Помоги проекту - поделись книгой:
Сразу после этого гость исчез, заглохли оба двигателя и самолет начал терять высоту.
Александр Петрович холодно усмехнулся. Достал спутниковый телефон и набрал хорошо знакомый номер.
— Игорь Сергеевич? Извините что отвлекаю. У меня самолет падает. Да. Жить мне осталось пару минут. Вмешались пауки. Действуйте на свое усмотрение. Да. Думаю, что они вас тоже зачистят. Может быть уже на месте. Прощайте.
Он выключил трубку и аккуратно поставил ее в держатель. Самолет в пологом разгоне уже практически достиг флаттера и жутко дрожал, норовя развалиться. Но страха не было. Сто шестьдесят лет. Мало кто на планете столько жил.
Александр Петрович двинулся в кабину пилота. Он понимал, что «паук» не оставил ему шансов на спасение, но опустить руки и не попробовать он не мог. Поэтому отстегнув сидящего без сознания пилота, он врубил тормозные закрылки, стараясь сбросить скорость и потянул штурвал на себя. Ведь энергию самолет набрал неплохую и ее нужно было сбрасывать.
Но ничего не получилось. Попытка выполнить петлю закончилась лишь оторванными плоскостями крыльев от перегрузки. Да и могло бы быть иначе, после «паука»?
Последние секунды Александр с холодным прищуром смотрел на приближающуюся землю. Но вопреки расхожему мнению, в его голове не пролетала история всей его жизни. Нет. В голове и на душе было тихо, пусто и на удивление спокойно.
Темнота…
Александр открыл глаза и поморщился от головной боли.
— Активация прошла примерно так, как и ожидалось. — Недовольно проворчал подростковый голос. И замер, так как на него нахлынули воспоминания последних минут жизни. Ему стало душно и очень нехорошо. — Какого черта… — тихо произнес подросток, озираясь по сторонам.
Спустя несколько секунд он увидел небольшой контейнер того самого комплекта, что держал в своих руках в лаборатории. На нем было написано хорошо знакомым почерком одно слово: «Прости».
Подросток аккуратно взял контейнер в руку. Побледнел. И как‑то сжался. Что и не удивительно. Не каждый день на твои плечи ложится ответственность за гибель нескольких миллиардов людей… одним махом…
— Доволен? — Раздался рядом незнакомый мужской голос. Александр поднял глаза и увидел уже немолодого мужчину с густыми седыми волосами и невероятно пронзительным взглядом.
— Ты кто такой? — С вызовом произнес резко подобравшийся мужчина, лишь по недоразумению выглядевший подростком.
— Не догадываешься? — Спросил старик, у которого от реакции собеседника явно повысилось настроение.
— Адонай? — После недолгого размышления предположил Александр.
— Хм. Верно. — Ответил, чуть кивнув, старик. — Может быть, ты еще и знаешь, зачем я пришел?
— Не велика сложность, — спокойно и уверенно глядя в глаза собеседнику, произнес Александр Петрович. — Пообщаться хочешь или я тебе зачем‑то нужен.
— Наглец… ох и наглец! — Покачал головой старик. — Но ты прав. Ты первый человек, который смог учудить что‑то подобное. Теперь придется озаботиться вопросами безопасности от вашего вмешательства в стабильные сборки.
— Старик, ты хочешь предложить мне сделку?
— Ха! Сделка между мной и тобой попросту исключена. Не та весовая категория. А понаблюдать за тобой, я понаблюдаю. — Александр невольно поежился от таких слов и как‑то рефлекторно попытался убрать руку с контейнером за спину. — И вот это я заберу. Не стоит превращать историю в фарс.
— Но… — попытался воспротивиться мужчина, однако, контейнер осыпался на постель мелкой пылью.
— Теперь все. Не прощаюсь. После окончания игры мы еще встретимся. Надеюсь, ты не разочаруешь меня. — Старик коротко кивнул и исчез. А спустя несколько секунд около дверей кто‑то упал на пол.
«Вот сволочь! Только свидетелей мне не хватало…»
Часть 1 — Primo Victoria [3]
— В честном бою я бы тебя победил!
— Тогда нет смысла драться честно!
Глава 1
Петр обернулся на звук упавшего тела и застал немую картину — его любезная матушка Наталья Кирилловна стояла с совершенно белым лицом, украшенным вытаращенными глазами, а одна из нянек лежала словно куль из тряпок и телес подле ее ног.
— Доброе утро, — как можно более невозмутимо произнес Петр.
— Доброе, — только спустя минуту смогла выдавить из себя царица. — Кто это был? — Но юный царь не ответил, лишь вопросительно выгнул бровь и молча ждал уточнения. — Седовласый старец, — продолжила царица–мать, — с благообразным лицом и в светлых одеждах.
Наступила пауза. Петр не знал, что говорить и обдумывал обстановку. «Говорить правду? А нужно ли? Тем более в столь темные времена. На костер, конечно, не отправят, но… чем все это закончится, неизвестно. А если Софья узнает неправильную трактовку, то ему точно не избежать стрелецких бердышей».
«Ладно. Будем стрелять от бедра» — подумал царь и внутренне усмехнулся, вспоминая буквально вылитый облик Архитектора из «Матрицы», который в глазах матери показался «благообразным старцем».
— Это был Петр, — наконец ответил юный царь.
— Как? Кто… — как‑то растерянно переспросила Наталья Кирилловна, потеряв разом всю напускную строгость.
— Святой это был, мой небесный покровитель — апостол Петр, — повторил сын, тяжело вздохнув и глядя на матушку так, словно малому ребенку втолковывал очевидные вещи. — И приходил он милостью Божьей наставлять меня на путь истинный, учить и вразумлять.
Мать юного царя, Наталья Кирилловна Нарышкина больше не сказала ни слова. Лишь постояла несколько минут, смотря на своего сына каким‑то странным взглядом, смешавшим в себе ужас с удивлением и уважением, после чего молча ушла…
— Дочь моя, ты понимаешь, что говоришь? — Спросил патриарх Иоаким, удивленный не только неожиданным визитом царицы–матери, но и ее в высшей степени странными речами.
— Владыко[4], своими глазами видела… две девки, тоже видели. Да и Петя изменился. Ложился спать ребенком, а с утра… встречаюсь с его глазами, а там нет ни робости, ни волнения.
— Может быть его распирает от гордости? На днях ведь венчали на царство, вот и оценил наконец да возгордился.
— Нет, Владыко. Там была не гордость, а скорее уверенность, спокойная такая.
— Хорошо, я поговорю с ним. Но дочь моя, держи эту новость в тайне. Ежели кто узнает из недругов, быть беде…
— Государь, — поклонился смутно знакомый слуга, «Видимо уже успели заменить, дабы странностей старые не заметили» — пронеслось в голове у царя, — к тебе Владыко!
— Так зови его, дурень! Нечего старого человека заставлять ждать, — буркнул Петр, ожидавший прихода кого‑то подобного. Не могли они оставить без последствий подобное событие.
Под довольно грустные мысли, впрочем, никак не отражающиеся на лице юного царя, Иоаким и вошел в палаты, стараясь всем своим видом являть монументальность и величественность.
— Доброго здравия тебе Владыко, — произнес подросток, стоявший до того возле стола и листавший Евангелие.
— И тебе крепкого здоровья, Государь, — едва кивнул головой патриарх, демонстрируя не более чем формальную вежливость, а также свой высокий статус.
— Полагаю, моя любимая матушка тебе уже наговорила всяких страстей.
— Скорее очень странных вещей, — поправил царя патриарх, внимательно и с особым интересом рассматривающий явно и решительно изменившегося подростка. — Это правда?
— Что именно? — Сохраняя полное спокойствие и самообладание, уточнил тот.
— То, что ты беседовал с апостолом Петром.
— Ты ведь в это не веришь и вряд ли поверишь, — улыбнулся царь, уходя от ответа. — Ведь так?
— Государь, в это сложно поверить, — развел руками Иоаким.
— И я тебя отлично понимаю, — покладисто кивнул Петр. — Но давай перейдем сразу к делу. Мы ведь с тобой оба понимаем, что ситуация… хм… патовая. — На лице Иоакима выразилось непонимание и удивление совершенно незнакомым словом от юного царя. — Это из шахмат, — поправился Петр. — Поясню. Если я скажу, что все это правда, то ты посчитаешь мои слова ложью. Посчитаешь. Не кривись. Предположив желание наше с матушкой использовать церковных иерархов в борьбе за трон. Согласись, царь, до общения с которым нисходит сам апостол, имеет много больше шансов усидеть на троне, чем иной. Поправь меня, если я где ошибся в своих размышлениях, — произнес подросток и уставился на патриарха спокойным, внимательным и умным взглядом.
— Ты сильно изменились, Государь, — после практически минутного молчания тихо произнес Иоаким. В его создании только что услышанное совершенно не укладывалось. Не мог этот юный отрок такого сказать. А даже если мать его научила, то откуда такая уверенность и твердость?
— Удивлен?
— Не то слово, Государь, — с куда большим почтением кивнул патриарх. — Ты совершенно не походишь на отрока. Такие речи и от взрослого мужа не часто услышишь.
— За все нужно платить, Владыко.
— Что ты имеешь в виду? — Напрягся патриарх.
— Когда человек постигает мир, на это уходят годы и познание он завершает не беззаботным ребенком, но уже взрослым мужем, а мудрость та и вообще приходит, зачастую, вместе с сединами. Если же тебя наставляет на путь истинный посланец Его, это занимает мгновения. Для тела это остается совершенно незаметным, а вот душа… она вынуждена пройти всю дорогу, шаг за шагом, и не может не повзрослеть. Да, Владыко, за какие‑то жалкие минуты мое беззаботное детство осталось в прошлом.
— Мудрость? Познание? Взросление? — С некоторым недоумением переспросил Иоаким. — Но разве общение с Его посланником не должно наполнять, прежде всего, радостью и благодатью?
— Радостью и благодатью? Хм.
— Так говорят святые отцы и их словам есть вера.
— Если так думать, то вино и есть главное средство познания Всевышнего, ибо оно дает именно радость и благодать. На время. Но разве разница столь важна? А далеко на юге с теми же устремлениями вдыхают дым некоторых растений.
— Ваше Величество, — нахмурился Иоаким.
— Полагаю, что радость и благодать, это если и есть следы общения с Всевышним, то далеко не основные. Ключевым делом же я почитаю утоление жажды того, кто стремиться к этому.
— И в чем же заключалась ваша жажда?
— Я жаждал знаний, почитая невежество за тьму и прозябание. Вот Всевышний и послал ко мне апостола своего, дабы наставить на путь истинный и обучить наукам разным. Кто‑то ведь должен был помочь самодержцу Всероссийскому не остаться без достойного образования, коли уж его так обложили интригами, что даже грамоте толком обучиться не выходило.
— Что?! — Слегка опешил от такой постановки вопроса Иоаким.
— Сильвестр, конечно, вор по которому дыба давно льет горькие слезы, но и Никитка ведь совсем дурной, хотя и преданный. Даже письмом толком не владеет, а уж что касается алгебры, философии и прочих наук, то он о подобном даже и не слышал.
— Ваше Величество! Что же вы такое говорите?
— Владыко, я вас и не виню. Знаю, что это все происки Милославских. И понять их было несложно. Федор слаб от рожденья, Иван тоже. Уже давно им стало ясно, что ни Федор, ни Иван долго не протянут, и править, в конечном счете, буду я. Вот и подсуетились, постаравшись вырастить меня невеждой, дабы можно было крутить как куклой фарфоровой. Болванчиком. Не удивлюсь, что даже вас попытались привлечь к этому делу, хитростью или обманом каким.
Иоаким молча смотрел на царственного отрока. Переваривал. В его голове творился полный бедлам. Шок. Бардак. И какая‑то вакханалия. Не мог сказанного произнести десятилетний мальчик, но он произнес. Причем очевидно, что не по научению, а сам. Вон — не сбивается, тверд в словах. И как ему поступать? Какие выводы делать? А глаза юного царя смотрят на него с таким добрым укором… словно дед взирает на шаловливого внука…
— Владыко, — нарушил тишину Петр. — Вот видите, как неудобно и неприятно объяснение с людьми, относительно той беседы. И мне и вам сейчас хочется все взвесить, обдумать, сопоставить. Поэтому полагаю, что увиденного и услышанного на сегодня вполне достаточно. Особенно мне. А посему я вас более не задерживаю. Однако жду вас в гости. Мне всегда будет нужен совет такого мудрого человека, как вы. Сами же знаете, насколько важно благословление пастырское.
С этими словами Петр кивнул, прощаясь, и отвернулся от патриарха, вернувшись к изучению Евангелия.
Иоаким с минуту постоял, продолжая переваривать и обтекать, после чего поклонился царственной спине и молча вышел. Оставив юного царя в покое.
— Поговорили? — Спросила Наталья Кирилловна, встретив патриарха, вышедшего от сына.
— Поговорил. — Кивнул он с задумчивым видом. — Дочь моя, я должен все обдумать. Слишком уж сильны изменения.
— И как же нам быть?
— Живите как жили. Просто помните, что сын ваш более не дитя неразумное, а взрослый муж.
— Неужели все так серьезно?
— Более чем, — буркнул патриарх и пошел далее. Вести разговоры ему было совсем не с руки. В своей бы голове порядок навести…
Петр же, дождавшись ухода патриарха, направился к матушке держать с ней совет, стараясь, как говорил герой в исполнении Папанова, ковать железо не отходя от кассы. Ведь на войне что главное? Правильно, инициатива. Упустишь и все — тебя обошли и разбили.
— Матушка, можем ли мы незамедлительно переехать в Преображенское?
— В Преображенское? — Удивилась царица–мать. — Но зачем?
— Вам понравилось, что творилось месяц назад? Хотите снова увидеть озверевших, пьяных стрельцов, которые будут решать кому из бояр жить, а кого растерзать? — Твердо, даже с некоторым нажимом сказал Петр.
— Государь, — с волнением произнес Федор Юрьевич Ромодановский, присутствующий тут же. — У вас есть известия о готовящемся заговоре?
— Сведений нет, но есть опасения, — кивнул ему царь. — Матушка?
— Да, сынок, я ему рассказала о том, что случилось утром.
— Кому еще?
— Ему и патриарху.
— Хорошо. Чем меньше людей об этом знают, тем лучше.
— Что вызывает в вас опасения? — Повторил свой вопрос Федор Юрьевич.
— Патриарх. Я не могу поручиться за то, какую сторону он выберет. Ведь церкви намного удобнее, когда святые давно упокоились и про них можно говорить все, что угодно, в зависимости от сиюминутных интересов.
— Петя! — Попыталась одернуть сына Наталья Кирилловна.
— Патриарх Иоаким уже показал, что ради собственных интересов готов растоптать интересы веры, закрывая глаза на чудеса. Взять хотя бы дела с Анной Кашинской. Чудо ведь нетленное тело. Без попустительства Всевышнего такое произойти не могло. Однако он закрыл глаза на сие лишь потому, что у ее мощей пальцы были сложены двоеперстно. Как, впрочем, и на всех старых иконах, что византийского образца, что римского. Поэтому я не доверяю ему, ибо не известно, что в нем победит — страсть к укреплению личной власти, для которой лучше бы Бога и не было вовсе, или вера христова. И если что, он сможет дать замечательный повод для Софьи вновь поднять стрельцов.
— Если она их поднимет, то Преображенское нас не спасет.
Поделиться книгой: