На солнце ни облачка

Владимир Малов

На солнце ни облачка

Пролог

Инспектор внимательно, но не выказывая никаких эмоций, взирал на только что доставленного. В ответ тот сверкал огненными взглядами, которые, казалось, вот-вот испепелят прозрачную сферу, в которую доставленный был заключен.

Губы доставленного неясно шевелились, он явно продолжал какую-то гневную нескончаемую тираду, но инспектор, понятно, ее не слышал, поскольку сфера не пропускала звуков.

Доставленный представлял собой весьма любопытный, редкий экземпляр. Случалось ли инспектору видеть подобных существ прежде? Чтобы рассмотреть получше, он даже увеличил его в несколько раз, разумеется, вместе с прозрачной сферой.

Похоже, доставленный все больше распалялся. Теперь он колотил кулаками в прозрачную оболочку, словно надеялся ее разбить. Само собой разумеется, это было исключено.

Инспектор еще немного понаблюдал, а потом заглянул в соответствующие ячейки своей памяти, чтобы извлечь оттуда необходимую справку. Это был его старый, испытанный принцип — время от времени отодвигать накапливавшуюся, но не насущно необходимую информацию на периферию сознания, однако не столь далеко, чтобы ею нельзя было мгновенно воспользоваться. Воспользовался…

Оказалось, инспектору уже доводилось работать не то что с подобными существами, но даже конкретно именно с этим. Причем не столь уж давно.

Это было любопытно. Выходит, существу каким-то образом удалось освободиться (или его освободили), после чего оно вернулось к себе домой, но снова было захвачено специалистами вынужденных необходимых действий и доставлено к нему, инспектору.

Такое случалось очень и очень редко.

Однако долго размышлять над этим любопытным фактом инспектору не было никакой необходимости. В данном случае его обязанности были весьма просты. Принять задержанного у сотрудников вынужденных необходимых действий, внести в реестр и передать туда, куда ему было предписано его передать.

Так инспектор и поступил.

Часть первая

Глава первая

«От Химок относительно недалеко»

Как известно, любой россиянин быстро привыкает ко всему. Особенно ко всему хорошему. Именно так, то есть особенно быстро, Веня Городков, одинокий москвич тридцати с небольшим лет от роду, привыкал к маленькому заграничному городку под названием Салоу.

Хотя в первые часы многое не могло его не удивлять, поскольку в цивилизованную Европу, как и вообще за границу, Веня выбрался впервые в жизни.

Определенное недоумение вызывало, конечно, полное отсутствие в Салоу людей в спецовках, красящих заборы или заделывающих швы на стенах домов. Нигде не было видно раскопанных траншей с трубами на дне. Никто, наконец, не латал пятнами асфальта проезжие части улиц. Но быстро напрашивался вывод, что во всем этом необходимости, пожалуй, и нет, раз все исправно, причем исправно, скорее всего, всегда.

Сразу бросалось в глаза и удивительно элегантное отношение к проблеме утилизации, несвойственное родному отечеству: урны для мусора стояли на заграничных улицах буквально через каждые десять метров. Другое дело, что на первый неискушенный взгляд урны больше походили на красивые керамические вазы, место которым в музее, а вовсе не под открытым небом, пусть и небо это тоже заграничное, точнее, испанское.

Однако мусор, будь то даже всего лишь окурок или пустая бутылка из-под пива, бросали, как быстро убедился Веня, именно в эти вазы, а, к примеру, не в Средиземное море, хотя заграничный городок Салоу располагается как раз на его берегу.

И еще, конечно, выражение лиц, озадачивающее ненатужной приветливостью. Лица эти, если судить по государственным флагам, поднятым возле отелей, были немецкими, голландскими, французскими, английскими и всякими другими, причем приезжих людей в Салоу оказалось явно намного больше, чем местных жителей.

Но частенько встречались и безусловные россияне, причем по многим признакам можно было понять, что некоторые из них здесь уже не в первый раз и вполне привычны к обстановке. А к этой обстановке, помимо благословенного Средиземного моря, окаймленного огромным песчаным пляжем, относилось огромное количество пальм, прекрасных женщин, красивых домов, магазинчиков, ресторанчиков, уютных баров с пивом и вином.

Вдобавок выяснилось, что рядом с городком раскинулся огромный парк Авентура, а это не что иное, как пресловутый Диснейленд, только средиземноморский и на испанский манер.

Подобным же россиянином, уверенно чувствующим себя в столь благословенном месте, очень быстро становился и Веня Городков. Прежде всего он освоился с тем, что автомобили уступают дорогу пешеходам. Затем легко научился отвечать на улыбки незнакомых людей.

А после этого ему ничего не стоило в первый же заграничный вечер стать своим человеком сразу в нескольких прибрежных барах.

Можно, пожалуй, считать, что в этот вечер все и началось. Во всяком случае, с собратом-соотечественником Николаем, который оказался бывшим зубным техником, а ныне благополучным владельцем нескольких стоматологических клиник в подмосковном городе Химки, Веня познакомился и подружился именно в первый вечер.

Быстрое открытие заграницы продолжалось: благодаря Николаю, Веня не без удивления вдруг выяснил, что, приехав в Салоу, оказался вовсе не в Испании, как полагал до сих пор, а в неведомой доселе стране Каталонии. Эта неожиданная истина явилась где-то уже на третьем бокале пива.

— Ты, Вениамин, мне поверь, — убеждал Николай, веселый, очень загорелый долговязый бородач в длинных бежевых шортах и зеленой майке, разукрашенной пальмами и белыми парусами. — Ты в Каталонии. Как и я. Мы оба в Каталонии. Можешь не сомневаться.

Забегая вперед, надо сказать, что довольно долго непростое имя Вениамин стоматолог выговаривал твердо и отчетливо, но какое-то время спустя все же перешел на сокращенный и куда более удобный для членораздельного произношения вариант — Веня. Еще немного позже, когда взаимная симпатия двух россиян достигла стадии крепкой дружбы, он его чуть удлинил до Веньки.

— Я, Вениамин, в Каталонии шестой раз и всегда тут живу по целому месяцу, — говорил Николай. — И буду приезжать в Каталонию еще, потому что мне здесь нравится. И от Химок досюда относительно недалеко, много ближе, чем до этого… в общем, до Таиланда. Тебе, Вениамин, здесь тоже обязательно понравится.

— Уже нравится, — отвечал Веня. — Но ты, Коля, пожалуйста, сформулируй: где же тогда Испания, если мы с тобой в Каталонии?

Говоря это, Веня вдруг подметил, что время от времени Николай очень короткими, но профессиональными взглядами посматривает на его зубы. Да и потом Вене не раз случалось ловить эти короткие взгляды, от которых, сразу понятно, не мог укрыться ни один зубной изъян. Это было не слишком приятно, но что делать, если род занятий накладывает на человека определенный отпечаток.

Зато пиво было добрым, непревзойденным датским «Карлсбергом», уместным, разумеется, не только в Копенгагене, на его исторической родине, а вообще в любой точке земного шара. Стоматолог сделал внушительный глоток, собрался с мыслями и сформулировал: здесь, где они встретились и пьют пиво, официально все-таки Испания.

Но с другой стороны, по словам Николая выходило, что это не так, или не совсем так. Потому, что местные жители-каталонцы многие века считают свои края вполне самостоятельной страной, столица которой не надменный кастильский Мадрид в центре Испании, а родная каталонская Барселона. Это огромный и прекрасный город на берегу Средиземного моря неподалеку от Салоу.

— Да ты его уже видел, — спохватился тут Николай. — Должен был видеть. Хотя бы сверху, когда подлетал к аэропорту.

— Сверху видел, — ответил Веня, — но только чуть-чуть. Я, понимаешь, не у окна сидел.

— Ты должен туда поехать, — сказал Николай значительно. — Обязательно! Барселона это Барселона. Но все-таки жаль, что не у окна сидел.

— Завтра еду, уже записался на экскурсию.

— Молодец! Начинаешь обживаться в Каталонии, — похвалил Николай. — А о чем я до этого?

— Ты что-то такое говорил про надменный кастильский Мадрид.

— Правильно, надменный, — повторил Николай.

Снова поймав утерянную было мысль, стоматолог продолжал: к живущему в надменном кастильском Мадриде королю Испании Хуану Карлосу I каталонцы, правда, относятся не без уважения, поскольку первое, что сделал монарх, вступив на престол, так объявил каталонский язык официальным языком Каталонии. Чего в давние времена генералиссимуса-диктатора Франко не было.

Вместе с тем, слушая Николая, Веня понял, что уважение к Хуану Карлосу I надо считать достаточно сдержанным — из-за того, что вторым официальным языком наряду с каталонским остался также и испанский. А это, как ни крути, все же задевает гордое каталонское самосознание.

Затем, уже перебравшись с познавательными целями в другой бар, два новоиспеченных друга сошлись на том, что каталонский сепаратизм миролюбив и добродушен, а потому для них, двух россиян, отдыхающих в Каталонии, не должен иметь никакого значения. Главное, чтобы Средиземное море было теплым, небо безоблачным, солнце ярким, а пива много и разного.

Как раз в этот момент они пили уже не датский «Карлсберг», а бельгийское «Стелла Артуа», такой же прекрасный напиток, вполне подходящий для любого другого государства, и Каталонии в том числе.

Однако, проявив снисхождение к каталонским сепаратистам, оба отдыхающих россиянина затем единодушно и безоговорочно осудили террористов-басков, представителей другой народности Пиренейского полуострова, требующих полного отделения своих земель от Испанского королевства. Об их замыслах и преступных деяниях оба, конечно, были в курсе — по сообщениям в теленовостях и публикациях в газетах.

Появились, конечно, и другие темы, достойные обсуждения.

— А ты, Веня, не стоматолог, — со значением сказал Николай в третьем или четвертом баре и в который раз бросил короткий взгляд на Венины зубы. — Чувствую, что не стоматолог!

— Чувствуешь правильно, — ответил Веня. — Потому что я компьютерный верстальщик.

— Компьютерный кто?

— Компьютерный верстальщик, московский еженедельник «Вольный вечер». Ну, понимаешь, газета о развлечениях, отдыхе после работы и всяких там культурных мероприятиях.

— Это, надо понимать, ты вроде как журналист или все-таки нет? — с сомнением спросил Николай.

— Это надо понимать «компьютерный верстальщик», — ответил Веня и терпеливо стал разъяснять, чувствуя, что стоматолог не понял: — Журналисты тексты пишут, и только. А я работаю с макетом журнала. На компьютере. Представляешь, передо мной на экране полоса…

— Что-то не догоняю, — перебил его Николай. — Что это за полоса? Помехи, что ли, на экране?

— Ну, если не знаешь, полоса — это журнальная страница. Так ее называют. И когда полоса на экране, все в моих руках: сюда картинку, сюда заголовок, сюда текст, а сюда еще одну картинку. Чтобы полоса… ну, журнальная страница, получилась красивой и людям захотелось ее прочитать, когда они даже они еще не знают, о чем прочитают. А прочитают — и будут знать, где и как им отдохнуть… вольным вечером.

Веня немного подумал и честно добавил:

— Правда, макет придумываю не я, а арт-директор, но во время работы я то и дело его поправляю. Творчески. Понимаешь? Потому что у него бывают заскоки. У арт-директора.

— Понимаю, — сказал Николай, тоже немного подумав. — И уважаю. В любом человеке я прежде всего ценю творца, а ты, Веня, творец. Хотя, конечно, и не стоматолог, — добавил он, чуть помолчав.

Завершился этот первый для Вени заграничный вечер неизвестным, но крепким спиртным напитком, за европейские деньги купленным на паях со стоматологом в супермаркете. Распит он был уже прямо на пляжном песке, в непосредственной близости от набегающих на него легких волн Средиземного моря.

Когда напиток, как и все на свете хорошее, закончился, Николай осмотрел в ярком свете каталонской луны Венины зубы уже не мельком, а самым внимательным образом и заручившись его разрешением. Затем, сокрушенно покачивая головой, стоматолог взял со своего нового друга клятву: в любое удобное для него время Веня обязательно приедет в подмосковный город Химки, чтобы поставить две пломбы из очень качественных композитных материалов.

Естественно, по дружбе. Иными словами, за счет какого-нибудь из Колиных стоматологических заведений.

Наконец, друзья обменялись номерами домашних телефонов, обнялись на прощание, и Николай стал удаляться в свой отель «Негреску Принцесс», где его поджидали жена Лариса и двоюродная сестра жены Маргарита. Веня уже был в курсе, что совместно с ними Николай и отдыхал и что обе дамы успели надоесть стоматологу хуже горькой редьки. Освобождаться от их общества и опеки, чтобы вот так, в одиночестве, побродить по славному городу Салоу, Николаю, как он честно признался, удавалось не часто.

Уже отойдя на некоторое расстояние, стоматолог обернулся, окликнул Веню и со значением молвил:

— Химки Химками, пломбы пломбами, но чувствую, Венька, мы с тобой еще и здесь повстречаемся.

Позже выяснилось, что стоматолог как в воду смотрел. А пока, не подозревая о грядущих событиях, Веня с наслаждением окунулся в первый в своей жизни заграничный отдых.

Прежде всего, он и в самом деле съездил на экскурсию в каталонскую столицу Барселону.

Стоматолог Николай говорил правду: город был прекрасен. Но прекраснее всего прекрасного оказался бульвар Рамбла, неспешно стекающий от площади Каталонии к памятнику Колумбу на морском берегу. Бульвар был наполнен счастливыми людьми и продавцами цветов, выстроившими свой товар в бесконечный ряд, блистающий живыми красками. Именно здесь, взятый городом Барселоной за душу, Веня вдруг отчетливо осознал, что отныне, подобно Коле, он тоже будет приезжать в Каталонию снова и снова.

Если, конечно, будут соответствующие возможности.

Затем потекли неспешные дни, в которых было очень много солнца, моря, пива, легких испанских вин и неповторимого ощущения безмятежной свободы.

Довольно быстро случился у Вени и заграничный курортный роман, из тех, что завязываются легко и мало к чему обязывают. Начало ему было естественным образом положено на золотом пляже Салоу. Героиней романа явилась общительная, но склонная к капризности зеленоглазая девушка Ольга, назвавшаяся офис-менеджером крупной торговой фирмы в городе Брянске.

У Ольги были белокурые локоны, задорно вздернутый носик, университетско-филологическое, по ее словам, образование и неиссякаемая жажда новых впечатлений. Энергия била у офис-менеджера через край, даже каждая из ее фраз была похожа на резкий скачок стрелки вольтметра или еще какого-нибудь прибора, имеющего отношение к электричеству, и каждая фраза заканчивалась восклицательным знаком.

С началом романа к безмятежному времяпрепровождению у Вени добавились частые экскурсии по окрестным местам, против которых, впрочем, он ничего не имел. В экскурсиях принимали участие Ольгина подруга Нина, тоже офис-менеджер из Брянска, но брюнетка, и увлекшийся ею Паша из Петрозаводска, обитатель соседнего с Веней номера и по профессии дизайнер.

Сначала все четверо провели бесподобный день в парке Авентура, иными словами, средиземноморском Диснейленде на испанский лад. Потом съездили в город Фигерас, знаменитый театром-музеем чудаковатого, но гениального художника Сальвадора Дали.

Здесь впечатление оказалось неоднозначным. Дизайнер Паша, придя в восторг, стал говорить исключительно междометиями. Веня пытался понять суть, но она ускользала. Офис-менеджер Нина, обычно весьма словоохотливая, приумолкла. Офис-менеджер Ольга, разглядывая необыкновенные картины, только ахала.

А при виде творения «Мягкий автопортрет с жареным беконом», где изображенное больше всего походило на кусок ветчины, наделенный усами и глазами, Ольга ударила подругу локтем в бок и с чувством произнесла:

— Ну, блин! Вот, блин! Ну, дела, блин!

Офис-менеджер Нина уныло отозвалась:

— Да уж, это тебе не Айвазовский. И чего только сюда люди ездят, да еще за такие большие евро!

Зато в крошечном пиренейском княжестве Андорре, лежащем за многочисленными горными хребтами и ущельями, офис-менеджерам явно понравилось больше. В Андорре обнаружились вполне современные улицы и дома, а магазины, автомобили и прочие приметы свидетельствовали о высоком уровне жизни.

К тому же торговля здесь оказалась соблазнительно беспошлинной, и поэтому девушки закупили много-много косметики, а молодые люди испанского вина — как для личного пользования, так и для подарков друзьям, оставшимся в России.

Но все эти безмятежные отпускные дни пронеслись одним махом, и однажды утром Ольге с Ниной вдруг пришла пора возвращаться на родину. Само собой, офис-менеджеров проводили как надо. Но когда автобус, увозивший их в аэропорт Барселоны, скрылся в конце улицы, Веня, сам того не ожидая, почему-то не испытал никакого огорчения. А вот Павел заметно загрустил.

Днем петрозаводский дизайнер еще держался, но за ужином с тоски выпил сначала бутылку тинто, а потом бутылку бланко или же, говоря простыми русскими словами, по бутылке красного и белого.

А вслед за испанским вином зачем-то последовало датское пиво. Мешать его с вином, конечно, не стоило, но дизайнер в этот вечер был глух к разумным словам. Естественно, после ужина он едва сумел дойти лишь до номера, где тотчас погрузился в тяжелый сон. И Веня, в значительной мере сохранивший трезвость, отправился побродить по вечернему городу, который успел полюбить, один.

Чтобы с ним попрощаться, поскольку следующим утром им с Павлом тоже предстояло возвращение в родную Россию.

В сентябрьской, но все еще теплой Каталонии темнеет быстро. На уютных улочках прекрасного городка зажглись фонари, ожила подсветка фонтана на прибрежном бульваре, всегда собирающая множество праздных зрителей.

Между столиками уличных кафе привычно сновали официанты с подносами, уставленными полными бутылками и наполненными бокалами. Однако Венина душа, тоже опечаленная заканчивающимся отпуском и близкой разлукой с Каталонией, просила в этот вечер уединения и покоя. Он даже сам не заметил, как свернул с бульвара на пляж и, пройдя по широкой полосе песка, добрел до самой кромки воды.

Темная громада Средиземного моря на первый взгляд была в этот вечер безмятежно спокойной. С каждым легким своим вздохом море накатывало на песчаную отмель почти невесомые волны, сразу же отступавшие обратно.

Но спокойствие это было обманчивым, потому что у горизонта над Средиземным морем висела огромная черная туча. Изредка внутри нее вспыхивали молнии, и тогда было видно, что гроза быстро идет на берег.

— А он, мятежный, просит бури, — печально произнес Веня, зная, что никто его не услышит, уселся рядом с водой прямо на плотный влажный песок, и стал смотреть на темное море.

Веселая вечерняя суета праздного городка осталась где-то далеко-далеко. Пришел удивительный момент, когда Веня испытал острое ощущение того, что во всем огромном мире нет ничего больше, кроме Средиземного моря, грозового неба, теплого воздуха, наполненного запахами соли и водорослей, и его самого, маленького человечка, затерянного в мироздании.

Это было чувство абсолютно свободного, но щемяще-грустного одиночества. И скажи кто-нибудь Вене в тот момент, что буквально через несколько минут его уже поджидают невероятные события и удивительный поворот судьбы, не поверил бы ни за что на свете. Однако именно так и случилось.

Сначала с неба упала первая крупная капля, и почти сразу же вслед за ней по плотному песку гулко и часто застучали десятки других. Потом вода безо всякого перехода пролилась нескончаемым, тяжелым потоком.

Веня продолжал сидеть как сидел. Пожалуй, ничего лучше в этот момент и придумать было нельзя, чем попасть под проливной, но короткий и теплый дождь, а потом, не спеша, вернуться в гостиницу, скинуть мокрую одежду, влезть в сухую и выйти на балкон со стаканчиком тинто.

Тьма вокруг стала густо-чернильной, зато теперь ее чаще пронизывали далекие пока молнии.

Но одна из них, похожая на гигантскую искру, с сухим треском вдруг ударила всего метрах в пятнадцати от Вени, и он даже вздрогнул от неожиданности и, чего уж греха таить, испуга.

Сейчас же его подстерегла и другая неожиданность — он был убежден, что пребывает на пляже в полном одиночестве, да и кому бы пришло на ум сидеть на песке под проливным дождем. Но оказалось, совсем рядом с Веней был еще один человек.

Молния погасла, после ее короткого разряда стало еще темнее. Но в шум дождя врезались несколько фраз, долетевших, показалось Вене, как раз с того места, куда только что ударила огромная искра.

Фразы были громкими, отрывистыми, очень злыми, русскими, причем очень русскими.

Веня мгновенно поднялся. Судя по энергичной речи, если неведомый соотечественник и пострадал от атмосферного электричества, то в живых остался.

Но, похоже, нуждался в поддержке, хотя бы моральной.