Кровавый контракт. Магнаты и тиран. Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх

Еще 29 августа 1932 года Шахт, в частности, писал Гитлеру:

«Своим письмом хочу заверить Вас в моем неизменном сочувствии в связи с серьезными препятствиями. Я знаю, Вы не нуждаетесь в утешении… Однако в этот тяжелый период Вы оцените признания в искренней дружбе. Ваше движение набирает силу благодаря его крайней справедливости и необходимости, так что победа в том или ином виде просто не может не прийти к Вам.

Где бы мне ни пришлось работать в ближайшем будущем, Вы можете полностью рассчитывать на меня как на Вашего преданного помощника»[13].

12 ноября 1932 года он писал нацистскому лидеру:

«Позвольте мне лично поздравить Вас с тем, что Вы стали придерживаться твердой линии сразу после выборов. Я нисколько не сомневаюсь в том, что такое развитие событий может закончиться только одним – Вашим назначением на пост канцлера…

Я полон уверенности в этом, поскольку вся нынешняя система обречена на гибель».

Видимо, Шахт просто не нашел места для упоминания об этих письмах в своих мемуарах[14].

Те, кто знал Шахта, самой сильной чертой его характера считали присущую ему амбициозность. Он полагал стать спасителем Германии после полного провала нацистов на государственном поприще. Поэтому можно с уверенностью сказать, что его преданность к Гитлеру была не такой наивной, как казалось. И приведенные здесь отрывки из его писем, возможно, следует понимать в свете его амбиций.

Сейчас уже весь мир знает, что позднее Шахт, как и Тиссен, горько жалел, что предал свое прошлое и поставил свои способности и знания на службу антидемократическому движению такого же честолюбивого деспота, как и он сам. Он противостоял нацистской иерархии как президент гитлеровского Рейхсбанка и министр экономики, боролся с финансовыми мерами, которые считал губительными для немецкой экономики, и поддерживал постоянную связь с группой, боровшейся за свержение Гитлера и его сторонников. Конец гитлеровского режима он встретил в концентрационном лагере. Нюрнбергский суд оправдал его.

Но нельзя отрицать, что в тот момент позиция Шахта оказала огромное влияние на мечущийся в поисках опоры деловой мир. То, что он поддержал политику Гитлера, значительно умножило число сторонников нового хозяина.

Некоторые осторожные промышленные магнаты продолжали состоять членами немецкой народной или немецкой национальной партии, но при этом втайне получали удостоверения личности, подтверждающие, что они являются членами национал-социалистического движения. Другие считали достаточным, чтобы в нацистскую партию вступил один из членов правления директоров их предприятия, что позволяло им обоим быть в курсе всех событий, а также – в случае прихода Гитлера к власти – доказать, что «они всегда были за него». Но таких было не так много.

6 ноября 1932 года, во время недолгого пребывания Франца фон Папена на посту канцлера, в результате очередного роспуска рейхстага, характерного для этого беспокойного периода, немецкий народ снова отправился на выборы. Впервые после ошеломляющего успеха Гитлера на выборах в сентябре 1930 года, его партия потерпела серьезный провал. Количество ее делегатов, прошедших тогда в парламент, снизилось с 230 из 680 до 196 из 584, то есть упало с 37,3 до 33,1 %.

Вскоре после выборов Вильгельм Карл Кепплер, один из главных экономических советников Гитлера, в надежде помочь нацистам подняться, составил письмо с рекомендацией назначить Гитлера канцлером. Он предложил крупным промышленникам подписать его и передать президенту Гинденбургу. Это письмо имело непредвиденные последствия: оно сыграло важную роль в главном Нюрнбергском судебном процессе[15] по военным преступлениям и вновь неожиданно всплыло во время выборов в бундестаг 1953 года. В обоих случаях его рассматривали как предполагаемое доказательство того, что германские промышленники решили навязать Гитлера Гинденбургу против его желания.

В предложенном Кепплером тексте письма говорилось следующее:

«Ваше Высокопревосходительство, глубокоуважаемый господин Рейхспрезидент, мы, нижеподписавшиеся, подобно Вашему Высокопревосходительству, вдохновленные страстной любовью к немецкому народу и к родине, с большой надеждой приветствуем фундаментальные изменения в работе правительства, к чему расчистило дорогу Ваше Высокопревосходительство. Совместно с Вашим Высокопревосходительством мы подтверждаем необходимость независимости правительства от парламента, выражающуюся в идее президентского кабинета, сформулированной Вашим Высокопревосходительством[16].

Итоги выборов в рейхстаг, прошедших 6 ноября, показали, что нынешний кабинет, в чьих благородных намерениях немецкий народ не сомневался, не получил достаточной поддержки курса, которому он предполагал следовать, тогда как указанная Вашим Высокопревосходительством цель поддерживается основным большинством немецкого народа, кроме коммунистической партии, отрицающей государство. Против нынешнего парламентского партийного режима выступают не только немецкая национальная партия и близко стоящие к ней небольшие группы, но также и национал-социалистическая рабочая партия. Тем самым все они одобряют цель Вашего Высокопревосходительства.

Мы считаем это событие чрезвычайно отрадным и находим недопустимым, чтобы достижение Ваших целей было сорвано, если позволить правительству и дальше существовать в форме, признанной неэффективной.

Становится ясным, что частые роспуски рейхстага, за которыми следуют новые выборы с еще более ожесточенной борьбой партий, необходимо заменить не только политической, но и экономической устойчивостью и стабильностью. Однако также ясно, что любое изменение конституции, не поддержанное широкими массами, приведет к дальнейшему ухудшению экономической и политической ситуации и к упадку морального духа.

Поэтому мы считаем долгом своей совести верноподданно просить Ваше Высокопревосходительство, чтобы для достижения поддерживаемой всеми нами цели Вашего Высокопревосходительства был создан такой кабинет, в результате деятельности которого правительство обретет наиболее мощную народную силу.

Мы, промышленники, свободны от каких-либо политических пристрастий. В национальном возрождении, охватившем сейчас весь наш народ, мы с надеждой видим зарю того времени, когда благодаря устранению классовых противоречий укрепятся необходимые основы для восстановления немецкой экономики. Мы сознаем, что это восстановление потребует огромных усилий и жертв. Но эти жертвы будут с готовностью принесены лишь в том случае, если руководящие посты в правительстве будут занимать представители самой массовой части народного движения.

Передача лидеру крупнейшей национальной группы ответственного руководства президентским кабинетом, составленным с участием наилучших по своим деловым и личным качествам деятелей, устранит недостатки, свойственные любому массовому движению, и привлечет к сотрудничеству миллионы людей, которые пока что остаются в стороне.

В полном доверии к мудрости и к чувству тесной связи с народом Вашего Высокопревосходительства мы выражаем Вашему Высокопревосходительству наше глубочайшее уважение».

Один американский следователь подтвердил в Нюрнберге, что копия этого документа была обнаружена в руинах здания кёльнского банка Штайна, партнером которого был барон Курт фон Шрёдер. К нему были прикреплены два списка с именами, в одном из которых числилось 40, а в другом 38 воротил делового мира, причем многие находились в обоих списках. Многие имена были помечены крестиком или буквами, после некоторых стоял знак вопроса.

Несомненно, документ подписал Ялмар Шахт. Карл Фридрих фон Сименс и Пауль Силверберг, чьи имена встречаются в обоих списках, высказались против этой идеи и отказались подписать письмо. Однако они были названы в числе тех, кто действительно подписал его. Тщательное изучение архивов Круппа не дало никаких доказательств того, что Густав Крупп фон Болен получил это письмо или подписал его. Фриц Тиссен, Август Роштерг, Фридрих Рейнхардт и Курт фон Шрёдер, чьи имена тоже фигурировали в обоих списках, вполне могли его подписать. Появление большинства других имен в списках трудно объяснить.

Была ли эта петиция отправлена президенту Гинденбургу? Доказательств этому не имеется. А если была, то чьи же подписи под ней стояли? Недавно Шахт на прямо заданный вопрос ответил, что желание подписать ее выразили всего несколько крупных магнатов. Более чем невероятно, чтобы Пауль Ройш, Альберт Фёглер и Роберт и Карл Бош согласились поддержать своим авторитетом идею Кепплера.

Предположим, что петиция была доставлена адресату. Почему в таком случае практичный Йозеф Геббельс не счел нужным использовать этот факт в своей пропаганде? Ведь не побоялся же он заявить, что Гитлера поддерживали все промышленники, хотя петиция была подписана всего тремя или четырьмя именами. Но вот письмо, которое так и не было отправлено рейхспрезиденту, он опубликовать не решился.

Таким образом, составленное Кепплером письмо утратило свою ценность как предполагаемое доказательство позиции немецких промышленников.

Однако остается вопрос: как могло случиться, что Кепплер возымел эту смелую инициативу? Для этого должны быть серьезные причины. Их легко найти в убежденности деловых и промышленных кругов, что

Германию ждет неминуемая катастрофа, которую невозможно предотвратить традиционными мерами, поскольку они не соответствуют масштабам бедствия.

Сегодня, двадцать лет спустя, трудно представить овладевшие немецким обществом уныние и панику. Я спрашивал тех ветеранов германской индустрии, с кем мог встретиться, об их настроении в конце 1932 года. Они утверждали, что никому из них и в голову не приходило сделать Гитлера диктатором; они вовсе не были уверены в том, что нацистский лидер отвечал требованиям момента. Правда, он был непримиримым противником коммунизма, к тому же, казалось, обладал необыкновенным авторитетом в Германии.

Эти люди были уверены, что, когда Гитлер станет канцлером, его буйные сторонники поутихнут и успокоятся. На это указывал пример социал-демократов, которых при кайзере называли не иначе как дикарями: как только Веймарская республика возложила на них ответственность за страну, они стали серьезными государственными деятелями. Промышленникам требовалась политическая стабильность. Необходимо было что-то делать – и Гитлер обещал принять меры. Все что угодно ради перемен – и Гитлер обещал все изменить. Они боялись прихода коммунистов – и Гитлер обещал истребить их.

Жажда перемен в Германии ничем не отличалась от требования перемен в Соединенных Штатах, благодаря чему в 1932 году на первый план вышел Франклин Рузвельт, а в 1952-м – Дуайт Эйзенхауэр.

Президент Гинденбург во время истории с письмом Кепплера был еще не до такой степени дряхлым, чтобы вручить бразды правления этому «богемскому ефрейтору, который в лучшем случае может служить почтмейстером», как он однажды выразился. Поэтому, когда фон Папен потерпел неудачу, он назначил канцлером генерала Курта фон Шлайхера. Только после того, как этот военный политик тоже не справился с задачами, «придворная камарилья», которая и не думала удалять из политической верхушки пронырливого фон Папена, обступила старого президента и убедила его повернуться лицом к нацистам.

Привели ли Гитлера к власти именно промышленные круги? Еще до того, как промышленники стали проявлять интерес к Гитлеру, он уже имел политическое влияние и стремительно рвался к власти, когда они начали помогать ему. До 1933 года его партия в основном была движением «маленьких» людей, а не верхних слоев общества. Гитлер достиг бы своих целей и без промышленных кругов. Истинные размеры их финансовой помощи Гитлеру будут рассмотрены в главе 5.

Глава 3

Главные фигуры германской индустрии

Итак, немецкие промышленники становятся монолитной группой – безжалостной, воинственной, склонной к интригам, чуждой интересам культуры, полностью лишенной идеалов, занимающейся исключительно наращиванием состояния, в чем они истинные мастера.

Прежде чем идти дальше, очень важно проверить справедливость этого стереотипа, для чего имеет смысл ближе ознакомиться с жизнью людей, которые занимали главенствующее место в германской индустрии в рассматриваемый период истории немецкого общества. Именно они несли основное бремя ответственности за промышленный сектор немецкой экономики; и тысячи их менее известных коллег придерживались проводимой ими линии.

Какими были эти лидеры? Каким было их прошлое? Что сделало их такими влиятельными? Как они представляли себе авторитет, лидерство, ответственность за общее благо? Чувствовали ли они свой долг перед обществом? Какие у них были интересы, помимо бизнеса?

Помещенные ниже очерки содержат ответы на эти вопросы. Мой выбор одиннадцати немецких промышленных магнатов определялся выявлением только подлинных документов. Поэтому он далеко не исчерпывающий.

Густав Крупп фон Болен унд Гальбах

Почти автоматически первым вспоминается Густав Крупп фон Болен унд Гальбах. И этому есть причины. Он был супругом Берты Крупп. Три поколения ее предков создали самую мощную промышленную империю Европы. Старший представитель каждого поколения получал титул Пушечного короля (Дер Каноненкёниг). Крупповская сталь, которая шла не только на изготовление орудий, была образцового качества, и фирменная торговая марка в виде трех колец являлась гарантией безупречности продукции.

Твердо убежденный в том, что высокие стандарты крупповской продукции надежнее всего можно обеспечить, только удерживая производство и ответственность в одних руках, Альфред Крупп, глава второго поколения, в 1887 году составил завещание, согласно которому концерн Круппа не подлежит делению и его единственным владельцем становится старший по возрасту (и одновременно берет на себя моральный долг заботиться об остальных членах семейства). Условия этого завещания были подтверждены Адольфом Гитлером в 1943 году в так называемом Законе Круппа.

В 1902 году единственным владельцем концерна стала Берта Крупп, старшая дочь представителя третьего поколения Фридриха Альфреда. У нее была еще младшая сестра, однако братьев не было. Это означало, что со смертью четвертого поколения умрет и имя Круппов. Но на помощь пришел кайзер Вильгельм II: он позволил молодому дворянину Густаву фон Болену унд Гальбаху, чье ухаживание благосклонно принимала Берта, присоединить к своей фамилии знаменитую фамилию жены. Кстати, Густав фон Болен был правнуком генерала Уильяма Генри Чарльза Болена, погибшего в битве у Раппаханок в 1862 году, где он сражался на стороне Конфедерации в нашей Гражданской войне. В 1906 году молодой новобрачный стал называться Густав Крупп фон Болен унд Гальбах, а сегодня уже его старший сын законно именуется Альфрид Крупп фон Болен унд Гальбах.

Густав Крупп фон Болен был необычной фигурой в промышленных кругах Германии. Готовившийся к карьере дипломата, не имеющий никакого опыта в бизнесе, он неожиданно оказался во главе гигантского концерна в отрасли промышленности, где царила жестокая конкуренция. Ему противостояли те, чьи отцы создали свои небольшие промышленные империи, либо научные специалисты, чьи изобретения применялись в индустрии, либо люди, которые хотя бы росли и воспитывались в коммерческой среде.

Болен был не предпринимателем, а администратором доставшегося его супруге состояния. Он упорно учился управлять концерном Круппа, для чего пришлось освоить незнакомые ему производственные процессы и подчинить всю свою жизнь расписанному по минутам графику. В результате он производил впечатление робота, а не обычного человека со свойственными ему слабостями и привязанностями.

Он считал себя всего лишь доверенным лицом своей жены, а никак не предпринимателем, что заставляло его быть очень осмотрительным в принятии каких-либо решений, чреватых нанесением ущерба интересам Круппов. Тот факт, что он происходил не из среды промышленников, заставлял его чувствовать себя несколько неуверенным, даже испытывать комплекс неполноценности, однако огромным усилием воли он тщательно скрывал свое состояние. Привыкший к строгим порядкам гражданской службы Германии, он обладал поразительным, порой необъяснимым почтением к власти и ответственным отношением к своему долгу. Он был одинаково глубоко предан аристократу кайзеру Вильгельму II и социал-демократу Фридриху Эберту; равным образом преклонялся перед консервативным монархистом фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом и перед национал-социалистом Адольфом Гитлером. Когда в начале Веймарской республики один из гостей на его приеме позволил себе пренебрежительно назвать Эберта «седельником», намекая на его бывшую профессию шорника, обычно сдержанный хозяин дома вспыхнул и резко заявил, что он не потерпит оскорбительных высказываний о главе государства. Годы спустя в узком кругу знакомых Карл Бош из «ИГ Фарбен» обвинил нацистский режим в коррупции, и Болен заявил, что он категорически против подобных выпадов по отношению к лидеру Германии, после чего демонстративно вышел. Глубоко укоренившееся в натуре Круппа фон Болена уважение к властям объясняется не только опытом гражданской службы – он старался жить буквально по библейской заповеди: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога». Сомнения в целесообразности и справедливости распоряжений властей, вероятно, ему и в голову не приходили. Неспособность понять, что приказы, исходящие от людей и нарушающие Священные Десять заповедей, не имеют законной силы, привела его к трагическим ошибкам. Только зная о его комплексе почитания власти, можно понять его единственный ответ на выраженные ему Фрицем Тиссеном соболезнования в связи с гибелью его сына на поле боя: «Мой сын имел честь отдать свою жизнь за фюрера».

Этому человеку, ставшему предпринимателем волею судеб, невозможно отказать в личном мужестве. В январе 1923 года французы оккупировали Рурский бассейн. 31 марта на заводе концерна Круппа в Эссене произошло столкновение между рабочими и французскими военными. Французский лейтенант с одиннадцатью солдатами начали занимать завод, где производились грузовики, и захватывать автомашины, которые отправлялись развозить конверты с недельной зарплатой для рабочих. Произошла стычка, в ходе которой многие получили ранения, а тринадцать рабочих были убиты. Глава концерна присутствовал на похоронах и дважды давал показания в защиту своих рабочих на слушании дела, которое велось французами. В конце апреля Крупп фон Болен присутствовал на заседании Прусского государственного совета, когда получил третий вызов в суд от французских оккупационных властей. Он решил немедленно вернуться в Эссен. Члены совета не рекомендовали ему ехать, так как он не сомневался в своем аресте.

– Но мой долг – защищать моих рабочих, – возражал Крупп.

Он прибыл в Эссен 1 мая и известил об этом французов, но был арестован и обвинен в подстрекательстве к «мятежу». Французы приговорили его к тринадцати годам тюремного заключения в Дюссельдорфе. Но ему пришлось отсидеть только несколько месяцев, так как в это время германское правительство развернуло пассивное сопротивление. По возвращении на завод он был встречен рабочими как победивший герой.

Безусловная покорность властям сочеталась в нем с глубокой преданностью долгу. Своим первым и наиглавнейшим он полагал долг перед родиной. Горячий патриот, он искренне верил девизу: «Право оно или нет, но это мое Отечество».

Вторым по значению долгом он считал свою преданность семейству Крупп, его традициям, рабочим и служащим, а также знаменитым социальным проектам, то есть обеспечению рабочих жильем, медицинской помощью, страхованием и пенсиями.

Кроме того, он считал своей обязанностью честно служить на почетных постах многочисленных организаций, куда его избирали. Среди них самой важной была должность президента Имперского объединения германской промышленности, которое он возглавлял с 1931 по 1934 год.

Он пользовался глубоким уважением рабочих, число которых составляло около 140 тысяч. Он был для них почти культовой фигурой, как и все члены семьи Крупп. Густав фон Болен, известный своей сдержанностью в проявлении чувств, заплакал, когда его жена Берта первый раз навестила его в дюссельдорфской тюрьме – но не от жалости к себе, а растроганный мыслью, что «он стал полноправным членом семьи Крупп».

Однако его отношения с рабочими вовсе не были непринужденными и панибратскими, это были отношения между преданными рабочими и отцом-руководителем. Он действительно прислушивался к их жалобам и предложениям, но вел себя сдержанно и официально. Невозможно было представить, чтобы кто-то мог запросто хлопнуть его по плечу и сказать: «Привет, старина Гус!» В нем всегда чувствовалась незаурядная личность.

Он скрупулезно соблюдал все контрактные обязательства. Его помощники вспоминают множество случаев, когда он пренебрегал советами своих юристов аннулировать контракт, невыгодный для фирмы. «Для меня контракт священен», – коротко отвечал он, прекращая этим все споры. В представлении четвертого по счету Пушечного короля и Версальский договор был таким же обязательным для исполнения контрактом.

Коллеги ценили в нем справедливость и способность устранять разногласия. Большинство из них были жесткими, упрямыми и бескомпромиссными руководителями, поэтому они были довольны, что во главе их объединения стоит человек, при всех обстоятельствах сохраняющий выдержку и достоинство, умеющий тщательно взвесить каждое предложение и всегда готовый к компромиссам. Он не был по натуре конфликтным, воинственным человеком.

Он вызывал у своих коллег-промышленников глубочайшее уважение. Недаром его называли некоронованным королем Рура. Его приглашение посетить семейный особняк Круппов в пригороде Эссена, виллу Хюгель – величественное здание с двумястами комнатами и залами, – было равносильно королевскому приказу.

В бытность мою германским корреспондентом Ассошиэйтед Пресс я как-то был приглашен на виллу Хюгель на ланч. Наша автомашина прибыла к центральному входу в 13:29. Через минуту нас, журналистов, пригласили в огромный приемный зал, где хозяин и хозяйка дома уделили на знакомство с нами ровно десять минут.

Точно в 13:40 распахнулись высокие двери, ведущие в столовую, и нас пригласили к столу. Во время скромного ланча, на который было отведено всего тридцать минут, гости обменивались с хозяевами короткими замечаниями.

В 14:15 нас провели в гостиную, где были поданы кофе и ликер. Выделенное на них время составляло пятнадцать минут. Затем – гудбай, благодарим и ауф видерзеен. Отъезд в 14:30. Все было в высшей степени корректно.

Промышленники, бывавшие на вилле Хюгель на вечерних приемах, рассказывали мне, что в 22 часа к ним неслышно подходил слуга и докладывал: «Ваш автомобиль ждет вас у парадного». Остававшиеся на ночь гости должны были попросить подать им завтрак в постель или завтракать с хозяевами ровно в 7:15. Если они опаздывали на завтрак, то двери в столовую были уже закрыты.

Но требования, предъявляемые Боленом к своим гостям, были не строже тех, которым подчинялся он сам и его домашние. Он никогда не курил, практически был трезвенником, позволяя себе несколько глотков вина лишь в знак любезности по отношению к своим гостям. Его жизнь была расписана по минутам. Единственный отдых – это короткая пробежка на лошади или время от времени поездка в свое австрийское имение.

Дети воспитывались скорее в уважении, чем в любви к отцу. Старые промышленники уверяли меня, что его старший сын Альфрид становился совсем другим человеком, когда оказывался вне наблюдения со стороны отца. «Дети должны быть на виду, но их не должно быть слышно» – этот постулат действовал на вилле Хюгель по отношению к пяти сыновьям и двум дочерям Берты и Густава.

Когда сыновья выросли и, вернувшись после учебы в университете, отважились выказать интерес к политической жизни страны, глава семьи оборвал их фразой «Здесь политика запрещена» («Хир вирд нихт политизирт»).

Подобно многим монархам, воспринимающим своих сыновей как потенциальных соперников, этот промышленный король тоже не доверял своему «наследному принцу» Альфриду. Поэтому, когда в 1939 году Густав Крупп фон Болен заболел прогрессирующим атеросклерозом, а в 1943 году необходимо было возложить ответственность за соблюдение интересов Круппов на Альфрида, молодой человек оказался недостаточно подготовленным, хотя и работал в концерне с 1935 года.

Отношение Болена к Гитлеру, часто озадачивающее и его друзей и врагов, определялось его характером и прошлым, которые я попытался коротко описать.

Оказалось, что Густав Крупп фон Болен очень не любил обсуждать дела, в отношении которых лично принимал решения. Если бы он советовался с кем-либо, то мог бы избежать ошибок, из-за которых производил впечатление «ребенка, заблудившегося в лесу» сложных политических обстоятельств. И это не потому, что он свято верил в безошибочность своих суждений, просто он предпочитал брать ответственность за подобные решения целиком на себя.

В качестве примера его кажущейся наивности я упомяну, в частности, о таком случае.

Однажды Крупп фон Болен решил принять на вакантное место в своем совете директоров Карла Гёрделера, учитывая его большой административный опыт бывшего мэра Лейпцига и бывшего рейхскомиссара по ценам. Любой, кто хоть немного разбирался в политике, знал, что Гёрделер был не только открытым противником нацизма, но и лидером активного сопротивления. Однако Болен послушно попросил у Гитлера разрешения принять на работу Гёрделера и был поражен решительным возражением фюрера.

Тогда Болен обратился к Гёрделеру за советом, кого бы он порекомендовал вместо себя. Бывший мэр предложил Эвальда Лозера, которого немецкое Сопротивление тайно прочило на пост министра финансов в том случае, если бы мятеж против фюрера увенчался успехом. Болен последовал его совету, пребывая в блаженном неведении относительно антинацистских связей Лозера. 20 июля 1944 года гестапо арестовало Лозера за соучастие в покушении на Гитлера.

По мере того как вездесущее гестапо подчиняло себе всех и вся, понадобилось назначить доверенного служащего, который служил бы буфером между правлением и тайной полицией Гиммлера. И Болен выбрал не кого-нибудь, а Фрица фон Бюлова! Это был мягкий, интеллигентный и очень деликатный человек, в то время служивший директором берлинской конторы Круппа. Было совершенно очевидно, что человек подобного нрава не в состоянии тягаться с обнаглевшими подчиненными Гиммлера. На Нюрнбергском процессе прокуратура представила Бюлова – человека безукоризненной честности и порядочности – одним из самых гнусных преступников среди промышленников только на том основании, что он подписывал распоряжения Круппа, принимавшиеся под давлением гестапо, которому он не имел права отказать и которое категорически настаивало на исполнении всех своих приказов.

Думаю, эти примеры достаточно иллюстрируют мою точку зрения. Следует иметь их в виду, когда в дальнейшем мы узнаем о роли Круппа фон Болена в преобразовании в соответствии с нацистскими требованиями Имперского объединения германской промышленности и в развале уникальной маленькой группы крупнейших промышленников под названием «Рурладе»; когда мы узнаем, как больно он был уязвлен тем, что его назначили руководить лишь одним из семи экономических департаментов, образованных при нацистах, вместо всеобъемлющего Имперского объединения германской промышленности, которому он отдал столько сил на посту ее президента.

Карл Дуйсберг

Вторым среди крупнейших немецких промышленников был Карл Дуйсберг (1861–1945), основатель химического треста «ИГ Фарбен» – полное название Интерессен-Гемайншафт Фарбениндустри Акциенгезельшафт[17].

Карл Дуйсберг, которого английский химик Генри Армстронг в напечатанном в лондонской «Таймс» некрологе по случаю его смерти в возрасте восьмидесяти четырех лет, в 1945 году, назвал «величайшим промышленником современности», родился 29 сентября 1861 года. Он был сыном производителя волокна в Бармене, Вестфалия. Отец хотел, чтобы сын продолжил его дело, но мальчик с раннего детства увлекся химией. Родители не понимали, что это за профессия, но мать верила в способности сына и откладывала всю выручку от продажи овощей с огорода, где усердно трудилась, чтобы он мог посещать школу и изучать химию.

Уже в возрасте 20 лет Карл защитил докторскую диссертацию по химии в Йенском университете и в течение года работал в нем научным сотрудником. Благодаря ходатайству матери перед ее бывшим одноклассником Фридрихом Байером, основателем Химического концерна Байера (байеровский аспирин и пр.), через год его приняли в штат байеровской компании в Эльберфельде.

С этого момента началось его стремительное восхождение. Сделанные им открытия в области химии принесли такую финансовую выгоду, что находящийся на грани выживания концерн Байера настолько окреп, что пришлось даже расширять производство. Дуйсбергу было поручено планирование и надзор за возведением нового завода. Именно тогда и проявился его редкий организаторский талант и ответственность перед обществом. Он выбрал для строительства маленькую рыбацкую деревушку Леверкузен-на-Рейне. Со свойственной ему педантичностью сначала он написал целый трактат о том, каким должен быть новый завод. Этот трактат, написанный в 1895 году, до сих пор является образцом для немецких предпринимателей.

Основное значение Дуйсберг придавал человеку, то есть рабочим и служащим. Работники должны сознавать, что это их завод, где они будут трудиться всю жизнь. Прежде всего необходимо обеспечить химиков прекрасно оснащенной лабораторией, что поможет им объединить свои усилия. Он отказался от принятого порядка, когда каждый химик работал в отдельной маленькой лаборатории, и предложил для них общее помещение, где их будут разделять только лабораторные столы. Его идея состояла в том, что если каждый химик концерна будет заниматься своим конкретным заданием в общем помещении, то вскоре появится живой интерес к работе коллег. Неизбежно возникнут научные дискуссии, которые будут взаимно обогащать друг друга полезными предложениями.

И еще он считал совершенно необходимым сделать место работы привлекательным и приятным. Он очень ценил скульптуру и живопись, декоративное садоводство и парковую архитектуру, благодаря чему завод в Леверкузене стал образцовым по преображению окружающей его территории. «Прикладная наука может быть красивой», – часто говорил он.

Но он не забывал и о многих социальных аспектах, казавшихся революционными в то время: удобных и уютных домах для рабочих, льготных условиях для беременных женщин, спортивных площадках, плавательных бассейнах и социальном страховании. Подобно другим умным немецким промышленникам, он выстроил себе дом на этой же территории, чтобы рабочие, служащие и научные сотрудники всегда могли прийти к нему и понимали, что он действительно считает себя членом рабочего коллектива, а не недоступным боссом.

Дуйсберг часто разъезжал по свету, посещая разные химические предприятия и заимствуя у них полезные идеи. Особенно продуктивной была его поездка в Соединенные Штаты, откуда он привез множество идей и предложений по улучшению производства.

Главное, что он понял во время поездок, – что постоянный и широкий обмен информацией служит научному прогрессу в области химии. «Мир – это поле для взаимодействия химиков» – было его второе излюбленное изречение.

Эта мысль послужила основой для его грандиозного плана объединения как можно большего числа химических производств Германии. Не стремление к власти подтолкнуло его к идее создания огромного треста «ИГ Фарбен». Как ученый, он считал, что если все производства объединить в одно, то это позволит добиться значительного успеха в исследованиях. А как талантливый организатор и администратор, он видел, что на разрозненных предприятиях работа зачастую дублируется, понапрасну расходуются огромные средства, особенно для приобретения сырья, к тому же между ними возникает ненужная конкуренция. Его мечта частично осуществилась до начала Первой мировой войны, когда сделанный им в 1904 году доклад об объединении химических предприятий привел к слиянию концернов БАСФ (Бадише Анилин унд Сода фабрик) из Людвигсхавена, берлинского акционерного общества по производству анилина АГФА и «Фарбенфабрик Байер и Ко» из Леверкузена. Но полностью его план воплотился в жизнь только в 1925 году, когда, усвоив уроки войны, химики поняли, что такие проекты, как гидратация и производство искусственного волокна и пластмассы, могут принести коммерческий успех лишь в том случае, если научные исследования и изучение рынка будут проводиться объединенными силами предприятий.

Дуйсберг и не думал создавать монополию. Напротив, он заявлял, что на каждое предприятие, входящее в большой концерн и производящее конкретную продукцию, необходимо построить еще одно подобное предприятие – во избежание застоя научной мысли, характерной для монополистического производства. Дружеское соперничество обоих предприятий будет способствовать совершенствованию выпускаемой ими продукции.

Дуйсбергу было уже 64 года, когда он решил, что громадный концерн должен возглавить более молодой человек. И главным управляющим был избран Карл Бош, тогда как сам Дуйсберг стал главой совета директоров. Кроме того, он занял почетный пост президента Имперского объединения германской промышленности, где в 1931 году его сменил Крупп фон Болен.

Тео Гольдшмидт, президент Торгово-промышленной палаты Эссена и всемирно известный химик, воздавал честь Дуйсбергу за то, что он «способствовал тесному союзу науки и технического производства в области химической индустрии».

Одной из важнейших услуг, которую Карл Дуйсберг оказал своему народу, было основание Фонда экономической помощи немецкому студенчеству. После Первой мировой войны число студентов в университетах резко уменьшилось в основном из-за обнищания средних классов. Дуйсберг убедил правительство открыть специальный ссудный банк, чтобы молодые люди могли получить высшее образование, а после окончания учебы выплачивать ссуду с приемлемым процентом. Он также хлопотал о частных фондах для установления стипендий, устройства студенческих городков с низкой платой за жилье, организации студенческих кафе с дешевой, но сытной пищей, устройства на работу и даже предоставления немецким студентам двухгодовой практики на заводах в Америке с тем, чтобы затем они могли занимать ответственные должности в Германии. Он неустанно обращался к промышленникам, банкирам, транспортным компаниям и богатым фермерам с просьбой делать взносы в Фонд экономической помощи.

По инициативе Дуйсберга было создано Общество взаимопомощи немецкой науки, центральная всеобъемлющая организация, способствующая дальнейшему развитию немецких научных исследований. Кроме того, он был членом Научного общества прогресса имени кайзера Вильгельма и президентом Ассоциации немецких химиков.

Отношение Дуйсберга к Гитлеру и нацизму характеризовалось глубоким недоверием. Однако, поскольку он больше не участвовал в руководстве, он разделил со своими молодыми коллегами многие трудности, с которыми им пришлось столкнуться.

Карл Бош

Карл Бош (1874–1940), глава концерна «ИГ Фарбен» с 1925-го и до своей кончины в апреле 1940 года, был ученым, а промышленником стал совершенно случайно. В Соединенных Штатах он, вероятно, возглавлял бы какую-нибудь серьезную научную организацию, а не концерн Дюпона, например. Это был неутомимый изобретатель, один из мировых ученых, которому одновременно пришлось заботиться о сотнях проблем практического руководства бизнесом.

Родившись в Кёльне, после окончания школы он перебрался в Силезию, где на крупном металлургическом предприятии «Мариенхютте» работал помощником формовщика, механика и плотника. Затем он поступил в Технологический институт в Шарлоттенбурге, где изучал машиностроение и металлургию. Однако свое признание понял лишь в Лейпцигском университете, где специализировался по химии. В апреле 1899 года после присвоения ему докторской степени он приступил к научным исследованиям в лаборатории своей альма-матер, а затем поступил на службу химиком в концерн БАСФ, находящийся в Людвигсхафене-на-Рейне.

С тех пор и началась его стремительная карьера. Именно он превратил завод синтетического аммиака профессора Фрица Хабера в одно из крупнейших химических предприятий Германии. Завод синтетического азота рядом с Мерзебургом, известный во всем мире как химический комплекс «Лойна-Верке», и азотный завод в Оппау – тоже его детища. После производства синтетического азота ему оставался всего один шаг до производства синтетических удобрений. Он стремился привлечь огромные средства в широкое производство синтетического бензина. Хотя идея получения синтетического каучука принадлежала не Карлу Бошу, но мощный выпуск этой продукции стал возможным благодаря предложенным им экономичным производственным процессам.

Деловые и организационные проблемы не вызывали у Боша особого интереса, однако он неоднократно проявлял недюжинные способности в решении этих крайне важных составляющих сторон индустрии. Он поражал коллег своим точным анализом и уверенными суждениями о коммерческой ситуации.

К моменту слияния концерна БАСФ с другими промышленными концернами Бош пользовался уже настолько выдающейся репутацией, что казалось естественным, чтобы он сменил Карла Дуйсберга на посту главного управляющего «ИГ Фарбен».

Широта интересов и разносторонняя одаренность роднят его с представителями эпохи Возрождения. Он изучал астрономию, ботанику, энтомологию, геологию, конхиологию и музыку.