Помоги проекту - поделись книгой:
И все же я бы сказал, что Европа очень важна для будущих интересов США. Слабая Европа делает менее вероятной возможность поддержания во все более многополярном мире либерального международного порядка, установленного США после Второй мировой войны. А сильная, разделяющая традиционные американские ценности принципа многосторонних отношений, резко повышает эту вероятность.
Оказывается, в европейских столицах закат Европы – столь же болезненная и противоречивая тема, как и американская дискуссия о ее собственном будущем. Я присутствовал на одной встрече в Брюсселе, где страсти накалились и одни утверждали, что Европа вообще не переживает никакого спада – ни относительного, ни абсолютного. Другие – в том числе многие европейцы – считали, что значение Европы в мире уменьшается.
На фоне всех этих мрачных предчувствий политики в Вашингтоне были крайне удивлены, когда европейские лидеры стали настаивать на переговорах о неограниченной внешней торговле в конце 2012 г. – так называемом Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве. Отчасти европейцы опасались, что США окончательно отвернутся от Европы. Администрация Обамы объявила о «повороте» в сторону Азии в октябре 2011 г. Это включало в себя, помимо небольшого перераспределения вооруженных сил, интенсификацию переговорного процесса по Транстихоокеанскому партнерству с 12 странами Тихоокеанского кольца, включая сами США. В связи с недавним вступлением в переговоры Японии ожидается, что будущее соглашение покроет 40 % нынешнего мирового ВВП и треть мировой торговли. Создав Американо-европейское трансатлантическое торговое и инвестиционное партнерство, США покроют почти половину мирового ВВП и еще треть мировой торговли.
Два переговорных процесса с США в центре внимания демонстрируют способность Америки быть краеугольным камнем и для европейцев, и для многих азиатов, опасающихся подъема Китая. Тот факт, что Транстихоокеанское партнерство подразумевает асимметричные шаги – существенные уступки, которые обусловят гораздо более серьезные экономические и политические проблемы для азиатских стран, чем для США, – говорит о том, что эти страны хотят закрепить роль США в Азии. А Трансатлантическое партнерство, если о нем удастся договориться, будет также подразумевать уступки с европейской стороны, которые будут призваны служить подтверждением их приверженности партнерству.
Страны-участницы по обе стороны Атлантики полагают, что партнерство – последний шанс нарастить связи перед вступлением в совершенно новую эру многополярности и азиатского напора. Как писал Брюс Строукс{198}, эксперт, давно занимающийся трансатлантическими отношениями и международной экономикой: «Не исключено, что через 10 лет связи с Азией перевесят связи, соединяющие берега Атлантики. Американские и европейские компании еще глубже внедрятся в Китай, Индию или Юго-Восточную Азию. Их будут интересовать азиатские технические нормы и регулирующие принципы… Трансатлантическое партнерство станет гарантом того, что западные ценности и регулирующие принципы – прозрачность, правовые процедуры, отчетность и главенство права – возобладают при создании новых правил для экономики XXI в. Возможно, именно отстаивание и укрепление позиций этих норм демократического капитализма окажется непреходящим наследием Трансатлантического партнерства»{199}.
Все это сулит США мировое лидерство при аккуратном обращении. Двусторонние переговоры помогут закрепить открытую либеральную торговую систему – в частности, если Трансатлантическое и Транстихоокеанское партнерства приведут к новому раунду переговоров о мировой торговле, которые сейчас зашли в тупик. А если этого не произойдет, они могли бы подстегнуть тенденцию роста в сторону большего регионализма и фрагментации мировой системы. Если партнерства будут использоваться для попыток изолировать Китай – вместо того чтобы привлекать его к участию в открытой системе, – то они станут не только неудачными начинаниями, но и, более того, опасными, так как подольют масла в огонь нарастающей напряженности в Азии. Согласно большинству сценариев, Китаю в ближайшие десятилетия предстоит стать центральным игроком в мировой торговле и крупнейшим торговым партнером для большинства стран. Китай обсуждал или обсуждает соглашения о свободной торговле со многими из своих соседей, стремясь создать противовес усилиям США в рамках Транстихоокеанского партнерства. Без согласования американских, европейских и китайских региональных договоренностей американские и европейские компании окажутся дискриминированными на китайском рынке. Компании из азиатских стран, находящихся в отношениях свободной торговли с Китаем, будут иметь преимущество{200}. К счастью, Китай проявляет все большую заинтересованность в том, чтобы вступить в Транстихоокеанское партнерство. Руководство видит в партнерстве возможность продавить экономические реформы.
Перспектива раздробленной мировой системы – реальная угроза, причем постоянно усиливающаяся, если США сдадут позиции. Я обозначил изменения в международной обстановке, которые делают небезопасными попытки США вести себя как сверхдержава в монополярном мире. Слишком слабая Америка, зацикленная на себе, также станет угрозой стабильности. Это опасение высказывалось повсюду, где я обсуждал «Глобальные тенденции», даже в Китае и России. Один высокопоставленный китайский политик резюмировал это так: «После окончания холодной войны было слишком много эйфории и США зашли слишком далеко в своем монополярном мире. Как гласит китайская пословица, если ты поднялся на вершину, тебе придется и спуститься».
Смогут ли США сойти с вершины красиво, или спуск будет слишком резким? Это важно, потому что все на нас смотрят. Краеугольным камнем государственной мощи для США остаются экономическая сила и инновации. Очень многое зависит от того, где Америка окажется в экономическом плане через 15 или 20 лет. Мы рассмотрели в «Глобальных тенденциях 2030» два сценария. Согласно оптимистичному, США примут меры против своих структурных проблем, в том числе падения уровня образования, астрономических расходов на здравоохранение и дефицита бюджета и долгов. За пределами США еврозона останется неизменной, тем самым устраняя одну из наибольших угроз для восстановления позиций США в ближайшей и средней перспективе. Дальнейшее процветание в странах развивающихся рынков, где по меньшей мере миллиард человек присоединятся к мировому среднему классу до 2030 г., также может пойти на пользу экономике США. Эти недавно получившие новые возможности потребители жаждут образования, а также продуктов, связанных с информационными технологиями (и в этом США особенно преуспели). Более того, будучи мировым лидером в области технологий, США могут получить импульс для экономического роста от инноваций в медицине, биотехнологиях, коммуникациях или энергетике. Согласно оптимистичному сценарию, экономика США будет стабильно расти на 2,7 % в год в среднем, что на 2,5 % больше, чем на протяжении последних 20 лет. Рост американской экономики будет отражать одновременно и существенный рост численности работающего населения, и технологический прогресс. Уровень жизни вновь начнет повышаться – по этому сценарию он вырастет почти на 40 %, – что подстегнет социальную мобильность, хотя доля Америки в мировой экономике будет снижаться. Торговля будет и дальше сдвигаться на восток. Экономический рост Китая к 2030 г. существенно замедлится, но он по-прежнему будет оставаться для многих стран крупнейшим торговым партнером.
Тут есть много «но» и серьезные сомнения в том, удастся ли нам воплотить этот жизнеутверждающий сценарий. В начале 2014 г. наблюдался возрастающий оптимизм, подпитываемый американским энергетическим бумом. Но выздоровление было долгим, а уровень безработицы все еще высок. По мне, наибольшие опасения вызывает снижение школьной успеваемости. С первого места, которое они занимали по этому показателю к концу Второй мировой войны, сегодня американские школьники сместились на 31‑е по математике и на 22‑е по техническим наукам (сравнивались 65 стран, в том числе развивающиеся). За 30 лет преимущество американского образования сократилось вдвое. Без существенного улучшения ситуации с начальным и средним образованием будущие американские трудовые кадры – а раньше американцы получали самые высокие в мире зарплаты – будут все чаще демонстрировать средние навыки на рабочем месте. Это вызывает большие опасения из-за увеличивающейся конкуренции в лице более дешевой рабочей силы за рубежом и технологических инноваций, таких как робототехника и ИТ-автоматизация, которые лишают работы даже высококвалифицированных сотрудников (см. главу 6). Не получившие хорошего профессионального образования работники, приходя на мировой рынок труда, чувствуют себя так, как будто им одну руку привязали за спину.
Совсем другая видится картина – и для США, и для всей международной системы, – если американская экономика не сможет полностью восстановиться и экономический рост сильно замедлится и упадет ниже отметки в 2,7 %, среднего показателя по оптимистичному сценарию. Более слабая международная торговля, а также побочные эффекты от внутреннего кризиса замедлят рост и в других странах. Это скажется на уровне жизни в США. Американский средний класс на протяжении последних пары десятилетий уже столкнулся с застоем роста доходов. Согласно этому сценарию, средний класс будет скатываться вниз. Даже в этом случае, возможно, спад и не начнется, но большинство американцев и многие наблюдатели будут считать, что США катятся в пропасть, из-за чего им будет значительно труднее сохранять лидерские позиции. При таком сценарии, я уверен, Америка неминуемо обратится внутрь себя и станет изоляционистской.
Оптимистичный сценарий, при котором у американской экономики открылось бы второе дыхание, увеличивает шансы США на продолжение активного участия в решении проблем всей планеты или отдельных регионов. Используя Трансатлантическое и Транстихоокеанское партнерства, Вашингтон мог бы вывести всех к новому раунду мировой торговли, закрепив правила регулирования международной торговой системы. Более сильным США было бы проще иметь дело с нестабильным Ближним Востоком и предотвратить крах не справляющихся со своими задачами государств в других регионах. Оставаясь более ориентированными вовне, США могли бы продолжать выступать в качестве гаранта безопасности в Азии, где резкий рост новых мировых держав – а именно Индии и Китая – способен вызвать вспышку соперничества. И все же воспрянувшие духом США – не панацея. Терроризм, распространение оружия массового поражения, региональные конфликты и другие угрозы мировому порядку имеют собственную динамику при всем том влиянии, которое оказывает наличие или отсутствие сильного лидера в лице Америки. Это влияние будет более очевидным при негативном сценарии, если США не удастся восстановиться. Тогда возникнет серьезный и опасный мировой дефицит власти, причем очень быстро. Со слабой Америкой потенциал европейской экономики будет расти слишком медленно. Скорее всего, застопорится реформа финансовой и валютной систем. Повысится вероятность образования замкнутых торговых блоков.
При таком негативном сценарии США, скорее всего, потеряют влияние на региональных гегемонов – Китай и Индию в Азии, Иран на Ближнем Востоке и Россию на территории бывшего СССР. Как мы уже видели, уже сейчас напряженность на Ближнем Востоке очень высока: сунниты против шиитов и Израиль против Ирана, – что существенно увеличивает вероятность открытого конфликта. Это сродни возвращению в 1930‑е, когда Великобритания теряла свою роль мирового лидера.
Более сильная Америка не будет неуязвимой. Как руководитель компании сохраняет свою должность, находя выход из затруднений и предотвращая кризисы, так и от США как от первого среди равных будут ждать, что они станут управлять международной системой, чтобы она оставалась в целости и сохранности. Акцент здесь делается на слове «управлять» в смысле приводить всех к общему знаменателю – как велит все более многополярный контекст, – чтобы помочь преодолеть дестабилизирующие кризисы и направить в сторону развития. Конечно, события непредсказуемы: тут вспоминается ответ Гарольда Макмиллана – бывшего премьер-министром Великобритании после Суэцкого кризиса в 1956 г. – на вопрос журналиста о том, что с наибольшей вероятностью нанесет удар по правительству: «События, мальчик мой, события». Суэц, стоивший постов правительству Энтони Идена и приведший Макмиллана к власти, был отличным примером такого определяющего историю события.
Как у мирового управляющего у США большие проблемы с количеством региональных ситуаций, которые могут пойти не так, как задумано, в том числе и потому, что, по мнению некоторых ученых, мы переходим черту, за которой мир становится более склонным к насилию. Политологи, изучающие вооруженные конфликты, считают, что за последние 25 лет их было меньше, чем нас ожидает в будущем. Так, например, переход к новым правительствам после распада СССР был в большинстве случаев мирным. Однако, если не будет мирного урегулирования конфликтов в Сирии или вокруг Крыма, сформируется новая модель развития событий{201}. Если невозможность мирного урегулирования станет тенденцией, это отрицательно скажется на представлениях о способности США решать конфликты.
Сейчас планка все еще слишком высока и многие в мире возлагают на США большие надежды в сфере решения мировых проблем, даже если на деле возможности Америки совсем не безграничны. Если Азии предстоит повторить судьбу Европы в XIX и начале XX в. и стать регионом, разрываемым борьбой за власть и соперничеством, многие – возможно, даже набирающий силу Китай – станут взывать к Америке, чтобы она стала уравновешивающим фактором, гарантирующим стабильность в регионе. Всем странам будет необходима стабильность, чтобы гарантировать непрерывное внутреннее развитие. Потенциальные кризисы, которые могут произойти в ближайшие десятилетия, такие как объединение Кореи, японо-китайская конфронтация на Восточно-Китайском или Южно-Китайском морях или конфликт между Китаем и Тайванем, приведут к требованиям основательного вмешательства США на высоком уровне. Азия – регион с большим количеством неразрешенных территориальных и береговых конфликтов, особенно на Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, где противоборствующие притязания легко могут вылиться в масштабный конфликт из-за растущих интересов в разработке ценных ресурсов на шельфе.
Другие регионы, где явно может потребоваться разного рода присмотр со стороны США, – это Ближний Восток, страны бывшего СССР и Южная Азия. С большой вероятностью в ближайшее десятилетие в том или ином регионе будет иметь место серьезный вооруженный конфликт. Легко представить себе, что раздадутся многочисленные голоса, призывающие Америку взять на себя роль лидера в урегулировании открытого конфликта между Индией и Пакистаном, ослаблении гонки вооружений на Ближнем Востоке или препятствовании российскому или китайскому вторжению в Центральной Азии. Правительства государств Ближнего Востока, в частности стран Персидского залива и Израиля, опасаются, что США могут потерять заинтересованность в их регионе из-за роста добычи энергоносителей. США не будут иметь возможности (да и была ли у них такая возможность?) вмешиваться во все. Придется выбирать, где затрагиваются такие жизненно важные интересы, что не вмешаться нельзя, чтобы сохранить мир и безопасность во всем мире. Слишком малое вмешательство может быть так же плохо, как и слишком интенсивное.
Гуманитарные кризисы, особенно те, в которых приходится задействовать разведывательный потенциал, также помогут создать спрос на участие США. Природные катастрофы станут более частыми, их сила будет увеличиваться; в результате будет все чаще требоваться участие американской армии и техники. Одним из первых направлений, где понадобится регулирование мирового порядка, может стать поиск технических решений для ликвидации дефицита ресурсов, а иногда и инициирование дипломатического процесса для лучшего распределения имеющихся ресурсов, таких как вода. Успех или неудача США в урегулировании таких кризисов непосредственно повлияет на то, как мировое сообщество будет воспринимать силу США.
Исторически доминирование США опиралось на роль доллара как мировой резервной валюты, которую Валери Жискар д’Эстен[11] в 1960‑е назвал «непомерной привилегией» Америки. Конец Британской империи приблизил банкротство Великобритании на момент начала Второй мировой войны. Возможно, будущее не будет таким драматичным или катастрофическим для американского доллара, но полностью исключить такой вариант мы не можем. До тех пор пока США и Китай не вступят в серьезный конфликт и Китай не понесет огромные финансовые потери и не выбросит на рынок имеющиеся у него ценные бумаги казначейства США на сумму более 1 трлн долларов, более вероятным сценарием остается все более многостороннее соглашение, закрепляющее доллар в качестве резервной валюты наряду с китайским юанем и европейским евро.
Тем не менее падение доллара как доминирующей мировой резервной валюты и увеличение многополярности системы станет одним из самых ярких признаков того, что США переживают спад. Профессор Барри Эйхенгрин – эксперт, детально изучавший вопрос будущего доллара, – считает, что «изменения в международной валютной системе в ближайшие 10 лет – итог практически предрешенный»{202}. Он убежден, что китайские банковские структуры стремятся сделать юань конвертируемой и резервной валютой. Для этого потребуется не только отказаться от контроля над движением капитала, но и создать более ликвидные финансовые рынки, то есть перейти к более прозрачному и регламентированному управлению. Это означает, что китайцам придется более серьезно задуматься о главенстве права, а именно такая цель была поставлена Коммунистической партией на недавнем Третьем пленуме. Несмотря на необходимость глубинных структурных реформ с китайской стороны, Эйхенгрин все же еще несколько лет назад считал, что Китай имеет серьезные намерения: «У него есть договоренность с Бразилией о содействии использованию валют этих двух стран в двусторонней торговле. Он подписал соглашения о свопе юаня с Аргентиной, Беларусью, Гонконгом, Индонезией, Южной Кореей и Малайзией. Он расширил соглашения о взаиморасчетах в юанях между Гонконгом и пятью китайскими городами и уполномочил банк HSBC Holdings продавать юаневые облигации в Гонконге. Китайское правительство выпустило в Гонконге деноминированных в юанях облигаций на миллиард долларов. Все эти инициативы направлены на ликвидацию зависимости от доллара и дома, и за рубежом, мотивируя импортеров, экспортеров и инвесторов больше пользоваться китайской валютой»{203}.
В октябре 2013 г. Европейский центральный банк и Китайский центральный банк договорились о механизме свопа, который упростил бы торговлю между еврозоной и Китаем. Согласно Банку международных расчетов, в конце 2013 г. юань вошел в десятку самых обмениваемых валют мира (в 2004 г. он занимал лишь 35‑е место{204}).
Изменение мировой резервной валюты может произойти быстрее, чем принято считать. Так, в конце 1914 г. доллар не играл ровным счетом никакой международной роли. Мировым банкиром был Лондон, хотя американская экономика уже тогда была в два раза больше британской. США не хватало рыночной инфраструктуры, необходимой для того, чтобы доллар начал играть международную роль. Ситуация изменилась в 1914 г. с созданием Федеральной резервной системы. Поставив цель сделать Пекин и Шанхай мировыми финансовыми центрами к 2020 г., китайцы попытаются рано или поздно сделать юань мировой валютой{205}.
Сроки наступления финансовой многополярности также зависят от того, какие действия будет предпринимать США у себя. Во время политических бурь 2013 г., гремевших вокруг решения Конгресса поднять потолок госдолга США, были широко распространены опасения, что американское правительство рискует статусом доллара. Но не все потеряли уверенность в долларе, и пока китайский юань не стал конвертируемым, а выход Европы из кризиса откладывается, у инвесторов остается не так много вариантов, куда вложить деньги. Хотя американские банки стали причиной Великой рецессии 2008 г., облигации Минфина США и прочие ценные бумаги кажутся надежной гаванью. И все же стоит где-то появиться альтернативным вариантам, США придется заплатить более высокую цену за политические проступки.
Внепартийное бюджетное управление Конгресса прогнозирует, что долг США к 2038 г. достигнет 100 % от ВВП страны, если не будут приняты меры – либо снижение бюджетных выплат и расходов на здравоохранение, либо повышение налоговых сборов{206}. Если мы не изменим ситуации с бюджетом, инвесторы и покупатели гособлигаций наверняка начнут волноваться. Будут повышаться процентные ставки, что усугубит проблемы снижения дефицита и задолженности. Этот сценарий – страшный сон, которого нужно избежать. Еще страшнее становится оттого, что никто не знает, в какой именно момент нервы инвесторов сдадут. И, возможно, тогда уже нельзя будет собрать Шалтая-Болтая, существенно не навредив нашему стилю жизни или положению в мире. Есть еще один сценарий, о котором нужно помнить: такой, который, будь мы сейчас в начале XX в., казался бы нам очевидным. Как соперничество между Британией, сверхдержавой того времени, и набирающей силу Германией стало пусковым механизмом Первой мировой войны, воевать суждено США и Китаю. Многие китайцы уверены: хотя созданный Америкой либеральный международный порядок позволил Китаю подняться, США перекроют ему кислород и не позволят стать равным. Некоторые политические мыслители опасаются, что США и Китай преодолевают сложные переломные моменты, напряженность увеличится и приведет к конфликту. Согласно их подсчетам, мощь Китая все еще растет, хотя темпы и замедляются. Это особенно заметно по снижению показателей экономического роста. По западным меркам они все еще высоки, 7–8 %, но по сравнению с прошлыми десятилетиями наметился спад.
Если прошлый период наращивания мощи привел к уверенности, то ускорение спада может привести к обратной тенденции и вызвать страх. Вместо того чтобы с головой уйти в экономический рост, Китай может стать более самоуверенным и начать искать признания своей силы. Многие наблюдатели были озадачены агрессией Китая по отношению к соседям, противоречащей главной идее, которую проповедовал Дэн Сяопин в своем знаменитом заявлении в 1990 г.: «Мы должны оставаться в тени и выжидать»{207}.
США тоже переживают переломный момент, им сейчас непросто восстановиться после недавней рецессии в дополнение к неудачам в Ираке и Афганистане. Некоторые комментаторы опасаются, что заявленный в 2011 г. администрацией Обамы поворот к Азии может запустить механизм еще большего наращивания напряженности.
Мое мнение таково: мы еще и близко не подошли к точке невозврата. С момента поворота администрация Обамы в июне 2013 г. провела с председателем Си Цзиньпином Саннилендский саммит, на котором оба президента договорились о строительстве «нового типа взаимоотношений мировых держав»{208}.
Профессор Йельского университета Пол Кеннеди, один из ведущих экспертов по соперничеству мировых держав перед Первой мировой, написал в New York Times статью, в которой сравнил сегодняшнюю обстановку на мировой арене с 1914 г.: «Все (нынешние) мировые державы эгоистичны, зашорены, их правительства в основном интересует, только как им протянуть еще пару лет. Но возмутителей спокойствия среди них нет… Они все заинтересованы в сохранении статус-кво, поскольку не знают, какие негативные последствия может иметь изменение мирового порядка»{209}. Путин подошел очень близко к попытке изменить статус-кво, однако в мае 2014 г. он, казалось, все лучше осознавал экономические последствия полного разрыва с США и Европой.
Сколько у США времени, чтобы стать мировым лидером нового типа? Хорошая новость: у Америки есть второй шанс. Никакой замены ей пока нет. Европе нужен сильный партнер, и соревноваться с США она не собирается. Россия стремится сохранить влияние в своем регионе, и хотя ей бы и хотелось, чтобы ее считали равной США, по степени открытости она сильно недотягивает. Индия и Бразилия станут сильными региональными державами и со временем будут иметь гораздо больший вес на мировой арене, но это не мировые державы в полном смысле слова. Китай – единственная развивающаяся держава, которая могла бы претендовать на мировой статус наравне с США и Европой. Но, как мы уже видели, он будет больше внимания уделять собственному развитию.
Вопрос для Америки в том, хочет ли она оставаться мировой державой и преследовать глобальные интересы исходя из соображений «что хорошо для мира, будет в долгосрочной перспективе хорошо и для интересов США» – как 1950‑е, когда сделала ставку на восстановление Европы и Азии. Или же удовлетворится тем, чтобы быть великой страной – очень могущественной, но все же менее способной и менее заинтересованной в том, чтобы строить новый международный порядок? Обычно в дискуссиях о спаде в США не затрагивается важный вопрос: для чего нужна власть. Если цель – придерживаться статус-кво, то, скорее всего, ничего не выйдет. Если же цель в том, чтобы перестроить международную систему, учитывая большую рассеянность власти, то можно прийти к продолжению мирового лидерства, пусть и отличающегося от той роли, к которой мы привыкли и в которой устанавливали правила взаимодействия для всех.
Что унаследует обновленная международная система под предводительством США? Гораздо более агрессивное желание преобразовать многостороннюю мировую организацию. Первым шагом было бы дать больше свободы высказывания развивающимся мировым державам. У США и Европы вместе есть эффективное право вето, например в МВФ, даже несмотря на сдвиг экономического веса. Китай – главный донор двусторонней помощи, который, как известно, выдает больше кредитов, чем Мировой банк, но ему не хватает ударной силы. Время от времени в беседах с экспертами мне доводилось слышать жалобы на недостаточную легитимность международных организаций в глазах молодых граждан развивающихся стран.
Чтобы США были вправе менять международную систему, сначала придется измениться самим. Внутренняя политика всегда была важным фактором, влияющим на результаты международной деятельности. Внутренний раскол существенно усложнил бы для США задачу по формированию новой роли на международной арене. Мощный политический консенсус – необходимое условие для создания фундамента, на который будет опираться экономическая конкурентоспособность страны. А второе дыхание американской экономики – незаменимая основа для устойчивой международной стратегии{210}.
Что же произойдет, если мы не будем пытаться вдохнуть новую жизнь в себя и международную систему? Скорее всего, последует еще большая фрагментация: мир, состоящий из региональных блоков, которому будет труднее справляться с глобальными проблемами. Уже сейчас есть признаки того, что мы движемся в этом направлении. Почти две трети европейской торговли происходит внутри Евросоюза. На Североамериканскую зону свободной торговли приходится более 40 % торговли США. Для Восточной Азии торговля внутри региона составляет 53 %, за исключением Мексики; внутрирегиональная торговля Латинской Америки приближается к 35 % и растет стремительно. Как мы видели, Китай будет доминирующим торговым партнером для азиатов. Потоки инвестиций направлены из одних развивающихся стран в другие; это так называемые отношения Юг – Юг, их объемы тоже растут, так как они заметно подстегивают международную финансовую активность.
Со сланцевыми нефтью и газом у США есть шанс практически полностью покрыть собственные потребности в энергоносителях, что сделало бы их – в отличие от Китая – относительно независимыми в плане жизненно важных ресурсов. Общественное мнение демонстрирует все большее неприятие роли активиста: по результатам недавнего опроса, проведенного Чикагским советом по международным делам, 38 % американцев хотят, чтобы страна держалась подальше от мировых дел. Это самый большой процент с 1947 г., и это число увеличивается в основном за счет молодых американцев, достигших совершеннолетия во времена иракской и афганской кампаний{211}.
Настоящее напоминает переломные моменты, пережитые нами в прошлом, когда путь вперед не был очевиден и вырисовывались разные варианты будущего. Можно провести параллели между нашим днем и европейским «долгим миром» после 1815 г. и Венского конгресса. Общие черты – период быстрых социальных, экономических, технологических и политических перемен и многополярная международная система. Европа 1815 г. состояла из разношерстного набора автократических государств, таких как Россия, Пруссия, Австрийская и Оттоманская империи, и либеральных государств, таких как Великобритания и Франция. В таком мире Великобритания занимала особое место: ей удавалось играть важнейшую роль, несмотря на отсутствие особенной мощи. В 1830 г. Россия и Франция были такого же размера, как и Великобритания, по показателям ВВП, а к 1913 г. США, Россия и Германия ушли далеко вперед по объемам экономики. Финансовый и экономический вес в мире и созданная ею финансовая и экономическая империи, ее роль страны вне европейского континента, поддерживающей баланс сил, защитника торговых морских путей, соединяющих ее с колониями и заморскими владениями, закрепляли за Великобританией ее исключительную позицию на мировой арене на протяжении XIX и части XX вв.
Нынешняя многополярная система тоже разнообразна, здесь еще больше игроков (вспомните о «Большой двадцатке»), раскиданных по всему миру (не только в Европе), да и международная экономика и политика стали куда более глобализованными. В 1815 г., после 25 лет конфликта, великие державы придерживались несовместимых взглядов и не скрывали их, особенно дома. Священный союз России, Пруссии и Австро-Венгрии боролся против демократии, революции и секуляризма, но не смог скоординировать коллективные усилия. Их действия оказались эффективными ненадолго: революции, сепаратистские и националистические движения продолжались по всей Европе на протяжении всего XIX и части XX вв. В целом долгое время между мировыми державами сохранялся мир, по большей части потому, что никто не хотел навязывать другому свою волю, опасаясь последствий. Равновесие было достигнуто отчасти благодаря неоднородности участников процесса.
Стабилизирующая роль Великобритании пережила ее существование в качестве экономической силы первого ранга, и, несмотря на подъем нескольких соревнующихся государств, она все равно оставалась на своих позициях, отчасти потому, что остальные не решались вырвать у нее лидерство до начала Первой мировой. США будет гораздо труднее управлять такой сложной, разнообразной и все более динамично развивающейся системой. И все же они располагают лучшим инструментарием, за спиной у них больше успехов, а сила и разнообразие ее общества вызывают восхищение у многих. Лидерство в лавировании между новыми подводными камнями постзападного мира станет ключом к любому типу нового Pax Americana, который зарождается и крепнет.
Часть III
Альтернативные миры
Мы привыкли к тому, что миром, хоть он и все чаще подвержен кризисам, можно управлять. Завтрашний мир будет немного иным и все же узнаваемым. Мы живем в непрерывном потоке времени, протянувшемся минимум от XVIII в. и эпохи Просвещения: мы верим, что миром правит прогресс. Да, XX век оставил нам на память пару страшноватых шрамов. Иногда нам казалось, что все пропало. Но победы над империализмом в Первой мировой войне и фашизмом и коммунизмом во Второй мировой и холодной войнах хоть и держали нас в напряжении, но показали, что силы добра всегда побеждают. Наша вера в прогресс была реабилитирована. Я все еще в глубине души верю, что именно так дело и обстоит, но быть на 100 % в этом уверенными теперь нельзя. Слишком многие мегатенденции суть палки о двух концах, и разрушения в них заложено столько же, сколько и прогресса. К тому же, возможно, это не тот прогресс, который нам нужен (например, если он приведет к уменьшению влияния Запада). Несмотря на все недавние неожиданности и потрясения, нам пока трудно представить себе, что все это не просто постепенные изменения.
Будем надеяться, что истории из этой части книги положат конец этой преступной беспечности. Не все воображаемые изменения в них к худшему, некоторые наоборот. Но после всех потрясений и неожиданностей, которые мы пережили за последние пару десятилетий, мы должны были понять, что невероятное случается куда чаще, чем нам кажется. А если будет ядерная война? А если в один прекрасный день средний класс устроит переворот? А если начнется разгул биотерроризма и случится пандемия? А если США и Китай построят «новый тип отношений мировых держав», а не просто будут говорить об этом, как президенты двух стран на саммите в Санниленде в 2013 г.?
Глава 9
Враг моего врага – мой друг
Джамиль Хури проснулся среди ночи в холодном поту, вдруг поняв, что натворил. Он всегда считал себя человеком миролюбивым. Он вырос в Ливане, насмотрелся на то, что война сделала с его страной, и такой судьбы он не пожелал бы даже врагу. Но теперь все складывалось так, что на его совести была новая война, да не какая-нибудь, а ядерная.
Снова заснуть он не смог. Он думал о чести семьи и о том, что сам запятнал ее навеки.
Луч солнца просочился сквозь жалюзи. В панике Джамиль решил первым же рейсом лететь в Нью-Йорк. Ему надо было срочно увидеться со своим другом Ларсом. Вдруг тот сможет помочь.
Время в полете он провел в размышлениях о прошлом. Поначалу он хотел только стать врачом (собственно, и его родители желали того же). Его дед был всеми уважаемым доктором, и Джамиль хотел походить на него во всем. Он посещал знаменитую Иезуитскую школу медицины в Бейруте, а проходить ординатуру поехал в Париж, в больницу Сальпетриер. Он хотел стать кардиохирургом, и его привлекала тамошняя традиция лечения заболеваний сердца.
Ливан все еще приходил в себя после гражданской войны, и очень многие родственники Джамиля были вынуждены бежать из царившего там хаоса. Под конец ординатуры Джамиль стал задумываться о будущем. Домой его совершенно не тянуло – ему вообще не хотелось на Ближний Восток. Но остаться во Франции он не мог. Он отправил резюме на несколько вакансий в больницах Парижа, но его никуда не брали. Конкуренция за места была жесткой, но он подозревал, что его дискриминируют, хоть и не мог этого доказать. Однажды он рассказал о своих опасениях одному из любимых преподавателей, но тот отверг его подозрения, утверждая, что «во Франции полно докторов-арабов. Просто слишком много хороших кандидатов на имеющиеся места».
Джамиль был оскорблен. Он не «какой-то араб», он ливанский христианин-маронит. Разве Франция не была их защитником еще со времен Оттоманской империи? Это был и жестокий удар по его личным планам. Джамиль тайно встречался с марокканской еврейкой. Мира была из очень зажиточной семьи, которая часть года жила в Марокко, а часть в Париже. Она была миниатюрная и хорошенькая. Но еще больше, чем внешность, его привлекало ее чувство юмора. Даже говоря с ней по телефону, он чувствовал, как сверкают ее глаза, когда она рассказывает об очередной глупости на ее работе – в очень модном рекламном агентстве. Но им приходилось быть осторожными. Ее семья была категорически против.
Уехать из Парижа означало потерять ее. Однажды вечером, после того как поиски работы не увенчались успехом, у них произошел разговор. Она честно призналась, что не бросит свою работу в Париже. Ей очень жаль, но решение принято раз навсегда. «Я не поеду за границу. Не буду начинать все с начала. К тому же я терпеть не могу Ближний Восток».
Спорить он не стал. Он представлял, каково ей, еврейке, было бы там жить, и не желал разлучать ее с семьей. Но и расставаться с ней он не хотел. Но как же он мог заниматься своим делом, если для него нет места? Они поклялись остаться вместе, но оба понимали, что все безнадежно.
История его семьи связана с Саудовской Аравией. Дед был знаком с Джеком Филби – отцом британского шпиона Кима Филби, – когда тот возглавлял британскую тайную службу в Палестине. Дед работал хирургом в Иерусалиме в начале 20‑х. Кому-то могло показаться странным, что Филби пользовался услугами франкоговорящего врача-маронита, хотя вокруг достаточно англичан и евреев. Но Филби был известным антисемитом и с подозрением относился к своим соплеменникам. Джамиль подозревал, что его дед шпионил для французов, когда те с англичанами соперничали на Ближнем Востоке, но сам дед никогда ни в чем не признавался – даже на смертном одре. Дед последовал за Филби в Саудовскую Аравию и вскоре стал одним из придворных медиков при Ибн-Сауде, пока Филби был его политическим советником, предавая интересы Великобритании. К моменту рождения Джамиля его дед был уже очень стар и все еще жил в Саудовской Аравии. В отличие от Филби он никогда не порывал с королевской семьей и, даже уйдя на пенсию, поддерживал с ней дружеские отношения.
Уехав из Парижа, Джамиль использовал семейные контакты, чтобы обеспечить себе место доктора в Эр-Рияде. Большинство его пациентов были экспатами. Поначалу он страшно тосковал по Парижу, но постепенно начал получать удовольствие от жизни. Он был достаточно обеспечен и не перегружен работой – даже близко не сравнить с тем, сколько приходилось работать в Париже.
Он женился на соотечественнице из Ливана, девушке из уважаемой семьи христиан-маронитов, входивших в ливанскую диаспору, которая перебралась в Америку в 1970‑е. Он познакомился с Сорайей в гостях у общих друзей-американцев.
Несмотря на ливанские корни, Сорайя была американкой до мозга костей. По-арабски она объяснялась плохо и почти не говорила по-французски. Но Джамиль отчаянно хотел попасть в среду, и Сорайя была его билетом – по крайней мере так он поначалу думал. Он часто казался замкнутым, на деле же был просто застенчив. Она была популярна среди тех людей, которых он надеялся привлечь в качестве пациентов.
Похоже, она не слишком задумывалась о том, почему за него выходит. Жизнь экспатов в Рияде сильно напоминала Флориду. Бесконечная череда тусовок и вечеринок, разбавленная поездками на шопинг к Заливу или, если выпадал шанс, в Париж или Лондон. Может, у Сорайи не было лучших вариантов во Флориде? Она явно не интересовалась своими ближневосточными корнями.
Спустя два года родилась их дочь Аделина. Джамиль хотел сына, но Сорайя сказала, что у нее и так забот полон рот и снова беременеть она не хочет. Он все надеялся, что она передумает. В глубине души он мечтал об этом, когда планировал путешествие в Париж.
Он решил остановиться с Сорайей в гостинице Ritz на Вандомской площади. В первый вечер он спустился в холл за сигаретами. Там к нему подошел хорошо одетый мужчина лет сорока.
– Как поживаете, доктор Хури? Мы же уже встречались с вами в Рияде или в Джедде? – Незнакомец говорил тихо и по-английски.
Джамиль ответил по-французски: «Мсье, вы уверены?» Он научился свободно говорить по-английски, общаясь с женой, но все равно предпочитал французский. Он наслаждался атмосферой, и ему было неприятно, что кто-то прерывает ход его мыслей.
– Ваш дед служил моему деду, насколько мне известно, – улыбнулся незнакомец.
Джамилю стало любопытно. В последнее время он много думал о деде и обо всей этой истории с Филби. Он пробормотал еле слышно: «Да, может быть».
Незнакомец сказал: «Ваша семья доказала свою верность, и мы за это благодарны. Нам снова нужны ваши услуги. Встретимся завтра в полночь в баре. Жену не приводите».
Незнакомец удалился, как раз когда Джамиль собрался ему ответить.
В тот вечер Джамиль особого значения всему этому не придал. На следующий день он планировал отправиться с Сорайей по магазинам. В последнее время они стали лучше ладить. Она начала уделять ему внимание. После ужина они лежали обнявшись в постели, когда позвонила одна из американских подруг. Сорайя все еще сплетничала по телефону с Салли спустя пару часов, когда Джамиль вспомнил вчерашнего незнакомца.
Было около полуночи, когда незнакомец снова возник в баре гостиницы. Когда он вошел, метрдотель назвал его принцем. В баре была еще пара-тройка гостей, но места для разговора с глазу на глаз достаточно. Для начала принц признался, что уже какое-то время за Джамилем установлена слежка.
– Вас хорошо знают среди экспатов, не только как хорошего доктора, но и как в некотором смысле
– Я был там по работе. Многие из моих пациентов американцы.
– Вам, должно быть, нравятся американцы? – спросил принц.
– Ну, у меня нет выбора. Семья моей жены перебралась в Штаты во время ливанской гражданской войны. А как насчет вас? – ответил Джамиль, пытаясь уйти от темы.
– На них больше нельзя полагаться, – сказал принц. – Вы наверняка знаете историю. Ваш дед работал здесь с самого начала. Джек Филби был британцем, но действовал скорее как американский агент, вынюхивал для американцев про нефть за спиной Лондона. Рузвельт дал слово защищать Саудовскую Аравию, и все президенты после него это слово держали – по крайней мере до Бушей включительно.
В этот момент принц заметил, что в бар вошла красивая женщина. Он повернулся к Джамилю и очень тихо сказал: «Можете оказать мне одну услугу? Не отвечайте мне сейчас ничего и ведите себя так, как будто мы не знакомы. Я приду к вам в офис».
К тому моменту, когда одетый в национальный костюм принц появился у него в офисе в Рияде, Джамиль почти забыл об их прошлой встрече. Принц начал с вопроса, наблюдается ли у Джамиля американский посол.
– Да, он приходил сюда для особой консультации. У него… ну, в общем, у него патология сердца.
– Да, это нам известно. Я хочу, чтобы вы поговорили с ним на политические темы.
– Чтобы я шпионил за ним?
– Если вам угодно, да. Разговорите его. Я думаю, мы оба питаем некоторые опасения по поводу Америки. Не слишком-то она вам в Ливане помогла.
– Мы не говорим о серьезных вещах. Он из Флориды, а у моей жены там родня, так что мы болтаем о тамошней жизни, гольфе и тому подобном.
Принц направился к двери, но обернулся и заметил: «У вас шпионаж в крови. Ваш дед был не просто медиком. Он учился у лучших из лучших. Я уверен, что все это вам по силам».
Джамиль не знал, что ответить. Замечание о деде застало его врасплох и задело. Принц больше знал о его семье, чем он сам. Позже в этот день он постоянно возвращался к мысли: «Как я могу отказаться? Он могущественный человек». В голове зашевелилась крамольная мыслишка, и он обрадовался ей. Визиты принца могут быть полезны его бизнесу.
Американский посол пришел на прием в ближайшие пару недель. Позже Джамиль подумал, что принц, должно быть, знал об этом заранее. С виду Джеральд Джексон был похож на всех американских послов на высоких постах. Их назначали не за привязанность к той стране, куда посылали, а потому что они пожертвовали шестизначную сумму одной из двух политических партий. Посол Джексон сколотил состояние на строительстве во Флориде и уже давно материально поддерживал демократов. И все же он был другим. Многие поколения его предков миссионерствовали на Ближнем Востоке, в основном в Ливане. Его отец встал на сторону госсекретаря Джорджа Маршалла, когда тот высказывался против американской поддержки в создании Государства Израиль в 1948 г. И отец, и дед Джексона слали письма президенту Гарри Трумэну, предупреждая его, что это может сильно ухудшить отношения США с арабами. Джеральд это скрывал, опасаясь, что такая информация может подорвать его позиции в партии демократов. Его деловые интересы в Южной Флориде тоже диктовали ему хранить молчание. Но он свято верил, что внешняя политика США несправедливо обделила арабов. Слишком часто Америка вставала на сторону Израиля, а не палестинцев.
А еще Джеральд отказался ехать послом в Тегеран, и это был первый случай с 1979 г. Многие его знакомые не могли взять в толк, почему вместо этого он выбрал Рияд. В Америке царило воодушевление по поводу новых связей с Ираном. Иран помог урегулировать гражданскую войну в Сирии, старался стабилизировать Афганистан. Договоренность по ядерной программе, согласно которой Иран открывал для наблюдателей двери всех своих ядерных объектов, заставила Запад поверить, что Иран намерен выполнять обещание не заниматься обогащением оружейного урана. Иран был новым партнером США. И Рияд, и Тель-Авив чувствовали, что США уже особо нет дела до их интересов. Их неприятие нового положения усугублялось тяжелыми экономическими временами. Из-за экспорта американской нефти падали цены, и Саудовской Аравии приходилось затягивать пояса. Ирану пришлось отказаться от большей части финансовой поддержки «Хамаса» и «Хезболлы», чтобы получить признание США, но Израиль считал, что Иран помогает им тайно. Американская верхушка больше не хотела об этом знать. Джеральд понимал, что саудовцы ощущали себя преданными, и старался донести эту мысль до Вашингтона. Но чем дальше, тем это было труднее.
Вместе с родителями-миссионерами Джеральд провел часть детства в Ливане, до того как его отправили в США в пансион. Так что Джамиль ему нравился, Джеральд понимал его. Им было легко общаться. Но недавно Джеральд услышал, что Джамиль связался с главой саудовской разведки. Новости тихо расползались среди экспатов, визит принца в офис Джамиля не прошел незамеченным. Джеральду было любопытно, что замышляет Джамиль.
Посол опоздал на прием и извинился. Джамиль вышел поздороваться и спросил о самочувствии. Джеральд семенил рядом с ним и отвечал, растягивая слова на южный манер:
– Трудно выдерживать нормальный график, знаете ли. Мой день расписан поминутно.
Джеральд решил проверить, удастся ли ему поймать Джамиля на крючок.
– Вы вращаетесь в саудовском высшем свете. А с принцем Фейсалом вы знакомы?
– Да, – беззаботно ответил Джамиль. – Видел его на приеме неделю назад. А что?
– Опасный человек. Говорят, он близок к королю.
– Он был очень мил.
– С американцами он совсем не любезен.
– Вы уверены? Я думал, американцев все любят.
И Джеральд не раздумывая пустился в подробные рассуждения на волнующие его политические темы.
– Этим грешат обе партии, особенно молодежь, которая ничего не понимает. Они спрашивают, почему мы должны защищать морские пути, чтобы у китайцев был безопасный доступ к ближневосточной нефти. Они не знают истории. Половина вообще не путешествует. Я не припомню, когда к нам последний раз приезжала делегация из Конгресса. Такое ощущение, что они считают, будто можно повернуться к Ближнему Востоку спиной. Для этого нового поколения 11 сентября – давнее воспоминание, а поскольку с тех пор никаких серьезных терактов на американской земле не было, они не видят никакой необходимости в том, чтобы США волновались о каком-то там прогрессе в иностранных государствах.
– Но разве это не сбой в программе? – перебил его Джамиль. – Разве американцы не гордятся своей ролью в мире? Кровь, пот и огромные деньги, потраченные здесь. Зачем же уходить?
– Когда я приехал сюда, я был полон надежд, – сказал Джеральд. – Я пытался усовершенствовать соглашение о взаимной обороне со странами Персидского залива, но задача оказалась мне не по зубам. Вашингтону было наплевать. – Он на секунду замолчал и продолжил: – Я подумал: может, вы согласитесь поговорить о принце Фейсале с одним из моих коллег? У него, как и у меня, есть некоторые опасения.
Джамиль неохотно согласился.
Билл Дэниелс Джамилю сразу не понравился, стоило войти в кабинет и увидеть его разлегшимся на смотровом столе.
Джамиль кашлянул.
– Я думал, надо вести себя как будто я и вправду заболел, чтобы ни у кого не возникло подозрений, – сказал Билл. Он достал тонкий блокнот на спирали. – Давайте без обиняков. Я хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете о принце. И позвольте мне взглянуть в его карту или другие медицинские документы.
Джамиль неожиданно выпрямился в струнку.
– Я не имею права рисковать личной информацией моих пациентов. «Какая наглость», – подумал он.
Поделиться книгой: