Помоги проекту - поделись книгой:
Он между нами жил…
Воспоминания о Сахарове
Физический институт им. П. Н. Лебедева Российской академии наук
Отделение теоретической физики им. И. Е. Тамма
От редколлегии
Роль этого великого человека — талантливого физика, гражданина мира — в происходящих глубоких изменениях в нашей стране необычайно велика. Его имя принадлежит истории. Но время всестороннего анализа деятельности А. Д. Сахарова (а мы не сомневаемся, что такой анализ будет проведен) еще впереди. Свидетельства разных людей, встречавшихся с ним, способных оценить его научные работы и общественную активность, только начинают накапливаться.
Этот сборник воспоминаний является лишь небольшим, но, как нам представляется, необходимым вкладом в воссоздание образа Андрея Дмитриевича.
Большинство авторов сборника — физики, математики, вычислители — знали Андрея Дмитриевича по работе. В той или иной степени они переживали превратности его нелегкой судьбы. Все это находит отражение на страницах сборника. Конечно, высказываемые в статьях мысли и суждения, оценки отдельных людей и событий являются сугубо личными и не со всеми из них члены редакционной коллегии могут согласиться, однако в текст не внесено никаких изменений, чтобы можно было четко понять позицию того или иного автора.
Вместе с тем мы надеемся, что читатель отнесется с пониманием как к авторам, которые не являются профессионалами-литераторами, так и к редакционной коллегии, которая стремилась предоставить авторам свободу выбора, старалась сохранить своеобразие стиля каждого автора.
Не все участники этого сборника — физики. Мы благодарны Елене Георгиевне Боннэр и Сергею Адамовичу Ковалеву, которые откликнулись на просьбу редакции и предоставили для сборника свои материалы. Без участия двух других «нефизиков» — журналиста Юрия Роста (фотографии А. Д. Сахарова) и Олега Мороза (комментарии к статье Ю. Б. Харитона) книга также много бы потеряла.
Идея создания сборника появилась в Отделе теоретической физики им. И. Е. Тамма Физического института им. П. Н. Лебедева в связи с подготовкой к 70-й годовщине со дня рождения А. Д. Сахарова. Большинство составивших сборник воспоминаний написаны в 1990–1991 гг. по горячим следам недавних драматических событий, и теперь многие из них сами по себе представляют историческую ценность. В качестве вводных статей использованы материалы, публиковавшиеся во время кампании по избранию А. Д. Сахарова народным депутатом СССР, а также статья его памяти, помещенная в журнале «Успехи физических наук», Они дополняют друг друга, так как в первой из них содержатся основные биографические сведения и краткий обзор общественной деятельности, а во второй главный акцент сделан на научной стороне деятельности А. Д. Сахарова. Последующие статьи помещены в алфавитном порядке по фамилиям их авторов. В авторском указателе приведены основные сведения об авторах.
В конце сборника имеются приложения, содержащие некоторые документы и выступления А. Д. Сахарова: стенограмма знаменитого общего собрания АН СССР 1964 г.; заметка А. Д. Сахарова в стенную газету ФИАНа «О моей позиции», написанная в 1973 г.; «Горьковская папка» — документы, отчеты, переписка «Сахаров — ФИАН» в период ссылки; стенограмма заседания Политбюро 1 декабря 1986 г., на котором решался вопрос о возвращении Сахарова в Москву; выступление А. Д. Сахарова в ФИАНе за три дня до смерти, 11 декабря 1989 г., во время проведения двухчасовой политической забастовки; «Письмо советским ученым», написанное А. Д. Сахаровым в марте 1982 г.
В этом письме он просил своих коллег по Академии поддержать его попытки облегчить участь репрессированных ученых-правозащитников. Горько сейчас сознавать, что гражданская деятельность А. Д. Сахарова не получила у нас в научной и академической среде той поддержки, какую она заслуживала. Такая поддержка помогла бы ему в его трагической борьбе и, вполне возможно, продлила бы его годы.
Редакционная коллегия благодарит всех, принявших участие в этом сборнике, и надеется, что читатели смогут увидеть Андрея Дмитриевича Сахарова глазами тех, кто имел возможность общаться с ним лично, оценить значимость этого человека, во многом опередившего свое время.
Мы с благодарностью отмечаем помощь, которую оказали при подготовке книги к печати сотрудники Отделения теоретической физики А. А. Быков, Н. М. Демина, Н. А. Грязнова, В. Н. Зайкин, М. А. Кормилицына, А. В. Леонидов, А. В. Маршаков, А. Д. Миронов, А. Г. Наргизян, М. В. Петухова, М. О. Птицын, М. А. Рахманов, И. И. Ройзен, А. М. Семихатов, О. П. Сергеева, О. Н. Спицына, М. Н. Столяров, А. В. Субботин, М. В. Цаплина, М. М. Цыпин.
Мы глубоко благодарны начальнику ОНТИ ФИАН Павлу Дмитриевичу Березину и его сотрудникам, выполнившим компьютерный набор книги и осуществившим предварительную ее верстку; работу эту существенно осложняли многочисленные авторские и редакционные правки.
Редколлегия благодарит директора издательства «Практика» М. А. Осипова и его сотрудников Д. В. Самойлова и А. В. Комелькова, чей неформальный подход позволил продолжить творческую работу над книгой даже на последних этапах подготовки оригинал-макета, а также позволил исправить немало ошибок и шероховатостей.
Мы благодарим: Архив А. Д. Сахарова за ценные консультации и предоставление ряда материалов; В. И. Лукьянова за предоставленные фотографии коттеджа А. Д. Сахарова в Арзамасе-16 и фотографию водородной бомбы, сделанную в Музее ядерного оружия (Арзамас-16); Ю. Н. Смирнова за фотографии домов по улице Живописной и Щукинскому проезду в Москве, где жил А. Д. Сахаров.
Как уже говорилось, основная часть сборника была подготовлена в течение 1990 г. Ценою героических усилий сотрудников ОТФ, руководимых одним из членов редколлегии И, М. Дреминым, а также благодаря максимально позитивному подходу нашего французского коллеги, директора издательства «Эдисьон Фронтиер» профессора Тран Тан Вана, к 70-летию А. Д. Сахарова 21 мая 1991 г. удалось издать англоязычный вариант этого сборника (см. [15] в библиографической справке в конце книги). 21 мая 1991 г. открылся I Международный конгресс памяти А. Д. Сахарова «Мир, прогресс, права человека». Утром в этот день первая партия сборника прибыла самолетом в Москву.
К сожалению, издание книги в России задержалось. Теперь, в год 75-летия А. Д. Сахарова, вниманию читателя предлагается сборник, существенно расширенный по сравнению с англоязычным изданием.
Отметим ряд важных мемориальных событий последних лет: 21 мая 1992 г. на здании Физического института РАН им. П. Н. Лебедева была открыта мемориальная доска А. Д. Сахарова. Доска расположена на фасаде главного корпуса слева от входа (справа — мемориальная доска его учителя И. Е. Тамма).
21 мая 1994 г. в Москве был открыт Архив А. Д. Сахарова.
В Нижнем Новгороде уже несколько лет функционирует Музей-квартира А. Д. Сахарова.
В различных городах мира имя Сахарова присвоено улицам, площадям, школам, библиотекам; учреждены премии, медали и стипендии имени Сахарова. В Минске создан Международный Сахаровский колледж по радиоэкологии. В Нижнем Новгороде проводятся Международные фестивали искусств имени А. Д. Сахарова. В Иерусалиме были разбиты сады Сахарова.
С 1991 г. ежегодно проводятся Сахаровские альпинистские экспедиции, в результате которых имя Сахарова присвоено теперь некоторым ранее безымянным вершинам Горного Алтая, Памира, Кавказа. Среди них пик Академика Сахарова в районе Шавло Северо-Чуйского хребта Горного Алтая, расположенный по соседству с пиками Тамма, Курчатова, Эйнштейна, вершинами Красавица, Сказка, Мечта (см. публикацию Б. В. Левина, «Курчатовец», № 5, октябрь 1992 г., о восхождении 10 августа 1992 г. 16 спортсменов из Москвы, Новосибирска, Арзамаса-16, Черноголовки, Протвино).
Personalia
Памяти Андрея Дмитриевича Cахарова
«Успехи физических наук», 1990, т. 160, вып. 6, с. 163.
Кончина Андрея Дмитриевича Сахарова стала общенародным горем. Это горе объединило самых разных людей. Он не был религиозен, но в церквах — и православных, и католических — по всей стране служили панихиду. Он долгие годы боролся с произволом «органов правопорядка», но регулировавшие прохождение сотен тысяч людей и мимо гроба накануне похорон, и в траурном шествии за гробом на митинг, помогавшие поддерживать порядок на самом митинге и на кладбище милиция и войсковые части, от милиционера и солдата до генерала, были максимально тактичны и заботливы. Он был яростным противником националистической розни, но за гробом шли также люди совсем других убеждений. Интеллигенция, рабочие, служащие, гордившиеся им, охваченные печалью, шли и шли. И это было отнюдь не потому, что его пытались «присвоить себе» разные слои нашего народа. Причиной было то, что он боролся за общечеловеческие ценности, за пробуждение чувств, быть может, дремлющих, даже спящих в людях, но присущих и необходимых всем. Сама его смерть потрясла эти души, подняла их на ступеньку выше. Вряд ли кто-либо еще, кроме него, имел право сказать о себе пушкинскими словами, высеченными на памятнике: «И долго буду тем любезен я народу…»
Но нам, физикам, вместе с гордостью от того, что он принадлежал нашему сообществу (и потому мы можем понять эту сторону его жизни, непонятную тем миллионам, которые увидели в нем свет человечности, смелости и борьбы без насилия), выпала и почетная, и грустная привилегия — стоя у гроба, подвести итоги его научной деятельности. Эта привилегия грустна потому, что мы понимаем, насколько больше мог бы он сделать в физике, если бы не отдавал себя так щедро людям, человечеству. Она грустна и потому, что ему самому занятие наукой давало, как кажется, больше непосредственной радости, чем другие сферы его деятельности. Его жизнь теперь известна всем. Море статей, воспоминаний, характеристик его личности и его деятельности затопило печатные издания. Не стоит о его биографии говорить вновь. Но, следуя традиции, вспомним о нем как о физике. Можно не сомневаться, что физиком Андрей Дмитриевич стал под влиянием своего отца, Дмитрия Ивановича, преподававшего физику и написавшего несколько книг — прекрасный университетский задачник, учебники и ряд популярных книг. Работы А. Д. Сахарова по физике резко распадаются на три группы — по тематике и по времени написания.
Первый, так сказать, предварительный период охватывает время от окончания физического факультета МГУ (в эвакуации, в Ашхабаде) в 1942 г. до защиты кандидатской диссертации. Сюда входит работа на оборонном заводе на Волге (1942 — начало 1945 гг.), где он сделал четыре изобретения по контролю продукции (одно запатентовано) и, находясь в полном отрыве от физиков, выполнил четыре исследовательские работы небольшого масштаба (не опубликованы и пока не разысканы). В одной из них, быть может, только прочитав пионерские работы Я. Б. Зельдовича и Ю. Б. Харитона по цепной реакции в уране, он догадался, что уран в реакторе нужно не размешивать с замедлителем равномерно, а приготовлять в виде блоков (чтобы снизить резонансное поглощение в уране). Этот важный принцип был уже известен, но в то время, конечно, засекречен. Свои работы он послал И. Е. Тамму и с января 1945 г. стал его аспирантом в Отделе теоретической физики ФИАНа. Здесь за два года он закончил и опубликовал три работы: по генерации пионов высокой энергии, по оптическому определению температуры горячей плазмы и по 0→0-переходам в ядре. Последняя работа — его кандидатская диссертация. Он защитил ее почти на год позже, потому что провалился на экзамене по марксизму-ленинизму (это его очень огорчило, так как жил он, с родившимся ребенком и неработающей женой, очень тяжело, голодно, снимая комнату за городом, а годы были вообще голодные, между тем кандидатская степень резко улучшала жизненные условия; в провале на экзамене не следует видеть политическую подоплеку — вплоть до середины 50-х годов его политическая позиция была вполне лояльной, просто он думал по-своему, и экзаменаторы не могли его понять). Работы эти вполне хорошие, особенно фундаментальная диссертация. Она везде адресуется к эксперименту. Но для будущего Сахарова они являлись только «разминкой».
Он вошел в группу, образованную в Отделе по предложению И. В. Курчатова для изучения вопроса о возможности создания термоядерного оружия. Начался второй период его научной деятельности. Вскоре он выдвинул очень важную идею. В сочетании с еще одной идеей, выдвинутой другим участником этой группы, проблема сразу стала практически очень обещающей. Сахаров и Тамм были переведены в специальный институт вне Москвы, где А. Д. Сахаров работал до 1968 г. (Тамм вернулся в ФИАН в 1953 г.). Почти двадцать лет жизни, в возрасте особенно ценном для физика-теоретика, были отданы делу, которое он тогда (как и впоследствии) считал необходимым для сохранения мира. Однако не все сводилось к грандиозной и поразительно успешной работе по созданию водородного оружия, в которой участвовало немало выдающихся физиков, но Сахаров, по общему мнению, играл едва ли не лидирующую роль. В 1950 г. Сахаров и Тамм предложили схему (и провели первые ее теоретические, довольно детальные исследования) магнитного термоядерного реактора, по существу — токамака, являющегося и поныне основой попыток осуществления управляемого термоядерного синтеза. Еще ранее Сахаров предложил для той же цели холодный синтез — мю-катализ. Недавно в США комиссия экспертов признала, что после достигнутых за прошедшее время успехов этот путь по своим возможностям сопоставим с традиционными методами. Наконец, и идею лазерного синтеза А. Д. Сахаров тоже предложил в тот же период в самом начале 60-х годов в докладе, оставшемся неопубликованным. Тогда же он предложил метод создания сверхсильных магнитных полей — «магнитную кумуляцию» (взрыв химической или «атомной» оболочки сжимает в результате имплозии поле внутри цилиндра). Его коллеги-экспериментаторы достигли таким путем полей в 16 (в некоторых экспериментах до 25) миллионов гаусс, т. е. в 50–100 раз выше рекорда П. Л. Капицы. С начала 60-х годов начался переход к третьему периоду. А. Д. Сахаров стал возвращаться к физике поля, частиц и к космологии. Он быстро преодолевал свое накопившееся отставание в этих вопросах. Стал чаще приезжать на семинары в ФИАН, а в 1969 г. официально возвратился в Отдел теоретической физики ФИАНа, так как в связи с его первым политическим «манифестом» был уволен из специального института. Уже в 1965 г. он опубликовал работу, в которой образование неоднородностей во Вселенной объяснялось квантовыми флуктуациями. Затем последовали работы со все более смелыми гипотезами.
В 1967 г. А. Д. Сахаров выдвинул гипотезу о возможности распада барионов с образованием лептонов. С учетом несохранения CP-симметрии скорость распада антибарионов оказывается больше, чем у барионов, и при достаточно быстром расширении Вселенной они не доживают до нашего времени (более подробное исследование — в 1979 г.). Эта, поначалу казавшаяся совершенно фантастической, гипотеза через 12 лет, в результате развития единой теории полей (включая сильные взаимодействия), получила в разработанном варианте поддержку, и поиск распада протона был назван «экспериментом века». Он не привел пока к успеху, но идея «овладела массами» физиков, и они скорее склонны отказаться от этого варианта единой теории, чем от самой идеи.
В этот же период А. Д. Сахаров объяснил возникновение гравитационного поля как результат квантовых флуктуаций вакуума («теория с нулевым лагранжианом поля»; продолжена в большой работе 1975 г.). Этот подход был подхвачен другими теоретиками и получил название индуцированной гравитации. В 1970 г. им была высказана идея о необычной «многолистной» Вселенной. Фантастический характер имеет и гипотеза об «обращении стрелы времени» (1980 г.). Предполагается, что в пульсирующей Вселенной можно выбрать такую точку, что в обеих сходящихся в ней стадиях сжатия и расширения по космологическому времени термодинамическое время растет по мере удаления от этой точки (т. е. сжатие по космологическому времени на самом деле проявляется как расширение по термодинамическому времени). Такое решение является CPT-инвариантным. Несомненно, это головокружительная гипотеза. Уже в ссылке, в 1984 г., он выполнил еще одну важную работу. В отличие от обычной сигнатуры метрики (одномерное время плюс трехмерное пространство) Сахаров допускает возможность любых сигнатур с любым числом измерений (лишние измерения компактифицируются). Например, в разных частях Вселенной возможно разное число осей времени, разные метрики, в результате квантового туннелирования возможен «фазовый переход метрики» (эти идеи Сахарова перекликаются с появившимися примерно в то же время работами Дж. Хартля, С. Хокинга и А. Виленкина по квантовой космологии). Параллельно с космологическими работами в 1967 г. и в 70-х годах Сахаров опубликовал четыре работы (одна совместно с Я. Б. Зельдовичем), получив полуэмпирическую формулу масс барионов и мезонов. В 1980 г. он включил их в список своих шести тем: работы (термояд, мю-катализ, магнитная кумуляция, индуцированная гравитация, барионная асимметрия и массовые формулы), которые он сам считал важнейшими. Стоит отметить, что уже в последний год жизни Андрей Дмитриевич, выступая на Международном совещании сейсмологов, обратил внимание на принципиальную возможность предупреждать катастрофические последствия землетрясений с помощью подземных ядерных взрывов, которые способны снимать накопившееся напряжение глубинных пластов.
Картина научной деятельности была бы неполна, если бы мы не упомянули о том, что он называл «любительскими проблемами». Это совершенно конкретные задачи с необычайно широким спектром тем — от задач из теории чисел до задачи, которой он занялся, помогая жене рубить капусту. При ее рубке получаются многоугольники разной величины. Андрей Дмитриевич нашел, что среднее число вершин равно четырем, а отношение среднего квадрата периметра к средней площади равно 4π, как для круга. Список работ, составленный им в 1980 г., помещен в собрании его научных трудов [1]. (Работы Сахарова прокомментированы им самим и многими выдающимися теоретиками.) Однако решения «любительских проблем» не даны, и уже из примера задачи с капустой видно, что они отнюдь не просты. Для Андрея Дмитриевича они были своего рода отдыхом от «настоящей» работы, вроде шахмат для других.
В его основных работах поражает необъятная фантазия, поразительная интуиция (она была очевидна тем, кто сотрудничал с ним), владение теоретическим аппаратом (был случай, когда не зная о существовании метода, на разработку которого его автор тратил годы, он придумал его сам по ходу вычислений), глубина и полная свобода мышления. Можно подметить и еще одну, может быть, случайную черту. За исключением работ по массовой формуле в тематике всех его работ господствует нечто грандиозное: Вселенная и ее развитие; грандиозное энерговыделение (термояд, мю-катализ); экстремальные магнитные поля; можно добавить еще одну, не упоминавшуюся выше работу: о максимально возможной температуре (он получил теоретический предел в 1,42 x 1032 град.; 1966 г.). Сам тип его мышления, характер рассуждений, как и выбор тематики, говорят о том, что это был выдающийся, необычайный, не побоимся сказать — великий человек.
1. Sakharov A. D. Collected Scientific Works/Eds. D. ter Haar, D. V. Chudnovsky, G. V. Chudnovsky. — New York, Basename = "note" Marcel Dekker, 1982.
В 1995 г. вышло полное, за исключением пока еще не рассекреченных отчетов, собрание научных трудов А. Д. Сахарова (см. [7] в библиографической справке в конце книги) с обширными комментариями. Приведены там и решения многих любительских задач Андрея Дмитриевича, в том числе задачи о капусте. См. также [8, 9] в библиографической справке в конце книги.
Академик Андрей Дмитриевич Сахаров
Эта биографическая справка была составлена весной 1989 г. во время кампании по выборам народных депутатов СССР. Основу справки составляет текст выступления О. П. Орлова на собрании избирателей в Доме кино, где А. Д. Сахаров был выдвинут в народные депутаты. В уточнении биографических данных О. П. Орлову помогала Е. Г. Боннэр. Текст выступления Орлова был затем значительно дополнен и расширен Б. Болотовским для широкого распространения среди избирателей. Окончательный вариант просмотрен и одобрен А. Д. Сахаровым.
Андрей Дмитриевич Сахаров, всемирно известный ученый и общественный деятель, родился 21 мая 1921 года в Москве. Его родители — Сахарова Екатерина Алексеевна и Сахаров Дмитрий Иванович, преподаватель физики, автор ряда учебников и задачников по физике, а также многих научно-популярных книг. Впоследствии Дмитрий Иванович был доцентом кафедры общей физики на физическом факультете Московского государственного педагогического института им. В. И. Ленина.
В 1938 году поступил на физический факультет МГУ. В 1941 году, после начала Великой Отечественной войны, призывался, однако не прошел медицинскую комиссию и эвакуировался вместе с МГУ в Ашхабад, где в 1942 году окончил с отличием физический факультет. Ему было предложено остаться на кафедре и продолжать свое образование. Андрей Дмитриевич отказался от этого предложения и был направлен Наркоматом вооружений работать в Ульяновск на оборонный завод. В годы войны Андреем Дмитриевичем были сделаны изобретения и усовершенствования по контролю качества бронебойных патронов. Предложенный им метод контроля вошел в учебник под названием «Метод Сахарова»
В 1943 году женился. Имеет троих детей. Жена умерла в 1969 году. С 1972 года женат вторично.
Работая инженером, А. Д. Сахаров также самостоятельно занимался научными исследованиями и в 1944–1945 годах выполнил несколько научных работ.
В январе 1945 года поступил в аспирантуру Физического института АН СССР (ФИАН), где его научным руководителем был академик И. Е. Тамм. Окончил аспирантуру, защитив кандидатскую диссертацию в ноябре 1947 года, и до марта 1950 года работал в должности младшего научного сотрудника. В июле 1948 года постановлением Совета Министров СССР был привлечен к работе по созданию термоядерного оружия.
Андрей Дмитриевич начал исследования по ядерной проблеме против своего желания. Позднее, уже войдя в работу, он пришел к мнению, что этой проблемой нужно было заниматься. В США уже вовсю велись аналогичные исследования, и А. Д. Сахаров считал, что нельзя допускать положения, при котором США стали бы монопольным обладателем термоядерного оружия. В этом случае стабильность мира была бы поставлена под угрозу.
Проблема создания советского термоядерного оружия была успешно решена, и А. Д. Сахарову принадлежит выдающаяся роль в создании термоядерного могущества СССР. Он занимал ряд руководящих должностей — последние годы должность заместителя научного руководителя специального института. Работая над созданием термоядерного оружия, А. Д. Сахаров одновременно выдвинул и разработал совместно со своим учителем И. Е. Таммом идею использования термоядерной энергии в мирных целях. В 1950 году А. Д. Сахаров и И. Е. Тамм рассмотрели идею магнитного термоядерного реактора, которая легла в основу работ в СССР по управляемому термоядерному синтезу.
А. Д. Сахарову трижды (в 1953, 1956 и 1962 годах) было присвоено звание Героя Социалистического Труда, в 1953 году ему была присуждена Государственная премия СССР, а в 1956 году — Ленинская премия. В 1953 году он был избран действительным членом Академии наук СССР. Ему тогда было 32 года. Мало кто был избран академиком в таком раннем возрасте. Впоследствии А. Д. Сахаров был избран членом ряда зарубежных академий. Он также является почетным доктором многих университетов.
Работая над созданием водородного оружия, А. Д. Сахаров вместе с тем осознал великую опасность, которая угрожает человечеству и всему живому на Земле в случае, если это оружие будет пущено в ход. Опасность для человечества представляли даже испытательные взрывы ядерного оружия, которые тогда проводились в атмосфере, на поверхности земли и в воде. Например, атмосферные взрывы приводили к заражению атмосферы и к выпадению радиоактивных осадков на больших расстояниях от места испытаний. В 1957–1963 годах А. Д. Сахаров активно выступал против испытаний ядерного оружия в атмосфере, в воде и на поверхности земли. Он явился одним из инициаторов Московского международного договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах.
Деятельность Андрея Дмитриевича по ограничению испытаний ядерного оружия — это лишь часть его известной во всем мире общественной деятельности. В 1968 году он выступил со статьей «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». В этой статье был обсужден ряд очень важных проблем, стоящих перед советским обществом, и предложены пути их решения. Нет возможности в краткой биографии изложить хотя бы бегло эту богатую мыслями работу. Отметим только то, что кажется нам наиболее важным. А. Д. Сахаров подчеркивал, что решение всех проблем, стоящих перед нашей страной, будет достигнуто намного легче и намного скорее, если все проблемы будут обсуждаться открыто и демократическим путем, т. е. каждый гражданин будет иметь право участия в обсуждении любого вопроса, и высказанное им мнение будет обсуждаться по существу и без опасения, что какое-либо высказывание будет использовано как повод для политического или уголовного осуждения. Таким же демократическим путем должны приниматься и решения по всем обсуждаемым вопросам. Таким образом, демократизация советского общества, уважение к каждому гражданину и соблюдение всех гражданских прав есть условие успешного развития общества не только в общественно-политическом, но и в первую очередь в социально-экономическом отношении. А. Д. Сахаров считал очень важным довести до конца критику сталинизма, поскольку без его осуждения и отказа от сталинских методов невозможно развитие демократии.
В области международных отношений А. Д. Сахаров исходил из того, что ядерная война, если она возникнет, приведет к гибели всего человечества, и поэтому нельзя допустить военного столкновения между противостоящими великими державами — обладателями ядерного оружия. В силу этого следует переходить от противостояния к совместному решению всех международных конфликтов в обстановке сотрудничества, не гонясь за односторонним преимуществом и рассматривая каждое соглашение как общий успех. Наладить сотрудничество между великими державами тем более необходимо, что перед человечеством стоит ряд проблем, которые ни социалистические страны в отдельности, ни капиталистические страны в отдельности не смогут решить. Это, как было указано А. Д. Сахаровым, — проблемы мирового голода, сердечных заболеваний, загрязнения окружающей среды и ряд других. Для решения этих проблем требуется сотрудничество всех развитых стран, и А. Д. Сахаров в своей работе наметил программу такого сотрудничества. Наконец, в своей статье «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» А. Д. Сахаров отметил, что по мере углубления сотрудничества всех стран социалистическая и капиталистическая системы будут заимствовать одна у другой некоторые характерные черты (например, капиталистическая система будет вводить элементы государственного регулирования производства, а социалистическая система будет вводить элементы рыночной экономики), и таким образом произойдет сближение (конвергенция) двух систем.
Эта работа А. Д. Сахарова вызвала большой интерес и положительное отношение во всем мире. За рубежом она была издана на многих языках общим тиражом около 20 миллионов экземпляров. В нашей стране появление этой работы совпало с началом периода застоя. Статья не была издана, взгляды А. Д. Сахарова замалчивались, но статья ходила по рукам в списках, многие ее читали, и она сыграла большую роль в развитии общественной жизни в нашей стране.
После появления этой статьи А. Д. Сахаров был отстранен от секретной работы и вернулся в Москву. Покидая места, где он прожил 20 лет, Андрей Дмитриевич перевел 139 тысяч рублей Красному Кресту и на строительство Всесоюзного онкологического центра. В 1969 году он снова поступил на работу в Теоретический отдел ФИАНа, на должность старшего научного сотрудника. В 60–70-е годы он выдвинул ряд основополагающих идей по физике элементарных частиц, космологии, теории тяготения. Он также продолжал активную общественную деятельность. В ноябре 1970 года был создан Комитет прав человека, одним из основателей которого явился А. Д. Сахаров. Провозгласив ранее общий принцип, согласно которому соблюдение прав человека является необходимым условием не только здорового развития нашей страны, но и необходимым условием мира, А. Д. Сахаров не оставлял без внимания ни одного случая нарушения прав человека. Он неоднократно выступал в защиту политзаключенных, против использования психиатрии в репрессивных целях, за право выбора страны проживания и места жительства в этой стране, в защиту репрессированных народов (в частности, за право крымских татар вернуться на свою родину). Каждое такое выступление требовало немалого гражданского мужества. Одновременно А. Д. Сахаров продолжал развивать свою идею общества, основанного на уважении к правам человека и на соблюдении этих прав. Его предложения по осуществлению идей демократического и правового государства во многом совпали с направлением сегодняшней перестройки в нашей стране, которая осуществляется медленно, подчас непоследовательно, с отступлениями, но все же осуществляется.
Все свои предложения по вопросам общественного устройства А. Д. Сахаров, как правило, направлял руководителям партии и государства (в те годы — Л. И. Брежневу, Н. В. Подгорному и А. Н. Косыгину). Ответов он не получал. Несмотря на замалчивание общественной деятельности А. Д. Сахарова, имя его получало все более широкую известность в нашей стране. На его адрес в Комитет прав человека и в ФИАН приходило много писем от людей, которые нуждались в правовой помощи.
В начале 70-х годов средства массовой информации в нашей стране начали массированную кампанию против А. Д. Сахарова. Его высказывания искажались, о нем и о его жене публиковались клеветнические материалы. Несмотря на это, А. Д. Сахаров продолжал свою общественную деятельность. В 1975 году он написал книгу «О стране и мире». В том же году ему была присуждена Нобелевская премия мира. В нобелевской лекции «Мир, прогресс, права человека», излагая свои взгляды, он отметил, что «единственной гарантией мира на Земле может быть только соблюдение прав человека в каждой стране». Присуждение А. Д. Сахарову Нобелевской премии мира сопровождалось новой волной дезинформации и клеветы по его адресу.
В 1979 году, сразу же после ввода войск в Афганистан, А. Д. Сахаров выступил с заявлением против этого шага, заявив, что это — трагическая ошибка. Вскоре после этого он был лишен всех правительственных наград и 22 января того же года выслан без суда в город Горький. В ссылке он пробыл 7 лет без нескольких дней. Доступ к нему в эти годы был сведен к минимуму, он был изолирован от советской и мировой общественности. За время горьковской ссылки А. Д. Сахаров провел три голодовки, к нему применялись меры физического воздействия, во время голодовок он был изолирован даже от жены. Несмотря на колоссальные трудности, А. Д. Сахаров и в Горьком продолжал свои научные исследования и общественную деятельность. Он пишет заявления в защиту политических заключенных в СССР, статьи о проблемах разоружения, о международных отношениях.
Многое из того, что говорил и писал А. Д. Сахаров за годы своей общественной деятельности, теперь стало частью нового мышления, провозглашается в числе основных принципов нового мышления и осуществляется в практической деятельности.
В декабре 1986 года А. Д. Сахаров возвращается в Москву. Он выступает на международном форуме «За безъядерный мир, за выживание человечества», где предлагает ряд мер в области разоружения, имеющих целью продвинуть вперед переговоры с США (эти предложения были осуществлены, что позволило заключить соглашение с США об уничтожении ракет средней и меньшей дальности). Он предлагает также конкретные шаги в области сокращения армии в СССР, действенные меры по обеспечению безопасности атомных электростанций.
Сейчас А. Д. Сахаров работает в Физическом институте им. П. Н. Лебедева АН СССР в должности главного научного сотрудника. Он избран членом Президиума АН СССР, продолжает активное участие в общественной жизни. Осенью 1988 года из Верховного Совета СССР А. Д. Сахарову сообщили, что рассматривается вопрос о возвращении ему правительственных наград, которых он был лишен в 1980 году. А. Д. Сахаров отказался от этого до освобождения и полной реабилитации всех тех, кто был осужден за свои убеждения в 70-х и 80-х годах. А. Д. Сахаров избран почетным председателем общественного совета всесоюзного общества «Мемориал».
А. Д. Сахаров является убежденным и активным сторонником провозглашенной М. С. Горбачевым программы перестройки. Его общественная деятельность направлена на то, чтобы перестройка проводилась активно и последовательно, без промедления, и чтобы она стала необратимой.
В 1989 году, после беспрецедентной по длительности и накалу борьбы избирательной кампании, А. Д. Сахаров стал народным депутатом СССР от АН СССР. А. Д. Сахаров был одним из основателей и сопредседателей самой крупной парламентской группы — межрегиональной депутатской группы, объединяющей наиболее активных, прогрессивно настроенных депутатов. Без преувеличения можно сказать, что в результате своей парламентской деятельности он стал одной из главных политических фигур нашей страны. В последние месяцы жизни им подготовлен проект новой Конституции СССР, базирующейся на принципах демократии, уважения прав человека, суверенитета наций и народов. А. Д. Сахаров — автор многих смелых политических идей, нередко опережавших свое время, а затем завоевывавших все большее признание.
Жизнь А. Д. Сахарова — уникальный пример беззаветного служения человеку и человечеству.
Кончина Андрея Дмитриевича Сахарова 14 декабря 1989 года — великая потеря для всего человечества, но с наибольшей остротой эту потерю чувствуем мы, его соотечественники.
В. Б. Адамский
Становление гражданина
А. И. Солженицын в книге «Бодался теленок с дубом» пишет: «Чудом было появление А. Д. С. в сонмище продажной беспринципной интеллигенции». Неясно, кого имел в виду Александр Исаевич под «сонмищем беспринципной продажной интеллигенции». Всю ли научно-техническую интеллигенцию или только ученых-атомщиков, в «сонме» которых находился Андрей Дмитриевич Сахаров до 1968 г. Субъективно мне кажется, что в этом тексте подразумевается именно профессиональная корпорация ученых, занимавшихся разработкой атомного оружия. И вот произошло чудо: не из какой-либо, а именно из этой среды вышел самый выдающийся правозащитник, первый гражданин Советского Союза, удостоенный Нобелевской премии мира. А может быть, это не чудо. Я думаю, совсем не случайно было появление такого человека, как Сахаров, в среде разработчиков атомного оружия. Произошло, как мне кажется, счастливое сочетание внутренних качеств, психологических и интеллектуальных, присущих Андрею Дмитриевичу, с условиями, сложившимися в коллективе, в котором он работал, и теми преимуществами, которые возникали, как следствие успешной работы по важнейшей, как тогда представлялось, государственной проблеме.
Прежде всего хочу напомнить особое положение физики как науки в нашем послевоенном обществе. Это была, пожалуй, единственная наука, которая избежала идеологического вмешательства со стороны партийно-государственной системы. Гуманитарные науки уже давно закостенели под властью схем и догм, и ни о каком самостоятельном направлении, не контролируемом партийными идеологами, в этой сфере не могло быть и речи. В естественных науках положение было не столь безнадежное: все-таки существовал некоторый объективный научный базис, который труднее было сломить, чем самостоятельные направления в гуманитарных науках. Наиболее сильный удар был нанесен биологии — всем известный разгром генетики и установление монополии так называемого мичуринского направления. Но наступление велось не только против биологии. Подверглось разгрому одно из направлений органической химии. Объявлена была буржуазной лженаукой также кибернетика, что послужило одной из причин нашего катастрофического, если не сказать навечного отставания в вычислительной технике. Не избежала нападок и современная физика. Так, в заключительной речи на философской дискуссии 1947 г. А. А. Жданов высказался в том смысле, что у некоторых физиков «электрон — не то волна, не то частица, не то еще какая-то чертовщина». В 1950 г. в одной из центральных газет появилась статья «Против реакционного эйнштейнианства в физике». Но была нужна атомная бомба, которую, как понимали руководители страны, без физиков высокого класса сделать невозможно. Поэтому физику не тронули, хотя какие-то попытки организовать дискуссии против физики в учебных заведениях были. Можно сказать, что физика и физики прошли через эти тяжелые времена почти без потерь. Более того, авторитет и престиж физиков благодаря успешному выполнению обязательств в деле укрепления обороны выросли. Крупные физики чувствовали к себе уважительное отношение властей. Эта ситуация лучше всего охарактеризована в стихотворении поэта Бориса Слуцкого, от которого пошло знаменитое противопоставление «физики — лирики».
Сознавая свой авторитет в научных и правительственных кругах, крупные физики чувствовали ответственность за судьбу в СССР естественных наук вообще, а не только физики, и в первую очередь биологии, как наиболее перспективной, а также кибернетики и связанной с ней вычислительной техники. Необходимость в вычислительной технике стремительно возрастала по мере дальнейшей работы над атомным и водородным оружием. Институты, занимавшиеся этой проблемой, становились самыми крупными заказчиками вычислительной техники, и в качестве таковых стимулировали ее развитие в СССР, приостановив уже на ранней стадии преследование кибернетики. Что касается биологии, то долг физиков, как об этом не один раз высказывался Игорь Евгеньевич Тамм, — перенять эстафету знания молекулярной генетики и донести ее до тех времен, когда можно будет восстанавливать биологию. И сами биологи считали, что сохранить биологию можно только под покровительством физиков. И действительно, кое-что все-таки удалось сделать. На Урале работала лаборатория радиационной биологии с участием Н. В. Тимофеева-Ресовского. В Москве при Институте атомной энергии И. В. Курчатов создал генетическую лабораторию. Но восстановить курс генетики в вузах не получалось. Тут позиции Лысенко были непробиваемы. Одним из авторитетных физиков, который чувствовал ответственность за судьбы науки в СССР, был Андрей Дмитриевич Сахаров.
Особенностью его мышления как физика была безошибочная физическая интуиция. Он удивительным образом умел наглядно представить сложное физическое явление. И дальнейшее изучение этого явления, так сказать по всем правилам, т. е. с применением соответствующих экспериментальных и вычислительных приемов, подтверждало его первоначальные представления. С появлением вычислительной техники, удельный вес которой в теоретическом конструировании ядерного и термоядерного оружия постоянно возрастал, Андрей Дмитриевич использовал эту технику для постановки и решения принципиальных задач, после которых следовала серия вариаций и уточнений, выполнявшихся в коллективе теоретических отделов. Думаю, что благодаря этим качествам Андрею Дмитриевичу удалось внести решающий вклад в разработку советского термоядерного оружия. По мере расширения вклада в эту работу возрастал его авторитет как среди специалистов, так и среди руководства, причем самого высокого уровня. Этот авторитет подкреплялся и рядом формальных актов, имеющих в нашей стране существенное значение. Таких, как избрание действительным членом Академии наук (1953 г.), присвоение трижды звания Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, а также исполнением должностных обязанностей, в силу которых были неизбежны контакты с руководством Министерства среднего машиностроения и Министерства обороны, ответственных за программу ядерного вооружения, и в отдельных случаях — с высшими руководителями государства.
В марте 1950 г. Андрей Дмитриевич прибыл на постоянную работу в институт, занимавшийся разработкой ядерного оружия, в составе теоретической группы, возглавлявшейся всемирно известным физиком-теоретиком Игорем Евгеньевичем Таммом. Прибыл с определенным «приданым» — с идеей по созданию нового вида ядерного оружия, проработка которой достигла уровня, близкого к реализации, и поэтому требовала участия автора в дальнейших работах, проводившихся в институте.
В институте уже существовал около двух лет теоретический отдел, руководимый Я. Б. Зельдовичем. С приездом И. Е. Тамма и А. Д. Сахарова был создан еще один теоретический отдел, начальником которого был назначен И. Е. Тамм. А после его отъезда в 1954 г. начальником отдела стал А. Д. Сахаров. В 1955 г. Сахаров и Зельдович были назначены заместителями научного руководителя института Ю. Б. Харитона. Кроме того, научный руководитель и его заместители были членами научно-технического совета Министерства среднего машиностроения, председателем которого был до своей смерти И. В. Курчатов. Все эти перечисления должностей и званий являются иллюстрацией того, что физики, возглавлявшие разработку ядерного оружия, — И. В. Курчатов, Ю. Б. Харитон, Я. Б. Зельдович, А. Д. Сахаров находились на особом положении в стране. (Трижды Героями Социалистического Труда, кроме них, в стране были всего пять-шесть человек.) Их работа над оружием признавалась правительством чрезвычайно важной, заслуги оценивались высоко. Они могли в случае необходимости выходить на членов правительства и в Политбюро. Это обстоятельство создавало определенные возможности добиваться ограниченных положительных решений в вопросах, лишь косвенно связанных с выполняемой государственной задачей. Как уже упоминалось, убедив руководство в абсолютной необходимости для разработки ядерного оружия высокопроизводительной вычислительной техники, авторитетные физики-ядерщики поддержали кибернетику, защитив ее от идеологического прессинга, не говоря уже о самой физике. Удавалось иногда отстоять того или иного научного сотрудника, допустившего неосторожные высказывания или не нравящегося отделу кадров «дефектами» своей анкеты. Отдельные удачные акции такого рода создавали, пожалуй, преувеличенные представления о возможностях физиков-ядерщиков и их близости к «начальству».
Близость к «начальству» имела еще один аспект. Она позволяла рассмотреть вблизи самые высшие эшелоны сложившейся у нас власти и составить о них свое представление. Важно, что это было представление не тех людей, которые принадлежат той же системе, но располагаются на одну или две ступеньки ниже и придерживаются тех же социальных ориентиров и приоритетов, а совсем других людей, более высокой культуры, находящихся не внутри, а вне этой системы и состоящих с этой системой как бы в договорных отношениях: мы, специалисты, работаем над ядерным оружием, так как считаем эту работу для страны необходимой, а вы, руководители, обеспечиваете ее материально. Это, конечно, упрощенная, если не сказать утрированная, схема взаимоотношений научного руководства атомной проблемы в СССР с верхними эшелонами власти. Да и не ко всем из научного руководства можно применить эту схему. Наиболее близок к такой схеме отношений был И. Е. Тамм, человек резкий, импульсивный, нетерпимый ко всякой фальши и неспособный к какому-либо конформизму, оказавший, как мне представляется, большое влияние как учитель и гражданин на Андрея Дмитриевича в начале его пути. Другие авторитетные физики чувствовали себя значительно менее отчужденными от системы власти.
Проблема доверия и взаимопонимания между учеными и властью существует, но очень редко проявляется остро и влияет на принятие государственных решений. Пожалуй, единственным примером такого влияния была ситуация с разработкой атомного оружия в США и Германии. Своеобразие ситуации состояло в том, что из-за необычности и новизны проблемы от ученых фактически зависело не только решение вопроса о технической возможности создания бомбы, но и вопроса целесообразности направления усилий на ее реальное изготовление, т. е. вопроса, находящегося в компетенции правительств. Острота вопроса возникла из-за того, что не было априорной уверенности в возможности создания атомной бомбы, и для того только, чтобы выяснить эту возможность, необходимо было пройти промежуточный этап: создать устройство (атомный реактор), в котором осуществлялась бы не взрывная, а управляемая цепная реакция. Ни одна страна, создавшая свое атомное оружие, не миновала этого этапа. Но чтобы осуществить этот этап, требовались огромные затраты, не идущие ни в какое сравнение с прежними расходами на научные исследования. Об этом нужно было четко и ясно сказать своему правительству, предупредив его, что затраты могут оказаться напрасными — атомная бомба может не получиться. И вот тут-то и проявилось различие во взаимоотношениях американских и немецких ученых со своими правительствами, определившее в конечном счете успех в одном случае и безрезультатность в другом. Американские ученые-ядерщики, среди которых едва ли не большинство составляли эмигранты из Европы, обратились напрямую к президенту страны и изложили эту непростую ситуацию. Особенную активность проявляли ученые-эмигранты, так как опасались, что в Германии ведутся интенсивные работы над атомной бомбой, и считали, что единственная возможность предотвратить ее использование Гитлером — это приложить усилия и опередить Германию. После проволочек, неизбежных даже в демократическом обществе, в США было принято решение придать исследованиям тот размах, который требовался логикой разработок, независимо от уверенности в конечном результате.
У немецких ученых доминировало чувство неуверенности, что эту работу можно завершить в обозримые сроки. В научных исследованиях, носящих пионерский характер, не бывает гарантированного результата. Это обстоятельство затрудняет положение властей, от которых зависит материальная поддержка исследовательских работ широкого масштаба. Оно требует для принятия правильных решений определенного уровня доверия и взаимного понимания между государственным руководством и учеными. А этого в Германии не было. Недоверие со стороны ученых принимало различные формы. Одни не хотели лично содействовать передаче в руки фашистского правительства атомного оружия, другие работали по программе «уранового» проекта, но задумывались над моральным аспектом этой проблемы в конкретной политической ситуации того времени. Были и такие, которые работали с полной отдачей, не мучаясь моральными проблемами. Правительство также не доверяло ученым, в особенности физикам. В отличие от специалистов в технических науках, физики больше чувствовали себя членами единой семьи ученых — некоего международного ордена, хорошо понимающих друг друга людей, постоянно встречающихся, обсуждающих им одним доступные глубокие научные проблемы. Фашистские власти чувствовали, что немецкие физики не восприняли господствующую в стране идеологию, поэтому не может быть доверия к ученым со стороны властей. Весь этот комплекс взаимоотношений привел к тому, что участники проекта не решились поставить ни перед собой, ни перед правительством работы над атомным оружием в качестве первоочередной задачи и не запросили средств, необходимых хотя бы для создания атомного реактора.
Следует отметить, что сомнения и раздумья о моральной стороне проблемы были нетипичны для немецких ученых в годы войны. Подавляющее большинство ученых безоговорочно поставили свои знания на службу германской военной машине. Ученые, занимавшиеся другой серьезной проблемой, конструированием ракет, не испытывали никаких сомнений и добились значительных успехов.
У нас ситуация была значительно проще. Во-первых, в августе 1945 г. возможность создания атомной бомбы и даже факт ее изготовления и применения стали общеизвестны. А о том, что в США ведется работа над атомной бомбой, определенному кругу руководителей, и в том числе ученым, было известно раньше. Во-вторых, у всех ученых было убеждение, да оно и сейчас представляется правильным для того времени, что государству необходимо обладать атомным оружием, нельзя допускать монополии на это оружие в руках одной страны, США, считавшейся главным противником в ходе холодной войны. К сознанию выполнения важнейшего патриотического долга добавлялось чисто профессиональное удовлетворение и гордость от работы над великолепной физической и не только физической задачей. Поэтому работа шла с энтузиазмом, без счета времени, с самоотверженной отдачей. Таков был темп работы в теоретических отделах и до приезда А. Д. Сахарова, когда работали над атомной бомбой, и позже, когда работали над различными вариантами водородной бомбы. Таким образом, вопрос о доверии между учеными и властью не стоял, если не считать традиционного недоверия властей к своим гражданам, что выражалось в детальном анкетировании, проверках и отказе в приеме на работу в случае «дефектов» в анкете. Такого рода отбор касался больше молодых специалистов и был более щадящим к тем, кто уже имел достаточно солидное положение в научном мире, еще до переключения на новую тематику. Впрочем, для большинства из них в научном плане это было по существу продолжение прежних работ.
Как и для зарубежных физиков, для наших физиков-теоретиков старшего поколения, приехавших на работу в наш институт или работавших в нем со времени его основания, было характерно естественнонаучное и одновременно гуманитарное мышление, в отличие от специалистов более технических направлений, склонных к чисто техническому прагматизму. В какой-то, может быть, малой степени и они были частью когда-то существовавшего, а к тому времени уже разорванного единения физиков, закладывавших фундаменты современной физической науки. Это относится, пожалуй, не только к тем ученым, которые некоторое время, как И. Е. Тамм и Ю. Б. Харитон, учились и работали до войны за рубежом. Но все это не препятствовало деловому сотрудничеству и доверию между учеными и «начальством», хотя можно сказать, что они принадлежали к различным субкультурам. Впоследствии ряды «начальства» министерского уровня стали пополняться из среды научных работников, но за счет тех, кто был близок «начальству» по духу.
В работе над атомной и водородной бомбами в составе теоретических отделов Зельдовича и Тамма работали молодые физики, направленные в институт по распределению после окончания Московского, Ленинградского и Харьковского университетов и МИФИ, или проработавшие один — два года в Москве и приехавшие в институт вместе со своими научными руководителями. Между «старшими» и «младшими» была определенная служебная дистанция. Она создавалась в основном тем, что «старшие» имели доступ ко всем производственным секретам, а «младшие» только к тем, которыми занимались непосредственно. Это приводило к некоторой скованности в отношениях. Но после смерти Сталина и устранения Берии эти преграды перестали существовать. Пока теоретический коллектив был небольшим, общение между сотрудниками на работе и в нерабочее время, по горизонтали и по вертикали было непосредственным. В дальнейшем, по мере разрастания коллектива, прихода молодых специалистов, формировавших новые горизонтальные слои, и внедрения более явной иерархической структуры общение по вертикали уменьшилось. Андрей Дмитриевич был самым молодым из старшего научного руководства, хотя имел скромный научный ранг — кандидат физико-математических наук. В 1953 г. он сразу шагнул через три ступени и стал академиком (такого, по-видимому, ни до, ни после у нас не бывало). С ним у нас, физиков младшего поколения, было чисто товарищеское общение, сопровождаемое все-таки известной почтительностью, связанной скорее не со служебным положением, а с научным авторитетом как в производственных делах, так и в сфере открытой науки.
Итак, в институте существовал творческий коллектив ученых, человек 25–30, с увлечением работающий над прикладной научной проблемой огромной государственной важности и очень интересной и престижной с профессиональной точки зрения. Коллектив работает, не раздираемый внутренними противоречиями. Все участники коллектива — физики-теоретики различного возраста, различного темперамента, различного интереса к окружающему миру, живут в изолированном городке и поэтому общаются в основном между собой и не только на работе. Университетское образование, да и сама университетская среда способствовали зарождению интереса к процессам в науке и обществе, стремлению не ограничиваться рамками своей специальности. Поэтому среди молодых специалистов были и такие, которые живо интересовались тем, что называется «политикой». Это было тем более интересно, что можно было в неформальном общении услышать мнение по тому или иному политическому вопросу Игоря Евгеньевича Тамма, который был уже в то время известен как «живой классик» теоретической физики, и в другой ситуации был бы недоступен для вчерашнего студента. Очень интересным было общение с начальником лаборатории в отделе Зельдовича профессором Давидом Альбертовичем Франк-Каменецким, человеком высокой культуры и разносторонних гуманитарных знаний. Надо сказать еще об одном сотруднике, существенно влиявшем на возбуждение интереса и понимание всеми нами, и молодыми, и солидными, того, что происходило и происходит в нашем обществе. Это Николай Александрович Дмитриев, ученик академика Колмогорова, талантливейший математик и физик. О масштабе его таланта можно судить по курьезному эпизоду, имевшему место в период первоначального развития электронно-вычислительной техники. Когда руководство института обратилось к академику Колмогорову за советом по поводу внедрения электронно-вычислительных машин, Колмогоров ответил: «Зачем вам ЭВМ, у вас же есть Коля Дмитриев». Н. А. Дмитриев обладал необычной, поражающей собеседника остротой мышления. В любом явлении политической жизни, литературы, истории, оценка которых уже утвердилась или взгляд на которые только формируется, он вскрывал какую-то неожиданную грань, после чего это событие или явление начинало выглядеть совсем по-другому. Это сейчас в эпоху сплошной политизации интерес к «политике» является всеобщим. В то время люди были заняты семьей, работой и интерес к чему-то отвлеченному был не таким уж частым.
Можно сказать, что в нашем коллективе существовал более высокий информационный фон, чем в средних научных коллективах. Он дополнялся еще и тем, что наша библиотека получала американский общественно-политический журнал «Bulletin of atomic scientists» («Бюллетень ученых-атомщиков»). Этот журнал обсуждал общественные и моральные проблемы американских ученых, работающих в той же отрасли, что и мы, наших, так сказать, заокеанских коллег. Доходящее до нас через этот журнал свободное обсуждение американскими учеными и профессиональных проблем, и политических вопросов, непосредственно не связанных с атомными делами, заставляло о многом задумываться. В 1952 г., в период наиболее жесткой научной и прочей изоляции нашей страны, мы знали о великом научном открытии XX века — двойной спирали молекул дезоксирибонуклеиновой кислоты — материальных носителей наследственности. Об этом открытии и его значении, замалчивавшемся нашими средствами информации, нам рассказал Игорь Евгеньевич Тамм. Он был человеком эмоциональным и не мог сдержать гнева, когда разговор касался положения в биологии. В этот же период мы слышали и о книге Орвелла «1984». О ней говорил Д. А. Франк-Каменецкий, который очень подробно рассказывал нам содержание, восхищался названиями «Министерство Правды», «Министерство Любви». Пожалуй, услышанное от наших учителей производило большее впечатление, чем информация зарубежных радиостанций, воспринимавшаяся все-таки с некоторым недоверием, как умелая пропаганда.
Для большинства советских граждан процесс частичного внутреннего самораскрепощения начался с массовых читок разоблачительного доклада Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС. У нас для многих толчком к этому послужила смерть Сталина и ближайшие последовавшие за ней события. Между объявлениями о болезни Сталина и о его смерти был промежуток в четыре дня. Все ученые, которые находились в командировках в Москве или еще где-нибудь, постарались за это время вернуться домой. Общим настроением были тревога, ожидание чего-то худшего. Но спустя неделю появился первый признак будущих изменений в положительную сторону, о которых нам стало известно раньше, чем было объявлено в газетах. Дело в том, что на строительстве в нашем городке работали заключенные. По пути от коттеджей, где мы жили, до работы мы проходили мимо строящегося Дома культуры, который возводили заключенные. Однажды, проходя поблизости от забора, ограждавшего зону строительства, мы увидели и услышали необычное возбуждение среди заключенных. Они не работали, выкрикивали: «Ура Ворошилову», подбрасывали вверх шапки-ушанки. Мы ничего не могли понять, пока офицер охраны не разъяснил, что полчаса назад заключенным был зачитан Указ Президиума Верховного Совета об амнистии, подписанный К. Е. Ворошиловым, получившим при распределении должностей после смерти Сталина пост Председателя Президиума Верховного Совета. Эта амнистия не касалась политических заключенных, но все же была гуманным актом. Она воспринималась как желание нового правительства показать, что оно не собирается продолжать эскалацию репрессий, проводившуюся до смерти Сталина. Месяц спустя появилось сообщение по «делу врачей», в котором само дело признавалось провокацией, кроме того сообщалось, что убийство известного актера Еврейского театра Михоэлса, совершенное в 1949 г., также было провокацией КГБ. Андрей Дмитриевич прокомментировал это сообщение дословно так: «Они сыграли не на три месяца, а на три года назад». Это было первое его высказывание на политическую тему, которое я запомнил. Андрей Дмитриевич имел в виду, что новым руководством взят курс на некоторое смягчение, либерализацию режима. Новое руководство демонстративно отмежевывается не только от самых последних репрессивных акций, но и от каких-то более ранних.
Следующим крупным событием было устранение Берии. Оно коснулось нас непосредственно, так как Берия курировал нашу отрасль. В нашем городке, образовавшемся вокруг института, был установлен очень жесткий режим, затруднен выезд сотрудников. Степень секретности в работе института и, в частности, в теоретических отделах также превосходила рамки разумности. Как уже упоминалось, существовал принцип, согласно которому каждый научный сотрудник имеет право знать только то, что необходимо для его непосредственной работы, вся прочая научная информация ему недоступна. По мере продвижения по служебной лестнице его посвящают в некоторые секреты. Научные руководители, конечно, знали все. Такой порядок секретности сильно мешал не только работе, но и общению между сотрудниками. Можно было войти в комнату, где двое обсуждают какой-то научный вопрос, к которому у тебя нет допуска, и сразу оказаться в дурацком положении и в такое же положение поставить тех, кто обсуждает «секретный» от своих же вопрос. Нетерпимость такого положения была всем очевидна. Она препятствовала быстрому подключению молодых сотрудников к новым разработкам. Она создавала и некоторое чувство отчужденности между молодыми сотрудниками и научными руководителями, которым доступно все. Спустя несколько месяцев после устранения Берии Зельдович и Сахаров добились ликвидации этого «принципа» секретности. Общение и научное, и человеческое стало более свободным, дистанция между научными руководителями и молодыми специалистами как бы сократилась.
Период 1953–1962 гг. был наиболее плодотворным в деле создания термоядерного оружия. Это был период дружной, увлекательной, в значительной степени совместной работы сначала небольшого, но потом постепенно разраставшегося коллектива. Именно на этот период, включивший в себя мораторий на ядерные испытания 1959–1960 гг., приходятся личные научно-технические достижения А. Д. Сахарова. В этот период он был трижды удостоен звания Героя Социалистического Труда — в 1953, 1956 и 1961 гг. Этими наградами был заложен фундамент той неприкосновенности от репрессивных органов, которая оказалась впоследствии необходимой для его правозащитной деятельности.
Успешное решение задачи обеспечения страны ядерным оружием, важнейшей, как тогда представлялось, придало и научным руководителям, и физикам чувство уверенности в себе, причастности к делам государственной важности и ответственности, не вообще формально-декларативной, а в какой-то степени личной, вернее сказать, корпоративной ответственности физиков-ядерщиков, оказавшихся в исключительно благоприятной ситуации. Эту ситуацию можно охарактеризовать примерно так — мы своими знаниями и трудом обеспечили оборону страны ядерным оружием. Это было одной из главнейших задач, стоявших перед страной. Благодаря этому руководители страны прониклись уважением к наиболее авторитетным физикам, участвовавшим в этой работе, таким как Курчатов, Харитон, Сахаров, Зельдович. И они должны, используя свой авторитет и налаженные контакты с руководящими кругами страны, добиваться решения некоторых серьезных вопросов, прежде всего положения в науке, в биологии, вычислительной технике и вопросах военно-технической политики. В действительности было далеко не так. Истинное отношение к ученым лучше всего выразил маршал Неделин, рассказав на банкете по случаю успешного испытания притчу-анекдот, вывод которого сводился к простой мысли: вы, ученые, работайте, создавайте и совершенствуйте ядерное оружие, а уж как им распорядиться — это наше дело. Но все же кое-что сделать удалось.
После смерти Сталина, ареста Берии и особенно после XX съезда КПСС в нашем коллективе становились все оживленнее и глубже обсуждения политической ситуации в стране в обстановке высокого и необычного для всей страны свободомыслия. Эти обсуждения происходили не на кухне или в курилках, а в коллективе, на рабочих местах и в кабинетах. Это выражалось в откровенном, ничем не стесненном обмене мнениями о положении в стране и мире, в беседах и дискуссиях на эту тему. Центром таких обсуждений бывал Андрей Дмитриевич. Он высказывал свои мысли, с ним спорили, соглашались и не соглашались, выносили на общий суд собственные суждения. Такие дискуссии возникали случайно в ходе обсуждения производственных вопросов. Можно сказать, что тогда у нас существовал своеобразный политический клуб. Надо предполагать, что идеологические и охранительные органы знали о таком «клубе», но смотрели на него снисходительно. Никуда эти дискуссии за пределы творческих секторов не выплескивались. По-видимому, считалось, что это невинные забавы, без которых не могут обойтись теоретики. Лишь бы делали нужное стране дело. А делали его в то время хорошо. Если бы они знали тогда, становление какого «великого диссидента» при этом происходит!
По причудливой ассоциации вспоминается мне нечто аналогичное, но, можно сказать, противоположного свойства, тоже относящееся к снисходительности властей, когда они имеют дело с резко выделяющейся по поведению, но чем-то полезной группой, когда я был на фронте. В нашей дивизии существовала группа разведчиков, которая специализировалась на захвате «языков», т. е. захвате в плен солдата или офицера с передовых позиций противника специально для последующего его допроса. Эти отчаянные ребята, среди которых были и недавние уголовники, никогда не возвращались без живого «языка» и тем самым обеспечивали нашу службу разведки свежей информацией. Когда они возвращались со своим «трофеем», у них прежде всего отбирали оружие, с которым они охотно расставались, зато предоставляли неограниченное количество спирта и еды. Они удалялись в свое расположение, там ели и пили, потом учиняли дебоши и скандалы, которые ничем страшным не кончались, так как у них не было оружия. Никаким другим солдатам такого, конечно, не дозволялось. В представлении начальства безрассудная смелость и удачливость в поимке «языка» неизбежно переплетались с буйством в тылу и необходимостью дать ему выход.
«Привилегия» на разговоры по политическим вопросам «предоставлялась», по-видимому, сознательно. Во всяком случае, один министерский чиновник высокого ранга рассказывал, что ему приходилось не раз объяснять в соответствующем отделе ЦК, что физики-ядерщики — люди особые, с точки зрения обычных советских людей — чудаки, что им нельзя запрещать говорить то, что они думают, пусть даже самую несусветную чушь, иначе они разучатся думать и разбираться в научных вопросах.
Я думаю, что обсуждения политических вопросов, возникавшие спонтанно, но происходившие каждодневно, развивали в какой-то степени наше понимание процессов, идущих в обществе, повышали политическую культуру и были полезны для Андрея Дмитриевича. В ту пору он еще не был кому-либо известен за пределами обычного своего круга общения, а без интенсивного обмена мнениями невозможно выработать систему политических взглядов. Мы в то время не были ни диссидентами, ни героями. Нам просто повезло, и мы имели возможность свободно обсуждать все, что хотели. В своей обширной статье «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» Андрей Дмитриевич пишет, что его «взгляды сформировались в среде научной и научно-технической интеллигенции, которая проявляет очень большую озабоченность в принципиальных и конкретных вопросах внешней и внутренней политики». Существенной частью этой среды, о которой он упоминает, был научный коллектив теоретических подразделений в 50-е и 60-е гг. То, что именно наш коллектив имел в виду Андрей Дмитриевич, он сам сказал мне, когда давал посмотреть один из первых машинописных вариантов своего, как он выразился, «футурологического сочинения».
Андрей Дмитриевич занимал в коллективе особое положение. И не только благодаря своему статусу руководителя, а главным образом по причине высокого, не подвергавшегося сомнению нравственного авторитета, который как-то сразу оказался его неотъемлемой принадлежностью. Составляющей частью его нравственного авторитета был его большой научный авторитет, и я бы не побоялся сказать, большое научное превосходство над всеми молодыми сотрудниками. При этом дело было не только в опыте, но и в способе физического мышления, а также в изобретательности. Я уже упоминал об острой физической интуиции Андрея Дмитриевича и его поразительном умении делать наглядными сложные явления. Видимо, есть определенная связь между этими особенностями мышления Андрея Дмитриевича и тем, что им предложено много основополагающих физико-технических идей в той отрасли, которой мы занимались, в прикладной ядерной физике. Это позволяло ему быть, можно сказать, идеальным научным руководителем, редко вмешивающимся в ход разработок, но прекрасно чувствующим все существенные моменты. Хорошо известно, что в любом творческом, в том числе и научном, коллективе возникают такие явления, как соперничество, зависть, споры из-за авторства. Андрею Дмитриевичу не раз приходилось бывать арбитром в таких спорах, и его вердикт обычно удовлетворял обе стороны.
Поделиться книгой: