Помоги проекту - поделись книгой:
Ей надо было успокоиться и прийти в себя. Побыть одной и подумать. В полном одиночестве. Ее внезапно пронзило чувство вины и жалости к себе. Она проявила непростительную слабость и чуть не призналась ему во всем. Рассказала бы о ребенке. Слова уже готовы были вырваться, подталкиваемые гневом и отчаянием. Но слезы спасли, и она теперь могла выплакаться молча, сохранив все в тайне.
Тай долго смотрел на закрытую дверь спальни, откуда доносились приглушенные рыдания. Он был озадачен и расстроен. Даже поражен до глубины души. Сразу исчезли гнев и желание дознаться правды. Одно дело — видеть ее ярость в ответ на его ярость, это он мог понять. Но слезы… Они означали, что боль ее была нестерпима, надо знать Эшер, чтобы понять это. Тай сам воспитывался и жил в семье, состоявшей из одних женщин, и хорошо понимал женские слезы. Он многие годы был единственным утешителем и поддержкой матери и сестры. Но Эшер плакала по-другому — рыдала горько и безутешно, что особенно его потрясло.
Джесс плакала легкими слезами, тихо, по-женски. Мать плакала обычно от радости или печали. И он мог их утешить и знал, как справиться с этой задачей — подставленное вовремя плечо, несколько слов утешения и иногда шутка. Но он понимал сердцем, что такое горе, которое сейчас овладело Эшер, не утешить таким способом.
У него остались вопросы. Осталась злость. Но рыдания, доносившиеся из спальни, заставили об этом забыть. Он мог понять, когда слезы были защитной реакцией. Но сейчас он видел, что слезы у Эшер вырвались помимо ее воли. Он озадаченно запустил пальцы в волосы, задавая себе вопрос: чем они вызваны — приходом Эрика или его реакцией на этот приход? А может быть, причина осталась ему неизвестной. Тихонько выругавшись, он подошел к двери спальни и открыл ее. Эшер лежала на кровати, свернувшись клубочком, и ее тело сотрясалось в рыданиях. Когда он дотронулся до нее, она отшатнулась. Тогда он лег рядом и обнял ее. Сначала она отбивалась. Она хотела побыть одна. Никто не должен видеть ее в таком состоянии. Но он удерживал, не давая ей вырваться, крепко и нежно.
— Я все равно не уйду, — сказал он.
Тогда она перестала сопротивляться и просто лежала и плакала.
Стемнело, кажется, она ослабла от слез, выплакав их до капли. Он прижимал ее к себе, и она слышала, как бьется его сердце. Потом нежно погладил по шее.
Господи, ведь она чуть не рассказала ему. Закрыв глаза, Эшер лежала, обессилев так, что не способна была чувствовать больше ни боли, ни сожаления. Когда силы вернутся к ней, она будет благодарна этим слезам, которые спасли ее от признания.
Как она может ему объяснить историю с Эриком без того, чтобы не открылись старые раны. Ведь Тай не захотел ее больше, и Джесс ясно сказала об этом. А Эрик хотел быть с ней. И тогда гордость бросила ее к Эрику, а потом чувство долга удерживало рядом. Возможно, если бы не тот несчастный случай, она не связала бы себя обещаниями, которые дала ему.
И снова нахлынула волна боли, и ей захотелось уснуть и никогда не просыпаться. Спать, спать. Пусть сон приносит облегчение.
Она помнит свой крик, падение и потом объявшую ее темноту. Ребенок. Ребенок Тая. Паника пронзила ее, вывела из летаргии. Веки были налиты свинцом, но она заставила себя их открыть и положила руку на живот. Перед ней появилось лицо Эрика — с холодным и чужим выражением.
— Ребенок… — прошептала она, разлепив пересохшие губы.
— Мертв.
Жгучее чувство утраты вытеснило физическую боль.
— Нет, — простонала она, — нет, — и закрыла глаза. — Тай…
— Послушай меня, Эшер, — сухо и отрывисто заговорил Эрик.
Он три дня дежурил около ее постели и ждал, когда она придет в себя. Она потеряла ребенка и много крови. Был момент, когда она почти умерла, чуть не ускользнула от него навсегда, но он не дал ей уйти. Его любовь, которую он раньше чувствовал к ней, превратилась в презрительную ненависть. Она обманула его, сделала из него дурака. И он заставит ее заплатить за свое унижение.
— Мое дитя…
— Ребенок мертв, — сказал он лаконично и взял ее руку. — Посмотри на меня. — И когда она повиновалась, продолжил: — Ты находишься в частной клинике. Причина, по которой ты здесь оказалась, никогда не выйдет за двери этого заведения. Если ты сделаешь так, как я скажу…
— Эрик… — У нее блеснула искорка надежды. Собрав силы, она сжала его пальцы. — Это точно? Нет ошибки? Прошу…
— У тебя случился выкидыш. Слуги будут молчать. Для всех остальных мы уехали на несколько дней.
— Но я не понимаю. — Она прижала руку к животу, как будто хотела удостовериться, что это не обман. — Помню, что упала… Упала с лестницы. Но…
— Несчастный случай, — повторил он таким тоном, как будто речь шла о разбитом стекле.
И сразу боль нахлынула с новой силой.
— Тай… — простонала она и закрыла глаза.
— Ты моя жена, и останешься ею, когда я не решу иначе. — Он подождал, пока она снова откроет глаза. — Ты хочешь, чтобы я позвонил твоему любовнику и сказал, что ты вышла за меня, нося его ребенка?
— Нет.
Тай. Она так тосковала по нему. Но теперь он потерян для нее, как и ребенок, которого они зачали вместе.
— Тогда ты сделаешь, как я скажу. Ты уйдешь из профессионального тенниса. Я не потерплю, чтобы пресса спекулировала на слухах о ваших отношениях с этим негодяем и вываляла мое имя в грязи. Ты будешь вести себя так, как я ожидаю от моей жены — леди Уикертон. Я тебя не стану трогать, — его лицо исказила гримаса отвращения, — мое физическое влечение, которое я раньше к тебе испытывал, исчезло. Мы будет вести жизнь под мою диктовку, иначе твой любовник узнает от меня об игре, которую ты вела с ним, и со мной. Это понятно?
Какое значение для нее имело теперь, какой станет ее жизнь. Она уже была мертва.
— Да. Я сделаю все так, как ты хочешь. А теперь прошу, оставь меня одну.
— Как угодно. — Он поднялся. — Когда ты окрепнешь, ты дашь официальный пресс-релиз о своем уходе из спорта. Причина — ты не сможешь уделять столько времени теннису, как раньше, и карьера не имеет значения, потому что ты хочешь жить с мужем на своей новой родине.
— Ты думаешь, мне не все равно… — прошептала она. — А теперь уходи, я хочу спать.
— Дай мне слово, Эшер.
Она долго смотрела на него, потом закрыла глаза и прошептала:
— Даю слово, Эрик.
И она его сдержала. Эрику доставило мстительное удовольствие, когда ее отец отвернулся от нее. Она не обращала внимания на частые измены мужа. Эшер месяцами жила как зомби и механически выполняла обязанности хозяйки дома. Делала то, что обещала. Когда боль постепенно отступила и она стала оживать, ей захотелось свободы. Эрик не стал удерживать ее угрозами и шантажом. Ее удерживало чувство вины. Но, вновь обретя жизнь, она стала сопротивляться и искать пути на свободу.
Для Эрика не было ничего важнее его репутации. Она держала против него свидетельства его измен, а он — тайну о ребенке Тая. Таков был их нелегкий компромисс.
И вот он вернулся. Она с иронией подумала, что причина может быть в ее новом успехе. Зная Эрика, она понимала, что он будет молчать, только сохранив над ней власть. Как только он откроет рот, она пропала. А если она сама все расскажет…
Она вспомнила выражение лица Тая, когда он увидел ее с Эриком. Она не сможет ничего ему объяснить. Может быть, этот день настанет, когда они настолько будут доверять друг другу, что память о предательстве потускнеет…
Эшер молчала, и по ее ровному дыханию можно было подумать, что она спит, хотя Тай знал, что это не так. Какие секреты она таит от него? И сколько времени пройдет, прежде чем они откроются и между ними воцарится согласие. Он хотел задать ей этот вопрос, но его удержала ее ранимость. Меньше всего на свете он хотел, чтобы она вновь ускользнула или воздвигла между ними непробиваемую стену.
— Тебе лучше? — тихо спросил он.
Эшер вздохнула и кивнула. Но она должна была обязательно прояснить одно возникшее между ними недоразумение.
— Тай, он ничего для меня не значит. Ты веришь?
— Хочу верить.
— Поверь, это так. — Она села на постели и заговорила: — Я ничего не чувствую к Эрику, даже ненависти. И с самого начала это было лишь притворством, фасадом, за которым не было ничего, кроме соблюдения приличий.
— Тогда почему?
— Для меня всегда существовал только ты. — Она потянулась и поцеловала его, потом еще раз и еще, страсть вспыхнула внезапно, как недавно отчаяние и слезы. — Я не жила все те годы, и только теперь, с тобой, вновь обрела жизнь. — Ее горячие губы скользили по его лицу. — Мне нужен ты, и только ты.
И он не мог устоять перед ее порывом и ответил на него с такой же страстной горячностью. И сразу забыл обо всех своих подозрениях и вопросах, больше не требовал ответов. А Эшер уже нетерпеливо срывала с него рубашку, ей хотелось скорее коснуться его обнаженной кожи, потом прильнула к его груди губами и услышала, как он застонал. Она не останавливалась, пока не раздела его, под ее ласками он терял голову, а она все ласкала и целовала его, разгораясь сама и вызывая ответный огонь.
Она так любила его тело — сильное, упругое — тело атлета. Искала и находила все новые, самые чувствительные места на нем, доставляя такое наслаждение, что он отзывался стонами, сжимая ее сильными руками. Проводя нежно рукой по бедру, она скользила губами по плоскому животу, чувствовала его дрожь и, понимая свою власть над ним, смотрела, как по его лицу пробегают судороги наслаждения.
Он освободился из ее рук, но лишь на мгновение, чтобы сорвать с нее халатик, услышал низкий смех, который сводил его с ума. И потом она снова взяла инициативу в свои руки, завладев им и не позволяя приблизить финал, стараясь продлить ожидание как можно дольше, свести его окончательно с ума, прежде чем наступит разрядка и облегчение.
— Ну же, Эшер, сейчас, — умолял он, сжимая ее бедра, — прошу тебя.
— Нет, нет, — бормотала она и снова прерывала ласки, ей так нравилось продлевать сладкие муки, хотя собственное тело кричало и молило об освобождении.
Ей хотелось остановить время, чтобы никогда не наступило отрезвление и опустошение. Она так любила его в этот момент, единственного своего мужчину, который мог вызвать в ней такой всепожирающий огонь и заставить забыть обо всем.
В темной спальне слышны были лишь стоны, по очереди любовники доминировали, соревнуясь в желании доставить друг другу максимум наслаждения, но все-таки сегодня она брала верх, заставляя его подчиниться. Она слышала пульсацию крови в ушах, чувствовала под собой его тело, мокрое, горячее, она диктовала ритм, давала и брала. Потом все мысли исчезли, и она поняла, что не в силах больше сопротивляться. Когда он снова сдавил ее бедра, принуждая сдаться, она подчинилась, и их громкие стоны слились, означая, что они вместе возносятся к наивысшей точке экстаза, который щедро дарила им любовь.
Глава 8
Эшер привыкла к лимузинам с самого детства. Еще ребенком она ездила на заднем сиденье роскошного автомобиля, который водил шофер по имени Джордж. Это был сверкающий лаком лимузин темно-бордового цвета с затемненными окнами и встроенным баром. Машины время от времени менялись, элегантный «роллс-ройс» сменял солидный «мерседес», но Джордж по-прежнему оставался семейным водителем.
Шофера леди Уикертон звали Питер, он водил старый надежный серого цвета «даймлер». Питер был таким же надежным и таким же молчаливым, как сама машина.
Сейчас Эшер сидела в длинном черном лимузине, который вез ее на Уимблдон, и ничего не чувствовала.
Когда они проезжали через Рохамптон, она смотрела из окна на аккуратные подстриженные деревья, безукоризненные газоны и дизайнерские клумбы и думала, что через несколько часов на центральном корте будет носиться потная, с ноющими и протестующими мышцами, подавляя боль и усталость. И выигрывая. На кону стоит много — самый престижный турнир Большого шлема. Слава и деньги. Все это обещала победа на Уимблдоне.
Однажды они с Таем уже выигрывали этот турнир и потом танцевали на традиционном балу Уимблдона. Это произошло в тот самый год, когда сначала она была очень счастлива, а потом так же несчастна.
Сейчас ей предстояло сразиться со старым врагом — Марией Рейски и приложить все силы, весь опыт и уловки, чтобы перехитрить соперницу и победить.
Выиграв свой первый турнир в Риме после трехлетнего перерыва, она думала, что жизнь снова налаживается и все теперь будет в порядке. Но сейчас стало ясно, что это было заблуждение. Поворотная точка в судьбе будет поставлена именно сегодня, на этом стадионе, который ассоциируется с самыми известными звездами тенниса, первыми ракетками мира. У нее для этого есть личная причина. Она сегодня сыграет, как никогда, лучше, чем играла до сих пор, потому что именно в этой стране она провела три года в заключении. И когда матч закончится, она окончательно победит все свои страхи и сомнения, и только тогда начнется новая жизнь.
Она снова вспомнила Тая, как маленьким мальчиком он давал клятву играть и победить именно здесь. И сейчас Эшер, сидя в роскошном лимузине, давала себе такую же клятву.
Этот сезон станет ее победным сезоном. Новая, восставшая из небытия Эшер Вольф сразится за ту, униженную Эшер Вольф. И только тогда наконец она наберется храбрости, чтобы убрать последние преграды между собой и любимым мужчиной.
Толпы зрителей уже ждали ее и других спортсменов. Раздавались бурные приветствия. В ожидании незабываемого зрелища люди с энтузиазмом пили шампанское и ели клубнику со взбитыми сливками. Раздавая автографы, она была в прекрасном настроении, чувствовала себя уверенно и спокойно. Ничто не испортит ей этот день.
В Уимблдоне, кажется, ничего не изменилось. Игроки смешались с болельщиками, звучали смех и шутки. Атмосфера праздника в ожидании грандиозного спектакля. Но напряжение все же можно было ощутить, как у молодежи, так и у ветеранов — финалистов одиночных и парных игр.
В толпе можно было заметить лица знаменитостей, звезд, миллионеров и аристократов.
Были здесь и ветераны из поколения отца. Их привела сюда ностальгия по ушедшей молодости и славе, любовь к традициям. Эшер заметила нескольких знакомых из посольств. Для них это было непременное светское мероприятие. Платья дам были в стиле летнего цветочного бала, дополненные шикарными шляпами в пастельных тонах. Эшер ничего не оставалось, как приветствовать их.
— Как мило снова встретить тебя, дорогая. Как странно больше не видеть тебя в нашем клубе… Какое на тебе миленькое платье…
Она реагировала со спокойным достоинством, отточенным за три года брака, на тщательно завуалированное хорошими манерами любопытство.
— Где твой старик? — раздался позади знакомый голос.
Эшер обернулась и радостно пожала большие протянутые руки высокого мужчины.
— Вы нисколько не изменились, Стретч Макбрайд!
Но Макбрайд, конечно, изменился. Когда он впервые потрепал ее по щечке, ему было тридцать. Хотя его лицо все еще было гладким, а в волосах не было заметно седины, годы брали свои. Он был чемпионом и выигрывал этот турнир неоднократно. Все так же высок, подтянут, и все же двадцать лет не прошли незаметно.
— Ты, как всегда, умеешь польстить старику. — Он, весело ухмыляясь, поцеловал ее в щеку. — Так где же наш Джим?
— Он в Штатах. — Ее улыбка оставалась такой же сияющей. — Как поживаете, Стретч?
— Прекрасно. У меня пять внуков и сеть спортивных магазинчиков на Восточном побережье. — Он потрепал ее ласково по руке. — Ты хочешь сказать, что Джим не приедет сюда? Он не пропускал Уимблдон сорок лет.
Она уже с трудом удерживалась, чтобы не показать ту боль, которую чувствовала при мысли об отце.
— Насколько мне известно, нет. О, я так рада видеть вас снова. И не забыла, кто научил меня одному очень хитрому приему.
Макбрайд с довольным видом рассмеялся.
— Используй его сегодня на Марии, — посоветовал он. — Я так люблю смотреть, как американцы выигрывают Уимблдон. Передай привет от меня своему старику.
— Берегите себя, Стретч. — Эшер заменила обещание улыбкой, они расцеловались и расстались.
Развернувшись, она столкнулась лицом к лицу с леди Дафной Эванс. Потрясающей красоты брюнетка была одной из пассий Эрика и одной из самых ярых соперниц Эшер. Глаза Эшер заледенели, хотя голос был приветлив.
— Дафна, прекрасно выглядишь.
— Эшер. — Красавица окинула критическим взором короткое теннисное платье, длинные загорелые ноги в теннисных туфлях. — Ты выглядишь иначе. Как странно видеть тебя спортсменкой.
— Странно? Но я и раньше была спортсменкой. Как поживает твой муж?
Выпад был парирован. Брюнетка коротко рассмеялась:
— Он далеко отсюда, в Испании, в деловой поездке. И так получилось, что сюда меня сопровождает Эрик.
Не показывая неприязни, Эшер невозмутимо спросила:
— Эрик здесь?
— Разумеется. — Дафна поправила нежно-розового цвета шляпу. — Не думала же ты, что он пропустит Уимблдон? — Она кокетливо хлопнула длинными шелковистыми ресницами. — Нам всем интересен результат. Увидим тебя на балу, дорогая?
— Естественно.
— Тогда больше не задерживаю. Я понимаю, что отнимаю тебя у других. Желаю удачи. — Дафна резко повернулась и ушла.
Поборов дурноту, Эшер пробивалась сквозь толпу, ей хотелось одного — очутиться в относительном спокойном месте, в раздевалке.
Рейски не стала нащупывать слабые стороны Эшер, а сразу перешла к атаке. Игра стала жесткой с первого же гейма. Обе были очень быстры на площадке, но если стиль игры Рейски можно было отнести скорее к нападающему, то Эшер больше ставила на стратегию. На травяном покрытии центрального корта Уимблдона, ухоженном и от этого плотном, мяч иногда мог отскочить под неожиданным углом, что требовало от игроков чутья и полной концентрации внимания.
Лидерство переходило от одной к другой во время первого сета, что вполне оправдывало ожидания четырнадцати тысяч собравшихся зрителей. Но соперницы потели и терпели, сжав зубы, не для их удовольствия, но ради самой игры и победы. Рейски иногда бросала через сетку язвительные замечания, чтобы вывести Эшер из сосредоточенного состояния, но она казалась глухой и никак не реагировала. Она задавала темп, и ничто не могло отвлечь ее от успеха — удары были выверенны и точны, а удары с лету — опасны и, как правило, не брались. Казалось, к этому турниру она подошла на пике формы.
Все изменилось, когда соперницы сели на свои стулья, обтираясь полотенцами, перед третьим сетом.
Эшер была так нацелена на победу, что забыла о внешнем воздействии. И, нечаянно взглянув на трибуну, встретилась глазами с Эриком. Тонкая ироническая улыбочка змеилась на его губах, когда он поднял небрежно руку, то ли в знак приветствия, то ли напоминания.
Поделиться книгой: