Помоги проекту - поделись книгой:
И в тылу некоторые были довольны переменами. С оптимизмом смотрел в будущее и профессор Зилов, 28 августа он писал профессору Ю.А. Кулаковскому: «Сегодня газеты немного порадовали известием о победе в Галиции. Принятие ГОСУДАРЕМ командования вселяет во мне надежду на лучшее будущее: если бы не было уверенности в повороте на войне, едва ли бы Он стал во главе армий; по крайней мере, армия теперь должна быть снабжена снарядами, а если так, то, может быть, и Киева не отдадут»327.
Вести о победах на фронте и другие люди как-то связывали со сменой командования. Баронесса М.А. Медем, жившая в Петрограде, получила письмо из Полтавской губернии от своей близкой знакомой: «Бог благословил этой победой
Эта тема получила развитие и в некоторых газетных статьях того времени, влиятельное «Новое время» писало: «Первый же день командования Верховного Вождя ознаменовался блестящей победой русского оружия, одержанной у Тарнополя, Трембовли и между Днестром и левым берегом Серета»329.
Как видим, люди, приветствовавшие принятие царем командования, указывали несколько причин, обосновывавших их оптимизм.
В некоторых случаях имела место автоматическая монархическая реакция: традиционная харизма верховной власти рассматривается как важнейший постоянный ресурс, якобы неизбежно распространяющийся на всякую должность, которую император решил занять; соответственно приезд царя в Ставку должен непременно улучшить положение на фронте.
Порой эта позиция связывалась с определенным практическим расчетом: раз император решил взять на себя командование, то, значит, дела на войне обстоят не так уж плохо. К тому же это решение воспринималось и как символическое послание: российскую армию, возглавляемую царем, может удовлетворить только победа, любые предложения сепаратного мира теперь будут отвергнуты. «Новое время» писало: «Русский Царь Сам стал во главе своего воинства и жалким прахом развеиваются надежды немцев на мир. … Руководительство Венчанного главы русского народа еще на большую высоту подымет дух армии и не будет для нее невозможного»330. Между тем всевозможные слухи о тайной подготовке сепаратного мира с Германией были важным элементом политического кризиса. Преодоление этих слухов – как увидим, все же частичное и временное – было необходимо для выхода из кризиса.
Идея сосредоточения военной и гражданской власти в руках царя также воспринималась порой положительно: возникшее во время войны «двоевластие» продемонстрировало свою неэффективность. Оптимизм внушала и фигура нового начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева, который пользовался авторитетом среди профессиональных военных и был известен общественному мнению.
Если одни современники видели руку Распутина в принятии императором на себя верховного командования, то другие, напротив, надеялись, что новые обязанности Николая II, связанные с его долгим пребыванием в Ставке, будут способствовать тому, что он, наконец, преодолеет пагубное влияние «старца».
На отношение общества к решению царя взять на себя командование серьезно повлияло и то обстоятельство, что снабжение армии со временем улучшилось, а ситуация на фронте вскоре действительно стабилизировалась, Киев был спасен, в некоторых местах российские войска даже успешно контратаковали противника.
В то же время некоторые участники событий считали решение императора трагическим поворотным пунктом в истории страны. М.В. Родзянко, председатель Государственной думы, утверждал впоследствии, что этот шаг «положил начало деморализации армии и был первым толчком к сознательному революционному настроению в стране»331.
Современная исследовательница О.С. Поршнева, описывая реакцию армии, делает вывод: «Принятое Николаем II в августе 1915 г. решение о занятии им поста Верховного главнокомандующего русской армии было встречено солдатами без энтузиазма»332. Такое утверждение, возможно, излишне категорично, соответствующие детальные исследования общественного мнения того времени, насколько нам известно, не проводились. Однако ряд источников свидетельствует о том, что многие люди и на фронте, и в тылу неодобрительно относились к смене командования.
Известный историк С.П. Мельгунов записал 29 августа в своем дневнике: «По поводу перемены в Верховном командовании у обывателей слагаются разные версии: 1) потребовали союзники; 2) царь поехал, чтобы сдаться и добиться сепаратного мира. Вернее, это попытка поднять династический престиж. Так объяснял в Москве Кривошеин. Говорят, на этот акт напутствовал Распутин, вопреки мнению всех министров»333.
Версия о давлении союзников, никак не соответствующая действительности, имела в данном случае некоторый негативный оттенок: царь в своих решениях зависим от Англии и Франции. Версия о поездке на фронт с целью заключения сепаратного мира не получила, похоже, особого распространения, однако интересно, что решение царя «расшифровывалось» противоположным образом: вместо влияния союзников указывалось на влияние «немецкой партии», желавшей заключить мир с Германией. Впрочем, разговоры о сепаратном мире продолжались. Известный консервативный публицист Л.А. Тихомиров 5 октября 1915 года сделал запись в своем дневнике:
Легко понять, как подрывают все эти события и слухи авторитет государя императора. Как всегда, враги царя пользуются всем для подрыва его.
Так рассказывают, будто бы принятие Государем верховного командования и удаление Вел. Кн. Николая Николаевича было понято в Англии и Франции как признак того, что Государь хочет иметь свободные руки для заключения сепаратного мира. В силу этого, будто бы правительства Англии и Франции конфиденциально осведомили Государя, что в случае заключения им сепаратного мира Япония немедленно нападет на Россию (ныне беззащитную на Дальнем Востоке), а личные капиталы Государя, хранящиеся в Англии, будут конфискованы. <…>
Словом, кредит Государю подрывается страшно. А Он – поддерживая этих Распутиных и Варнав – отталкивает от себя даже и дворянство и духовенство.
Не знаю, чем кончится война, но после нее революция кажется совершенно неизбежной. Дело идет быстрыми шагами к тому, что преданными Династии останутся только лично заинтересованные люди, но эти продажные лица, конечно, сделаются первыми изменниками в случае наступления грозного часа334.
Наконец, как это и предполагали министры, принятие царем командования нередко приписывалось влиянию Распутина. Так полагали не только мало осведомленные простолюдины, но и люди, которых можно причислить к политической элите России. Даже бывший министр внутренних дел А.Д. Протопопов давал летом 1917 года следующие показания Чрезвычайной следственной комиссии: «Верховное командование было принято царем после долгих колебаний, по решительному совету Распутина»335.
В некоторых случаях инициатива смещения великого князя приписывалась и ненавистному бывшему военному министру генералу Сухомлинову. А. Тихомиров записал 1 февраля 1916 года в своем дневнике:
В армии ходят рассказы, что под Великого Князя подкапывались Распутин и Сухомлинов: Распутин за то, что Великий Князь его выдворил из армии, а Сухомлинов потому, чтобы не быть уничтоженным за свои гнусности. Рассказывают, что, уезжая куда-то, Сухомлинов (тогда еще министр) просил Государя позволить проститься с Наследником Цесаревичем и разыграл такую сцену: став на колени перед Цесаревичем, в сердцах (?) воскликнул: «И этого невинного отрока он (Великий Князь) хочет погубить!» Дело, конечно, не в том, сколько правды во всех этих толках, а в том, что они существуют широко, и постоянно связывают Личность Государя с самыми ненавидимыми людьми336.
Пожалуй, еще большее число современников полагало, что главным инициатором важных решений о смене командования и перетасовках в верхах была царица Александра Федоровна. Обвинения в адрес «молодой императрицы» продолжала выдвигать и мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна, ее мнение не было тайной для ряда влиятельных аристократов. А. Булыгин писал 27 августа графу С.Д. Шереметеву после посещения резиденции матери царя: «Был сегодня на Елагине. Состояние очень удрученное. Обвиняет во всем Жену. Главное, что смущает – это удаление, или вернее изгнание всех преданных»337.
Говорили даже, что важнейшее решение было принято в результате прямого сговора с врагом. Некий житель Петрограда писал: «Слухов не оберешься… Между прочим, даже такой чудовищный, будто ГОСУДАРЬ стал во главе армии по совету Вильгельма – дескать, немного подеремся, а я потом уступлю и заключим мир. Будто все это подстраивают “сферы” с черным блоком, в расчете, что Вильгельм поможет расправиться с беспорядками. Такой план мог посоветовать лишь самый злой враг Царской Семьи и монархии в России»338. Если одни современники выдвигали конспирологические интерпретации событий, видели за сменой командования интриги союзников, то другие в атмосфере шпиономании военного времени даже это событие объясняли германским влиянием.
Весть о принятии императором командования вызвала новую волну оскорблений императора. Писарь тамбовской казенной палаты, например, заявил: «Такой дурак, а принимает командование армией. Ему бы только дворником быть у Вильгельма». О том же говорили и другие оскорбители императора. Молодой астраханец, присутствовавший при чтении вслух телеграммы о принятии императором на себя верховного командования, заявил: «Ну, теперь дело проиграно». Свои слова он пояснил, также назвав царя «дураком». Нижегородский крестьянин, узнав о решении царя, сказал: «Государю некогда делами заниматься. Он всегда пьяный. Он такой же германец». Некий молодой конторщик также не очень высоко оценил военные таланты императора: «Он ни … не понимает в этом деле, а только может селедку [саблю. –
Это поведение лиц, совершавших государственное преступление, требует комментария. Обвинения такого рода явно не были ложными доносами. По-видимому, свидетели оскорбления царя в этих случаях не имели каких-то личных материальных интересов для доносительства, а искренне были возмущены совершением преступления – оскорблением «венценосного главнокомандующего». Интересно также, что в делах по оскорблению великого князя Николая Николаевича в предшествующий период он порой противопоставляется «хорошему императору», так оскорбляли бывшего Верховного главнокомандующего противники войны разного рода. Однако после перемены командования эта оппозиция исчезает. С одной стороны, это связано с тем, что принципиальные противники войны перестают в это время считать царя «миролюбивым». С другой стороны, сторонники войны, которые ругали великого князя Николая Николаевича как плохого полководца, не стали противопоставлять ему царя-военачальника. Можно предположить, что и в милитаристской среде перемена командования далеко не всегда воспринималась с энтузиазмом, многие искренние сторонники войны не ожидали перемен к лучшему после того, как царь лично возглавил вооруженные силы.
Напротив, среди немалой части сторонников войны смещенный с должности Верховного главнокомандующего великий князь продолжал пользоваться авторитетом, он противопоставлялся якобы «неспособному» полководцу-императору. О недовольстве простонародья свершившимися изменениями в командовании сообщали и образованные современники. Некий житель Тулы писал в Петроград П.А. Лелюхину: «Как только представил себе, сколько всяких пройдох, бездарностей и жулья пролезет вслед за Ним в среду наших защитников; как только сопоставлю популярную фигуру сурового “ныне ссыльного” [великого князя Николая Николаевича. –
Итак, опасения ряда министров подтвердились. Некоторые главы ведомств верно предсказали реакцию части общественного мнения и причины недовольства: влияние царицы и Распутина на царя, неподготовленность императора к занятию должности Верховного главнокомандующего, популярность великого князя, «плохая звезда» Николая II. Мы не можем судить о распространенности этих взглядов, однако сам факт того, что они включались в отчеты цензуры, весьма важен. Показательно также, что источники фиксируют эти настроения в различных слоях общества: если материалы цензуры отображают позицию образованного общества, то дела по оскорблению царя позволяют нередко судить о взглядах неграмотных или малограмотных простолюдинов.
Некоторые современники считали, что решение императора было трагическим поворотным пунктом в истории страны. С. Булгаков впоследствии вспоминал: «…скоро начались затруднения и неудачи; обнаружилась «сухомлиновщина», совершилось принятие главного командования Государем, вместо Николая Николаевича, который как-то сделался популярным. Я помню, что это пережито было мною лично как гибель страны и династии, – так это и оказалось. Я просто рыдал с этим газетным листком в руках…»341 Этому мемуарному свидетельству можно верить, представляется, что подобная реакция была довольно распространена в кругах, лояльно относившихся к императору.
Однако вместе с тем серьезные опасения некоторых министров, ожидавших, что смена командования вызовет политически опасный взрыв негодования, повлечет массовые беспорядки разного рода, не подтвердились. Общественное недовольство, хотя и не всеобщее, но довольно широко распространенное, не нашло никакого проявления в новых акциях социального протеста. Возможно, это благоприятное развитие событий оказало царю и царице дурную услугу: они стали расценивать сложную политическую ситуацию чрезмерно оптимистично, ошибочно полагая, что большинство населения страны действительно с искренним энтузиазмом взирает на «венценосного главнокомандующего» и одобряет его решения «в самых трогательных выражениях». Это же никак не соответствовало действительности.
После принятия царем на себя верховного командования предпринимались различные новые меры, способствовавшие популяризации нового образа царя-полководца.
Главными визуальными репрезентациями императора, возглавляющего армию, стали снимки, сделанные известными фотографами того времени.
Особое значение для создания образа императора-полководца имела фотография работы мастера фирмы К.Е. Гана, сделанная в сентябре 1915 года. 8 октября фотография одновременно появилась в «Петроградском листке», «Петроградской газете» и «Вечернем времени». Она была опубликована и в популярных иллюстрированных изданиях, появившись в «Летописи войны» (номер от 10 октября) и в «Огоньке» (номер от 11 октября). Впоследствии этот снимок был воспроизведен и в официальном издании Министерства императорского двора, выпущенном не ранее мая 1916 года342. Подпись к фотографии в «Огоньке» гласила: «Его Величество Государь Император с начальником Своего Штаба генералом от инфантерии Алексеевым в Царской Ставке». Николай II изображен сидящим за столом, на котором была разложена большая карта. У руки царя лежит карандаш, у зрителя должно было создаваться впечатление, что император на мгновение оторвался от текущей оперативной работы. Рядом с императором стоит генерал М.В. Алексеев, а на некотором отдалении – генерал М.С. Пустовойтенко, новый генерал-квартирмейстер Ставки.
Факт одновременной публикации фотографии в нескольких ведущих изданиях заставляет предположить, что Министерство императорского двора способствовало распространению данного снимка. Очевидно, между министерством и редакцией «Огонька» существовали достаточно доверительные отношения – в других иллюстрированных журналах эта фотография не появилась. Возможно, впрочем, что отсутствие публикации снимка в некоторых иных изданиях отражало недовольство смещением великого князя Николая Николаевича.
В ноябре и «Летопись войны», и «Огонек» публикуют факсимиле оригинального текста Высочайшего приказа армии и флоту 23 августа 1915 года343. Почти одновременная публикация также вряд ли была случайной. Очевидно, речь шла о пропагандистской акции: первоначальный текст приказа, напечатанный на пишущей машинке, был довольно сухим, а затем император своей рукой добавил несколько эмоциональных строк: «С твердою верою в милость Божию и с непоколебимой уверенностью в конечной победе будем исполнять наш святой долг защитников Родины до конца и не посрамим земли Русской. Николай». Очевидно, предполагалось, что сам вид фраз, написанных собственноручно императором, найдет особый отзвук у читателей. К тому же добавленная царем фраза также должна была способствовать предотвращению слухов о сепаратном мире. Показательно, что затем этот снимок был воспроизведен и в официальном издании Министерства императорского двора, и на патриотических плакатах, выпускавшихся Комитетом народных изданий344.
В январе 1916 года иллюстрированный еженедельник «Солнце России» опубликовал фотографию П.А. Оцупа с подписью «Царская ставка. Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович с Начальником Штаба Верховного Главнокомандующего ген. – от-инф. Алексеевым»345. Публикация снимка дополнялась очерком «В Ставке Верховного Главнокомандующего»346. На фотографии Верховный главнокомандующий и его начальник штаба склонились над картой военных действий. Можно предположить, что редакция журнала изменила свою первоначальную позицию и приступила к популяризации образа царя-главнокомандующего. На первоначальном варианте фотографии присутствовал еще и генерал Пустовойтенко, однако при публикации в этих изданиях левая часть снимка была убрана. Фотография оказалась отредактированной таким образом, чтобы внимание зрителя привлекала именно фигура царя. Оригинальный же вариант появился в том же месяце в «Ниве»347.
Значительно позже, в июле 1916 года этот более ранний вариант фотографии с заголовком «В Царской Ставке» был напечатан и в иллюстрированном журнале «Искры»348. Очевидно, публикация этого снимка во время напряженных боев на Юго-Западном фронте должна была создать у читателя впечатление, что император-полководец, занятый штабной работой, постоянно контролирует ситуацию на фронте.
Если ранее, до принятия командования, Николай II изображался официальной пропагандой прежде всего как величественный высочайший вдохновитель победы, то отныне он описывался и как ее неутомимый организатор. Подчеркивалась и постоянная занятость императора-полководца, при этом использовался распространенный образ бодрствующего неутомимого вождя, который напряженно трудится и в ночное время, когда его подданные имеют возможность спокойно спать (этот образ стал часто использоваться после революции при характеристике «вождей народа»). «Летописец царя» описывал будни царской Ставки в губернском Могилеве: «Провинциальный, довольно захолустный город, по преимуществу с еврейским населением, давно уже спит, узкие улицы, с множеством мелких лавчонок, давно опустели, а в Царских окнах, во втором этаже, светится огонь, и там Царственный Труженик, Великий Руководитель нашей великой войны отдает все Свои силы на служение Богом данной Ему стране»349.
Официальные издания уделяли внимание и описанию быта царской Ставки, всячески подчеркивалась личная скромность императора-главнокомандующего. Так, была напечатана фотография походной кровати царя. Когда же в Ставку прибыл наследник великий князь Алексей Николаевич, то рядом была установлена еще одна скромная походная кровать. На простоту быта могущественного государя особо указывалось в пропагандистских текстах350.
Поездки в Ставку наследника преследовали важную пропагандистскую цель, образ императора-полководца дополнялся и другими репрезентациями близких ему членов семьи. Царь и царица приняли трудное для них решение: цесаревич Алексей Николаевич должен был сопровождать императора в его поездках в Ставку и на фронт, несмотря на свое плохое здоровье. Уже 22 августа, в день отъезда царя в действующую армию, т.е. еще до того, как Николай II официально принял командование, императрица писала ему, что во время следующей поездки в Ставку наследник будет его сопровождать351.
И ранее портреты наследника использовались порой для патриотической мобилизации, печатались в виде открыток, публиковались в массовых изданиях. Император еще и до войны выдвигал своего сына в качестве символа русских вооруженных сил352. На различных фотографиях он изображался в форме различных родов войск, чаще всего – в форме какого-либо казачьего войска (наследник русского престола считался атаманом всех казачьих войск). После объявления войны в ряде изданий были опубликованы портреты цесаревича Алексея Николаевича, иногда печатались совместные снимки царя и наследника (как правило, они изображались в казачьей форме). После начала войны в Петрограде в день тезоименитства наследника цесаревича был устроен артистами императорских театров сбор табаку и денег на покупку табака для действующей армии. Популярные актеры продавали национальные флажки с изображением наследника, они, по свидетельствам современной печати, «покупались нарасхват»353.
Для царя и особенно для царицы решение о поездке в действующую армию наследника, неизлечимо больного мальчика, было непростым. Но царская семья полагала, что она не может не использовать в сложившейся ситуации такое важное, с их точки зрения, пропагандистское оружие, как образ цесаревича. Император и императрица искренне считали, что сама весть о нахождении великого князя Алексея Николаевича на фронте будет с умилением воспринята в стране, вызовет всеобщий подъем патриотических чувств, предотвратит распространение неблагоприятных слухов о возможности заключения сепаратного мира. Текст плаката, изданного Комитетом народных изданий, гласил: «Кто же не поймет, что тот Царь, который самое заветное, что есть у Него, Своего Сына приводит к войскам на поля сражений, как бы говоря: “Я здесь с ним, вместе с Царевичем”, как Он может думать о мире ранее победоносного конца»354.
Кроме того, царь и царица думали, что пребывание в Ставке, поездки в действующую армию будут важны и для образования и воспитания будущего монарха.
В армию наследник отправился в форме рядового пехотинца русской армии, в официальных отчетах указывалось, что он одет в серую солдатскую шинель. Это вполне соответствовало общей репрезентационной тактике императорской семьи в годы войны, подчеркивающей ее связь с народом: царь должен был выглядеть как «простой офицер», царица – как «простая сестра милосердия», а царевич – как «простой солдат». Очевидно, считалось, что вид миловидного наследника, одетого в простую полевую форму рядового пехотинца, сможет вдохновить войска и будет способствовать массовой патриотической мобилизации общества.
Возможно, и в этом случае царь и царица учитывали современный опыт репрезентационных практик других правящих династий Европы. В иллюстрированных изданиях летом 1915 года публиковались фотографические снимки «молодого бельгийского солдата» – 13-летнего принца Леопольда. Наследник бельгийского престола был запечатлен в полной выкладке пехотинца, в шинели, с винтовкой на ремне355.
Днем 1 октября император и наследник выехали из Царского Села, а уже 2 октября на станции Режица император в сопровождении наследника произвел смотр войскам переброшенного на север 21-го армейского корпуса, сражавшегося ранее в Галиции. Воспитатель наследника П. Жильяр писал: «Это был первый смотр Царя войскам, после принятия им верховного командования. … После смотра Государь подошел к солдатам и вступил в простой разговор с некоторыми из них, расспрашивая их о некоторых боях, в которых они участвовали. … Присутствие наследника рядом с государем возбудило интерес в солдатах, и когда он отошел, слышно было, как они шепотом обмениваются впечатлениями о его росте, выражении лица и т.д. Но больше всего их поразило, что Цесаревич был в простой солдатской форме, ничем не отличавшейся от той, которую носила команда солдатских детей»356.
Из текста Жильяра определенно следует, что факт присутствия на смотре наследника, облаченного в «простую солдатскую форму», возбудил большое любопытство выстроенных солдат. Так, скорее всего, и было на самом деле. Не очевидно, однако, что солдаты с одобрением оценили новый образ цесаревича-солдата.
В официальной пропаганде также указывалось, что реакция солдат, видавших на смотрах наследника, была восторженной. Они якобы с удовлетворением воспринимали необычные образы «простого офицера» и «простого солдата»: «Видел, оба в солдатских шинелях. Наследник-то даже не унтер-офицер, а как солдат рядовой идет. И как верно и смело шагает, выправка какая, смотри, как хорошо марширует за ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ. Тоже смело, как ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР в глаза глядит, никого не пропустит. Маленький, а молодец какой!»357
Императрица же была совершенно уверена, что поездка наследника на фронт окажет положительное воздействие на русские войска, тем более что эта акция была заранее одобрена Распутиным. 2 октября она писала царю: «Не произведешь ли ты смотр войскам в Могилеве, тогда они увидели бы Бэби? Наш Друг говорил Ане, что его пребывание в армии принесет благословение – даже малютка наш помогает!»358
В Ставке император и наследник присутствовали на празднике казаков царского конвоя, в Ставке был отмечен и день тезоименитства великого князя Алексея Николаевича, а 11 октября царь и цесаревич отправились на фронт. Официальная хроника гласила: «Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович и Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич изволили отбыть к действующей армии. 11-го, 12-го и 13-го посетили Южный фронт»359.
Царь и наследник посещали фронтовой и армейские штабы, производили смотры войскам.
12 октября царь в присутствии наследника, одетого в простую солдатскую шинель, с медалями на груди, производил смотр войскам армии генерала Брусилова. Генерал Спиридович, сопровождавший императора, так описал завершение этого смотра:
Уже стемнело, когда Государь распрощался с войсками. Автомобили зажгли фонари. Кругом был какой-то, хватавший за сердце, хаос. Гремело оглушительное ура, играла музыка, пели «Боже Царя храни», все толпились к автомобилям. Откуда-то появилась группа сестер милосердия. Они бросились к Наследнику, со слезами благодарили Государя, что привез Наследника. «Спасибо, Ваше Величество, спасибо», – кричали они. Государь остановился. Все столпились, облепили автомобиль. Государь стал раздавать медали сестрам. Кругом крики, восторг, слезы360.
Можно предположить, что мемуарист, верный памяти царя, вовсе не склонен был задним числом снижать образы императора и цесаревича. Однако в его изображении торжественный смотр войск превращается в некую встречу путешествующих знаменитостей с истеричными поклонницами. Вряд ли награждение сестер милосердия медалями в такой обстановке положительно воспринималось ветеранами-фронтовиками (о динамике образов сестер Красного Креста в общественном сознании см. ниже).
13 октября царь и наследник осмотрели части Печерского полка, выстроенные всего лишь в 5 верстах от боевых позиций. В официальных отчетах указывалось, что место этого смотра недавно обстреливалось тяжелой артиллерией неприятеля361.
Очевидно, однако, что поездка царя с наследником на фронт встретила не одни только положительные отклики. Учительница Клинской женской гимназии Н.И. Архангельская была обвинена в том, что в октябре 1915 года она заявила: «…и наш Николашка-дурачок поехал в действующую армию, да еще и захватил с собою и своего незаконнорожденного хромого наследника»362. Хотя обвиняемая утверждала, что доносители ее оговорили, но какие-то разговоры такого рода, по-видимому, имели место.
Вопрос о поездке цесаревича на фронт стал предметом обсуждения одного сельского схода в Казанской губернии. После этого 56-летний крестьянин С. Сабитов был приговорен к трехмесячному аресту за то, что он сказал: «Куда наследнику. Он еще с…»363 Вряд ли пребывание цесаревича на фронте воспринималось только с умилением.
8 октября К.А. Мацкевич, студент Московского университета и «медицинский брат», участвовал в разговоре с несколькими прапорщиками и сестрами милосердия. Один из офицеров заявил, что в населении наблюдается большой подъем патриотизма. На это Мацкевич возразил: «Ну, это не совсем так, я был в Москве и слыхал, что Государь поехал в армию с Наследником, чтобы сдаться в плен и заключить сепаратный мир». Разгоряченным от выпитых напитков молодым офицерам показалось, что Мацкевич сам обвиняет царя, они тут же арестовали его и отвели в комендантское управление города Проскурова, было возбуждено уголовное дело, в качестве меры пресечения было избрано содержание под стражей. На следствии Мацкевич заявил: «Этот слух не соответствует ни моему убеждению, ни моим личным взглядам. Я лично не допускаю себе возможности, чтобы он был правдивым». Жандармский офицер в конце концов решил, что данных для предъявления обвинения Мацкевичу нет, и он был освобожден из-под стражи364.
Мы не знаем, что в точности говорил обвиняемый. Показательно, однако, что и доносители, и обвиняемый, и следователь сразу же поверили в существование такого слуха, в котором царь берет наследника на фронт для того, чтобы сдаться в плен.
Первоначально официальные издания иллюстрировали весть о поездке наследника на фронт, публикуя известный довоенный снимок императора и цесаревича в казачьей форме365. Однако уже 18 октября в журнале «Огонек» появилась фотография, изображавшая царя и наследника во время посещения действующей армии366. Столь оперативная реакция коммерческого иллюстрированного издания на поездку цесаревича косвенно свидетельствует о том, что визит наследника на фронт был довольно важным информационным поводом. Но был ли он эффективным инструментом монархически-патриотической мобилизации?
В ноябре 1915 года фотографии, изображающие императора и наследника на смотре в октябре, появились и в официальном патриотическом издании367. Затем снимки такого рода продолжали публиковаться.
За эту первую поездку в действующую армию цесаревич был удостоен награды. 17 октября император записал в своем дневнике: «По ходатайству генерал-адъютанта Иванова пожаловал Алексею Георгиевскую медаль 4-й степени в память посещения армий Юго-Западного фронта вблизи боевых позиций. Приятно было видеть его радость»368.
Отныне на различных официальных фотографиях великий князь Алексей Николаевич изображался с этой боевой медалью. На некоторых снимках наследник запечатлен со всеми своими наградами369. Но, как правило, он носил одну лишь Георгиевскую медаль. Соответствующие портреты заказывались художникам, затем они воспроизводились в виде почтовых открыток370. Департамент народного просвещения Министерства народного просвещения в июле 1916 года предписывал попечителям учебных округов, чтобы руководители подведомственных им учебных заведений приобретали портрет наследника, выпущенный Императорским обществом ревнителей истории. Портрет представлял собой гравюры с оригинала работы профессора Маковского, на нем наследник был изображен в походной форме и с Георгиевской медалью. Специально оговаривалось, что портрет одобрен и разрешен к распространению императрицей Александрой Федоровной. Подчеркивалось, что портрет является последним по времени и «навсегда останется памятником об участии ЕГО ВЫСОЧЕСТВА в настоящей великой войне»371.
Очевидно, что императорская семья полагала, что такой образ наследника, удостоенного боевой награды, будет способствовать монархически-патриотической мобилизации общества. Однако это могло восприниматься и как девальвация существующей наградной системы. Как относились к этой награде воины, проливавшие свою кровь в боях? Во всяком случае, нет свидетельств того, что награждение цесаревича спровоцировало какой-то значительный патриотический подъем.
В тылу же оно порой встречало ироничные комментарии. 38-летний торговец из Томской губернии в феврале 1916 года заявил в своей лавке, указывая на портрет императора: «… вишь <…> сколько на себя орденов навесил, а на сына своего еще больше»372. Очевидно, лавочник, поляк по национальности, был из ссыльных поселенцев, можно предположить, что он бы негативно интерпретировал любые действия царя. Но показательно, что он повесил портрет царя (возможно, портрет царя и царевича) в своей лавке.
В то же время помощник начальника Киевского губернского жандармского управления следующим образом характеризовал в феврале 1916 года настроения крестьян Уманского, Звенигородского и Липовецкого уездов: «…описания посещения ГОСУДАРЕМ ИМПЕРАТОРОМ передовых линий укрепляет надежду на победный исход войны и комментируется как желание ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА Самому стать на защиту своего народа, рядом с ним и во главе его»373. Показательно, однако, что составитель этого отчета ни словом не упомянул о том, что царя сопровождал наследник.
Во всяком случае, посещения войск цесаревичем привлекали некоторое внимание прессы. «Огонек», например, опубликовал снимок, на котором император, наследник, министр императорского двора граф В.Б. Фредерикс, генералы Н.И. Иванов и Шербачев рассматривали карту374. У читателя, очевидно, должно было сложиться впечатление, что великий князь Алексей Николаевич смолоду постигает искусство полководца.
Первая поездка наследника в армию продолжалась недолго, уже 15 октября императорская семья встретилась в Могилеве, а 19-го затем царь, царица, наследник и царевны вернулись в Царское Село.
27 октября император и цесаревич вновь отправились в поездку. Они посетили Ревель, Псков, Ригу, Витебск, осматривая войска. В Могилев, где находилась Ставка, они прибыли 30 октября.
7 ноября они отправились в новую поездку – Одесса, Тирасполь, Рени, Балта, Херсон. 12 ноября царский поезд вновь прибыл в Могилев. 18 ноября цесаревич и император вернулись в Царское Село. Вновь они прибыли в Ставку 24 ноября. 3 декабря царь и наследник выехали на фронт, чтобы посетить войска гвардии, император предполагал провести день своих именин среди гвардейцев, однако у наследника началось сильное кровотечение на фоне простуды, кровь не удавалось остановить, и тогда императорский поезд срочно направился сначала в Могилев, а затем в Царское Село.
12 декабря Николай II вновь отправился в Ставку, на этот раз без цесаревича. Однако пропагандистское использование образа наследника продолжалось. После выздоровления он вернулся в Ставку и продолжал вместе с императором посещать войска. 25 мая 1916 года наследник был произведен в звание ефрейтора. В семье Романовых это событие было встречено с умилением: «Поздравляю Алексея с Ефрейтором, так мило!» – писала великая княжна Татьяна Николаевна отцу375. Однако вряд ли на втором году войны эта императорская игра в солдатики могла вызвать массовый восторженный отклик в стране.
Образы царя и наследника в полевой армейской форме становились официальным символом воюющей России. Подобные изображения печатались на новом тексте воинской присяги, на Георгиевском листе-грамоте и даже на меню царского обеда в Ставке376.
И в дальнейшем снимки наследника, присутствующего на войсковых смотрах, на представлениях иностранных атташе императору, на штабных заседаниях появлялись в официальном иллюстрированном издании «Летопись войны».
Но в какой степени публикации такого рода способствовали монархически-патриотической мобилизации?
Разумеется, в официальных изданиях писали о необычайной популярности образа цесаревича: «Русские дети – отъявленные патриоты. Особенно – девочки. Возьмите любой детский альбом и укажите мне хотя бы один, где бы не было карточки наследника в боярской шапке»377. Очевидно, речь идет о довоенном снимке цесаревича в парадной казачьей форме.
Однако показательно, что некоторые коммерческие иллюстрированные издания вообще не проявляли интереса к пребыванию наследника на фронте, а другие подобные журналы быстро этот интерес утратили. Последний популярный снимок, изображавший царевича, опубликованный сразу в нескольких иллюстрированных изданиях, изображал наследника и царя, принимающего турецкие знамена, захваченные войсками Кавказского фронта при взятии Эрзерума378. Но не наследник, снятый со спины, и даже не царь, почти невидный на фотографии, привлекают внимание зрителей, главные герои снимка – солдаты, герои отборных кавказских полков, доставившие трофеи в Ставку.
Не все фотографии царя и наследника производили надлежащий эффект. Инвалид войны, 27-летний воронежский крестьянин, тяжело раненный при обороне крепости Осовец, увидев в январе 1916 года портрет императора с сыном в доме у своего соседа, заявил: «Наследник Цесаревич с отцом пропили Россию»379. Однако сам факт наличия подобного портрета в доме у крестьянина свидетельствует об известной распространенности предлагавшегося образа.
Важным общественным событием, способствующим монархически-патриотической мобилизации, должно было стать награждение царя орденом Святого Георгия. Очевидно, этот вопрос обсуждался еще в то время, когда Верховным главнокомандующим был великий князь Николай Николаевич. Уже в начале 1915 года начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Н.Н. Янушкевич писал военному министру генералу В.А. Сухомлинову: «Куда поедет государь, еще не известно. Очень хочет ближе к шрапнели. Вы изволили запросить (о Георгии) про поездку под Саракамыш. Великий князь поручил добыть точную справку, как получали или возложили на себя Георгия 4 ст. императоры Александр I, Николай I и Александр II. Может быть, найдете возможным помочь мне в этом и приказать такую справку добыть и переслать. Буду глубоко признателен». Т.о. инициативу награждения императора орденом проявил Сухомлинов, но, похоже, Верховный главнокомандующий вовсе не спешил реализовать этот проект. Сухомлинову оставалось только обеспечить историческое обоснование: «Справку о “Георгии” прилагаю», – писал он Янушкевичу 2 марта 1915 года380.
Возможно, в обществе обсуждался вопрос о планируемом награждении императора военным орденом. Во всяком случае, в середине августа 1915 года, т.е. еще до того, как царь официально объявил о принятии им на себя верховного командования, журнал «Нива» опубликовал статью: «Русские императоры и орден Св. Георгия»381.
Новую инициативу награждения царя проявил, по-видимому, главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал Н.И. Иванов.
21 октября 1915 года Георгиевская дума этого фронта единогласно постановила наградить императора орденом в связи с посещением им и наследником армий фронта 12 и 13 октября (вряд ли было случайностью то обстоятельство, что это решение было принято в день восшествия императора на престол). Обоснование постановления звучало так:
…Георгиевская Дума усмотрела: что присутствие Государя Императора на передовых позициях вдохновило войска на новые геройские подвиги и дало им великую силу духа, что изъявив желание посетить воинскую часть, находящуюся на боевой линии, и приведя таковое в исполнение, Его Императорское Величество явил пример истинной военной доблести и самоотвержения, что, пребывая в местах, неоднократно обстреливаемых неприятельской артиллерией, Государь Император явно подвергал опасности свою драгоценную жизнь и пренебрегал опасностью, в великодушном желании выразить лично войскам свою монаршую благодарность, привет и пожелания дальнейшей боевой славы. На основании вышеизложенного Георгиевская Дума Юго-Западного фронта единогласно постановляет: повергнуть через старейшего Георгиевского кавалера генерал-адъютанта Иванова к стопам Государя Императора всеподданнейшую просьбу: оказать обожающим Державного вождя войскам великую милость и радость, соизволив возложить на себя орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени, на основании ст. 7-й.
У читателей этого постановления могло сложиться впечатление, что император находился под обстрелом вражеской артиллерии. Впоследствии это нашло отражение в некоторых мемуарах: «Император часто инспектировал войска и несколько раз оказывался под обстрелом»382. Это не соответствовало действительности, хотя расположения войск, которые он посещал вместе с наследником, находились в зоне возможного артиллерийского обстрела: как уже отмечалось, 13 октября император неожиданно прибыл в расположение Печерского полка, находившегося всего в пяти верстах от своих боевых позиций.
Через три дня орден был вручен царю, и он сам возложил на себя Георгиевский крест. Официальное издание сообщало:
25 октября в Царскосельском Александровском дворце … состоялся прием прибывшего из действующей армии Свиты Его Величества генерал-майора князя Барятинского, состоящего в распоряжении генерал-адъютанта Иванова.
Кн. Барятинский имел счастье доложить, что он командирован главнокомандующим генерал-адъютантом Ивановым для представления единогласного постановления местной Георгиевской Думы:
При этом князь Барятинский коленопреклоненно имел счастье поднести Его Императорскому Величеству постановление местной Георгиевской Думы и Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени383.
Для самого императора получение военного ордена было важным событием, серьезным переживанием. Эмоциональная запись в царском дневнике в этот день весьма отличается от его обычно сухих поденных регистраций событий:
Незабвенный для меня день получения Георгиевского Креста 4-й степ. … В 2 часа принял Толю Барятинского, приехавшего по поручению Н.И.Иванова с письменным изложением ходатайства Георгиевской Думы Юго-Западного фронта о том, чтобы я возложил на себя дорогой белый крест!
Целый день после этого ходил как в чаду. … Георгий [великий князь Георгий Михайлович. –
В день получения награды император направил телеграмму генералу Иванову, она также воспроизводилась в периодической печати: «Несказанно тронутый и обрадованный незаслуженным мною отличием, соглашаюсь носить наш высший боевой орден, и от всего сердца благодарю всех Георгиевских кавалеров и горячо любимые мною войска за заработанный мне их геройством и высокой доблестью крест»385.
Скромный и честный текст телеграммы царя вряд ли был удачным с пропагандистской точки зрения: фактически Николай II публично признавал, что орден был им получен незаслуженно.
Члены царской семьи поздравляли императора и выражали надежду, что его награждение будет способствовать укреплению боевого духа войск. Великий князь Михаил Михайлович, находившийся в Англии, 5 декабря 1915 года писал царю:
Во-первых, от всей души поздравляю тебя еще раз с Георгием 4-й ст. Давно уже об этом были неофициальные сведения в заграничных газетах, но я не смел поздравить, пока сам прочел это официально в «Русском инвалиде». Могу себе представить, с какою радостью и гордостью ты возложил этот дорогой белый крест на свою грудь. Когда я прочел в «Инвалиде» все подробности, как все это было сделано, и твою идеальную телеграмму генерал-адъютанту Иванову, у меня слезы радости и умиления так и текли. Могу только от себя прибавить, как старый кавказец и воспитанный моим незабвенным драгоценным покойным папа до глубины моих костей в старом военном духе, что, начиная от старейшего генерала до последнего солдата, все наши святые чудо-богатыри должны гордиться, видя своего возлюбленного царя и верховного вождя с этим белым крестом386.
Плакал ли на самом деле великий князь Михаил Михайлович, получив весть о награждении императора? Во всяком случае, он счел нужным сообщить царю о своем впечатлении именно в таких выражениях. Идеальный подданный монарха в этой ситуации должен был выражать свое крайнее умиление, ему следовало обозначить особенно сильную эмоциональную реакцию при вести о награждении царя знаменитым военным орденом.
Свою пенсию по ордену Св. Георгия 4-й ст. (150 руб. в год) и пенсию цесаревича по Георгиевской медали 4-й ст. (12 руб. в год) Николай II пожертвовал Александровскому комитету о раненых. Об этом сообщалось в официальном пропагандистском издании387.
Образ «Державного Георгиевского кавалера» стал необычайно важен для репрезентации монархии. Отныне на всех официальных портретах император стал изображаться с Георгиевским крестом. Немалое распространение получили фотографии, на которых изображались царь и цесаревич – император с орденом, а наследник с Георгиевской медалью.
Свой вклад в определении новой тактики репрезентации царя пыталась внести царица, она писала Николаю II 5 ноября 1915 года: «Как очаровательны фотографии Алексея! Ту, на которой он стоит, следовало бы напечатать на открытках для продажи, – пожалуй, даже обе. Снимись с Бэби, тоже для продажи, чтобы мы могли разослать карточки солдатам. На юге снимитесь с крестами и медалями, в фуражках, а в ставке или по дороге туда на фоне леса, в шинелях и папахах»388.
Но, насколько можно судить, большее распространение получили другие портреты царя и цесаревича, сделанные в ноябре 1915 года.
Снимок работы фотографа П.А. Оцупа, собственного корреспондента официальной «Летописи войны», изображал императора и наследника, подпись гласила: «Царская ставка. Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович и Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Великий Князь Алексей Николаевич». Император с орденом Св. Георгия запечатлен сидящим, рядом с ним стоит улыбающийся наследник с медалью, и отец, и сын в полевой форме, в гимнастерках. В январе 1916 года фотография появилась сначала в «Летописи войны», а затем и в различных иллюстрированных изданиях («Солнце России», «Нива»). Порой специально указывалось, что снимок сделан в Ставке. Печатались и открытки с этим изображением – так, соответствующую фотографию распространял Скобелевский комитет389. Очевидно, популяризации именно этого образа придавалось особое значение.
Другой довольно распространенный снимок также был сделан П.А. Оцупом. Он появился в прессе еще раньше, в самом конце 1915 года его опубликовала официальная «Летопись войны»390. Стоящие император и наследник запечатлены в Ставке на фоне заснеженной улицы, они в шинелях, но, вопреки пожеланиям царицы, не в папахах, а в фуражках (император предпочитал носить этот головной убор и зимой, папаху он надевал лишь во время больших морозов). У наследника на шинели медаль, у императора – георгиевская ленточка. Этот снимок воспроизводили и другие иллюстрированные издания391.
Официальная пресса приводила исторические справки, информировавшие читателей об исторических прецедентах награждения российских императоров военным орденом. В официальной «Летописи войны» были воспроизведены портреты царей, удостоенных этой награды, – Александр I, Александр II, Александр III, Николай II. Царствующий император был удостоен самого большого портрета, он был изображен в гимнастерке, полевой форме эпохи войны. Эта же иллюстрация появилась и в очередном выпуске официального издания, освещавшего поездки Николая на фронт392.
Поделиться книгой: