Помоги проекту - поделись книгой:
Закрыв глаза, она проклинала свою слабость. «Ну же ты можешь. Сосредоточься». Если сейчас проиграть, уйдет и Большой шлем. Эшер медлила, на трибунах поднялся шум, фанаты недоумевали.
— Ну же, Лицо! Ты можешь. Сделай ее!
Сжав зубы, Эшер вложила весь остаток сил в удар. Эйс принес взрыв аплодисментов. Она еще не проиграла.
Но следующая подача получилась вялой. И Кингстон вернула ее резаным ударом с лета. Эшер еще пыталась достать, бросилась к мячу, дотянулась с трудом, упала на колени, а потом рухнула на землю комком боли и отчаяния.
Чьи-то руки подхватили ее под мышки и поставили на ноги. Она слабо отвела их и самостоятельно добрела до своего стула.
— Ну же, Эшер, — говорил Чак, вытирая ей мокрое лицо полотенцем и обмахивая, слыша, как дыхание вырывается короткими шумными толчками. — Давай, детка, заканчивай это. Ты не должна была выходить сегодня. Давай объявим, что ты не можешь продолжать, и я помогу тебе добраться до раздевалки.
— Нет. — Она стряхнула его руку. — Нет, я еще не сдаюсь. Я закончу игру.
Чак в отчаянии смотрел, как она идет проигрывать.
Эшер проспала почти сутки. Ее тело восполняло потраченную энергию, пока она без движения лежала одна на постели, которую раньше делила с Таем.
Она не только проиграла матч, но и Большой шлем, но все это уже мало что значило. Все кончено. Гордость не позволила ей сдаться без боя, и, проиграв, она еще продержалась какое-то время, давала интервью многочисленным репортерам, спортивным комментаторам. Она даже не сослалась на плохое самочувствие, хотя они сами подводили ее к этому, не позволила себе юркнуть в удобную норку, спокойно обвинила только себя, сказала, что сегодня не ее день. Так иногда бывает с каждым чемпионом.
Вернувшись в номер, она еще нашла силы раздеться, прежде чем буквально рухнула на постель. И сразу пришел сон. Прошло несколько часов, она не слышала ни как открылась дверь, ни как Тай прошел в спальню взглянуть на нее.
Она лежала на животе поперек постели, что было совсем не в ее привычках, тяжело и неровно дышала во сне, что указывало на крайнюю степень изнеможения.
Он стоял, глядя на нее, сжимая кулаки в карманах.
Его раздирали противоречивые чувства. Она не имела права так поступить с ним. Он ненавидел и в то же время хотел защитить ее. Подойдя к окну, простоял с четверть часа, слушая ее дыхание. Перед тем как уйти, задернул шторы, чтобы солнце ее не разбудило.
Когда Эшер проснулась, день клонился к вечеру. Боль во всем теле сразу напомнила о себе.
Она, ни о чем не думая, пошла в ванную. Стала наполнять ванну горячей водой, легла в нее и опомнилась, когда вода стала переливаться через край. Закрыла кран и погрузилась в дремоту. Она слышала, как стучали в дверь, но не откликнулась. Звонил телефон, но она даже не открыла глаз.
Обеспокоенная, Джесс в очередной раз положила трубку после десяти долгих гудков. Где может быть Эшер? Она знала, что та еще не покидала отеля. Джесс пыталась поговорить с Таем, но он не стал ее слушать. И только отмахнулся, после того как она повторила попытку объясниться.
Ее грызли муки совести. Кажется, она не проявляла достаточной решительности, не слишком старалась, потому что страшилась этого разговора. Джесс боялась потерять любовь брата, и этим объяснялось ее поведение. Нет, так не годится. Сколько можно мучиться? Она все-таки заставит себя выслушать.
Она посмотрела на часы — Тай сейчас готовится к матчу. Придется ждать, и каким бы ни был результат его сегодняшней игры, она заставит себя выслушать и облегчит душу.
Но, поклявшись себе, что разговор состоится сегодня, Джесс не находила места, потому что ожидание оказалось нелегким. Она сидела на трибуне и смотрела, как он играет. Так же зло и агрессивно, как и накануне. Но этот стиль был эффективен.
Теперь она постоянно думала о том, что он отвернется от нее навсегда после ее признания. Страх сжимал сердце. Она терпеливо дождалась конца матча, потом обязательной пресс-конференции. Заранее уговорила Мартина вернуться в отель с Питом, хотя тот надеялся поговорить с Таем и разобрать подробности игры. Когда брат вышел из раздевалки, она встала перед ним:
— Тай, мне необходимо поговорить с тобой.
— Послушай, у меня уже язык не ворочается, Джесс. — Он потрепал ее по руке. — Я просто мечтаю поскорее отсюда выбраться, пока очередной спортивный репортер меня не подцепил на крючок.
— Очень хорошо, тогда я тебя отвезу. По дороге и поговорим.
— Но, Джесс…
— Мы поговорим сейчас, Тай.
Он не скрывал раздражения из-за такой настойчивости, когда шел за ней к машине. Впервые в жизни он пожалел, что пригласил на турнир семью. Он старался избегать родных, и пока это удавалось под различными предлогами — усталость, постоянная занятость. Но мать слишком хорошо его знала, и Тай чувствовал в ее молчании скрытый вопрос. Один Мартин ничего не подозревал и был полон энтузиазма. Ему не терпелось обсуждать все тонкости игры и анализировать особенно удачные моменты. Но самым тяжелым оказалось видеть маленького Пита, который, заливаясь смехом, бегал вокруг и напоминал о ребенке, который мог у него быть.
— Джесс, я совершенно вымотан…
— Залезай, — сказала сестра тоном, не терпящим возражений, — мне надоело тебя уговаривать.
Они одновременно захлопнули дверцы, и Джесс, предчувствуя, как нелегко будет объяснение, влилась в уличный трафик.
— Я сейчас кое-что тебе расскажу и хочу, чтобы ты выслушал меня не прерывая, пока я не закончу, договорились? — начала она.
— У меня есть выбор? — спросил Тай.
Джесс искоса бросила на него взгляд:
— Не надо меня так ненавидеть.
— Да брось, Джесс. — Тай почувствовал вину и примирительно коснулся ее волос. — Я могу злиться, что ты меня насильно затащила в машину, но я никогда не буду тебя ненавидеть.
— Тогда слушай и потом сделаешь выводы. Только не прерывай.
И она рассказала все, с самого начала.
Он не сразу вникнул в то, что она говорит. Речь шла о событиях того лета, первого лета с Эшер. И последнего. Он хотел ее остановить, потому что эти воспоминания были болезненны, но сестра яростно на него прикрикнула, заставляя замолчать. Он откинулся назад и набрался терпения, глядя в окно.
Когда Джесс сказала, что в тот день пошла к Эшер, он слегка нахмурился. И внимание его обострилось. А когда прозвучали те слова, что она говорила тогда Эшер: «Тай устал от тебя и не знает теперь, как порвать отношения, потому что не хочет, чтобы ты потом страдала…» — он обернулся к ней с яростью. Она сделала паузу, знаком показала, что это еще не все, и продолжила:
— Казалось, она не обратила внимания на мои слова. Внешне ничуть не изменилась, оставалась спокойной и полностью себя контролировала. А я только еще раз убедилась, что не ошиблась в своем мнении о ней. — Джесс остановилась на красный свет и поторопилась скорее закончить: — Видишь ли, тогда я была слишком молода, мне было непонятно, что она может настолько владеть собой и не показывать виду, что любит тебя. Я думала, что причина в том, что она просто равнодушна к тебе и холодна. И только когда встретила Мака, я поняла…
Загорелся зеленый, и она резко взяла с места. Тай молчал.
— И теперь, когда я возвращаюсь к тем событиям, я вспоминаю, как она была бледна и как
Джесс замолчала и ждала, что скажет Тай. Но тот молчал. Тогда она продолжила:
— Я не имела права, знаю. По глупости хотела… Хотела помочь, каким-то образом заплатить тебе за все, что ты делал для меня, и мне казалось, что я делаю доброе дело, потому что она не для тебя. Мне казалось, я скажу то, что ты сам не осмеливаешься сказать, потому что видела, что ты несчастен, и сам понимаешь, насколько вы разные. Я убедила себя в этом. Возможно, тут примешивалась и ревность, но я не думала, что ты ее любишь, и была уверена, что она не любит тебя. А то, что она сразу вышла замуж, только подтверждало мою правоту.
Слезы уже навертывались и туманили глаза, Джесс съехала на обочину и остановилась.
— Тай, сказать, что сожалею, будет недостаточно, но не знаю, что я могу сделать еще.
Молчание стало гнетущим. Она ждала. И реакция наконец последовала.
— Кто дал тебе право играть роль Господа Бога?! — Взрыв был так внезапен, что она вздрогнула всем телом. — Кто позволил судить и решать за меня, как мне строить свою жизнь и с кем?
Джесс старалась унять сердцебиение и говорить спокойно.
— Ты не можешь ругать меня сильнее, чем я сама себя ругаю.
— Ты хоть представляешь, что ты сделала с моей жизнью?
Она тихо ответила:
— Да.
— Я собирался в тот вечер просить ее руки, а когда вернулся, нашел в номере только тебя, и ты сказала, что она сбежала с Уикертоном.
— Господи, Тай. — Джесс всхлипнула и, положив руки на руль, заплакала. — Я никогда не думала… Я и не представляла, что она так много для тебя значит.
— Она была для меня всем, чего я желал на свете, ты понимаешь? Я сходил с ума, не делал предложения, потому что боялся, что она может сказать нет. — Он ударил с силой по приборной доске. — Хотя я, видит Бог, до сих пор не уверен, что она любит меня. И никогда не буду.
— Тай, если ты пойдешь к ней…
— Нет. — Он снова вспомнил о ребенке. — Появилась и другая причина.
— Давай пойду я… Я все ей объясню и…
— Нет! — Он так сказал это, что слова застряли у нее горле. — Держись от нее подальше!
— Ладно. Как скажешь, — голос ее дрожал, — если ты так хочешь.
— Да, я так хочу.
— Ты все еще любишь ее?
Он повернул голову, их глаза встретились.
— Да, я люблю ее. И никогда не перестану любить. Но этого не всегда достаточно. Кое-что я не смогу забыть…
— О чем ты? — Она не понимала.
— Она забрала у меня… — Гнев снова завладевал им. — Мне надо пройтись.
Он открыл дверцу. Джесс попыталась остановить его:
— Тай, если ты хочешь, чтобы я вернулась в Калифорнию, я уеду. Придумаю причину для своего отъезда, чтобы Пита и Мака оставить до конца турнира. Я не останусь на финалы, если тебе так будет легче.
— Делай как знаешь, — бросил он, вышел и, уже захлопывая дверцу, увидел глаза Джесс. Он оберегал и защищал ее всю свою жизнь, и изменить это было невозможно. Слишком глубоки корни любви к младшей сестре. — Это прошлое, Джесс, — сказал он спокойнее, — его больше нет. Забудь.
И, повернувшись, пошел прочь, ему хотелось самому поверить в слова, которые он только что произнес.
Глава 12
Эшер сидела на кровати и смотрела финальный матч мужского чемпионата с участием Тая. Она почти не слушала телевизионного комментатора, потому что сама могла оценить каждый удар и каждый прием. Она не могла пойти на стадион по известной причине, но по телевизору никто не мог ей помешать смотреть на игру Тая.
Она внимательно вглядывалась в его лицо, когда шел крупный план. Да, напряжен, но полностью сосредоточен на игре. Как всегда, полон взрывной энергии, может быть, больше, чем обычно. И она была рада за него.
Каждый раз, когда показывали замедленной съемкой его замах, удар и полет мяча, она наслаждалась красотой его движений и игрой мышц. Он был настоящим спортсменом. И смог свой гнев подчинить дисциплине. Ракетка ожила, стала как бы продолжением руки. Он был так хорош, с горящими глазами, с гривой волос, которые метались за спиной, сдерживаемые повязкой, что придавало ему романтический облик. Он играл яростно, как будто не знал усталости, не делал ошибок, казалось, энергия в нем была неисчерпаемой. Что двигало им в этой ненасытной жажде борьбы?
Он всегда был шаровой молнией, но сейчас превзошел сам себя — это был шторм, взрыв, и она слишком хорошо его знала, чтобы понимать, что кроется за этим. Он был на грани срыва, но это делало его игру чрезвычайно захватывающим зрелищем.
Бедняга Чак, с которым Таю пришлось встретиться в финале, не мог противостоять такому натиску — резаные удары с лета просто не брались. Чак метался по площадке, не успевал, не имел никаких шансов. Один раз ошибся судья на линии, отдав очко Чаку, и когда камера поймала крупным планом взбешенное лицо Тая, Эшер даже поежилась. Точно таким же взглядом он смотрел последний раз на нее — презрительно и с ненавистью. Казалось, взрыв неизбежен. И все-таки он сдержался — лишь резко отвернулся и пошел к задней линии. Пригнувшись, качаясь с ноги на ногу, сузив глаза, как тигр, стал готовиться принять подачу.
Он брал любые мячи, даже те, которые практически не брались, когда мяч вместо того, чтобы отскочить от земли, слабо подпрыгивал и менял направление. Превосходил противника во всем — в тактике, в напоре, яростной агрессии. Старбак никогда еще не играл так мощно и профессионально. Эшер невольно ощутила гордость. Он деморализовал даже такого опытного профи, как Чак, тот не успевал отбить, как мяч возвращался с немыслимой скоростью и силой на его сторону. Удары в заднюю линию были безупречны, и не было причин сомневаться в этом, когда поднималось легкое облачко мела.
Она слышала каждый его шумный выдох, свист воздуха, рассекаемого ракеткой. Как бы она хотела быть сейчас с ним рядом.
Но он не хотел. Она не сможет забыть его взгляд, полный отвращения и ненависти. Тай всегда был человеком крайностей — он либо любил, либо ненавидел и не шел на компромисс. Он вычеркнул ее из жизни. Значит, придется принять это. И она должна… Смириться? Но Эшер тоже была не из робкого десятка, у нее была гордость, а борцовских качеств ей тоже было не занимать. Разве она уже однажды не совершила ошибку, смирившись перед чужой волей? И во что это вылилось? Она снова взглянула на экран, где возникло лицо Тая, его глаза, перед тем как он сделает замах и пошлет мяч, как снаряд, в сторону противника. Ее захлестнула любовь к этому человеку. Она любила, нуждалась в нем, хотела его.
Хватит, стоп. Она вскочила, проклиная в душе и себя, и его. Но приняла решение — если даже она должна проиграть, то сделает это в борьбе, как поступила последний раз на корте. Он не вычеркнет ее из своей жизни так легко, как сделал это раньше. Она забудет на время, что тоже старается быть бескомпромиссной. Ей надо поговорить с ним, и она заставит себя выслушать. Пусть он ненавидит ее и презирает, она должна бороться за свою любовь. Она выключила телевизор и сразу услышала стук в дверь.
Бросилась к двери, открыла и — застыла на месте. Нетерпеливая радость и решительность сменились полной растерянностью.
— Папа!
— Эшер. — Джим Вольф увидел изумление на лице дочери и, понимая, что она испытывает сейчас, помедлил на пороге, затем сказал. — Могу я войти?
Он не изменился. Совсем. Все такой же прямой, высокий, загорелый, с серебряными нитями в волосах. Ее отец… Глаза Эшер наполнились слезами любви.
— О, папа, как я рада тебя видеть. — Она схватила его за руку и втащила в комнату.
И сразу повисла неловкая тишина.
— Садись, пожалуйста. — Она показала на кресло и засуетилась, чтобы как-то справиться с неловкостью. — Хочешь что-нибудь выпить? Может быть, кофе?
— Нет.
Джим сел, куда указала Эшер, и посмотрел на нее. Она похудела, это он сразу заметил. И нервничает, как и он сам. После звонка Тая он постоянно думал о ней.
— Эшер, — он помолчал, потом вздохнул, — сядь, пожалуйста, — подождал, пока дочь сядет напротив. — Я хочу сказать, что горжусь тобой, тем, как ты провела весь сезон.
Хотя его голос был ровен, даже сух, она обрадовалась:
— Спасибо, папа.
— Особенно горжусь твоей игрой на последнем матче.
Эшер слегка улыбнулась. Отец верен себе — в первую очередь говорит о теннисе.
— Я проиграла.
— Но ты играла, — возразил он, — играла до последней секунды. Выдержала до конца, наверное, никто даже не догадался, что ты была больна.
— Но я не была больна, — машинально ответила она, — раз я вышла на корт…
— Значит, была готова, — закончил он за нее. — Я недаром вбивал в тебя столько лет эту истину.
Поделиться книгой: