о создании чего-то нового, в то время как все, что они так страстно отстаивали, рушится у них на глазах и обращается в Ничто, а они и пальцем не способны пошевелить ради его спасения. Что же в таком случае они собираются создавать и из чего? Да и много ли будет проку от их творения, если в любое время может явиться Гитлер со своей дубиной или Муссолини со своей касторкой[26] и стереть его с лица земли?

* * *

Да, но человеческий ум – это очень удобный и услужливый инструмент, который действует только в определенных границах, очерченных его собственными интересами, пристрастиями и предубеждениями. Политики рассуждают ложно или лицемерно, но обладают достаточной силой, чтобы результаты их рассуждений были претворены в жизнь, что приводит весь мировой порядок на грань хаоса. Интеллектуалы же рассуждают и делают заключения, опираясь на доводы разума, которые далеко не всегда соответствуют истине, поскольку, как правило, зависят от их интеллектуальных предпочтений и склада ума, с одной стороны врожденного, а с другой приобретенного благодаря образованию. Но даже если они и видят истину, то не обладают силой практически реализовать ее. Таким образом, мир движется между слепой силой и зрячим бессилием, через хаос ментальных идей, прокладывая путь к исполнению своего предназначения.

* * *

Вы пишете так, словно то, что сейчас происходит в Европе, является войной между силами Света и силами Тьмы – но этот конфликт ничем не отличается от Первой мировой войны. Это битва между двумя разновидностями Неведения. Наша цель – низвести сюда более высокую Истину, но эта Истина должна быть достаточно сильной и жизнеспособной и не зависеть от победы тех или иных сил Неведения. Именно по этой причине мы не вмешиваемся в социальные или политические споры и борьбу: это не позволило бы нашим усилиям подняться над обычным человеческим уровнем и препятствовало бы нисхождению Истины, которая не имеет ничего общего с активностью такого рода, а подчиняется совершенно иным законам и зиждется на ином основании. Вы говорите, что в Индии сила кшатриев (Kshatratej) победила силу брахманов (Brahmatej), но с чего вы это взяли? Ни одна из борющихся партий не является воплощением ни той, ни другой силы.

Раздел IV. Разум, наука и йога

Европейская метафизическая мысль – даже у тех мыслителей, которые пытались доказать или объяснить существование и природу Бога или Абсолюта – в своих методах и результатах не выходит за рамки интеллекта. Но интеллект не способен к познанию высшей Истины, он может лишь блуждать в поисках Истины, улавливая ее отдельные внешние проявления и пытаясь объединить их в нечто целое, сама же она всегда ускользает от него. Разум не может достичь Истины – он может лишь попытаться создать ее образ или комбинацию образов, дающих о ней некое представление. Поэтому европейская мысль в конце своих поисков неизбежно приходит к явному или скрытому агностицизму. Интеллект, достигнув собственных пределов, должен чистосердечно признать это и, вернувшись на отведенное ему место, сказать так: «Мне недоступно истинное знание, хотя существует или, по крайней мере, мне кажется, что существует и даже должно существовать Нечто запредельное, есть некая высшая Реальность, о которой я могу лишь строить предположения, так как сущность ее либо непознаваема, либо я не способен ее познать». Если же интеллект в своем поиске озарится проблесками света Запредельного, то тогда он может сказать: «Вероятно, есть сознание, превосходящее Разум, так как мне кажется, что я иногда соприкасаюсь с ним, даже получаю от него сообщения. Если оно имеет связь с Запредельным или это и есть сознание Запредельного и можно найти способ достичь его, то тогда это Нечто может быть познано, но никак иначе».

Поиск высшей Истины усилиями одного лишь интеллекта должен приводить либо к агностицизму такого рода, либо к созданию некой интеллектуальной системы или ментально сконструированной формулы. Уже существуют сотни подобных формул и систем и можно создать еще сотни, но ни одна из них не будет окончательной. Каждая из них может иметь свою ценность для разума, и различные системы, противоречащие друг другу в своих выводах, могут быть одинаково привлекательными для умов, равных по силе и способностям. Вся эта напряженная работа спекулятивного мышления полезна лишь тем, что она тренирует человеческий ум и помогает ему удерживать перед собой идею о чем-то Запредельном и Высшем, к которому человек должен обратить свой взор. Но интеллектуальный Ум может лишь примерно указать направление, в котором следует вести поиск, и ощупью приближаться к Запредельному, или же пытаться обнаруживать отдельные и даже противоречивые аспекты его проявления во внешнем мире, но проникнуть в него и познать его Ум не может. До тех пор, пока мы находимся в пределах разума, нам остается только беспристрастное рассмотрение всего того, что является предметом наших размышлений и поисков, постоянная выработка всевозможных новых идей, а также формирование тех или иных философских представлений, понятий или умозаключений. Такого рода бескорыстный поиск Истины, вероятно, является единственно возможной позицией для любого широкого и гибкого ума. И тем не менее, всякое умозаключение, полученное таким образом, может быть лишь умозрительным; оно не имеет никакой духовной ценности. Оно не может привести к решающему духовному опыту или дать чувство духовной уверенности, которых так ищет душа. Если интеллект – наш высший инструмент познания и не существует иных средств достижения супрафизической Истины, тогда мудрый и широкий агностицизм должен стать нашей окончательной позицией. С помощью разума можно в какой-то степени познать объекты проявленного мира, но Высшее и все, что находится за пределами Разума, так и будет оставаться непознаваемым.

Только в том случае, если за пределами Разума существует более великое сознание и это сознание нам доступно, мы сможем проникнуть в эту высшую Реальность и познать ее. Интеллектуальные размышления и логические рассуждения о том, существует ли такое сознание или нет, не уведут нас далеко. То, что нам действительно необходимо, так это найти способ, позволяющий реально воспринимать его, войти в него, овладеть им и жить в нем. Если мы это сделаем, то интеллектуальные размышления и умозаключения отойдут на задний план или же вовсе утратят всякий смысл. Что касается философии и интеллектуальных способов выражения Истины, то они могут оставаться, но главным образом как средства выражения этого нового, более великого сознания и лишь в той мере, насколько его вообще можно выразить в терминах ума для тех, кто еще живет на уровне ментального сознания.

Так можно ответить на ваш вопрос о западных мыслителях, Брэдли и прочих, которые с помощью интеллектуальных размышлений пришли к идее об «Ином за пределами Мысли» и пытались, подобно Брэдли, выразить свои умозаключения в формулировках, напоминающих некоторые выражения из «Арьи». Идея эта сама по себе не нова, она стара как Веды и уже выражалась так или иначе в буддизме, христианском гностицизме, суфизме. Но изначально она была открыта не с помощью интеллектуальных размышлений, а благодаря внутренней духовной практике религиозных мистиков. Где-то между VII и V вв. до Р. Х., когда и на Западе и на Востоке началось интеллектуальное переосмысление духовного знания, этой Истине удалось уцелеть только на Востоке; на Западе же, где интеллект все больше признавался в качестве единственного и даже высшего средства познания Истины, она постепенно стала исчезать. Но и там она постоянно пыталась возродиться – ее воскресили неоплатоники, а сейчас неогегельянцы и другие (например, русский Успенский и, быть может, один или два немецких мыслителя), кажется, близки к ее пониманию. И все же различие остается.

На Востоке, особенно в Индии, мыслители-метафизики пытались, подобно западным философам, дать определение природы высшей Истины с помощью интеллекта. Но, во-первых, они никогда не отводили ментальному мышлению места главного инструмента в познании Истины, рассматривая его как вспомогательное средство. На первом месте всегда были духовная интуиция, озарение и духовный опыт, а противоречащие этим высшим авторитетам умозаключения признавались недействительными. Во-вторых, каждая философская школа обладала практическими методами достижения высшего состояния сознания, так что, даже начав с Мысли, целью ее всегда было достижение сознания запредельного мыслящему разуму. Любой основатель философской школы (а также продолжатели его работы или школы) сочетал в себе качества мыслителя-метафизика и йога. Те же, кто были лишь интеллектуальными философами, обычно почитались за свои знания, но никто не считал, что они обладают истиной. Философские учения, не имеющие достаточно мощных средств для достижения духовного опыта, постепенно исчезали и становились достоянием прошлого, так как не были способны к духовным открытиям и реализациям.

На Западе все складывалось прямо противоположным образом. Мысль, интеллект, логическое мышление стали все более и более рассматриваться как наивысшее средство познания и даже высочайшая цель. Так, в западной философии Мысль – это альфа и омега всякого познания, путь к Истине лежит через интеллектуальное размышление и рассуждение; даже духовный опыт, чтобы стать достоверным, должен подвергнуться суду разума – подход, прямо противоположный индийскому. Даже те, кто осознает, что ментальная Мысль должна быть превзойдена, и допускает существование супраментального «Иного», кажется, не могут избавиться от ощущения, что только при помощи Мысли, путем ее очищения и возвышения, можно достичь этой иной Истины, для того чтобы она заняла место невежества и ментальных ограничений. К тому же западная мысль утратила динамизм, стремясь к теоретическому познанию сущего, а не к духовной реализации. В Древней Греции она еще обладала динамической силой, но служила скорее моральным и эстетическим, нежели духовным целям. Впоследствии она стала развиваться в чисто интеллектуальном и академическом направлении и превратилась в исключительно умозрительную науку, не обладающую никакими практическими средствами постижения Истины – с помощью духовного опыта, духовного открытия или духовной трансформации. Не будь этого различия, у искателей, подобных вам, не было бы никакой причины обращаться к Востоку за духовным руководством; ведь в чисто интеллектуальной области западные мыслители не менее компетентны, чем восточные мудрецы. Именно путь духовного знания, ведущий за пределы интеллектуальных планов и делающий возможным переход от внешнего существа к глубочайшему внутреннему «Я», и был утрачен чрезмерно интеллектуализированным умом Европы.

В тех выдержках из Брэдли и Иоахима, которые вы мне прислали, присутствует все тот же интеллект, размышляющий о том, что выше его понимания, и пытающийся делать по этому поводу спекулятивные предположения и умозаключения. Но в нем нет необходимой динамической силы для того изменения, которое он сам же пытается описать. Если бы авторы выражали в терминах ума какой-то опыт, пусть даже ментального характера, некое интуитивное переживание «Того, что не является Мыслью», тогда подготовленный человек смог бы почувствовать его через вуаль используемого ими языка и таким образом получить возможность пережить тот же самый опыт. Или же, если бы придя к интеллектуальному заключению, они смогли перейти к духовной реализации, используя для этого уже известные пути или открыв свой собственный, тогда человек, следующий за их мыслью, мог бы также подготовить себя к подобному переходу. Но ничего подобного нет во всей этой напряженной работе мысли. Она остается в области интеллекта, и в этой области такая работа, несомненно, достойна восхищения, но она не обладает динамической силой, необходимой для обретения духовного опыта.

Не путем «рассуждений» о единой реальности, а благодаря изменению сознания можно осуществить переход от неведения к Знанию – Знанию, с помощью которого мы становимся тем, что познаем. Перейти от внешнего сознания к глубинному внутреннему сознанию, напрямую связанному с Истиной; расширить сознание за пределы эго и тела, возвысить его с помощью внутренней воли, устремленности и открытости Свету настолько, чтобы оно смогло подняться над Разумом, и одновременно вызвать нисхождение супраментального Божественного путем самоотдачи и самоотречения, с последующей трансформацией ума, жизни и тела – таков интегральный путь к Истине.[27] Именно это мы называем здесь Истиной и к этому стремимся в нашей йоге.

* * *

Йога – это не предмет для размышлений, а средство достижения внутреннего духовного опыта. Простая заинтересованность какой-либо системой религиозных или духовных идей не приведет к настоящей реализации. Йога – это средство изменения сознания, а одними размышлениями этого не добиться, они могут лишь в какой-то степени изменить сам ум. И если ваш ум достаточно подвижен, он будет без конца переходить от одной системы к другой, не находя ни надежного пути, ни духовного пристанища. Он может думать, сомневаться, задавать вопросы, соглашаться и отвергать принятое ранее, воздвигать ментальные конструкции и разрушать их, принимать и отменять решения, но при этом всегда оставаться поверхностным в своих суждениях, основывая их лишь на внешней стороне явлений (ведь сам по себе ум только на это и способен), и ему никогда не прийти к глубокому и несомненному переживанию Истины. Есть только три способа превратить ум в проводник и инструмент Истины. Он должен либо погрузиться в безмолвие высшего «Я», освободив место для более высокого и свободного сознания, либо стать пассивным и восприимчивым к внутреннему Свету, предоставив ему возможность использовать себя в качестве средства выражения, либо изменить самого себя и перестать быть тем поверхностным, вопрошающим интеллектуальным разумом, каким он является сейчас, и превратиться в интуитивный разум, наделенный способностью видеть и непосредственно воспринимать божественную Истину.

Чтобы добиться хоть какого-то успеха на пути йоги, вы должны раз и навсегда решить, какому пути вы намерены следовать. Бесполезно, устремляясь в будущее, постоянно оглядываться назад в свое прошлое – так вы никуда не придете. Если вы привязаны к прошлому, возвращайтесь назад и следуйте пути, который тогда избрали. Но если вы все-таки выберете этот путь, то тогда нужно отдаться ему полностью и не оглядываться каждую минуту назад.

* * *

Что касается борьбы с сомнениями с помощью аргументированных доводов, то я уже давно этим не занимаюсь, так как убедился в полной бесполезности такого метода. В йоге нет места для интеллектуальных дискуссий или научных споров. Если человек может достичь подлинного понимания йоги и следовать ей, то отнюдь не упражнением логического или полемизирующего рассудка. Дух недоверия, «искреннего сомнения», а также требование, чтобы рассудок получил убедительные доказательства и был судьей по любому вопросу, – все это очень хорошо, но только когда относится к внешней деятельности ума. Но йога – не поле ментальной деятельности, и сознание, которое должно быть установлено, это не ментальное, логическое или рассудочное сознание. Главный принцип йоги заключается как раз в успокоении ума, в том числе интеллектуального и логического, и пока это не будет сделано и ум не откроется в тишине и безмолвии более высокому и глубокому сознанию, видению и знанию, садхана не сможет достичь своей цели. По той же причине в индийской духовной традиции требовалась безоговорочная открытость Гуру, нападки же, обвинения и критика в его адрес всегда считались недопустимыми и рассматривались как наиболее серьезное препятствие в садхане.

Если бы дух сомнения можно было победить, противопоставив ему убедительные доводы, то тогда попытка разрешить сомнение с помощью логики могла иметь какой-то смысл. Но дух сомнения сомневается ради того, чтобы сомневаться, ради удовольствия, которое он при этом получает; он просто использует ум в качестве исполнителя своей своеобразной дхармы, и это происходит даже тогда, когда человек думает, что искренне ищет разрешения своих вполне обоснованных и непрекращающихся сомнений. К тому же ментальные точки зрения всегда различны – хорошо известно, что люди могут спорить до бесконечности, но так и не переубедить друг друга. Поэтому вечно бороться с упорными и постоянно возвращающимися сомнениями, подобными тем, что так долго наполняли Ашрам и препятствовали садхане, значит уклоняться от цели йоги и идти против ее главного принципа, не получая ни духовной, ни какой-то иной пользы. Если кто-то преодолевает свои самые глубокие сомнения, то лишь благодаря росту психического или же благодаря расширению сознания, но никак не иначе. Можно ответить на вопросы, порожденные духом искания и жаждой знания, не несущие в себе агрессивности и желания самоутвердиться; что же касается «духа сомнения», то он по природе своей ненасытен и неутолим.

* * *

Из бесчисленного количества вопросов и ответов, занимающих ум, едва ли найдется один или два, которые могут оказать реальную помощь, – и в то же время один-единственный внутренний отклик или небольшой рост сознания могут совершить то, на что не способны все эти бесчисленные вопросы и ответы. Прогресс в йоге достигается не благодаря наставлениям Гуру (upadeśa), а благодаря его внутреннему влиянию. Рассказать о своем состоянии, переживаниях и т. д., открыться для восприятия помощи свыше гораздо более важно, чем задавать вопросы.

* * *

Всем известно, и духовному мыслителю, и материалисту, что для существ, сотворенных или, скорее, развившихся в процессе естественной эволюции в условиях невежественной и бессознательной Природы, этот мир не ложе, усыпанное лепестками роз, а жизнь – не радостная прогулка по тропинке, залитой Светом. Это трудное путешествие, полное жестокой борьбы и битв, это медленное и нередко болезненное развитие, это жизнь, осаждаемая тьмой, ложью и страданием. В ней есть свои ментальные, витальные и физические радости и наслаждения, но они приносят лишь временное удовольствие – от которого, несмотря ни на что, витальное существо все же не желает отказываться, – а в конце приходит отвращение, усталость и разочарование. И что же остается? Заявить, что Божественного нет, легко, но это никуда не приведет – вы останетесь там же, где вы есть, без всякой надежды на лучшее или на какой-нибудь благоприятный исход – ни Рассел, ни иной материалист не сможет вам сказать, куда вы идете или хотя бы, куда вам следует идти. Конечно, нужно признать, что Божественное не проявляет себя воочию во внешних обстоятельствах мира. И обстоятельства, в которых мы находимся, не являются результатом деятельности некоего безрассудного деспота, повелевающего неведомо откуда, – они сформированы космическими Силами в соответствии с природой нашего существования, можно даже сказать, в соответствии с замыслом или проблемой существования, в решении которой мы все, на самом деле, когда-то согласились участвовать. Можно возразить, что эта работа болезненна, рискованна, а все трудности и опасности невозможно предугадать. Тогда остаются лишь две возможности: первая – это оставить этот мир и уйти в Нирвану, следуя путем буддизма или Майявады (illusionist way), а вторая – погрузиться внутрь себя и найти там Божественное, раз уж его не удается обнаружить во внешнем мире. Те, кто предпринял такую попытку – а их было немало, сотни и тысячи, – свидетельствовали на протяжении веков, что Божественное действительно внутри нас, и йога существует именно для того, чтобы найти его. Это потребует много времени? Божественное скрыто плотной пеленой своей Майи и не сразу отвечает на наш зов, особенно на ранних стадиях садханы? Или оно, как слабый и мимолетный луч, то появится, то снова исчезнет, ожидая, когда мы будем готовы? Но если Божественное обладает хоть какой-то ценностью, то неужели поиск его не стоит усилий, времени и труда, разве должны мы настаивать на том, чтобы обрести его без всякой подготовки, самопожертвования, страдания и трудностей? Подобные требования просто нелогичны. Безусловно, чтобы найти Божественное, мы должны идти вглубь себя и проникнуть за покров, отделяющий его от нас, и только после этого мы сможем увидеть его вовне, а разум будет не столько убежден, сколько вынужден признать его существование на основании собственного опыта, – это похоже на человека, который воочию увидел то, что прежде отрицал, поэтому больше отрицать уже не может. Но для этого необходимо использовать соответствующие средства, а также проявить твердую волю, настойчивость и терпение во внутренней работе.

* * *

Но с какой стати ваш отчаявшийся друг решил, что все должны соглашаться с ним, отвечать всем его требованиям или разделять его убеждения? Впрочем, такова несбыточная мечта любого политика, которая если и осуществима, то лишь путем грубого насилия над разумом и жизнью других, в чем так преуспели в последнее время люди действия. Что касается «воплощенных» богов – Гуру и прочих духовных людей, к которым ваш друг предъявляет столько требований, – то они гораздо более скромны в своих ожиданиях и довольствуются горсткой или, если хотите, ашрамом учеников, и даже их они не приглашают, а те приходят к ним сами. Так разве эти столь осуждаемые им «воплощения» не проявляют в данном случае больше ума и мудрости, чем политические лидеры? Если, конечно, кто-то из них не совершит ошибку и не попытается создать какую-нибудь мировую религию – но это не наш случай. Кроме того, он упрекает вас в том, что вы следуете слепой вере, а не голосу рассудка. Но что же тогда его собственные взгляды как не вера, подкрепляемая доводами разума? Ваши убеждения основываются на вашей вере, что совершенно естественно, его убеждения основываются на доводах его рассудка, что тоже вполне естественно, но его позиция нисколько не лучше для познания истинной природы вещей. В своих мнениях он опирается на разум. Мнения его политических оппонентов также основаны на доводах разума, но при этом идеи, которые они отстаивают, прямо противоположны его собственным. Так можно ли узнать путем рассуждений, кто из них прав? Противоборствующие партии могут спорить до изнеможения, но так и не прийти к единому мнению. Победит, в конце концов, тот, на чьей стороне сила или благоприятно складывающиеся обстоятельства. Но кто, взглянув на нынешнее состояние мира, может сказать, что обстоятельства всегда (или хотя бы изредка) складываются самым разумным образом – какой бы смысл мы ни вкладывали в это понятие? Ведь в действительности не существует некоего универсального непогрешимого ума, который мог бы принимать безошибочные решения и выступать в роли третейского судьи при столкновении различных точек зрения: существует только мой ум, ваш ум, ум Х, ум Y – бесконечное число умов, пребывающих в постоянных разногласиях. Каждый человек рассуждает согласно своему представлению о мире, своему мнению, иными словами, в соответствии со своим складом ума и умственными предпочтениями. Зачем же так пренебрежительно отзываться о вере, которая, по крайней мере, дает опору и помогает выстоять среди противоречий этого загадочного мира? Если бы человек смог обрести истинное знание, тогда другое дело, но до тех пор, пока мы имеем дело лишь с неведением, настаивающим на своем, всегда остается место для веры – ибо вера может быть проблеском истинного знания, до которого еще очень далеко; более того, она несомненно помогает достичь его. Вот небольшое рассуждение для вас! – хотя, как и любое другое рассуждение, оно убедительно только для тех, кто и так был убежден, но не для тех, кого нельзя убедить, то есть – кто не приемлет самой основы, на которой оно строится. В конце концов, логика – это только ритмичный танец разума, и не более.

* * *

Конечно, ваш сон не был пустой фантазией: это был внутренний опыт, имеющий большую ценность. Что касается остальных вопросов, то в них затронуто столь много сложных проблем, что я не в состоянии разрубить этот «гордиев узел» одной фразой. Конечно, вы вправе следовать истине своего собственного существа и не обязаны прислушиваться к советам и рекомендациям Х или кого-либо еще. Человеку необходимы и вера, и разум, но лишь до тех пор, пока он не достигнет более глубокого и надежного интуитивного знания. И все же без веры ему не продвинуться ни на шаг, куда бы он ни шел, тогда как без поддержки разума, лишь с опорой на посох веры, он весьма уверенно может идти даже во мраке. Вера Х основана если не на Разуме, то на здравом смысле – и рационалист, и логик или мыслитель должны иметь какую-то веру, пусть даже в тот же самый Разум, в его самодостаточность и непреложность, подобно верующему, убежденному в самодостаточности и непреложности своей веры. Но и вера, и здравый смысл допускают, и даже с неизбежностью, возможность ошибки, так как они – инструменты человеческого разума, которому по природе своей свойственно ошибаться, поэтому они разделяют его ограничения. Каждый должен руководствоваться тем светом, который он несет в себе, даже если при этом приходится спотыкаться на темных участках пути.

Однако все это не имеет никакого отношения к проблеме современной цивилизации. И речь идет не о ее спасении, а о спасении мира, что, несомненно, будет сделано, хотя, может быть, не так легко и быстро, как того желают или воображают некоторые люди, и совсем не теми средствами, как они предполагают. Сегодняшний мир, конечно, должен измениться, но каким образом, вот в чем вопрос – через разрушение или путем создания нового мира на основании более великой Истины? Мать оставила этот вопрос открытым, и я могу лишь присоединиться к ней. В конце концов, достаточно умный человек, если конечно он не пророк и не директор Мадрасского астрологического центра, нередко должен довольствоваться позицией безмолвного свидетеля. Не следует предаваться ни оптимизму, ни пессимизму: они ведь только следствия настроения ума и темперамента.

Так что будем смотреть в будущее без чрезмерного оптимизма и крайнего пессимизма – «поживем, увидим».

* * *

Вера в духовную реальность, которая требуется от садхака, это отнюдь не невежественная, а озаренная вера – это вера в свет, а не в тьму. Скептический интеллект называет ее слепой, потому что она не опирается на явления видимой реальности или внешние факты – она ищет истину по ту сторону проявленного мира, а потому не нуждается в доказательствах и внешних подтверждениях, чтобы идти вперед. Вера – это интуитивное знание, не только ожидающее подтверждения на опыте, но само ведущее к этому опыту. Если я верю в возможность самоисцеления, то рано или поздно я найду способ вылечить себя. Если я верю в возможность трансформации, то в конце концов я разгадаю тайну и овладею процессом трансформации. Но если я начинаю свой путь с сомнения, которое только продолжает нарастать, то далеко ли я продвинусь в таком путешествии?

* * *

Что касается вопроса сомнений и веры, то вы упорно придаете слову «вера» смысл, который не имеет ничего общего с тем, что я имею в виду. Мне следовало бы написать не одно, а несколько писем, чтобы прояснить свою позицию. Под верой вы, кажется, понимаете ментальную убежденность, которая на самом деле навязывается уму и чувствам в виде ничем не обоснованного, но решительного утверждения. Я же понимаю под верой динамичную интуитивную убежденность внутреннего существа в истине сверхчувственных феноменов, которым нет физических доказательств, но которые могут быть пережиты на опыте. С моей точки зрения, такая вера является наиболее благоприятным предварительным условием (хотя и не обязательным, так как в некоторых случаях духовное переживание может прийти и без веры) для получения желаемого переживания. И если я так настаиваю на вере – даже не столько на вере во «что-то», сколько на отвержении априорного отрицания и сомнения, – то лишь потому, что вижу, как они становятся орудием в руках противостоящих сил…

Почему я называю отрицание материалиста априорным, да потому, что он отказывается даже обдумать или рассмотреть то, что отвергает, а сразу же начинает отрицать, подобно Леонарду Вульфу с его категоричным заключением: «Все вздор и чепуха!» – лишь на том основании, что это противоречит его собственным взглядам, а следовательно, не может быть истинным. С другой стороны, вера в Божественное, в его Милость, в йогу, Гуру и т. д. не априорна, ибо она опирается как на огромный человеческий опыт, который накапливался на протяжении столетий и тысячелетий, так и на личную интуитивную проницательность садхака. Так что вера в Божественное – это интуитивная проницательность, подкрепленная опытом сотен и тысяч людей, уже познавших Его.

* * *

Я начал писать о сомнении и постепенно сам стал «сомневаться», можно ли с помощью какого угодно числа писем или чего бы то ни было еще преодолеть вечное сомнение человека, которое является следствием его природного неведения. Прежде всего, подробный ответ потребовал бы от 60 до 600 страниц, но даже 6000 страниц убедительных доводов не смогут устранить сомнение. Ибо оно существует ради самого себя, его функция как раз в том и состоит, чтобы всегда сомневаться и продолжать это делать, даже имея перед собой неопровержимые доказательства, – и лишь для того, чтобы убедить своего обладателя давать ему пищу и приют, оно выдает себя за искреннего искателя истины. Этот урок я извлек из собственного опыта, наблюдая за деятельностью ума, а также из опыта других; единственный способ избавиться от сомнения состоит в том, чтобы обрести способность ясного различения – своего рода детектор истины и лжи и, предохранив себя с его помощью от ошибок, смело распахнуть двери духовному опыту.

И, тем не менее, раз уж я начал писать, то начну не с сомнения, а с утверждения, что существование Божественного может ощущаться столь же конкретно и несомненно, как мы ощущаем физические феномены при помощи наших органов чувств. Более того, Божественное может быть ощутимее и реальнее, чем любой объект или явление материального мира, воспринимаемые с помощью слуха, зрения и осязания; и уверенность в этом основана не на ментальных рассуждениях, а на живом опыте. Когда на вас нисходит Божественный Покой, когда внутри вы ощущаете Божественное Присутствие, когда вас наполняет безграничная Ананда, когда дыхание Божественной Силы несет вас, словно ветер лист, когда вас охватывает Любовь ко всему сущему, когда океан Божественного Знания заливает вас своим Светом, озаряющим и в мгновенье ока трансформирующим все, что прежде было полно страдания, неведения и мрака, когда весь мир превращается в часть Единой Реальности и когда эта Реальность становится близка вам, – вы сразу ощущаете, благодаря духовному контакту, внутреннему видению, благодаря озаренной и проницательной мысли, витальному чувству и даже просто физически, что, куда бы вы ни посмотрели, что бы вы ни услышали, к чему бы вы ни прикоснулись, все это – Божественное. Тогда вы уже не сможете сомневаться в реальности Божественного или отрицать Его существование, так же, как вы не можете отрицать или сомневаться в существовании света, воздуха или солнца в небе – ведь в реальности этих физических феноменов можно и усомниться, так как они являются отражением восприятия наших органов чувств, но переживание Божественного на собственном опыте не оставляет места для сомнений.

Что касается непрерывности духовных переживаний, то на начальном этапе этого не следует ожидать – такое доступно очень немногим и даже у них опыт не всегда сохраняет первоначальную силу. В большинстве случаев переживание приходит, а затем отступает за покров, ожидая, пока человеческая природа будет достаточно подготовлена, чтобы выносить его всевозрастающую интенсивность, а затем привыкнуть к нему и сделать переживание постоянным. Но сомневаться из-за этого в подлинности духовных переживаний было бы крайне неразумно, ведь человек не сомневается в существовании воздуха из-за того, что сильный ветер дует не всегда, или в существовании солнечного света из-за периодического наступления темноты. Трудность заключается в свойстве нормального человеческого сознания, для которого духовное переживание есть нечто ненормальное, а точнее, запредельное. Этому слабому и ограниченному «нормальному» человеческому сознанию вначале трудно выдержать даже легкое прикосновение вибраций запредельного духовного переживания со всей его интенсивностью и мощью, часто оно получает его «в разбавленном виде», воспринимая через тусклую призму своего собственного ментального или витального опыта. Если же духовный опыт приходит во всей своей ошеломляющей силе, оно зачастую не способно его вынести, а если и выносит, то не в силах удержать и сохранить. Однако как только в стенах, возведенных разумом в стремлении защитить себя от Бесконечного, образовалась достаточно глубокая трещина, то дальше она будет только расширяться – иногда медленно, иногда стремительно – до тех пор, пока стены не рухнут, и переживание Божественного не станет постоянным.

Но невозможно достичь глубоких переживаний и устойчивости нового состояния сознания, для которого они естественны, если ум постоянно вмешивается со своими оговорками, предубеждениями и невежественными представлениями или когда он настойчиво пытается удостовериться в существовании Божественного, как если бы речь шла об истинности обычного умозаключения, и делает это путем рассуждений, сомнений, вопросов и прочих атрибутов Неведения, старающегося на ощупь отыскать дорогу к Знанию. Настоящие духовные переживания могут быть достигнуты лишь благодаря прогрессивному раскрытию успокоенного и устремленного к духовному опыту сознания. Вы можете спросить, почему Божественное ставит столь неудобные условия, но это бесполезный вопрос – такова психологическая необходимость, обусловленная самой природой вещей. Ведь переживания Божественного имеют совсем иной характер – это не ментальные конструкции и не витальные движения, а нечто глубинное – не просто высокая идея, но несомненная реальность, которая постигается не умом, а ощущается как наша изначальная суть и непреходящая основа. Без сомнения, разум всегда рядом и может вмешиваться, он тоже может иметь и обычно имеет свои собственные представления о Божественном, свои мысли, убеждения, эмоции, ментальные отражения духовной Истины, даже своего рода реализацию на ментальном уровне, которая передает, насколько возможно, некий более или менее достоверный, образ высочайшей Истины; и все это имеет свою ценность, но этому не хватает конкретности, глубины, несомненности. Сам по себе разум не способен обрести абсолютную уверенность: он всегда может усомниться в том, во что верил, опровергнуть то, что утверждал, изменить убеждениям, которых придерживался, и в действительности так и происходит. В этом, если хотите, его свобода, благородное право, привилегия, но это, вероятно, и все, что вы можете сказать в его похвалу; пользуясь методами разума, нельзя обрести настоящую уверенность (разве что в пределах феноменов материального мира, но даже и здесь он не даст вам полной уверенности).

По этой причине поиски Божественного с помощью ума или размышлений о Нем не могут привести к цели. А если сознание постоянно захвачено мелкими умственными движениями, которые, как правило, сопровождает целый сонм витальных движений, желаний, предубеждений и всего остального, что так искажает человеческое мышление (даже если оставить в стороне врожденную ограниченность ума), – то найдется ли в нем место для знания иного порядка, для фундаментальных переживаний, для стремительного взлета или глубокого нисхождения Духа? В действительности, вполне возможнаятакая ситуация, что ум в самый разгар своей активности может быть неожиданно захвачен, ошеломлен, очищен от мыслей внезапным духовным переживанием, заполняющим все существо. Но если после этого он начинает задавать вопросы, сомневаться, теоретизировать, строить предположения о том, что бы это могло быть и можно ли считать это истинным или нет, то что же еще остается духовной силе, как не удалиться и не подождать, пока волнение ума не утихнет?

Я хотел бы задать один простой вопрос тем, кто склонен считать интеллектуальный разум мерилом и судьей духовного опыта: что больше – ум или Божественное? Можно ли сказать, что ментальное сознание с его поисками вслепую, потребностью в бесконечных доказательствах, с его постоянными сомнениями, жесткой и упрямой логикой выше Божественного Сознания или хотя бы равно ему, или оно все же намного ниже его по уровню сознания и возможностям? Если оно выше, то нет никакой необходимости искать Божественное. Если ментальное сознание равно Божественному, то духовный опыт совершенно излишен. Но если оно ниже, то как оно может требовать от Божественного доказательств в своем существовании, подвергать его своему суду, точно оно обвиняемый или свидетель, который должен дать свои показания, или абитуриент, который должен предстать перед комиссией экзаменаторов, или насекомое, которое накалывают на булавку, чтобы получше рассмотреть под микроскопом? Может ли витальное животное, с помощью своих инстинктов, импульсов и ассоциаций, используемых в качестве непогрешимых инструментов, судить, оценивать или понять ум человека? Нет, не может, так как человеческий ум – это более великая сила, действующая более сложно и масштабно, чем витальное сознание животного в состоянии это уловить. Нетрудно понять, что и Божественное Сознание – это нечто бесконечно более великое и сложное, чем человеческий ум, оно обладает неизмеримо более великими силой и светом и обычному уму его путей не понять – их невозможно проследить, оценить и понять мерками ненадежного здравого смысла и ограниченного полузнания. Совершенно очевидно, что Дух и Разум это не одно и то же и что йогину необходимо обрести духовное сознание (здесь я не имею в виду Сверхразум), чтобы быть в постоянном контакте или союзе с Божественным. Таким образом, это не прихоть и не тирания Божественного – настаивать на том, чтобы разум признал свою ограниченность, оставил свои требования, успокоился, открылся и препоручил себя Свету, бесконечно превосходящему тусклое свечение, которым ум довольствуется на своем собственном уровне.

Но это не значит, что разуму нет места в духовной жизни, просто в ней он не может быть ни главным инструментом познания, ни, тем более непререкаемым авторитетом, к которому должны прислушиваться все, вплоть до Божественного. Разум, по мере приближения к более высокому сознанию, должен учиться у него, а не навязывать ему свои требования; он должен стать озаренным, открыться более высокой Истине, подчиниться более великой силе, действующей вне критериев ума, отречься от себя и позволить могуществу свыше заполнить светом его сумерки и даровать ему зрение, чтобы он мог видеть то, чего прежде не видел, и дать ему способность слышать то, к чему он был прежде глух, и научить чувствовать то, чего раньше он не мог ощутить, и заменить его непонимание, сомнение, неуверенность, разочарованность на чувство радости, самодостаточности, уверенности и покоя.

Такова позиция, на которой стоит йога, и позиция эта основана на опыте, непрекращающемся с тех пор, как люди начали искать Божественное. Если такая позиция не верна, то не верна и сама йога, а это значит, что в ней нет никакого смысла. Если же она все-таки истинна, то именно с точки зрения этого более высокого сознания мы можем решить – полезно сомнение в духовной жизни или нет. Конечно, от духовного искателя не требуется верить кому угодно и во что угодно – такая неразборчивая и глупая доверчивость была бы не только неразумна, но и абсолютно недуховна. Пока человек не вошел окончательно в более высокий свет, в своей духовной жизни он должен в каждый момент быть на страже и уметь отличать духовную истину от ее псевдодуховных имитаций или подмен, порожденных умом и витальными желаниями. Способность различать истину Божественного и ложь Асура – это то, что более всего требуется в йоге. Вопрос в том, как этого лучше всего добиться: с помощью негативного и разрушительного метода сомнений, который часто одним беспристрастным ударом убивает и ложь, и истину, или можно найти более позитивную, надежную и озаренную силу различения, которой не присуще неведение и нет надобности подходить и к истине и ко лжи одинаково, вооружившись кинжалом сомнений и дубинкой отрицаний. Йога или духовность не призывает к неразборчивости в вопросе умственных убеждений, вера, о которой она говорит, это не примитивная ментальная вера, а преданность души внутреннему свету, указывающему путь, и эта преданность необходима, пока свет не приведет к знанию.

* * *

Я ни от кого не требую «слепой веры», все, что мне нужно, это вера в фундаментальные принципы йоги, подкрепленная спокойной и ясной проницательностью, позволяющей отличить истинное от ложного, – так как именно эти качества должны быть неотъемлемой частью сознания любого духовного искателя и, более того, я сам их использовал в своей садхане и обнаружил, что с ними отпадает всякая необходимость решения совершенно беспочвенной дилеммы: «либо сомневайся во всем, что выходит за пределы физической реальности, либо верь всему чему угодно», на которой основана вся система аргументации материалиста. Сомнения, как я вижу, постоянно осаждают вас и твердят именно эту формулу, несмотря на все мои попытки рассеять их – и это только подкрепляет мою уверенность в том, что Сомнение нельзя ни в чем убедить, так как оно по природе своей не заинтересовано в этом и всегда продолжает приводить свои старые доводы.

* * *

В нашем физическом мире сколько угодно как аномальных явлений, так и сверхъестественных. В этих вопросах, даже не принимая во внимание наличие веры, любой свободно мыслящий и по-настоящему разумный человек (не скованный, подобно рационалистам или так называемым «свободным мыслителям», тяжелыми цепями бессмысленного априорного неверия) не должен тотчас же кричать: «Ложь! Чепуха!», а повременить с окончательными выводами до тех пор, пока не получит необходимые знания и опыт. Ведь пока человек находится в неведении, ни отрицание, ни утверждение не имеют большой ценности.

* * *

Какой бы ни была непосредственная причина, толкающая ум и витал на поиски Божественного, но если в человеке есть искреннее стремление найти Его, оно в любом случае должно привести его к реализации Божественного. Душе присуще врожденное (ahaitukī) стремление к Божественному; хету (hetu), или определенная побудительная причина, – это просто прием, используемый душой для того, чтобы заставить ум и витал следовать внутреннему порыву. Если ум и витал способны разделить и почувствовать чистую любовь души к Божественному ради него самого, тогда садхана обретает полную силу и множество трудностей исчезает, но даже если этого не произошло, они могут получить от Божественного то, что искали, а затем понять, что существует нечто более важное, и даже преодолеть ограничения их первоначальных требований… Я хочу сказать, что идея мрачного Бога – это нелепость, которую мог породить лишь невежественный ум! Любовь Радхи содержит в себе совсем иной смысл; попросту говоря, она означает следующее: что бы ни пришлось пережить на пути к Божественному – боль ли, радость ли, единение с Божественным Возлюбленным (milana) или разлуку (viraha) – и какими бы долгими ни были страдания, эта любовь остается непоколебимой и всегда сохраняет веру и уверенность, указывая, подобно путеводной звезде, направление к высочайшему объекту Любви.

Но что же такое Ананда, в конце концов? С точки зрения ума, она, вероятно, не более чем приятное психологическое состояние, но если это так, она не могла бы быть тем невыразимым экстазом, о котором говорят бхакты и мистики. Когда на вас нисходит Ананда, это значит, что на вас нисходит само Божественное, когда ваше существо наполняется Покоем, это значит, что само Божественное наполняет вас, когда вы тонете в океане Света, то океан этот есть Божественное. Конечно, на самом деле Божественное намного больше, чем все это, и может проявлять себя во множестве иных духовных переживаний, но оно всегда ощущается как Присутствие, Бытие, Божественная Личность, ведь Божественное – это Кришна, это Шива, это Великая Мать. Через Ананду вы можете воспринять всеблаженного, всерадующегося и наслаждающегося всем Кришну (Anandamaya Krishna), так как Ананда это тонкое тело и сущность Кришны, через переживание Покоя вы можете почувствовать преисполненного покоя Шиву (Shantimaya Shiva), а в потоке Света, освобождающего Знания, Любви, преобразующей и возвышающей Силы вы можете ощутить присутствие Божественной Матери. Именно эти восприятия придают переживаниям мистиков и бхакт столько восторга и позволяют им легче преодолевать темные периоды страданий и разлуки с Божественным. И если присутствует это восприятие души, то даже слабое и кратковременное переживание Ананды имеет силу и воздействие, которого она не имела бы иначе, и состояния Ананды в свою очередь становятся все более продолжительными, интенсивными и частыми.

Я не могу достаточно полно ответить на строгую критику Рассела, так как концепция Божественного, как внешней всемогущей Силы, «сотворившей» мир и управляющей им подобно абсолютному и своевольному монарху, является христианской или иудейской, но никак не моей. Она слишком противоречит моему видению и опыту, полученному на протяжении тридцати лет садханы. Именно против этой концепции и направлены возражения атеизма – так как европейский атеизм был достаточно поверхностной и примитивной реакцией на столь же поверхностную и примитивную религиозность с ее неадекватными и жесткими догматическими представлениями. Но когда я говорю о Божественной Воле, я имею в виду нечто совсем другое – то, что низошло сюда, в эволюционирующий мир Неведения, и пребывает по ту сторону сущего, оказывая давление своим Светом на Тьму, направляя мир к тому, что является сейчас наилучшим в условиях Неведения, чтобы наконец привести его к неизбежному нисхождению более высокой Божественной силы, которая будет уже не скрытым всемогуществом, обусловленным законами нынешнего мира, а проявится во всей своей силе и установит царство света, мира, гармонии, радости, любви, красоты и Ананды, ибо таковы качества Божественной Природы. Божественная Милость всегда рядом и в любой момент готова к действию, но она проявляется, только когда человек перерастает Законы Неведения и попадает под управление Законов Света, так что Милость действует не по случайной прихоти, хотя ее вмешательство часто кажется настоящим чудом, а как помощь во внутреннем росте и как путеводный Свет, который в конце концов приводит к освобождению. Если мы принимаем во внимание факты этого мира, как они есть, и факты духовного опыта в целом – а мы не можем пренебрегать ни тем, ни другим, – то тогда мне непонятно, как может существовать какое-то другое Божественное в этом мире. Божественное часто ведет нас сквозь темноту, потому что темнота и внутри нас, и вовне, но оно ведет нас к Свету и ни к чему иному.

* * *

Это замечание о неверном толковании умом понятия «Бесформенного» (из-за чисто негативного способа выражения того, что на самом деле является невероятно близким и позитивным) совершенно обоснованно и затрагивает самую суть вопроса. Те, кто пережил Ананду Брахмана, могут только улыбнуться в ответ на обвинение Божественного в холодности, так как оно является источником абсолютного и непреходящего экстаза, вершиной тихого и неизменного восторга, который даже не вообразить тем, кто не испытал это на опыте. Вечная Реальность не холодная, не сухая и не пустая – с таким же успехом вы могли бы говорить о холодном солнце в разгар лета, или о сухом океане, или о пустой абсолютной полноте. Даже когда вы проникаете в нее путем отвержения форм и всего остального, она ощущается как непередаваемая полнота – вот уж воистину Пурнам. Попадаешь ли в нее с помощью утверждения или отрицания, в любом случае не может быть и речи ни о какой «пустоте» или «сухости»! Она содержит в себе все – и это больше, чем человек способен себе представить. Именно поэтому не нужно позволять интеллекту вмешиваться и выступать в роли всеведущего (sab-jāntā) судьи; если бы он держался в пределах собственных границ, против него не было бы возражений. Но он создает с помощью слов и идей конструкции, которые не имеют никакого отношения к Истине, несет в своем невежестве вздор и возводит из своих умозаключений стену, через которую не проникнуть Истине, превосходящей его собственные границы и способности.

* * *

Если человек слеп, то для него вполне естественно – ведь человеческий ум, даже самый высокоразвитый, в конечном счете довольно глуп – отрицать дневной свет. Если с помощью своего естественного зрения человек способен видеть лишь туманное мерцание, то для него столь же естественно полагать, что высшее видение заключается в том, чтобы воспринимать тусклое сияние или туман. Но Свет существует, несмотря ни на что – а Духовная Истина есть нечто большее, чем тусклое сияние и туман.

* * *

Что касается отзыва профессора Сорли о «Загадке этого мира», то эта книга, конечно, не является полным и ясным изложением моей мысли, так как она предназначалась в основном для садхаков и многие понятия в ней не требовали пояснений. Большинство основных идей – например, идея Верховного Разума – остались без разъяснений. Чтобы эти идеи стали понятны интеллекту, их необходимо изложить в точной интеллектуальной форме – насколько это вообще возможно для явлений супраинтеллектуального плана. То, что написано в этой книге, может быть понятно для тех, кто уже получил достаточно большой духовный опыт, для большинства же она может служить лишь пищей для размышлений.

Впрочем, я не думаю, что для описания супраинтеллектуальных явлений необходимо проводить различия в духе интеллекта. Ведь, по сути, оно не является выражением идей, полученных путем спекулятивного мышления. Человек должен достичь духовного знания через опыт и осознание вещей, вытекающее непосредственно из этого опыта, лежащее в его основе или заключенное в нем. Этот вид знания в своей основе является сознанием, а не мыслью или сформулированной идеей. Например, мое первое основополагающее духовное переживание – которое было радикальным и ошеломляющим, хотя, как потом выяснилось, не последним и не исчерпывающим – наступило в результате отбрасывания и исчезновения всех мыслей и установления тишины в уме. Сначала было восприятие того, что можно было бы назвать духовно-субстанциональным или реально ощутимым сознанием плотного покоя и тишины, затем – осознание некой единственной и высшей Реальности, в которой все вещи существовали только в виде форм, казавшихся пустыми, призрачными и нереальными. Но это было знание, получаемое посредством духовного восприятия и безличного внутреннего ощущения, в котором не было никаких идей или представлений о реальности или нереальности или любых иных понятий, так как все мысли утихли, точнее, полностью растворились в абсолютной тишине. Все познавалось непосредственно с помощью восприятия чистого сознания, а не ума, поэтому отсутствовала всякая необходимость в понятиях, словах или названиях. Но в то же время этот фундаментальный характер духовного переживания остается ничем не ограниченным: оно может быть как без мыслей, так и с мыслями. Конечно, поначалу уму может показаться, что обращение к мысли тут же вернет сознание в сферу интеллекта – это может случаться на первых порах и продолжаться довольно долгое время, но, исходя из моего опыта, не является неизбежным. Так бывает, когда человек пытается выразить в интеллектуальной форме то, что он пережил в духовном опыте, но существует и другой вид мыслей, которые поднимаются внезапно из глубины и заключают в себе сущность или сознание опыта – или часть этого сознания, – представляя собой тело или форму опыта, и такие мысли мне не кажутся интеллектуальными в своей основе. Они несут в себе иной свет, иную силу, иной более глубокий смысл. Это особенно характерно для тех мыслей, которые не нуждаются в словесном выражении и которые являются по своей природе непосредственным видением сознания, даже внутренним ощущением или контактом, выражая предельно точно и четко пережитое (надеюсь, это кажется не слишком мистическим или невразумительным). Но как только мысли превращаются в слова, они начинают принадлежать царству интеллекта – так как слова являются творением интеллекта. Вопрос в том, так ли все обстоит в действительности и нельзя ли этого избежать? Мне всегда казалось, что слова изначально рождаются не в мыслящем разуме, а где-то еще, хотя он усваивает их, приспосабливает к своим нуждам и свободно использует в своих целях. Но, тем не менее, нельзя ли использовать слова для выражения чего-то неинтеллектуального? Хаусман утверждает, что истинная поэзия может быть только неинтеллектуальной, то есть не имеющей здравого смысла. Это звучит слишком парадоксально, хотя я думаю, что он говорит о чисто интеллектуальной оценке поэзии, при которой она представляется чем-то выходящим за пределы понимания рассудка, потому что выражает иной тип видения, отличный от логического мышления. Но разве невозможно, чтобы слова исходили из сверхинтеллектуального сознания, которое является главной силой духовного переживания, и чтобы язык был способен выразить – хотя бы в какой-то мере или каким-то образом – это сознание? Впрочем, если говорить о попытке передать словами духовное переживание самому интеллекту, то это совсем другое дело.

Для меня взаимопроникновение планов сознания – очень важная и фундаментальная часть духовного переживания, без которой не было бы ни йоги в том виде, как я ее практикую, ни ее цели. Ибо эта цель состоит в том, чтобы достичь, проявить и воплотить на земле более высокое сознание, а не удалиться в духовные миры или раствориться в некоем высшем Абсолюте. Прежние йоги (впрочем, не все) предпочитали второй путь, видимо, из-за того, что считали землю малоподходящим местом для жизни духовных существ, а сопротивление земной природы слишком упорным, чтобы добиться какого-то изменения – она представлялась им, по образному выражению Вивекананды, подобной собачьему хвосту, который, как ни выпрямляй, тут же сворачивается снова. Но фундаментальное решение этой проблемы предлагается в Упанишадах, которые не только не отвергают Землю, но даже провозглашают ее основой всех миров и утверждают, что все они на ней присутствуют, а представления о том, что между землей и иными мирами существуют резкие и непреодолимые различия, рассматривают как неведение: здесь, а не где-то в ином мире должна осуществиться божественная реализация. Это утверждение обычно используется для обоснования необходимости индивидуальной реализации, но оно в равной степени может служить основанием для выполнения более масштабной задачи.

Что касается политеизма, то я, конечно, согласен с тем, что Единое проявляет себя через множество форм и ипостасей; это знание с ведических времен было духовной сутью индийского политеизма, но всегда имело второстепенное значение в поисках Единого и изначального Божественного. Что касается отрывка, на который ссылается профессор Сорли, то в нем речь идет о другом – о мелких божествах и Титанах, которые являются супрафизическими существами других планов. Там нет и намека на то, что это истинные божества, которым следует поклоняться, – наоборот, дается предостережение, что подчиниться их влиянию значит допустить серьезную ошибку, которая влечет за собой опасность заблуждений и ухода с истинного духовного пути. Несомненно, они обладают определенной творческой силой и в своих ограниченных владениях своими способами создают различные формы. Но люди тоже являются творцами внешних и внутренних реалий в пределах собственных возможностей, более того – творческая сила человека может даже оказывать влияние на супрафизические планы.

Я согласен с тем, что аскетизм иногда может переходить в крайность. Он имеет свое место в йоге как средство самодисциплины – впрочем, не единственное, но аскетизм, порывающий все связи с жизнью, это крайность, несмотря на то, что он имел много замечательных результатов, которых, возможно, было бы трудно достичь иным путем. Игра сил в этом мире загадочна, она не подчиняется жестким правилам рассудка и даже такие крайности часто служат для того, чтобы привести человека к необходимому изменению, к полному развитию его способностей, знания и опыта. И все же строгий аскетизм это крайность и не является, хотя он на то и претендует, единственным средством достижения истинной цели.

* * *

Мне нечего возразить на замечания профессора Сорли о неподвижном, озаренном и прозрачном уме, поскольку они правильно определяют стадии процесса, в результате которого ум становится готовым к отражению высшей Истины на своей спокойной поверхности или в своих невозмутимых глубинах. Важно только помнить о том, что эта совершенная неподвижность ума – необходимое условие данного процесса, но существует не один способ, чтобы достичь ее. Например, ее можно достичь не только усилиями самого ума, направленными на то, чтобы прекратить вторжение эмоций и страстей, успокоить собственные вибрации или избавиться от омрачающего влияния физической инерции, которая погружает его, скорее, в состояние сна и заторможенности, чем восприимчивой тишины, – так как это обычный метод успокоения ума, используемый в йоге знания. Безмолвие ума может быть достигнуто также благодаря нисхождению свыше глубокой духовной тишины, которая приводит ум, сердце, витальные побуждения и физические реакции в состояние полного покоя. Внезапное нисхождение такого рода или серия нисхождений, обретающих все большую силу и эффективность, – хорошо известный феномен духовного опыта. Или же человек для этой цели может начать практику того или иного рода, обычно предполагающую долгую и кропотливую работу, но вдруг, иногда в самом начале, происходит внезапное вмешательство или проявление Безмолвия, которое его захватывает и производит результаты, несоизмеримые с затраченными усилиями. Человек начинает с применения какого-то метода, но работу берет в свои руки Милость свыше, исходящая от Того, к кому он стремится, или же совершается благодаря вторжению бесконечностей Духа. Именно этим способом я пришел к абсолютному безмолвию ума, невообразимому для меня до того, как был получен реальный опыт.

Есть и другой немаловажный вопрос – чем является сама природа этой озаренности, прозрачности и неподвижности; что лежит в ее основе – просто психологическое состояние или нечто большее? По мнению профессора Сорли, эти слова всего лишь метафоры, поэтому он стремится выразить то же самое более абстрактным языком и это ему удается. Но когда я писал о неподвижности ума, у меня не было намерения использовать метафоры, хотя, вполне понятно, что для других мои слова могут выглядеть именно так. Я даже думаю, что для тех, кто имел хотя бы половину подобного опыта, они показались бы не только более живым, но и более точным описанием этого внутреннего состояния, чем мог бы выразить любой более абстрактный язык. Действительно, метафоры, символы и образы – неизменные вспомогательные средства, используемые мистиком для описания своих переживаний. И это неизбежно, потому что ему необходимо выразить с помощью языка – средства, созданного или, по крайней мере, развитого и используемого разумом – феномены не ментального, а иного сознания, более сложного и вместе с тем более тонкого по своей природе. Именно эта тонкая, сверхчувственно воспринимаемая реальность феноменов сознания, с которой имеет дело мистик, оправдывает использование метафоры и образа как более живых и точных средств ее описания по сравнению с абстрактными выражениями, которыми пользуется интеллект в процессе свойственной ему мыслительной деятельности. И если эти образы недостаточно точны и адекватны, то виной тому неспособность автора выразить в словах силу и глубину переживаемого им опыта. Ученый говорит о световых или звуковых волнах, используя при этом метафору, и она очень точно соответствует физическому феномену – действительно, почему бы не предположить, что существуют волны или постоянно движущиеся потоки света и звука, сравнимые с водой. Но когда я говорю об озаренности, прозрачности и неподвижности ума, у меня и мысли нет прибегать к помощи метафор. Моим намерением было дать такое же точное и конкретное описание, какое бы я сделал, пытаясь описать воздушное пространство или поверхность воды. Ведь мистический опыт ума – особенно когда тот пришел в состояние покоя – это не абстрактное состояние или соприкосновение с какой-то неуловимой частью сознания, а восприятие тонкой, протяженной в пространстве субстанции, в которой могут быть и действительно существуют волны, потоки, вибрации нематериальной природы, но в то же время столь же определенные, ощутимые и объективно воспринимаемые внутренним чувством, как и любое движение материальной энергии или субстанции, которое объективно воспринимается физическими органами чувств. Неподвижность ума означает прежде всего прекращение привычной умственной активности, процесса образования мыслеформ, остановку потоков мыслей, которые приводят в волнение субстанцию ума, и для многих этого состояния ментальной тишины вполне достаточно. Но даже при подобном прекращении движения мыслей и чувств, сама субстанция ума, если внимательно присмотреться, постоянно находится в состоянии тончайшей вибрации, которую вначале трудно уловить, но которая со временем становится все более и более очевидной. И такое состояние постоянной вибрации может точно так же нарушить точность отражения или восприятия нисходящей Истины, как и любое оформленное движение мысли, потому что оно является источником ментализации, которая может снизить или исказить подлинность высшей Истины, а то и полностью разрушить ее, раздробив на отдельные ментальные фрагменты. Когда я говорю о безмолвном уме, то имею в виду ум, в котором этих вибраций уже не существует. По мере их угасания можно почувствовать, что тишина, а вслед за ней и ясность возрастают до такой степени, что становятся столь же реальны и ощутимы, как тишина и прозрачность физической атмосферы. То, что я описываю как озаренность, – это другой элемент, являющийся одним из феноменов Света, обычного в мистическом опыте. Этот свет – не метафора, как у Гёте, требовавшего в последние минуты своей жизни больше света, а в полном смысле слова озарение, которое можно реально увидеть внутренним зрением и ощутить тонкими органами чувств. Озаренность спокойного и прозрачного ума является отражением Света, предшествующим его проявлению, и такое отражение – совершенно необходимое условие для развития способности все более и более открываться Истине, которую человек должен воспринять и воплотить в себе. Я рассмотрел эту часть вопроса более подробно, поскольку ее разъяснение помогает увидеть разницу между абстрактным ментальным и конкретным мистическим восприятием супрафизических явлений, которая является источником многих разногласий и недопонимания между духовным искателем и интеллектуальным мыслителем. Даже когда они говорят на одном и том же языке, язык каждого относится к различным типам восприятия и выражает два различных уровня сознания, поэтому даже те же самые слова могут нередко содержать бездну различий.

* * *

Это приводит нас напрямую к вопросу, поднятому профессором Сорли: насколько возможно выразить словами мистический или духовный опыт и действительно ли мистик, как это принято считать, должен использовать интеллект в качестве судьи для оценки достоверности как самого переживания, так и его описания? Совершенно очевидно, что интеллект не может претендовать на то, чтобы ограничить сам опыт и стоящее за ним усилие своими рамками и законами, ибо цель, суть и главный принцип этого усилия – превзойти ограничения обычного ментального сознания, находящегося под управлением земного сознания и чувств. Это все равно что меня попросили бы взобраться на гору, привязав за ноги к ее подножию, или попытаться взлететь, но только при условии, что мои ноги останутся на земле. Может быть, самое безопасное – это ходить по земле и всегда иметь твердую почву под ногами, а пытаться подняться в воздух на крыльях или каким-либо иным способом означает риск падения и всевозможных несчастных случаев: ошибок, иллюзий, утраты здравого смысла, галлюцинаций и т. д. Таковы обычные обвинения, выдвигаемые категоричным, твердо стоящим обеими ногами на земле интеллектом против мистического опыта, – но если я хочу пережить этот опыт, то должен согласиться и на риск. Мыслящий интеллект основывается на обычном человеческом опыте и на механизме поверхностного восприятия, а также на понимании вещей, которое дает ощущение ясности только тогда, когда опирается на ментальную основу, сформированную земным опытом прошлого и накопленными фактами. Мистик же выходит за пределы интеллекта, в область, где эта ментальная основа исчезает, а накопленные данные теряют значение, где существуют другие законы, другие способы восприятия и познания. Его главная задача состоит в том, чтобы прорваться через ментальные границы в другое сознание, которое видит все иначе, и, хотя это новое сознание может учитывать данные обычного внешнего интеллекта, оно не ограничивается ими и не связывает себя необходимостью интерпретировать опыт с интеллектуальной точки зрения или в соответствии с интеллектуальным способом восприятия и рассуждения. Если мистик, проникнув в оккультную область или область духа, будет использовать интеллект в качестве единственного или высшего источника света и руководства, то он рискует вообще ничего не увидеть или достичь лишь ментальной реализации, характер которой заранее для него уже определен умозаключениями интеллектуального мыслителя.

Несомненно, в Индии существуют направления духовной мысли, идущие на компромисс с требованиями современного интеллекта и признающие Разум в качестве высшего судьи, но при этом все-таки предполагается, что Разум в свою очередь тоже готов пойти на компромисс и признать самоценность духовного опыта. В известном смысле, именно к этому всегда стремились индийские философы, пытаясь обобщить и систематизировать путем метафизических размышлений результаты духовных опытов, – но именно опыт всегда служил основанием любой метафизической системы, а свидетельства духовных искателей рассматривались как высшее доказательство, намного более ценное, чем все интеллектуальные рассуждения и умозаключения. Таким образом сохранялась свобода духовного и мистического опыта, а мыслящий интеллект играл второстепенную роль, оценивая обобщенные данные, полученные во время духовных переживаний. Это, на мой взгляд, чем-то напоминает позицию профессора Сорли – он также признает, что сам по себе духовный опыт принадлежит области Невыразимого, но как только я начинаю объяснять и формулировать его, то сразу опускаюсь на уровень мыслящего разума и здесь я должен пользоваться терминологией ума, его способами мышления и выражения, а значит, принимать его в качестве судьи. Если же этого не сделать, то это все равно что выбить у себя из-под ног лестницу, по которой взбирался через область ума в Запредельное, и остаться «висеть в воздухе». Правда, не совсем понятно, следует ли подвергать сомнению истину моего опыта из-за того, что я оказался в подвешенном состоянии? Но в любом случае, она остается чем-то далеким, не имеющим никакой связи с миром и не оказывающим никакого влияния на мысль и жизнь. Из всего сказанного, я полагаю, можно сделать три основных заключения. Первое – духовный опыт по своей природе принадлежит области за пределами Разума, он невыразим и, по всей видимости, немыслим. Второе – чтобы выразить и описать духовный опыт, вы должны вернуться на уровень сознания, которое вы покинули, и придерживаться его суждений, принимать его условия и подчиняться его законам и вердиктам; то есть вы утрачиваете свободу Невыразимого, а вместе с ней власть над собой и своей природой. И третье – духовная истина, может быть, и верна сама по себе, в рамках данного духовного опыта, но любая попытка выразить ее чревата ошибкой, и здесь только интеллект может быть судьей.

Думаю, что я не готов принять ни одно из этих утверждений полностью. Действительно, духовный и мистический опыт переносит человека сначала в области Ума (и Жизни) совершенно иного порядка, а затем и вовсе за его пределы. Верно и то, что высшая Истина описывается как немыслимая, невыразимая и непостижимая – недоступная для речи и ума. Но нужно заметить, что это так только с точки зрения человеческого разума, сама же по себе она обладает самосознанием, может быть познана непосредственным, супраментальным способом и является вечной и живой реальностью. И речь идет не о высочайшей реализации абсолютного Невыразимого, которого, по свидетельству многих, можно достичь только в состоянии высшего транса, самадхи (samādhi), полностью утратив связь с внешним ментальным сознанием и восприятием, но об опыте ума в состоянии просветленного безмолвия, когда его взор устремлен в необъятность безграничного и абсолютного покоя, в который он должен шагнуть и там исчезнуть. Но перед этим неописуемым погружением в Высочайшее или растворением в нем возможно нисхождение в субстанцию ума некой Силы или Присутствия высшей Реальности, сопровождающееся изменением этой субстанции и ее просветлением, и тогда должна появиться способность выразить духовный опыт в мысли или передать его тем или иным способом. Или не будем исключать возможность, что Невыразимое и Непостижимое все же может иметь аспекты и формы проявления, которые не являются совершенно непостижимыми и невыразимыми.

Если бы это было не так, никакое выражение духовной истины и опыта было бы невозможно. В лучшем случае, человек мог бы рассуждать о них, но это было бы лишь витанием в воздухе, даже скорее в пустоте, без какой-либо прочной основы или реальных данных, простым манипулированием всевозможными идеями о том, каким может быть Высшее или Абсолютное. Альтернативой мог бы стать только некий непостижимый переход, тем или иным способом, от обычного сознания к невыразимому Сверхсознанию. И действительно, именно к такому результату пришли в своих поисках многие мистики как в Европе, так и в Индии. Христианские мистики говорили о непроглядной и кромешной тьме, без единого проблеска ментального света, через которую должен пройти человек, чтобы попасть в сияющее Неизреченное. Индийские саньясины стремились полностью избавиться от разума и погрузиться в свободный от мысли транс, вернувшись из которого они не могли ничего передать или выразить, кроме воспоминаний о том, что это было состояние невыразимого блаженства и полноты бытия. Но вместе с тем некоторые прикоснулись к высшей тайне и сформулировали представления о Высочайшем и об оккультной структуре Универсума, которые признавались духовной истиной. Мистики и провидцы без колебаний использовали их как основу при описании своих опытов, а мыслители, опираясь на них, создали бесчисленные философские учения и написали тома комментариев. Остается один-единственный вопрос – благодаря чему осуществляется эта связь и становится возможным выражение или передача на уровень ума явлений сознания иного порядка, что является критерием достоверности этого выражения, тем более самого духовного опыта? Если бы его вообще нельзя было описать достоверно, то не могло бы стоять и вопроса о том, чтобы судить о нем с помощью интеллекта – оставалось бы только сесть и предпринять бессмысленную попытку говорить о Невыразимом, думать о Немыслимом, понять Непередаваемое и Непознаваемое.

* * *

Я прочитал статью Леонарда Вульфа, но не считаю нужным рассматривать ее в своих комментариях к письму профессора Сорли, так как кроме невежественных обвинений и низкопробной сатиры, направленных против духовной мысли и опыта, в ней не содержится ни одного аргументированного довода. Все рассуждения автора этой статьи поверхностны и вызваны абсолютным непониманием им сути мистики. В статье приводятся четыре аргумента, выдвинутых против мистики, но ни один из них не имеет ни малейшей ценности.

Первый аргумент: мистицизм и мистики всегда появлялись в период социального упадка и угасания жизни общества, и «их оживленное лягушачье кваканье» – признак такого упадка. Нужно сказать, что это совсем не так. На Востоке великие духовные учения возникли во время расцвета культурной и общественной жизни или на ее подъеме и сами послужили мощным толчком для ее развития, во многом обогатив и жизнь, и искусство, и мысль. В Греции мистики и мистерии существовали как на заре греческой цивилизации, так и на высоте ее развития (Пифагор был одним из величайших мистиков), а не только в период угасания и упадка. В Риме расцвет мистических культов также наблюдался на вершине развития его культуры. Многие великие духовные личности родились в Италии, Франции и Испании в эпоху, когда эти страны жили богатой, полнокровной жизнью, ни в малейшей степени не затронутой декадансом. Так что это поспешное и необоснованное обобщение не содержит в себе никакой истины и поэтому не заслуживает серьезного рассмотрения.

Второй аргумент: духовный опыт нельзя считать истинным («это химера»), если его нельзя доказать примерно так же, как наличие стула в соседней комнате, который можно увидеть собственными глазами. Разумеется, духовный опыт не может быть доказан таким образом, так как он не принадлежит к разряду физических фактов и его нельзя физически увидеть или потрогать. Автор полагает, что истинно только то, что явно или легко может быть сделано явным для всех – не требуя с их стороны никакой подготовки, развития способностей, усилий к внутреннему исследованию и самопознанию. Если принять эту точку зрения, то истина и знание окажутся загнанными в очень тесные рамки, а огромную часть человеческой культуры придется отбросить. Духовный покой – покой, превосходящий всякое понимание – обычное переживание для мистиков всего мира, и это факт, хотя и факт духовный, имеющий отношение к невидимой реальности. Когда человек входит в этот покой или сам покой нисходит в человека, он сразу же осознает, что это истина существования, которая всегда пребывала и пребывает здесь, по ту сторону жизни и видимых вещей. Но как можно доказать существование этих невидимых фактов мистеру Леонарду Вульфу? Он просто презрительно отвернется, сказав, что все это обычный декадентский вздор, и с достоинством пойдет дальше – возможно, для того, чтобы написать еще одну поразительную по своей бессодержательности статью, посвященную предмету, который он никогда лично не исследовал и о котором не имеет ни малейшего представления.

Третий аргумент: обобщения, сделанные на основе духовных переживаний, иррациональны и недоказуемы. Вопрос: в каком смысле «иррациональны»? Являются ли они просто абсурдными и непонятными или принадлежат сфере надрационального опыта, к которому неприменимы мерки обычного интеллекта, так как они основаны на восприятии феноменов внешним умом и чувствами, а не на внутренней реализации, которая выходит за пределы этих феноменов? Такова точка зрения мистиков, и ее нельзя отвергнуть простым заявлением о том, что все эти обобщения не согласуются с обычным опытом, а следовательно, они абсурдны и ложны. Я не стал бы отстаивать все, что написали Джоут или Радхакришнан, – например, утверждение, что «вселенная совершенна», – но я не могу также согласиться с мнением автора статьи, что большинство их высказываний абсолютно бессмысленны. Выражение «интеграция личности» может не иметь для него никакого смысла, но для меня его смысл совершенно ясен, потому что его истину я пережил на опыте. И если верить современной психологии, такое выражение вовсе не бессмысленно, поскольку в нашем существе есть не только сознательная, но и бессознательная, или подсознательная, или скрытая сублиминальная часть и вполне возможно научиться осознавать обе части и осуществить своего рода интеграцию. Утверждение о возможности превзойти как сознательную, так и подсознательную части тоже звучит вполне рационально, если мы предположим, что наряду с подсознательной у человека существует и сверхсознательная часть, а попытка примирить столь разнородные части нашей природы или нашего опыта – не такая уж нелепая или бессмысленная. Мысль о том, что закон Кармы примиряет принципы детерминизма и свободы воли, тоже нельзя назвать нелепой, так как она предполагает, что наши прошлые действия, а значит, и наша воля в прошлом в значительной степени определяют наше настоящее, являющееся их результатом. Но существует и наша нынешняя воля, которая может изменить результаты прошлого и создать новый детерминизм нашего существования. Выражение о «ценности мира» имеет совершенно ясный смысл, если мы имеем в виду ценность всего существования, эволюционирующего во времени и рассматриваемого как целое, а не ограниченную ценность отдельного события, обусловленную нашим благоприятным или неблагоприятным переживанием. Что касается утверждений о существовании Бога, то они не имеют особого смысла, если основываются на поверхностной и широко распространенной идее о Божественном, принятой во многих религиях, но если исходить из того, что существует Вечное и Бесконечное, которое проявляет в себе Время и конечные в своем внешнем проявлении вещи, то такое утверждение совершенно логично. Можно принять или отвергнуть столь сложную идею Божественного, основанную на сопоставлении данных, полученных на протяжении всей истории духовного опыта тысячами искателей, но мне непонятно, почему ее нужно обязательно считать абсурдной. Если только из-за того, что она подразумевает возможность переживания Божественного «не только обоими способами, но всеми способами», то опять же непонятно, почему это должно быть так предосудительно и недопустимо. Ведь, в конце концов, можно обладать глобальным, всеобъемлющим видением и осознанием вещей, превосходящим любое разделение и противопоставление, создаваемое обычным аналитическим, предвзятым и ограниченным человеческим интеллектом.

Четвертый аргумент: обращение к интуиции – не более чем прикрытие неспособности объяснить или обосновать что-либо с помощью рассудка. Таким образом, когда Джоут и Радхакришнан не способны доказать что-либо путем логических рассуждений, они прибегают к интуиции. Но можно ли свести эту проблему к столь примитивному и однозначному решению? Действительно, мистик всегда исходит из своего внутреннего знания и опыта, но при попытке выразить его на языке философии он должен постараться объяснить уму, хотя и не обязательно только его собственными средствами, что представляет собой Истина, которая ему открылась. Он может только сказать: «Я говорю об истине, которая находится за пределами всех внешних феноменов и основанного на них знания ума. В действительности, она может быть познана только с помощью интуиции и путем непосредственного переживания, поэтому ее невозможно передать адекватно с помощью символов, относящихся к миру внешних феноменов; и все же я вынужден использовать, насколько возможно, эти символы, чтобы сделать эту истину хотя бы в какой-то мере понятной для вас». Так что нет никакой хитроумной уловки или обмана в использовании метафор и символов, сопровождаемых осторожными «как будто» или «словно», как в случае сравнения с очагом, – которые, конечно же, не являются аргументом, а служат лишь образом, вызывающим ассоциации. Замечу, кстати, что автор и сам нередко прибегает к метафоре, начиная, например, с того, что называет откровения мистиков «лягушачьим кваканьем», и Джоут мог бы с таким же успехом обвинить его в попытке оскорбить и унизить оппонента, с тем чтобы избежать необходимости приводить обоснованные философские рассуждения, опровергая философию, которая вызывает у автора такое неудовольствие и неприятие. В конце концов, ни интенсивность веры, ни интенсивность неверия не являются мерилом истинности.

Что касается истинной природы интуиции и ее связи с интеллектом, то это совершенно другой, сложный и очень обширный вопрос, на котором я не имею возможности сейчас остановиться. Поэтому я ограничусь тем, что скажу, что данная статья не более чем неадекватная и поверхностная критика. Конечно, вполне допустимо подвергать сомнению истинность духовного опыта и приводить аргументы против духовной философии и ее точки зрения, но, чтобы они заслужили серьезного рассмотрения, они должны быть изложены более компетентным сторонником противоположной позиции и затрагивать само существо проблемы. Как существует разряд явлений, для восприятия которых наши чувства являются лучшими, хотя и несовершенными средствами, которыми мы располагаем, как существует категория истин, которые мы можем обнаружить, пользуясь светом проницательного, но все еще несовершенного разума, точно так же существует, согласно утверждениям мистиков, целая категория скрытых истин, недоступных ни чувствам, ни разуму, но в подлинности которых можно удостовериться благодаря непосредственному внутреннему знанию и внутреннему опыту. Эти истины имеют сверхчувственный характер, но от этого не становятся менее реальными: они оказывают огромное влияние на сознание, изменяя его субстанцию и движение, принося глубокий покой и непреходящую радость, великий свет видения и знания, возможность преодоления низшей животной природы и перспективу духовного саморазвития, которое без них было бы невозможно. Возникает новый взгляд на мир, и если это состояние достигает полноты развития, то оно приносит с собой великое освобождение, внутреннюю гармонию, чувство единства – и множество других возможностей. Действительно, познать все это на опыте смогла лишь небольшая часть человечества, но среди них во все времена, во всех странах и на всех континентах было множество беспристрастных и заслуживающих доверия свидетелей, к числу которых относятся величайшие умы прошлого и ряд выдающихся личностей мирового масштаба. Нужно ли тотчас же отрицать эти возможности как пустую фантазию лишь потому, что они не только находятся за пределами досягаемости обычного человека с улицы, но и трудны для понимания людей с достаточно развитым интеллектом или из-за того, что способ их постижения намного труднее обычного, с помощью нашего ума и чувств? И если эти духовные переживания содержат в себе хоть какую-то истину, то разве возможность, которую она открывает, не стоит того, чтобы отправиться на ее поиски, ведь именно благодаря ей человеческая душа сможет открыть тайну собственного бытия и тайну мира? Если признать эти духовные переживания истинными, то есть смысл попытаться это сделать, но даже если рассматривать достижение истины только как возможность – хотя все достижения человека вначале казались всего лишь возможностями – то попытка ее реализации будет великим и, возможно, самым захватывающим приключением жизни.

II

Не думаю, что можно как-то убедить человека, придерживающегося не духовной, а прямо противоположной точки зрения, свойственной эпохе викторианского агностицизма. Он утверждает, что йогический опыт не имеет особой ценности, кроме чисто субъективной или индивидуальной, так как он не ставит своей целью объективное и научное познание истины и не может претендовать на то, что овладел абсолютной истиной, поскольку все эти переживания окрашены индивидуальностью провидца. Можно, однако, спросить, достигла ли сама Наука хоть какой-то абсолютной истины? Нет, скорее наоборот – даже на физическом плане абсолютная истина, кажется, отступает все дальше по мере продвижения Науки вперед. Наука исходит из предпосылки, что абсолютная истина должна быть физически объективной – и что это объективное Абсолютное (или что-то близкое к нему) должно объяснять все субъективные феномены. Йога исходит из прямо противоположной точки зрения – что абсолютная Истина является духовной и субъективной и что только в ее абсолютном Свете можно правильно увидеть объективные феномены материального мира. Это два противоположных подхода, и между ними лежит пропасть.

И, тем не менее, йога в какой-то степени научна, так как она опирается на опыт, хотя и субъективного характера, и все ее открытия основаны на реальном опыте. Интуитивные же прозрения ума обычно рассматриваются ею лишь как первый шаг и не считаются духовной реализацией – они должны получить подтверждение через переживание на конкретном опыте. Что касается достоверности самого опыта, то физический разум всегда ставит его под сомнение, так как этот опыт субъективен, а не объективен. Но так ли уж важно это различие? Разве не субъективны по своей сути все знания и опыт? Люди видят объекты физического мира во многом одинаково благодаря определенному устройству ума и органов чувств; если изменить это устройство, то мир воспринимался бы совершенно иначе – сама Наука достаточно ясно показала это. Но ваш друг настаивает на том, что йогический опыт имеет исключительно индивидуальный характер, поскольку несет отпечаток личности провидца. В известной степени это может быть верно в том, что касается точного выражения переживаний или формы их передачи в тех или иных странах, но даже в этом случае различия поверхностны. В действительности, развитие йогического опыта везде подчинено одинаковым закономерностям. Конечно, существует не один, а множество вариантов, ведь мы имеем дело с Бесконечным, у которого много аспектов, и, естественно, к нему должно вести и ведут множество путей, но все же основные закономерности развития духовного опыта везде одинаковы, интуитивные прозрения, переживания, сверхчувственные феномены те же самые во все времена и в удаленных друг от друга странах и в различных, независимо практикуемых йогических системах. Переживания бхакты или мистика средневековой Европы совершенно одинаковы по сути с переживаниями мистика или бхакты средневековой Индии – хотя и отличаются по форме, названиям, религиозной окраске и т. д. – а ведь эти люди никак не общались между собой, ничего не знали ни о духовных переживаниях друг друга, ни о полученных результатах, чего не скажешь о современных ученых, свободно обменивающихся информацией от Нью-Йорка до Йокогамы. По-видимому, это должно свидетельствовать о том, что и в тех, и в других переживаниях есть нечто тождественное, универсальное и, несомненно, истинное, несмотря на различия в формах выражения, связанные с особенностями ментального языка.

Что касается абсолютной Истины, то я думаю, что и викторианский агностик, и, скажем, индийский ведантист согласились бы с тем, что она существует, хотя и скрыто. Оба говорят о ней как о Непознаваемом – единственное различие заключается в том, что с точки зрения ведантиста ее невозможно познать умом и выразить словами, но можно достичь с помощью более глубокого или высокого восприятия, нежели ментальное; и в то же время ум все-таки способен отразить, а язык передать тысячи аспектов истины, в которых она являет себя уму как во внутреннем переживании, так и во внешнем опыте. Думаю, что викторианский агностик пошел бы еще дальше и поставил бы под сомнение само существование Непознаваемого, а если бы и допустил такую возможность, то заявил бы об абсолютной его непознаваемости.

* * *

Вы спрашиваете, необходимо ли вам избавиться от склонности подвергать все проверке прежде, чем согласиться с тем или иным утверждением, и в йоге все принимать a priori, – но под проверкой вы понимаете оценку достоверности с помощью обычного разума. Единственное, что я могу ответить, это то, что йогические переживания принадлежат к совершенно иной, внутренней сфере, следуют своим собственным законам, имеют собственные способы восприятия, критерии оценки и проверки, недоступные для физических органов чувств и не поддающиеся методам рационального или научного исследования. Точно так же, как научные поиски ведут за пределы области явлений, воспринимаемых физическими органами чувств, в царство бесконечно больших или бесконечно малых величин, которые органы чувств не могут ни ощутить, ни проверить – ведь человек не способен увидеть или потрогать электрон, или узнать о его существовании с помощью чувственного разума, или определить на основании данных того же разума, действительно ли Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли, как об этом говорят наши чувства и весь наш повседневный опыт. Так же и духовные поиски выходят за пределы научного и рационального исследования, и с помощью обычного позитивного ума невозможно проверить факты духовного опыта и решить, существуют подобные явления или нет, или изучить их закономерности и природу. В Йоге, как и в Науке, вы должны скрупулезно накапливать опыт за опытом, точно следуя методам, установленным Гуру или системами прошлого, вы должны развить способность интуитивного восприятия, чтобы уметь сопоставлять переживания, видеть их подлинное значение, в какой мере и в какой области каждое из них ценно, знать, какое место то или иное переживание занимает в контексте целого, как его можно согласовать или соотнести с другими переживаниями, на первый взгляд, ему противоречащими, и т. д., пока наконец, уже обладая несомненным знанием, вы не сможете свободно ориентироваться в обширной области духовных феноменов. И только так можно проверить духовной опыт. Я сам пытался использовать другой метод, но нашел его абсолютно неэффективным и непригодным. С другой стороны, если вы не готовы проделать этот путь самостоятельно – а в действительности на это способны лишь немногие, если не считать тех, кто имеет выдающиеся духовные способности, – вы должны принять руководство Учителя, так же как в Науке вы принимаете руководство преподавателя, вместо того чтобы самому проходить путь научного знания и проводить заново все эксперименты, – по крайней мере, до тех пор, пока вы не накопите достаточный собственный опыт и знания. Если это означает для вас принять йогу a priori – ну что ж, значит вы должны принять ее a priori, иначе мне трудно понять, на основании каких достоверных данных вы собираетесь обычным умом судить о том, что находится за его пределами.

Вы приводите в качестве примера слова X и Y, но прежде чем определить ценность этих высказываний, я хотел бы знать, что конкретно сделали X и Y, чтобы проверить истинность своего духовного восприятия и переживаний? Как Y оценивал свои духовные переживания, многие из которых, с точки зрения обычного позитивного ума, не более правдоподобны, чем чудеса, приписываемые некоторым знаменитым йогам? Я не знаю ничего об X, но каковы были его способы проверки и как он их применял? каковы были его методы, критерии оценки? Мне кажется, что никакой обычный ум никогда не поверит в появление духа Будды из стены или в получасовую беседу с Хайагривой, несмотря ни на какие доказательства. Ему пришлось бы принять их a priori либо поверить Y на слово, что по сути одно и то же, или же, также a priori отвергнуть их как зрительные галлюцинации либо обычные фантазии ума, сопровождающиеся в последнем случае слуховой галлюцинацией. Я не в состоянии понять, как обычный ум может их «проверить» или как бы я сам с помощью обычного ума мог оценить мое переживание Нирваны? К какому бы заключению я пришел, используя рассуждения обычного позитивного ума? Как я мог бы проверить его истинность? Я просто теряюсь в догадках. Единственное, что я мог сделать, это принять его как бесспорную и несомненную истину, познанную на опыте, позволить переживанию получить полное развитие, произвести максимальное практическое действие и подождать, пока я не получу достаточно йогического знания, чтобы понять его смысл. И, наконец, можно спросить, как, не обладая внутренним знанием и опытом, вы или кто-либо еще можете проверить истинность внутреннего знания и опыта других?



Поделиться книгой:

На главную
Назад