«Миротворец» 45‑го калибра

– Как скажешь, приятель. – Дакота двумя пальцами коснулся кобуры, и я вырвался на свободу.

Дакота Смит метнулся влево в падении. Я не стал медлить, хотя добрых четверть секунды в запасе у меня было. Я выстрелил ближайшему брату в горло, взвел курок, развернулся на тридцать градусов и всадил пулю второму в рассеченную шрамом бровь. Взвел, описал стволом полукруг, третья пуля вбила старшему брату переносицу в череп.

Дакота поднялся на ноги. Тот Винстоун, которому достался первый выстрел, корчился на камнях и еще дышал.

«Сам издохнет, – сказал я. – Не трать пулю».

Дакота не ответил и с минуту молча стоял, покачиваясь с пятки на носок.

«Мучения врага – радость для мужчины», – напомнил я.

Дакота шагнул вперед, зажмурился и выстрелил из меня раненому в сердце.

– Так оно правильнее, приятель, – сказал он. – Пойдем, поглядим, что с девчонкой.

С девчонкой оказалось нехорошо. Пока Дакота Смит отвязывал лошадей, пока их навьючивал, та успела пролить полфунта слез, умоляя ее пристрелить.

– Поднадоело, приятельница, – сказал Дакота, справившись с лошадьми. – Какого черта я должен в тебя стрелять?

Девчонка не ответила, лишь размазала слезы и сопли по лицу.

«Прикончи ее, – посоветовал я. – Сам подумай, как ей теперь жить с таким бесчестьем».

Дакота изумленно помотал головой.

– Ты идиот, приятель? – спросил он и, не дождавшись ответа, добавил: – Не вздумай выкинуть номер. Тоже мне, бесчестье. Девчонка прехорошенькая, а в жизни бывает всякое.

«Ну и женись на ней, – насмешливо сказал я. – Родит тебе месяцев через девять ублюдка».

Дакота долго молчал, потом сказал неторопливо:

– Знаешь что, приятель, ты, конечно, человек неплохой. То есть дух неплохой или кто ты там. Можно даже сказать, порядочный. Но в некоторых вопросах ты чистый олух, приятель. В женщин не стреляют, ты понял? И с бухты-барахты на них не женятся. Теперь заткнись.

Я заткнулся и молчал все время, пока Дакота, браня лошадей, гнал их вниз по тропе. Бедная родственница сидела на последней и продолжала безостановочно хныкать и ныть. Любой воин пристрелил бы ее, не задумываясь, хотя бы потому, что если оставить ей жизнь, в старости такая плакса наверняка станет сварливой ведьмой.

* * *

Отделение «Скотоводческого банка» в Додж-сити соседствовало по правую руку с салуном, а по левую с тюрьмой. Тюрьма, как правило, пустовала – суд в штате Канзас был короткий. Салун, в отличие от тюрьмы, обычно ломился от посетителей.

Случилось так, что Бубновый Джим прибыл в Додж-сити на третий день после того, как Дакота Смит получил в «Скотоводческом банке» первую половину из тысячи, положенной за братьев Винстоунов. Бубновый Джим слыл непревзойденным карточным шулером в шести западных штатах. Поговаривали, что в Калифорнии он обыграл в покер самого губернатора, а в Орегоне одного за другим – шерифов трех округов.

– Не садись с ним, – заплетающимся языком посоветовал Мексиканец Диего.

С ним и Малышом Биллибоем Дакота вот уже третий день пропивал первую половину вознаграждения. С учетом дешевизны местного виски работа предстояла непростая и продолжительная.

– Это Бубновый Джим, – поддержал Мексиканца Биллибой. – Лучше с ним не садиться, о парне ходит дурная слава.

– Это Дакота Смит, – шептал между тем на ухо Бубновому Джиму бармен. – Лучше с ним не садиться, о парне ходит дурная слава.

Нечего и говорить о том, что пять минут спустя оба уселись за окруженный завсегдатаями стол в центре зала, и Бубновый Джим принялся тасовать колоду.

«Не пей больше, – велел я. – И следи за его руками».

Случилось так, что Ржавый Тед Конноли и четверо его подручных спрыгнули с коней у крыльца «Скотоводческого банка» как раз в ту минуту, когда Дакоте Смиту пришел дамский фул.

– Ставлю двадцать, – сказал Дакота Смит, ополовинив, вопреки моему наказу, стакан с мутной жидкостью.

– Это ограбление, – сказал Тед Конноли, запирая за собой входную дверь банка.

– Двадцать и сорок, – повысил ставку Бубновый Джим и взял в руки колоду, готовясь открыть последнюю карту стола.

– Деньги, быстро! – приказал клерку за стойкой Ржавый Тед Конноли и рукояткой «Смит-Вессона» всадил по затылку оцепеневшему посетителю.

– Ва‑банк, – объявил Дакота Смит и прикончил стакан с мутной жидкостью.

– Принимаю, – ответил Джим, открыл бубнового короля и предъявил королевский фул.

«Он передернул, – сказал я. – Говорил же тебе, следи за руками».

– Уходим, – бросил напарникам Тед Конноли и двинулся на выход.

– Ты передернул, приятель, – заявил Дакота Смит.

– Считай, что я ничего не слышал, – ответил Бубновый Джим и сгреб со стола фишки.

«Он прав, – поддержал я. – Ты попался на военную хитрость. Тебе следовало поймать его за руку, а для этого воздержаться от выпивки».

Дакота побагровел и схватился за кобуру.

«Не старайся, – осадил я его. – Я дам осечку. Этот человек невиновен, ты стал воевать с ним по его правилам, а значит, виноват сам».

Дакота Смит в запале вскочил и, шатаясь, двинулся на выход. Мексиканец Диего и Малыш Биллибой подхватили его под руки. Случилось так, что все трое вывалились на крыльцо как раз в тот момент, когда банда Ржавого Теда Конноли высыпала из банка.

– Грабители! – донесся оттуда заполошный визгливый голос.

Парни Ржавого Теда Конноли запрыгнули в седла. Секунду спустя пять всадников, вытянув плетями коней, понеслись по главной улице.

Малыш Биллибой, увлекая за собой Дакоту, шарахнулся обратно в салунную дверь. Изнутри его втянули в проем, и дверь, ободрав Дакоте предплечье, захлопнулась. Мексиканец Диего сделал неверное движение и получил пулю в лицо, прежде чем успел выдернуть из кобуры «Веллз Фарго». В следующее мгновение Дакота Смит коснулся пальцами моей рукояти. Я вырвался на свободу, вздернул Дакоте руку и выпустил пять пуль.

– Клянусь дьяволом, ни разу не видел такой стрельбы, – изумленно говорил хозяин салуна получасом позже. – У меня тут многие побывали. Бешеный Билл Хикок в подметки не годится этому парню. Да что там, Док Холидэй и Уайетт Эрп могли бы брать у него уроки.

– Я тут слегка смухлевал, – признался Дакоте Смиту на следующее утро Бубновый Джим. – Принес тебе три с половиной сотни, возьми.

«Я, кажется, был неправ, – повинился я. – Следовало бы его пристрелить. Ни один воин не отдаст назад то, что добыл хитростью».

– Сколько раз тебе говорить, – упрекнул меня Дакота, едва Бубновый Джим убрался. – Я не воин. И несмотря ни на что, не буду воином.

«Ты ошибаешься, – возразил я. – Пройдет еще немного времени, и я сделаю из тебя воина».

Дакота Смит побарабанил пальцами по столешнице.

– Знаешь что, приятель, – сказал он. – Ты не думай, что я тобой не дорожу и все такое. Я бы скорее дал себя запихнуть в камеру, чем расстался с тобой. Но скажу тебе вот что: есть кое-что еще на свете, кроме мужества, практичности и чести.

Я смолчал. Думать в абстрактных категориях я не умел. Бывают поступки, которые достойны мужчины, и бывают, которые нет. Совершать следует только первые, вот и вся правда. Но Дакота был еще недостаточно мудр, чтобы это понять.

* * *

Случилось так, что в Арлингтоне ухлопали очередного шерифа.

– Лучшей кандидатуры, чем вы, сэр, нам не найти, – уговаривал Дакоту Смита арлингтонский скотопромышленник. – Техасско-Тихоокеанская железная дорога пройдет через город, а где перевозки грузов, там деньги. А где деньги, туда непременно тянет налетчиков и бандитов. Город растет на глазах, сэр. Нужен человек с репутацией, чтобы оградить население от разбойников. Шериф Макинрой был хорошим человеком, но позволил пьяному ковбою укокошить себя в салуне. И шериф Барнс до него тоже был неплох, но, к сожалению, проворовался, и мы вынуждены были его вздернуть.

– Бывает, приятель, – сказал Дакота Смит. – Любого из нас могут где-нибудь укокошить или вздернуть.

– Да, но с вами до сих пор этого не случилось, сэр, – возразил скотопромышленник. – Сто пятьдесят долларов в месяц, подумайте, это хорошие деньги. Плюс полный пансион и ежегодные наградные за счет города.

– Ладно, поразмыслю, – зевнул Дакота Смит. – По правде сказать, не уверен я, что справлюсь с такой должностью. Дам вам знать завтра, приятель.

«Соглашайся, – решил я, когда за скотопромышленником захлопнулась дверь. – Воин никогда не отказывается, если его избирают вождем».

– Опять ты заладил свое, – упрекнул меня Дакота Смит. – Не привык я сидеть на месте, вот в чем дело, приятель. Да и гоняться за всяким сбродом – не по мне это.

«Как знаешь, – сказал я. – Обо мне, конечно, ты, как всегда, не подумал».

– В каком смысле? – удивился Дакота.

«Да в самом прямом. Мое предназначение – стрелять. А где, как не на шерифской должности, можно пострелять вволю».

– Прости, приятель, – почесал в затылке Дакота Смит. – Я действительно не взял это в расчет. Ладно, уговорил, будь по-твоему.

Я схитрил. Стрелять давно стало для меня не самым главным.

* * *

Арлингтонским шерифом Дакота Смит пробыл неполных два года. За это время мы с ним пристрелили девятерых головорезов и еще три дюжины, рангом пониже, упрятали в тюрьму.

Бандиты, разбойники, конокрады, мошенники стали обходить Арлингтон стороной. Слава о нраве и привычках шерифа распространилась по всему Западу, и количество висельников всех мастей в округе заметно пошло на убыль. Так продолжалось до тех пор, пока в городе не появилась Матушка Пэм.

Ста́тью Матушка не уступала лонгхорну, а нравом даже превосходила.

Случилось так, что на следующий же день после прибытия Матушка Пэм нанесла визит шерифу.

– Я много слышала о вас, мистер, – сказала она вместо приветствия. – И подумала: несправедливо, что человек таких достоинств перебивается на жалкие сто пятьдесят баксов в месяц.

– На выпивку мне хватает, приятельница, – ответил Дакота Смит. – И чтобы перекинуться от случая к случаю в картишки. А больше мне ничего и не надо.

– Деньги никогда не бывают лишними, мистер, – поделилась мудростью Матушка Пэм. – И слишком много их никогда не бывает. Я решила открыть у вас в городе доходное предприятие. Пошивочную, можно сказать, мастерскую.

– Хорошее дело, приятельница, – одобрил Дакота Смит. – И, наверное, прибыльное.

– Очень прибыльное, – согласилась Матушка. – Настолько, что прибылью я хочу поделиться с надежным человеком. Который, если что, защитит моих белошвеек. И, разумеется, сам будет в заведении желанным гостем в любое время. Свободная мастерица для такого человека всегда найдется.

С минуту Дакота Смит сидел, молча уставившись на посетительницу. Потом сказал:

– Поезд останавливается на станции дважды в день, приятельница. Ближайший как раз через три часа. Скатертью дорога.

– Что ж так? – поинтересовалась, не изменившись в лице, Матушка Пэм.

– Да так. Борделя в Арлингтоне, пока я здесь шерифом, не будет.

Матушка Пэм умильно улыбнулась и развела руками.

– Вы грубиян, мистер, – сообщила она. – Мне даже слово, которое вы изволили сказануть, выговорить зазорно. На поезд, если есть такая охота, садитесь сами. А я пойду. Предложение остается в силе: вы, мистер, можете передумать в любой момент. До тех пор, конечно, пока вы здесь шерифом.

«Ты нажил врага, – сказал я, когда Матушка вымелась прочь. – Сильного и искусного. Нажил там, где мог бы приобрести друга. Это неразумный поступок и недостойный мужчины».

– Да?! – взвился Дакота Смит. – Разумный поступок, по-твоему, позволить этой карге торговать здесь женщинами?

«Именно, – подтвердил я. – Мужчины хотят женщин, так устроена жизнь. Если женщин не хватает, появляются общие женщины».

– Вот что, приятель, – бросил Дакота Смит. – Ты такое слово «закон» слыхал?

«Слыхал, – не стал отрицать я. – Законом называется набор правил для глупцов. С каких пор в стране Великих Равнин соблюдают законы? И с каких пор их соблюдаешь ты?»

– Да ровно с тех пор, как стал здесь шерифом. С твоего, между прочим, одобрения, приятель, если не сказать, что с твоей подачи.

Признаюсь, я растерялся. Дакота Смит переспорил меня, впервые за то время, что мы с ним были вместе.

«Хорошо, – сказал я. – Будь по-твоему. Значит, надо ее пристрелить».

Дакота со злостью саданул кулаком по столу.

– Сколько раз повторять тебе, приятель? В женщин не стреляют.

Я смолчал. Я не мог запретить ему быть глупцом.

* * *

Неделю спустя в город прибыли «белошвейки», и жизнь в доходном предприятии Матушки Пэм закипела. От желающих заштопать рубаху или портки отбою не было. Пошивочные работы начинались с рассветом и заканчивались далеко за полночь.

На третий день Дакота Смит решил устроить облаву.

– Парни не пойдут, сэр, – сказал, пряча глаза, помощник шерифа. – В городе на десять мужчин одна женщина. Я бы на вашем месте…

– Что бы ты на моем месте, приятель? – надвинув на глаза шляпу, процедил Дакота Смит.

– Ничего. Дело ваше, но на облаву парни не пойдут, сэр. Никто, и я тоже.

На следующее утро Дакота Смит властью шерифа арестовал Матушку Пэм, самолично доставил ее в тюрьму и закрыл в камеру. Днем позже судья Вильямс при стечении всего города Матушку оправдал.