Помоги проекту - поделись книгой:
— А сколько?
— Тридцать «зеленых» в сутки. Плюс все расходы — в рублях. Плюс «тонна» долларов по окончании, если все — о'кей. Годится?
— Соблазнительно…
— Давай соглашайся! — Чувствовалось, что Степаненко не на шутку загорелся новой идеей.
Виноградов подумал, что если поторговаться… Нет, неприлично. Он вспомнил про незаконченный по финансовым причинам ремонт в прихожей, про давно обещанную жене стиральную машину, про кое-что еще… Тем более — долг платежом красен, а от послушать — большого греха не будет.
— Излагайте, босс!
2
Другому вовсе и не надо ехать… а он непременно поедет. Он непременно захочет проявить свою угнетенную амбицию… хотя его могут там задавить до смерти.
Смешно — проработав почти восемь лет в транспортной милиции, имея целую кучу формальных и неформальных льгот, капитан Виноградов впервые в жизни ехал в вагоне СВ. Интерьер купе напоминал старый фильм о «красных дипкурьерах» и голливудские экранизации Агаты Кристи, было тихо и чисто.
Владимир Александрович запер никелированный замок двери, раздвинул крахмальные занавески и снял пиджак ни есть, ни спать пока не хотелось. За окном морозно темнел поздний вечер…
Вытертая кобура привычно сковывала движения — девятимиллиметровый газовый «вальтер» был вручен перед самым отправлением, вместе с документами, билетами и деньгами. Виноградов отстегнул ее, смотал кожаную сбрую и сунул под подушку. Окинул взглядом причесанный ворс коврового покрытия, помедлил и скинул ботинки.
…Собственно, инструктаж занял не больше получаса. Подъехавшему прямо с утра, в условленное время Виноградову пришлось обойтись даже без кофе — Степаненко куда-то торопился и встретил капитана чуть ли не на пороге:
— Любуйся!
Он выложил перед Владимиром Александровичем несколько черно-белых фотоснимков. Наметанным взглядом недавнего «транспортника» Виноградов разглядел сползшую с насыпи колесную пару, развороченный бок рефрижераторной секции, человеческий обрубок в милицейской форме, зажатый металлической плитой двери. На двух фотографиях суетились какие-то бородатые, увешанные оружием люди, перегружавшие в бортовой «КамАЗ» ящики и бочки. Снимки были качественные, ясно, что работал профессионал или очень талантливый любитель с хорошей аппаратурой.
— Конец прошлого месяца. Южная Халкария… Последний перегон перед границей, — прокомментировал Степаненко.
Виноградов припомнил — в прессе тогда довольно бурно комментировался налет неустановленной банды на российский железнодорожный состав. Последовали даже какие-то санкции… Погибли больше десяти человек, в том числе двое милиционеров и стрелок военизированной охраны, выделенный местным Управлением дороги.
Степаненко сложил веер глянцевых прямоугольников:
— Один из вагонов, тот, который взрывали, был мой… Жратву — консервы, шоколад, ликеры — вычистили под ноль. Но это — хрен с ним! Они забрали одну штуку… Ее и надо найти.
— Что за штука?
— Контейнер такой… Типа бочки на двух полозьях. Метра два на полтора. По бокам — ручки, чтобы удобнее носить, сверху еще небольшая фиговина. Зеленая… А сам — белый.
— Тяжелый?
— Вчетвером носят.
— Внутри что?
— Да! Везли в брезентовом чехле, без маркировок…
— Внутри что? — повторил вопрос Виноградов.
— Не наркота. И не похищенный труп, — натужно усмехнулся собеседник. — Можешь быть спокоен.
Он понимал, что вопрос не праздный. Секунду помедлил.
— Внутри… Скажем так: найдешь — сам узнаешь! Не найдешь — меньше будет головной боли. И у тебя, и у нас.
При такой постановке вопроса задача на порядок усложнялась, но правила в этой игре придумывал не Виноградов. И даже, судя по всему, не Степаненко.
— Что еще?
— В этом злосчастном поезде ехал Андрей Баконис, фотокорреспондент из «Прибалтийского курьера». Ну он еще прославился снимками у телебашни, потом там что-то про ваши генеральские дачи… Искатель приключений на собственную задницу!
— Слышал.
— Так вот, этот Баконис, когда они на засаду нарвались, первым делом целую пленку отщелкал, а потом — уже не знаю как он их уболтал — увязался за бандой… Прошатался с ними несколько дней, а «всплыл» уже дома — живой, здоровый. В «Курьере» появился его репортаж — но только о самом налете. Кто, что — ни строчки! Как обрезало — ни снимков, ни комментариев… Ничего!
— Так.
— Значит, первым делом — поедешь к корреспонденту. Побеседуешь. Вытяни из него все!
— Что — все?
— Когда я говорю все — значит, все! В первую очередь — про «бочку». Ну и остальное… Дальше — по обстановке, не мне учить. Только свяжись, сообщи о результатах.
— Будет сделано.
— И еще… Есть основания полагать, что контейнер поврежден взрывом. Это плохо. Очень плохо!
— Для кого?
— Для всех!
От тяжелого взгляда Степаненко Владимиру Александровичу стало на мгновение зябко. Мастер не шутил.
— Снимки возьми… Оплата — с сегодняшнего дня. Условия — как договаривались. Вопросы есть?
Вопросов у Виноградова было много. Но на ответ рассчитывать не приходилось…
И снова — Прибалтика. Поднимаясь вверх по истертому булыжнику Старого города, Виноградов с грустью вглядывался в знакомые с детства сказочные уголки. Он любил эти горбатые, извилистые улочки, громады крепостных башен, узор шпилей и замысловатых флюгеров в печальном небе…
У россиян, подумал Владимир Александрович, после всего этого бардака возник новый вид ностальгии — ностальгии по утраченным окраинам некогда Великой Державы. Была ведь пусть какая-никакая, такая-рассякая, но Великая, но — Держава! А теперь… Это нашим детям, пока несмышленым, будет потом все равно — что Финляндия, что Латвия, что Гондурас: заграница… Но для нас, например, тридцатилетних питерцев, всю жизнь гордившихся европейским уютом Риги не меньше, чем золотыми куполами Суздаля или рыбным богатством Камчатки?
— Его нет, к сожалению, — с вежливым акцентом ответила симпатичная старушка, разбиравшая в приемной редакции огромный желтый мешок с письмами. — Сегодня, во всяком случае, не видела.
— Какая досада!
— Знаете что, молодой человек… Спросите у Бориса — он бывает там даже, пожалуй, чаще, чем здесь. — Собеседница кивнула в сторону обитой дерматином двери с табличкой на двух языках: «Заместитель редактора». Старушка напомнила Виноградову добрую и усталую учительницу, говорящую о непутевом, но любимом выпускнике.
— У Бориса?
— Вы, наверное, приезжий? Конечно… «У Бориса» — это кафе напротив, сразу за углом. Там собирается русская молодежь — журналисты со всех газет. И с телевидения… Что-то вроде клуба, так?
— Спасибо большое, я схожу — спрошу!
— Не за что. Может быть, хотите передать? Или оставить записку?
— Нет, спасибо. Всего доброго!
— Всего хорошего!
…Ни охранника, ни швейцара в галунах, к чему так привык в неспокойном Питере Виноградов, на входе в кафе не было. Без труда обнаружив бурую от времени дубовую дверь под кованой вывеской, через минуту он уже разговаривал с очкастым худощавым барменом.
— Баконис? Нет, сейчас нету.
— А имеет смысл ждать?
— Ждать?.. — бармен в задумчивости снял и начал протирать очки. Даже его акцент воспринимался Виноградовым не по-заграничному, пробуждая школьные воспоминания о взбитых сливках, первой отечественной жевательной резинке и безупречной чистоте гостиничного белья.
— Ждать? Пожалуй. Его нет уже третий день, так долго он не отсутствует — значит, должен появиться… Длительный перерыв может плохо сказаться на его самочувствии! — доверительно хохотнул он, подмигнув и звякнув серебряной ложечкой о пузатое стекло коньячной бутылки. Бармен говорил с Владимиром Александровичем как со старым знакомым, располагая к себе и ненавязчиво втягивая в интимный круг постоянных клиентов.
— Что-нибудь хотите?
— Пиццу, пожалуй… И кофе. — Виноградов пробежал глазами придвинутую призму с ценниками. — Рубли берете?
— Нет проблем. И даже юани, динары и донги! По курсу… Я вас не обидел?
— Нет, пожалуй… — хмыкнул Виноградов.
— Выпьете?
— Один «Сан-Франциско». Со льдом.
— Прекрасно! Присаживайтесь — я сейчас принесу.
Владимир Александрович присел за столик в углу, лицом к выходу, аккуратно пристроив дипломат в узкий промежуток между крахмальной клетчатой скатертью и стенкой, — плащ он перед этим снял и повесил на один из служащих для этой цели оленьих рогов.
Вообще-то можно было выбрать любой из шести пустовавших столов — столпотворения «У Бориса» явно не наблюдалось. Рядом с неработающим телевизором о чем-то шепталась студенческого вида пара — длинноволосый парень в свитере и коротко стриженная девушка. Друг друга и двух чашек кофе им было вполне достаточно доя гармонии с окружающим миром. Еще один посетитель как раз рассчитывался с барменом — судя по количеству грязной посуды, завтрак его был обилен и недешев. За самым большим столом, шестиместным, прямо под портретом Гюнтера Вальрафа[2], бурно дискутировала богемного вида компания. Энтузиазм ее участников подпитывался табуном пивных бутылок, среди которых белела тонкой шеей родимая «Столичная». Виноградов прислушался…
— И все-таки оставаться русским вне России… На последних выборах я дал данные социологического опроса по столице…
— Да читали все! Читали! Мой редактор, старый пердун…
— Как ты вообще с ним работаешь? Скопище коммунистических фашистов! Переходи к нам…
— А платить мне кто будет? Эти голодранцы из сексуальных меньшинств?
— Проститутка!
— Сам ты… Гений чистой красоты!
— Хватит! Хватит политики… Дайте Киту закончить!
— Точно, давай, Кит!
— И все-таки…
— Заткнись! Не обращай внимания, Кит, продолжай.
Румяный парень с серьгой в ухе и в черно-белом пиджаке расцветки «зебры играют в шахматы» глотнул прямо из горлышка, перелистнул страницу блокнота и продолжал с того места, где его, очевидно, прервали:
— Итак, мы исходим из того, что нет ничего вне материи. Но марксистская «объективная реальность, данная нам в ощущении» — есть ничтожно малая частица материи, как раз и называемая «материальным миром». За его пределами, то есть вне наших знаний об окружающем нас, и существует «энергия материи», влияющая на все, что происходит в нашем материальном мире.
— Бог, что ли?
— Помолчи ты!
— Так вот. «Энергия материи» наряду с «локальной энергией» являются причиной и следствием любого действия, поступка, процесса, происходящего в материальном мире.
— Ловко!
— «Локальная энергия» — это то, что отличает живое от неживого…
— Однако! — шепнул расставлявшему перед ним заказ бармену Виноградов. Он был не на шутку заинтересован. — Это что — псих? Или гений?
— Не знаю, — пожал бармен плечами. И резонно добавил:
— Лет через двадцать выяснится.
Румяный продолжал:
— Допустим, «энергия материи» — или Божья воля, рок, судьба, как угодно — поместит под солнечные лучи кусок люда. Он неминуемо растает. Человек же или любое другое живое существо, оказавшись в неблагоприятных для него условиях, может избежать их — например, уничтожив вызвавшую их причину, переместившись куда-нибудь вне досягаемости воздействия, защитившись или каким-либо иным путем…
— Банально!
— …Итак, способность живого существа не быть безответным объектом воздействия «энергии материи» определяется количеством присущей ему «локальной энергии». Если ее много — человек практически не зависим ни от чего, самодостаточен. Равным образом даже малые «локальные энергии» огромных масс людей могут вызвать изменения в материальном мире, во много раз усиливая или ослабляя воздействие «энергии материи».
— Ты обещал насчет везения…
— Да, моя концепция позволяет впервые дать определение таким понятиям, как «чудо» и «везение». Первое — это резонанс обеих энергий, вызвавший явление, которое сами по себе ни та, ни другая энергия не могли вызвать в материальном мире. Ну а везение — частный случай чуда, совпадения желания с его реализацией в тех условиях материального мира, при которых реализация этого желания малоосуществима.
Виноградов с уважением посмотрел на румяного — заядлый преферансист, он цену везению знал. Тот тем временем, наслаждаясь прикованным к нему вниманием, снова приложился к пиву.
— Так вот… «Локальная энергия» ничего общего с мужеством, волей, умом не имеет. Все знают — везет дуракам и пьяницам… Но главное, теперь можно определить движущие силы развития человеческого общества! — Эффектная пауза была сразу же заполнена торжествующими выкриками, стекольным звоном и грохотом опрокинутого стула.
Привычный ко всему бармен не вмешивался.
— Всего их четыре. Первое — «герои», то есть люди с очень мощной и условно положительной «локальной энергией». Затем — «элодеи», то же самое, но со знаком условно «минус». Далее — массы людей, по отдельности не обладающих значительной «локальной энергией», но в совокупности являющих собой значимую «локально-энергетическую силу»… Четвертое — это не обладающие «локальной энергией» слепые проводники «энергии материи», по-простому — дураки и пьяницы!
— Сам ты… — воспринял на свой счет последний тезис носатый толстяк в лайковом комбинезоне и попытался через стол дотянуться до оратора. Но его почти сразу же угомонили соседи.
Поделиться книгой: