Леший (комедия в 4-х действиях)

Те же, Желтухин и Юля.

Юля. Здравствуй, Феденька! (Целуется с Федором Ивановичем.) Кушай, душечка. (Ивану Ивановичу.) Посмотрите, крестненький, какой я сегодня Ленечке подарок подарила! (Показывает башмачок для часов.)

Орловский. Дусенька моя, девочка моя, башмачок! Какая штука...

Юля. Одной золотой канители на восемь с полтиной пошло. Посмотрите на края: жемчужинки, жемчужинки, жемчужинки... А это буквы: Леонид Желтухин. Тут шелком: кого люблю, того дарю...

Дядин. А позвольте мне посмотреть! Восхитительно!

Федор Иванович. Бросьте вы это... будет вам! Юля, вели-ка подать шампанского!

Юля. Феденька, это вечером!

Федор Иванович. Ну, вот еще – вечером! Валяй сейчас! А то уйду. Честное слово, уйду. Где оно у тебя стоит? Я сам пойду возьму.

Юля. Всегда ты, Федя, в хозяйстве беспорядки делаешь. (Василию.) Василий, на ключ! Шампанское в кладовой, знаешь, в углу около кулька с изюмом, в корзине. Только смотри, не разбей чего-нибудь.

Федор Иванович. Василий, три бутылки!

Юля. Не выйдет из тебя, Феденька, хорошего хозяина... (Накладывает всем пирога.) Кушайте, господа, побольше... Обед еще не скоро, в шестом часу... Ничего из тебя, Феденька, не выйдет... Пропащий ты человек.

Федор Иванович. Ну, пошла отчитывать!

Войницкий. Кажется, кто-то подъехал... Слышите?

Желтухин. Да... Это Серебряковы... Наконец-то!

Василий. Господа Серебряковы приехали!

Юля (вскрикивает). Сонечка! (Убегает.)

Войницкий (поет). Пойдем встретим, пойдем встретим... (Уходит.)

Федор Иванович. Эка обрадовались!

Желтухин. Как в людях мало такта! Живет с профессоршей и не может скрыть этого.

Федор Иванович. Кто?

Желтухин. Да вот Жорж. Так ее расхваливал сейчас, когда тебя не было, что даже неприлично.

Федор Иванович. Откуда ты знаешь, что он с ней живет?

Желтухин. Точно я слепой... Да и весь уезд говорит об этом...

Федор Иванович. Вздор. Пока с ней никто не живет, но скоро буду жить я... Понимаешь? Я!

6

Те же, Серебряков, Марья Васильевна, Войницкий под руку с Еленой Андреевной, Соня и Юля входят.

Юля (целуя Соню). Милая! Милая!

Орловский (идя навстречу). Саша, здравствуй, голубушка, здравствуй, матушка! (Целуется с профессором.) Здоров? Слава богу?

Серебряков. А ты, кум? Ты ничего – молодцом! Очень рад тебя видеть. Давно приехал?

Орловский. B пятницу. (Марье Васильевне.) Марья Васильевна! Как изволите поживать, ваше превосходительство? (Целует руку.)

Марья Васильевна. Дорогой мой... (Целует его в голову.)

Соня. Крестненький!

Орловский. Сонечка, душа моя! (Целует ее.) Голубушка, канареечка моя...

Соня. Лицо по-прежнему добренькое, сантиментальное, сладенькое...

Орловский. И выросла, и похорошела, и возмужала, душа моя...

Соня. Ну, как вы вообще? Что, здоровы?

Орловский. Страсть как здоров!

Соня. Молодчина, крестненький! (Федору Ивановичу.) А слона-то и не приметила. (Целуется с ним.) Загорел, оброс... настоящий паук!

Юля. Милая!

Орловский (Серебрякову). Как живешь, кум?

Серебряков. Да понемножку... Ты как?

Орловский. Что мне делается? Живу! Именье сыну отдал, дочек за хороших людей повыдавал, и теперь свободней меня человека нет. Знай себе гуляю!

Дядин (Серебрякову). Ваше превосходительство изволили несколько опоздать. B пироге уж значительно понизилась температура. Позвольте представиться: Илья Ильич Дядин, или, как некоторые весьма остроумно выражаются по причине моего рябого лица. Вафля.

Серебряков. Очень приятно.

Дядин. Madame! Mademoiselle! (Кланяется Елене Андреевне и Соне.) Здесь всё мои друзья, ваше превосходительство. Когда-то я имел большое состояние, но по домашним обстоятельствам, или, как выражаются в умственных центрах, по причинам, от редакции не зависящим, я должен был уступить свою часть родному моему брату, который по одному несчастному случаю лишился семидесяти тысяч казенных денег. Моя профессия: эксплоатация бурных стихий. Заставляю бурные волны вращать колеса мельницы, которую я арендую у моего друга Лешего.

Войницкий. Вафля, заткни фонтан!

Дядин. Всегда с благоговением преклоняюсь (преклоняется) пред научными светилами, украшающими наш отечественный горизонт. Простите мне дерзость, с какою я мечтаю нанести вашему превосходительству визит и усладить свою душу беседою о последних выводах науки.

Серебряков. Прошу покорно. Буду рад.

Соня. Ну, рассказывайте, крестненький... Где вы зиму проводили? Куда исчезали?

Орловский. B Гмундене был, в Париже был, в Ницце, в Лондоне, дуся моя, был...

Соня. Хорошо! Счастливчик!

Орловский. Поедем со мной осенью! Хочешь?

Соня (поет). Не искушай меня без нужды...

Федор Иванович. Не пой за завтраком, а то у твоего мужа жена будет дура.

Дядин. Теперь интересно бы взглянуть на этот стол a vol d’oiseau[1]. Какой восхитительный букет! Сочетание грации, красоты, глубокой учености, села...

Федор Иванович. Какой восхитительный язык! Черт знает что такое! Говоришь ты, точно кто тебя по спине рубанком водит...

Смех.

Орловский (Соне). А ты, душа моя, все еще замуж не вышла...

Войницкий. Помилуйте, за кого ей замуж идти? Гумбольдт уж умер, Эдисон в Америке, Лассаль тоже умер... Намедни нашел я на столе ее дневник: во какой! Раскрываю и читаю: «Нет, я никогда не полюблю... Любовь – это эгоистическое влечение моего я к объекту другого пола...» И черт знает, чего только там нет? Трансцендентально, кульминационный пункт интегрирующего начала... тьфу! И где ты научилась?

Соня. Кто бы другой иронизировал, да не ты, дядя Жорж.

Войницкий. Что же ты сердишься?

Соня. Если скажешь еще хоть одно слово, то кому-нибудь из нас двоих придется уехать домой. Я или ты...

Орловский (хохочет). Ну, характер!

Войницкий. Да, характер, доложу вам... (Соне.) Ну, лапку! Дай лапку! (Целует руку.) Мир и согласие... Не буду больше.

7

Те же и Хрущов.

Хрущов (выходя из дому). Зачем я не художник? Какая чудная группа!

Орловский (радостно). Миша! Сыночек мой крестненький!

Хрущов. С новорожденным! Здравствуйте, Юлечка, какая вы сегодня хорошенькая! Крестненький! (Целуется с Орловским.) Софья Александровна... (Здоровается со всеми.)

Желтухин. Ну, можно ли так поздно приезжать? Где ты был?

Хрущов. У больного.

Юля. Пирог давно уже простыл.

Хрущов. Ничего, Юлечка, я холодного поем. Где же мне сесть?

Соня. Садитесь сюда... (Дает ему место рядом.)

Хрущов. Великолепная сегодня погода, и аппетит у меня адский... Постойте, я водки выпью... (Пьет.) С новорожденным! Пирожком закушу... Юлечка, поцелуйте этот пирожок, он станет вкуснее...

Та целует.

Merci. Как живете, крестненький? Давно не видел вас.

Орловский. Да, давненько не видались. Ведь я за границей был.

Хрущов. Слышал, слышал... Позавидовал вам. Федор, а ты как живешь?

Федор Иванович. Ничего, вашими молитвами, как столбами, подпираемся...

Хрущов. Дела твои как?

Федор Иванович. Не могу пожаловаться. Живем. Только вот, братец ты мой, езды много. Замучился. Отсюда на Кавказ, из Кавказа сюда, отсюда опять на Кавказ – и этак без конца, скачешь как угорелый. Ведь у меня там – два именья!

Хрущов. Знаю.

Федор Иванович. Колонизацией занимаюсь и ловлю тарантулов и скорпионов. Дела вообще идут хорошо, но насчет «уймитесь, волнения страсти» – все обстоит по-прежнему.

Хрущов. Влюблен, конечно?

Федор Иванович. По этому случаю, Леший, надо выпить. (Пьет.) Господа, никогда не влюбляйтесь в замужних женщин! Честное слово, лучше быть раненным в плечо и в ногу навылет, как ваш покорнейший слуга, чем любить замужнюю... Такая беда, что просто...

Соня. Безнадежно?

Федор Иванович. Ну вот еще! Безнадежно... На этом свете ничего нет безнадежного. Безнадежно, несчастная любовь, ox, ax – все это баловство. Надо только хотеть... Захотел я, чтоб ружье мое не давало осечки, оно и не дает. Захотел я, чтоб барыня меня полюбила, – она и полюбит. Так-то, брат Соня. Уж если я какую намечу, то, кажется, легче ей на луну вскочить, чем от меня уйти.

Соня. Какой ты, однако, страшный...

Федор Иванович. От меня не уйдешь, нет! Я с нею не сказал еще трех фраз, а она уж в моей власти... Да... я ей только сказал: «Сударыня, всякий раз, когда вы взглянете на какое-нибудь окно, вы должны вспомнить обо мне. Я хочу этого». Значит, вспоминает она обо мне тысячу раз в день. Мало того, я каждый день бомбардирую ее письмами.

Елена Андреевна. Письма – это ненадежный прием. Она получает их, но может не читать.

Федор Иванович. Вы думаете? Гм... Живу я на этом свете тридцать пять лет, а что-то не встречал таких феноменальных женщин, у которых хватало бы мужества не распечатать письмо.

Орловский (любуясь им). Каков? Сыночек мой, красавец! Ведь и я таким был. Точь-в-точь таким! Только вот на войне не был, а водку пил и деньги мотал – страшное дело!