Заплывая за буйки

Всего неделя, подумал я, мне нужна всего неделя. Черт с ними, с тренировками - только бы прогрелась вода!

Ладно, - сказал я.

И как они не боятся? Ведь может же он в принципе начитать что-то такое, отчего они исчезнут навсегда и больше не вернутся...

- Вот и хорошо. Сейчас вас проводят вас по месту жительства...

- Я сам дойду.

- Я же сказал. - Веско уронил майор, - Проводят. По месту. Жительства.

И я понял, что никуда мне от них не деться

* * *

Затрепанная книжка в газетной обертке оказалась всего-навсего "Тарасом Бульбой".

Он рассеянно пролистал ее и сказал:

- Вы уверены, что с этим стоит работать?

Я сказал:

- А как же.

Неделя, думал я, как заведенный, всего неделя. А там пускай делают, что хотят.

Пиво сегодня было какое-то мерзкое. Кислое, словно разбавленное.

- Я бы не хотел читать Гоголя, - уперся он, - вы понимаете... Он такой яркий писатель... в смысле живописный... а тут сплошные детали. Подробности. И, вообще - зачем он вам? Все-таки он был странный человек, Гоголь. Давайте, я лучше что-нибудь другое.

Я понятия не имел, зачем им понадобился "Тарас Бульба". Должно быть, в неведомом мне почтовом ящике неведомые аналитики просчитали что-то очень важное и судьбоносное...

На всякий случай, я сказал:

- Я конечно, историк недоучившийся, но... Помните, я вам говорил - тот кружок. Его вел профессор Литвинов...

- Тот самый? - он слегка оживился.

- Ну да, - согласился я.

Неделя, не больше.

Он сказал:

- Надеюсь, вы знаете, что делаете!

* * *

Утром я проплыл на двести метров больше. Вода была двадцать градусов. Это в семь утра - к первому замеру. А значит...

Покровский так и не появился, - я подумал, что это к лучшему. Я не мог смотреть ему в глаза.

Интересно все-таки, что он сделал с Тарасом Бульбой?

Сегодня была получка - очень кстати, потому что заначка моя совсем опустела. Правда, норму урезали и карточек на сахар не выдали совсем. Сказали, в следующем квартале. Те, которые на табак, я тут же у входа сменял на продуктовые, и почти на все закупил шоколад и изюм. А стакан чищенных орехов я всего за сто рублей купил на базаре по дороге домой.

Талоны на спиртное я отдал тете Вале и она сказала, что я хороший мальчик - она их поменяет на талоны на сахар и наконец-то сварит варенье. Шоколад я спрятал в чемодан и затолкал его под кровать; тетка топталась на кухне, и уходить оттуда похоже не собиралась - я слышал гудение примуса и уханье насоса.

"Маяк" передавал песни по заявкам радиослушателей; большой популярностью пользовалась какая-то Гюльбекешер... Пела она как принято у восточных певцов - с каким-то подвыванием, и я уже собирался выключить приемник. Тем более что слушать было совершенно невозможно - внизу, по брусчатке, грохотали колеса грузовой автоколонны. В кузовах стояли зачехленные орудия. Но тут как раз начались новости. Какое-то время я их слушал, просто так, не думая ни о чем, но потом до меня дошло... Я вскочил и, даже не выключив приемник, который так и продолжал тихо квакать мне вслед, выбежал из дома...

* * *

Трамваи стояли - прямо на рельсах, черные и пустые, и, когда я добрался до библиотеки, была уже почти полночь. Я шел точно по дну моря, и тени акаций колыхались на треснувшем асфальте, подобно водорослям.

Задыхаясь, я взбежал по железной лестнице и отпер наружную дверь. Библиотека встретила меня полной тишиной. На книжных полках подмигивали в лунном свете картонные таблички с буквами.

Я прошел меж стеллажами, задел ногой стремянку, она откинулась к противоположной полке, при этом больно ударив меня по щиколотке, но я даже не заметил. Я добрался, наконец, до Гоголя, бросил на пол пухлый том "Мертвых душ", потом не менее пухлый второй том...

"Тарас Бульба" был зажат между "Миргородом" и "Страшной местью". Он был совсем маленький... Только тут я сообразил, что надо бы включить свет. Накал был совсем слабым, лампочка еле тлела пурпурной вольфрамовой нитью.

Что они заставили его сделать? Передвинуть Запорожскую сечь ниже по течению? Превратить прекрасную панну в юную турчанку? Этого я узнать не успел, потому что по металлической лестнице загрохотали чьи-то тяжелые шаги...

Потом дверь распахнулась.

Я забыл запереть ее изнутри.

Мрачный парень с красной повязкой на рукаве шагнул внутрь. За ним шла девушка в красной косынке - она остановилась у порога, в темноте. В руке у нее был зажат потайной фонарь.

- Народная дружина, - сказал парень. - Почему нарушаем?

- Нарушаем? - удивился я, - что? Я тут работаю. Я библиотекарь.

Мне хотелось сказать "Я здешний ворон" и я с трудом подавил истерический смешок.

- Светомаскировку почему нарушаем? Окна почему не зашторены?

Тут только я сообразил, что меня тревожило, пока я шел к библиотеке ночными переулками. Темнота.

Не светилось ни одно окно.

- Не понял, - сказал я, - мы что, уже воюем?

- Еще нет, - сказал парень сквозь зубы, - это учения, урод. Сейчас пройдем в районный штаб ГО, и тебя доходчиво познакомят с текущим международным моментом...

Говоря это, он повернул выключатель, и свет погас. Светился только потайной фонарик и теперь - из темной комнаты, я смог разглядеть лицо девушки.

- Лиля, - сказал я.

Она была в гимнастерке, на рукаве красная повязка, талия перетянута ремнем, волосы убраны под косынку. Не удивительно, что я ее сразу не узнал.

- Ты его знаешь? - обернулся к ней парень.

- Да, - она качнула фонарем, - он у тети Вали живет. Племянник ее, что ли. Оставь его, Леха, он безобидный. Просто больной на голову. Плавает каждое утро по три часа, чес-слово. Тренируется.

- А если бы это была боевая тревога? - не мог успокоиться ее спутник.

- Ну, тогда бы и разобрались. По законам военного времени. А сейчас чего? В штаб его тащить? Так штаб отсюда в трех кварталах...

- Ладно, - парень махнул рукой и направился к выходу, - твое счастье, малый. Только свет больше не зажигай, слышишь.

- Ладно, - в свою очередь ответил я.

Я хотел еще что-нибудь сказать Лиле, ну, вроде, что я все понимаю и не держу на нее зла, или напротив, что я ненавижу ее и буду ненавидеть вечно, но она уже простучала каблучками по железным ступенькам и исчезла во тьме.

Я на ощупь вытащил ящичек с читательскими формулярами. Ничего не было видно, поэтому я поднес его к окну. Светила почти полная луна - в ее свете я нашел букву "П", извлек читательскую карточку Покровского и, поворачивая ее то так, то эдак, чтобы слабый лунный луч высветил чернильную запись, нашел его адрес. Он жил на Канатной - не так уж далеко отсюда.

Я оставил картотеку на подоконнике и выбежал, чуть не забыв запереть за собой дверь.

* * *

Видимо, учения уже окончились, потому что во дворе дома стоял грузовик с включенными фарами и какие-то люди, кряхтя, поднимали в кузов что-то тяжелое. Сначала мне показалось, что это гроб, но потом я понял, что грузят пианино. Оно лаково блестело в лунном свете. Почему ночью? Я решил не ломать над этим голову, а, разглядев эмалевую табличку с номерами квартир над дверью парадной, взбежал на третий этаж. Несколько раз я нажимал на кнопку звонка под фамилией "Покровский" - были и еще кнопки и еще таблички с фамилиями, - мне показалось, что звонок не работает, и я все жал и жал, пока дверь не приоткрылась на длину цепочки.

- Я же сказал, к пяти утра, - недовольно буркнул Покровский.

- Борис Борисыч! Это я, Алик!

- А! - он отстегнул цепочку, - заходи.

Я зашел в темный коридор (свет он включил, но накал был опять никакой), и перевел дыхание.

- Все не так! Все получилось не так!

- Догадываюсь, - сухо сказал он, - все всегда получается не так. А в данном случае что конкретно?

- Турция... Вы знаете, чья сейчас Турция?

- Ну да, - он пожал плечами, - Турецкая социалистическая республика, - будто вы этого не знаете? Помнится, вы рассуждали на тему, что было бы, если бы Россия в свое время не вышла к Средиземному морю?

Выход в Атлантику. Босфор и Дарданеллы. Плацдарм в Малой Азии. Кто-то, гораздо умнее меня взял и просчитал и не ошибся...

- Может, это и не так уж плохо, - пробормотал он, - учитывая, что сейчас творится на Дальнем Востоке.

- Да ничего там не творится! Не творилось, пока мы...

Пока Шарлота не стала нарезать черный хлеб. Пока Соня не вышла замуж за Болконского. Пока...

- Что, - неуверенно сказал он, - было лучше?

- Гораздо лучше! Вы что, не помните?

- За мной должны заехать в пять утра, - сказал он, - нас перебрасывают в Красноярск. Я хотел хоть немного выспаться.

- Нельзя так, - я почувствовал, как слезы затекают мне за воротник, и только поэтому осознал, что плачу, - нельзя...

Тот румяный врач назвал это сверхидеей. Я думаю, это примерно то же, что мания, нечто, что гонит вперед, и сжимает грудь, и не дает дышать... Не будь ее, я бы, наверное, тоже принял все как есть, и не удивлялся бы, и успокоился. Но эта мания выжгла у меня в мозгу огненную печать, и я твердо помнил, что так не должно...

- Что, - он близоруко моргнул, - вы хотите отменить Турцию?

- Да! Как же я... я же тренировался! Я же мечтал! Куда мне теперь плыть? Куда деваться?

- Но я не могу. Как можно отменить реальность?

- Но у вас же получалось! Вы ведь уже делали! До пяти еще есть время. Если подумать... найти что-то правильное... Правильную классику...

- У меня больше нет классики, - невыразительно сказал он.

- Тогда пошли! В библиотеку! У меня ключ - вот!

Я для убедительности встряхнул ключом.

- Алик, - сказал он, - вы вообще в курсе, что после двух ночи действует комендантский час?

- Я... нет. Но ведь сейчас только полвторого!

- За мной в пять должны заехать, - напомнил он.

- Если все пойдет как надо, никто никуда не поедет. Это все из-за "Тараса Бульбы"!

Он сказал:

- Мне кажется, вы преувеличиваете! Алик, а вы вообще... как себя чувствуете?

Я понял, что он уже и сам не помнил настоящей реальности. Может, подумал я в тихой панике, та реальность, где мы встретились, тоже была ненастоящая, потому что он ведь что-то и до этого читал, и все уже было искажено и намертво сцеплено, а на самом деле все было замечательно, в той, самой-самой первой, самой настоящей, и никто ко мне не приходил, и не разговаривал со мной, и не призывал к сознательности, и я не принес им свои конспекты лекций профессора Литвинова, и толстый румяный врач не приходил никогда, и если и приходил, то не ко мне...

У нас уже были космические корабли, подумал я, наверняка - Луна и Марс, и орбитальные поселения и на Земле не было границ, и моря принадлежали всем.

Мне захотелось ударить его, и я с трудом заставил себя разжать стиснутые кулаки.

Нет, сказал я себе, просто его странные способности развились совсем недавно, и он не умеет ими управлять, его надо просто научить, подтолкнуть, не может же быть, чтобы все нельзя было сделать лучше, только хуже - надо просто знать как, смогли же эти подгрести под себя Турцию!

Он даже хотел захлопнуть дверь, но я сунул ногу в щель и сказал:

- Нет!

- Алик, - сказал он, - послушайте.

- Я ведь сумасшедший. У меня и справка есть. Хотите, покажу?