Несомненная реальность

— Возможно, — не стал спорить чиновник. — Вот что, Михаил Кусаевич, я бы хотел поговорить с ним лично. Надеюсь, он уже достаточно окреп? Напомните, как его по имени-отчеству? Как он сам себя называет?

— Кислицын Олег Захарович. Поговорить?.. Ну что же, можно. Тогда я все же прикажу чаю, чтобы не выглядело слишком официально. А то бывает, что в его состоянии от неожиданного шока самое разное случается. Буйство, например. Или, наоборот, кататония. Зиночка! — Доктор тяжело выбрался из своего кресла и позвонил в колокольчик на столе. — Зиночка!

Олег шагнул через порог кабинета и остановился как вкопанный. Чужой человек, сидящий в кресле и рассматривающий его острым взглядом, показался ему чем-то очень знакомым. Потом он вспомнил.

— Добрый день, — негромко проговорил он. — Простите, не имею чести знать ваше имя. Но в лицо я вас помню. Вы тогда подобрали меня на улице и привезли сюда. Не могу отблагодарить вас ничем, кроме слов, но, похоже, я у вас в долгу.

— Пустое, — мимолетно усмехнулся гость, пристально вглядываясь в лицо Олега. — Да вы присаживайтесь, не стойте столбом.

Олег молча присел на краешек стула с высокой неудобной спинкой. Что-то в его жизни явно менялось. Наконец-то. Психушка вполне приличная, персонал и врачи на изумление вежливы и предупредительны, но — все равно психушка. Задерживаться здесь определенно не стоит. Нужно как можно быстрее сориентироваться в новом свихнутом мире и понять, как вернуться домой. И пришлый человек, он чуял своим обострившимся за последние месяцы нюхом на людей, ему поможет. Пусть и не с возвращением, но все равно поможет.

— Да что вы так напряжены, Олег Захарович, честное слово! — снова усмехнулся гость. — Садитесь вот в кресло. Разговор у нас пойдет долгий, серьезный, на вашем насесте столько не просидишь. Вы чай как, с сахаром вприкуску пьете или в стакан накладываете?

— Без сахара, если можно, — Олег, про себя пожав плечами, переместился в указанное кресло. Теперь они с гостем и доктором, которого Кислицын поначалу не заметил, сидели как бы в углах равностороннего треугольника.

— Что так? — удивленно поднял брови гость.

— И без того фигура расплывается, — пояснил Олег, осторожно прихлебывая из высокого стакана в латунном подстаканнике темный терпкий напиток, к местному вкусу которого еще не приноровился. — Хоть и пытаюсь… пытался в спортзале напрягаться… раз в две недели, блин… все равно работа сидячая, жир копится. Простите, вы все же не могли бы представиться? А то неудобно как-то разговаривать.

— Меня зовут Сергей Васильевич Зубатов, — гость сделал паузу, словно дожидаясь некой реакции. — Я являюсь начальником Московского охранного отделения. Главой политического сыска, если вам так понятнее.

Олег едва подавил нервный смешок. Ага, понятно. Похоже, по части подозрительности Российская империя как минимум не уступает Ростании. Ну что же, дома за меня тоже очень быстро взялись бы общаки или Канцелярия. И взгляд мужика мне очень хорошо знаком — наверняка мысленный портрет срисовывает для фоторобота. Видал я такой у голосуповских спецов. Внезапно он почувствовал какое-то странное спокойствие. Если новый мир не слишком отличается от его дома, то он точно не пропадет. Что-что, а мутная водичка — его родная стихия. Вот только очень уж удачное совпадение получилось: вывалился в чужой мир и сразу наткнулся на такую крупную шишку?

— Так действительно понятнее, — произнес он вслух. — И вам интересно, не являюсь ли я сахарским шпионом? Или кто у вас тут главный враг?

— Сахара — большая пустыня в Африке, — Зубатов задумчиво повертел в руках чайную ложечку. — Там, кажется, живут арабы. Или негры какие-то, не помню точно. Врагами они нам не являются, по крайней мере, я о таком не слышал. Но давайте по порядку. Я почитал ваше дело… простите, историю болезни. Там попадаются очень любопытные вещи. Не возражаете, если я немного поспрашиваю?

— Да пожалуйста! — Олег даже плечами пожал. — Михаил Кусаевич уже как только меня поймать не пытался. Валяйте.

— Что валять? — удивился чиновник. — Э-э… итак, Олег Захарович, по вашим словам, вы являетесь так называемым Народным Председателем государства, именующегося Народной Республикой Ростания. И где же оно расположено?

— Хотел бы я сам знать… Судя по картам вашего мира, оно находится примерно на территории Российской империи, с той лишь разницей, что в него входит вся территория… м-м-м, Европы, часть той большой страны к югу от гор…

— Китая, — подсказал Болотов.

— Да, Китая. Ну, и вообще большая часть материка, который называется Евмазией.

— Евразией, — опять поправил его доктор.

— Да, спасибо. Евразия, а также восточные и западные острова, в том числе Японский архипелаг, Английские острова, Крым и так далее. Правда, следует учесть, что формы материков, как северного, так и южного, походят на наши весьма отдаленно. Равно как и Сахара, которую вы называете Африкой, существенно больше по размерам…

— И все же, — перебил его Зубатов, — где находится ваша Ростания? В России ее точно нет. Поверьте мне как человеку, побывавшему в самых разных уголках империи.

— Вот на данный вопрос, Сергей Васильевич, — Олег развел руками, — как вы сами понимаете, я ответить не в состоянии. Могу лишь предположить, что где-то на соседней планете. Как я понимаю, ваши ученые уже выдвинули гипотезу о множественности миров? Впрочем, соседняя планета — тоже вряд ли. Я успел убедиться, что местное небо радикально отличается от нашего. Прежде всего — количеством звезд, у вас их не просто больше, их неприлично много, я бы сказал — тысячи и тысячи против наших двадцати семи. Хотя и наша наука имеет слабое представление о космосе в целом. Недавно в одном докладе видел фразу о том, что, возможно, большую часть звезд от нас скрывает какое-то пылевое облако. В общем, темна вода во облацех… я правильно говорю?

— Хм… Предположим. Значит, вы попали сюда из совершенно иного мира. Из какого именно — пока оставим в стороне. Давайте поговорим об его устройстве. Что такое Народный Председатель?

— Высшая должность в государстве. Аналог императора вашего мира, за исключением того, что он формально выборный.

— Формально? И кто же его выбирает?

— Народ. Всеобщие, если можно так выразиться, прямые и равные выборы. Так, по крайней мере, декларируется.

— А на деле?

— А на деле Народный Председатель должность практически пожизненная. Раз выбранный, он не сменяется до самой смерти. В истории известно только два случая, когда Нарпред ушел в отставку, и оба раза — по причине собственной мягкотелости. Новый Нарпред определяется путем долгих бюрократических игр, та группировка, что сильнее, выдвигает своего кандидата. Поскольку второй кандидат никогда не выдвигается… Точнее, раньше никогда не выдвигался… выдвинутый побеждает и правит.

— И какая же группировка поддерживала вас, Олег Захарович?

Олег немигающе уставился на него.

— Можно, я пока оставлю вопрос без комментариев? — сухо осведомился он. — Вы, надеюсь, не ожидаете, что я за полчаса расскажу вам историю последних лет этак трех своей жизни, и еще за пять минут — о Хранителях?

— Так… — Зубатов отхлебнул остывшего чаю. — Предположим. Ну ладно, оставим пока. Кто такие Хранители, кстати?

— Я знаю людей, которые за ответ правую руку отдали бы, — Олег тоже отхлебнул из своего стакана. — Никто не знает. Канцелярия обратила на них внимание лет за пять-шесть до того, как я… Ну, в общем, лет десять назад. Но они так мастерски уходили от слежки, что о них ничего так и не выяснили. Потом неожиданно они вдруг прорезались явно, вошли в контакт, чуть ли не взяли под контроль государство, а потом вдруг пропали, как в воду канули. Они обладали потрясающими технологиями, о каких наши ученые ни малейшего представления не имели. Появлялись и исчезали в любом месте, где и когда хотели, знали все на свете, управляли гравитационными волнами с большей легкостью, чем мы включаем свет в комнате… Натуральный бог из машины. Канцелярия сначала под руководством Шварцмана, а потом и Пашки перетряхнула страну кверх тормашками, но так и не нашла никаких следов, никаких зацепок.

— Хорошо. Но скажите мне вот что, Олег Николаевич, — голос Зубатова вдруг стал вкрадчивым, — откуда вы, человек из другого мира, в совершенстве знаете русский язык? У нас даже иностранец не всегда умеет так язык выучить, да что иностранец — свои, случается, с трудом языком ворочают! А у вас речь — словно вода в речке течет, гладко и без запинок. А?

— Бэ! — не удержался Олег, тут же выругав себя за несдержанность. — Понятия не имею, откуда знаю! Русту я не забыл, но и русским владею. И не только русским. Периодически натыкаюсь в газетах на разные иностранные словечки, и каждый раз осознаю, что знаю соответствующий язык. По крайней мере, говорить на нем могу. Пока что я опознал английский, немецкий, французский, шведский, финский, испанский, включая каталонский диалект, два диалекта китайского и японский.

— Ого! — Зубатов аж присвистнул. — На самом деле?

— Не знаю, — растерянно откликнулся доктор. — Сам только что услышал.

— Хорошо, потом проверим. Н-да… — Начальник Охранки откинулся на спинку кресла, рассеянно пощипал бородку. — История, прямо скажем, из тех, которым я бы лично никогда не поверил. Скажите, Олег Захарович, можете ли вы подтвердить свои слова как-нибудь… материально? Не только словами? Поймите меня правильно…

— Да понимаю, — отмахнулся Олег. — Видите ли, чтобы предоставить доказательства, мне нужно знать о вашем мире чуть больше. Есть ощущение, что наша технология вашу превосходит весьма значительно. Например, как рассказал Михаил Кусаевич, электрический свет присутствует только в некоторых зданиях — государственных учреждениях и отдельных жилых домах. Здесь, в клинике, используются, — он поморщился, — керосиновые лампы. Читать вечером невозможно, глаза болят. Спасибо хоть лето на дворе, сумерки поздние, но август уже дает о себе знать.

Он помолчал, машинальным жестом вскинул левое запястье.

— Вот, кстати, — продолжил он. — Когда я сюда попал, на руке у меня были электронные часы, я точно помню. Они совершенно не похожи на местные. Судя по электрическому освещению, вы не то что не знаете, как такие делать — даже и теорий-то близко не открыли, на которых мои часы базируются. Что еще? Ручка самопишущая в нагрудном кармане лежала — из пластмассы сделана, только перо золотое. Пиджак, кажется, не то с полиэстром, не то с иной синтетикой, но он не так нагляден. Впрочем, если утюг неловко поставите, сразу все поймете. Еще? А, ну да, разумеется. Удостоверение Народного Председателя с фотографией, в пластик запаянное, с пятью степенями защиты, тоже где-то в пиджаке лежало… наверное. Кажется, в левом внутреннем кармане. Молния железная в брюках явно от ваших пуговиц отличается. Хотя, может, мне она просто здесь не попадалась.

— Электронные часы? — неожиданно Зубатов жестом фокусника вытащил из кармана металлический браслет. Небрежным движением вынув его из пальцев чиновника, Олег кивнул.

— Да, они. Надеваются вот так… — он автоматическим движением застегнул браслет на запястье. — Вуаля.

— Спешат ваши часики-то… — Зубатов снова подобрал ложечку с блюдца и завертел ее в пальцах. — Существенно спешат. Н-да.

— То-то мне казалось, что у вас сутки немного длиннее, — непонятно чему обрадовался Кислицын. — Вот, кстати, и засеку, насколько. Ну что, Михаил Кусаевич, теперь-то вы мне верите? — он сдернул браслет с руки и сунул его в руки оторопевшему доктору. Тот завороженно уставился на мигающие под стеклышком знаки. — Кстати, я обратил внимание — цифры у вас точно такие же, как и у нас. И русские буквы от нашего алфавита тоже почти не отличаются, ну, с небольшими вариациями…

Ходики в углу негромко пробили три раза.

— Вот что, — Зубатов рывком встал из кресла и одернул пиджак. — Думаю я, Михаил Кусаевич, что любезному нашему Олегу Захаровичу здесь делать больше нечего. На умалишенного он явно не похож, остальное же — не по вашей части. Выписывайте его, пожалуй. Завтра с утра пришлю за ним своего человека, — игнорируя слабые попытки протеста, он ухватил доктора за рукав, вытащил из кресла и увлек в коридор. — И еще вот что. Его дело я у вас тоже заберу. И лучше никому не рассказывайте, что этот господин вообще у вас появлялся. Времена неспокойные, вдруг кому-то захочется его шпионом изобразить или революционером-бомбистом. Понимаю, что науке ничего подобного не известно, но ведь жила же она до того, верно? И далее проживет без нашего феномена.

Болотов открыл рот для возражений, но Зубатов только улыбнулся.

— До встречи, Олег Захарович! — крикнул он в приоткрытую дверь. — Еще увидимся!

Проводив гостя, доктор вернулся в кабинет и растерянно замер посреди комнаты.

— Знаю, случается, — посочувствовал ему пациент, теперь уже бывший. — Есть люди, которых пытаться остановить — что против ветра… м-м, плевать. Ну, что делать. Не могу же я, в самом деле, вечно ваш хлеб есть? Давайте готовиться к выписке. Кстати, он как, серьезный мужик?

— Он не мужик, — все еще растерянно откликнулся доктор. — Он, кажется, дворянин. Или, нет отец у него из военных. Но он точно не мужик и не разночинец. Очень энергичный человек, очень, да. Даже когда в опале оказался, в отставке — и то духом не пал. Даже и не знаю, хорошо или плохо, что вы ему на глаза попались.

— Скорее, хорошо, — решил Олег. — Могло выйти куда хуже. Например, отключился бы я в канаве, да так бы там и помер от шока. Вы не возражаете, если я Соловьева сегодня ночью дочитаю? А то Зинаида Павловна меня гоняет, керосин заставляет экономить. Как с ребенком, честное слово!

— Хорошо, дочитывайте, — согласился доктор, потирая лоб. — Зиночку я предупрежу. Пока можете идти к себе. Отдыхайте, пока есть возможность.

21 августа 2007 г. Москва

На следующее утро еще до того, как часы в приемной пробили восемь, возле клиники остановилась пролетка. На ее заднем сиденье восседал невысокий невзрачный субъект в похоронно-черном костюме и засаленном котелке. Он деловито прошел внутрь, вежливо раскланялся с дежурной сестрой и спросил доктора.

— Михаил Кусаевич еще не появлялись, — развела та руками. — Придется подождать. Раненько вы, господин хороший, они раньше девяти не приезжают.

— У меня, пани, имеется предписание забрать у вас некоего Кислицына Олега Захаровича, — веско уронил прибывший. — Он должен быть подготовлен к выписке. Вас уведомили, надеюсь?

— Да, конечно, — встревожилась сестра. — Но обычно без Михаила…

— Вот и прекрасно! — поднял палец субъект в котелке. — Доктора беспокоить лишний раз незачем. Вы же, сударыня, не хотите воспрепятствовать государственному делу, не так ли?

Сестра тихонько охнула.

— Ну что вы, что вы, господин… э-э-э… нет, конечно, не хочу! — она засуетилась, уронив на пол какие-то бумаги. — Но господин Кислицын еще спят, они чуть ли не до утра читать изволили. Пока разбудим, пока утренний туалет, завтрак…

Человек в котелке тяжело вздохнул.

— Ну что же, воля ваша, сударыня, — он пожал плечами и уселся на небольшой диванчик в углу. — Будите и умывайте. Но начальству я доложу о задержке.

Сестра судорожно кивнула и бросилась вон, шелестя юбками.

Олег, впрочем, уже не спал. Разбуженный солнечным лучом, в соседней комнате загукал-забормотал умалишенный. Олег мельком видел его пару раз в коридоре. Судя по холеному внешнему виду, он явно не бедствовал, пока не свихнулся. А может, и вовсе не свихнулся, скептически подумал Олег, а просто растратил казенные суммы и сейчас укрывается от суда и следствия. Уж больно взгляд искоса у него осмысленно-интересующийся…

Народный Председатель выбрался из-под одеяла, натянул ненавистные кусачие кальсоны с безумными завязками — по старой памяти он предпочитал спать голым — и замахал руками, разминаясь. В таком виде его и застала сестра Анечка, милая незамужняя особа, чья смена началась сегодня с утра. На вид девице стукнуло не более двадцати, но здесь она уже, кажется, считалась чуть ли не старой девой. Пожелав доброго утра и тихонько фыркнув — к олеговым чудачествам она то ли уже привыкла, то ли просто списывала их по той же графе, что и прочие выходки местного контингента — сестричка аккуратно разложила на стульях костюм. Тот самый, в котором его, бессознательного, привезли сюда!

— Анна Васильевна, вы чудо! — искренне сказал ей Олег, только сейчас окончательно поверивший в избавление от навязчивой врачебной опеки. — Спасибо.

Он сделал было движение в ее сторону, чтобы поцеловать в щечку, но девушка, внезапно покраснев, метнула в его сторону грозный взгляд и вышла из комнаты, гордо неся голову. Только сейчас Олег осознал, что по местным меркам он практически голый. Пожав плечами, он ополоснулся над тазиком из до сих пор ему забавного, с пимпочкой внизу, рукомойника и принялся одеваться.

В приемную он вышел, когда ходики пробили половину девятого. Навстречу ему с дивана для посетителей поднялась личность, которую наметанный взгляд Народного Председателя сходу определил как общака-одэшника. Применительно к местным реалиям — как жандарма. Или кто у них тут сыском занимается? Профессиональным цепким взглядом ощупав лицо и фигуру Олега и вежливо приподняв над головой смешную круглую шляпу, тот представился:

— Крупецкий Болеслав Пшемыслович, сотрудник Охранного отделения. Господин Зубатов приказал забрать вас и доставить на квартиру, а также сопровождать на первых порах.

— Приятно познакомиться, Болеслав Пшемыслович, — кивнул в ответ Олег. Поколебавшись, протянул руку: — Меня вы, полагаю, и так знаете.

— Да, пан Кислицын, — сотрудник Охранки с некоторым недоумением посмотрел на олегову ладонь, но руку все же пожал, хотя и неуверенно. — Вещей у вас много?

— Вещей у меня — все, что на мне, — хмыкнул Олег. — Денег ни копейки, сразу предупреждаю, и вообще в карманах пустота.

— Не извольте беспокоиться, пан, — Крупецкий изобразил на лице фальшивое радушие. — Пока вас приказано кормить и содержать на казенный кошт. Если вас ничего более не задерживает…

— С Михаилом Кусаевичем, наверное, нужно попрощаться? А так…

— Не в Сибирь уезжаете, пан, — поморщился Крупецкий. — Свидитесь еще, коли душа пожелает. Пойдемте, «ванька» ждет.

Помахав и улыбнувшись на прощание сбежавшимся сестрам, Олег вслед за своим провожатым вышел во двор. Утреннее солнце пробивалось сквозь редкие перистые облака, не по-летнему свежий ветерок кружил над землей первые желтые листья. Громко чирикали воробьи. Олег остановился и глубоко вдохнул полной грудью. Внезапно он понял, что беспокоило его каждый раз, когда ему позволяли выйти в сад. Тишина. Глубокая тишина, которая невозможна в его родной Моколе, где даже во внутреннем дворе Резиденции не укрыться от далекого жужжания автомобильных моторов. Здесь, словно в лесу, его окружали покой и тишина, пусть и нарушаемые недалекими детскими выкриками и голосами из клиники, стуком копыт и звоном сбруи лошадей проезжающего мимо мусорного фургона.

— Хорошо-то как! — пробормотал Олег. Провожатый нетерпеливо посматривал на него поверх штакетника с заднего сиденья экипажа. — Ну, поехали, что ли…

Первые метров триста пыльная грунтовая дорога тянулась вдоль высоких глухих заборов, монотонность которых лишь изредка нарушалась калитками и воротам. Несколько раз навстречу попадались груженые телеги, запряженные большими массивными лошадьми («битюгами», всплыло словечко из глубин подсознания). Но вскоре пролетка через площадь вывернула на широкую улицу, и местность заметно повеселела. По деревянным тротуарам спешил народ в непривычных одеждах — бедно одетые женщины с корзинами; проворные громко вопящие мальчишки, размахивающие газетными листками; по-деловому, в строгие костюмы, одетые мужчины… Дворники меланхолично шоркали метлами. Количество экипажей заметно выросло, пару раз попались даже закрытые кареты, очень похожие на те, что Олег в детстве видел в книжках. Какие-то гуляющие парами и тройками девицы бросали на окружающих заинтересованные взгляды и смущенно хихикали. На улицу выходили фасады двух- и трехэтажных домов, с декоративными колоннами, высокими стрельчатыми окнами и лепными карнизами.

— Большая Ордынка, — пояснил Олегу Крупецкий. — Обитают тут мелкие дворяне, зажиточные помещики свои дома строят. Сейчас мимо рынка проедем. Хороший рынок, старшина Бузовой его в порядке содержит. Воров мало, лавки чистые, даже обвешивают — и то с оглядкой. А дальше доходные дома пойдут, только мы свернем до того. Я в одном раньше жил, — добавил он с непонятным выражением на лице.

Олег покивал. Действительно, вскоре по левую руку вынырнул пятачок, по периметру которого сплошь виднелись входы в небольшие магазинчики, а меж ними располагались открытые лотки с фруктами, овощами, материей, какой-то кухонной утварью и прочим хламом. Олег невольно засмотрелся — дома, как он теперь называл прошлую жизнь, он такое видел только в показательных магазинах. И то фрукты оказались восковыми муляжами. Ручеек прохожих вливался в довольно густую толпу. Стоял сильный гул, тут и там сновали разносчики, настырно предлагавшие пирожки и какое-то питье. Мальчишки с газетами вопили все громче и громче. «Новые беспорядки на строгановской мануфактуре!» — разобрал Олег. — «Рабочие требуют… платы, рабочий день… запретить увольнения!..»

— Болеслав Пшемыслович, — внутренне напрягаясь, попросил он. — Не купите мне газету? Деньги верну, как только смогу.

«Смогу ли? — молнией прянула мысль. — Ладно, авось не обеднеет».

Провожатый нехотя кивнул, извлек, порывшись, из нагрудного кармана мелкую монету и махнул мальчишке. Тот метнулся к пролетке, на лету поймал денежку, сунул в руки Крупецкому мятый желтый листок и растворился в толпе.

— Проше пана, — провожатый передал Олегу свое приобретение.

— Спасибо, — кивнул тот, быстро пробегая глазами криво набранные строки. Странные еры и яти вкупе с твердыми знаками все еще цепляли взгляд, но после такого количества осиленных книжек он уже научился скользить по строкам взглядом, игнорируя помехи.

Прочитав несколько заметок, он откинулся на спинку сиденья и крепко задумался. Судя по тому, что во весьма фривольном стиле излагали местные борзописцы, рабочие требовали сокращения рабочего дня, введения справедливой оплаты, введения чего-то, смахивающего на профсоюзы, и тому подобного. Отдельные уличные собрания весело и непринужденно, следуя тем же писакам, разгонялись полицией. Прочие статейки описывали светскую жизнь — об аудиенциях, данных Е. И. В. Николаем II (местным императором) в городе под названием Санкт-Петербург, приеме при дворе московского генерал-губернатора и тому подобные события. Их Олег оставил на попозже.

— Скажите, Болеслав Пшемыслович, — обратился он к спутнику. — Вот тут пишут про рабочих. И давно у вас… бунты?

— Да уж давненько, — буркнул тот. Тема явно была ему неприятна. — В январе в столице по ним даже стрелять пришлось, собрались целой толпой и поперли с какой-то петицией. С тех пор то тут, то там какая-то смута, казаки постреливают по большей части в воздух, но иногда и в людей. Бомбистов развелось — житья никакого не стало. После того, как в Думу выборы объявили, какие-то партии и союзы сбиваться начали, ладно еще за государя-императора. А то ведь и совсем наоборот есть, социалисты-демократы да социалисты-революционеры. С ног сбиваемся…

— И требуют расценок справедливых, рабочий день нормированный, талоны отменить…

— Чего? — удивился Крупецкий. — Какие талоны? Нет, пан, про талоны я ничего не знаю, а вот прочее — все правильно. Забыли свое место, пся крев!

Олег умолк, переваривая информацию. Старая жизнь внезапно волной нахлынула на него. Почти забытая за последние недели роль Народного Председателя вдруг ярко ожила в памяти. Проблемы, ушедшие куда-то на задворки сознания, всплыли и потребовали своей доли внимания, но Олег усилием воли заставил себя не думать про них. Какой смысл забивать голову тем, что осталось где-то в ином мире? Здесь и сейчас куда важнее.

Остаток пути ехали молча. Впрочем, до места добрались быстро. Уже минут через двадцать — Олег засек по своим неправильным здесь часам — они свернули на тихую, усаженную тополями улочку с одноэтажными деревянными домами, обнесенными невысоким частоколом. Возле одного из них пролетка, повинуясь указаниям Крупецкого, и остановилась.

— Приехали, Олег Захарович, — провожатый высыпал несколько монет в подставленную горсть кучера и соскочил на землю. — Лаврушинский переулок, дом три. Поживете пока здесь, а там решат.

Дождавшись, пока экипаж отъедет, он толкнул калитку и по-хозяйски вошел во двор.

— Степан! — громко крикнул он. — Эй, Степан!

— Иду, ваше сиятельство! — откликнулся чей-то голос. — Сию минуту иду!

Из боковой двери выскочил неприметный мужичонка весьма потрепанного вида, лет сорока с хвостиком. Простые полотняные штаны покрывали заплаты, верхняя одежда — что-то среднее между легкой курткой и пальто — светилась прорехами. Сквозь редкие волосы на макушке виднелась солидная лысина.