Помоги проекту - поделись книгой:
Затем идут вещие строки о деяниях этого «великого человека», которого современные толкователи ассоциируют с Петром I:
Исследователи творчества Нострадамуса склонны видеть в этом известном катрене предсказание строительства сильного флота и возникновение новой столицы /«нового царства»/ на пустынных островах дельты Невы /«на острове»/. Впоследствии этим и в самом деле всерьез будет обеспокоена «владычица морей» Британия. И образ «прорубленной двери» уж очень напоминает известное «Окно в Европу», прорубленное Петром.
Мишель Нострадамус
Предсказал Нострадамус и Северную войну, объявленную Петром I Швеции в 1700 году, войну за выход России к морю:
«Аквилон» – это поэтический термин, обозначающий страну северного ветра. В представлении средневекового человека «Аквилон» может обозначать как Швецию, так и Россию. Как известно, именно эти страны в 1700 году начали «великие походы» за обладание Балтикой.
Еще один, 56-й катрен «Столетий» посвящен эпохе Александра II и гибели императора, которая случилась в Петербурге, в марте 1881 года:
Кое-что в этих в стихах Нострадамуса непонятно. Скажем, что такое: «Еще до свары пал великий, казни предан»? То, что Александр II был великим императором, никто ни в России, ни в Европе не сомневался, но о какой «сваре» говорится в предсказании? Возможно, так Нострадамус мог называть революцию, которая произошла в России всего лишь спустя три с лишним десятилетия после злодейского покушения на императора.
В очередной раз в России вспомнили о пророчествах Нострадамуса в 1917 году. Толковали и перетолковывали его стихи:
Как известно, в августе 1991 года Советская власть окончательно пала. И тогда современные знатоки Нострадамуса заговорили о том, что еще в 1555 году в известном Письме к королю Франции Генриху II именно он предсказал приход советской власти в октябре 1917 года и ее падение в 1991 году: «И в месяце октябре произойдет так, что случится новое великое перемещение, такое, что подумают было, что махина Земли потеряла свое природное направление и погрузилась в вечные потемки. До этого в весеннее время и после этого будут исключительные перемены и смены власти, великие землетрясения, с разрастанием новой Вавилонии, презренной дщери, приращенной мерзостью первого холокоста, и продержится она лишь 73 года и 7 месяцев».
Поражает точность предвиденья. Несмотря на то что большевистский переворот произошел в октябре 1917 года, юридически новая власть установилась только 19 января 1918 года, после разгона Учредительного собрания. И продержалась она до 19 августа 1991 года, когда произошел так называемый Августовский путч. Между этими двумя датами протекло ровно 73 года и семь месяцев. Даже если считать, что конец советской власти наступил после подавления этого путча, 21 августа, то ошибка Нострадамуса окажется настолько ничтожной, что ею можно пренебречь.
Заметим, что в своем предсказании Нострадамус, говоря о «весеннем времени» и «исключительных переменах и смене власти», не обошел вниманием Февральскую революцию 1917 года. Что же касается «новой Вавилонии, презренной дщери, приращенной мерзостью первого холокоста», то здесь явно речь идет о Советском союзе с его новыми территориями – западными областями Украины и Белоруссии и прибалтийскими странами, оккупированными Сталиным в полном соответствии с печально знаменитым пактом Молотова-Риббентропа. Не вызывал разночтений у просвещенных и богобоязненных современников Нострадамуса и страшный образ «новой Вавилонии», ассоциирующийся с одноименным древним государством в Месопотамии, дважды упомянутым в Апокалипсисе как «Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям людским» и город, который «яростным вином блуда своего напоил все народы».
Отдельно следует сказать об упоминаемом в предсказании «холокосте». Современное значение этого слова, понимаемое как массовое уничтожение евреев немецкими фашистами во время Второй мировой войны, появилось только в 1942 году, когда мир узнал о чудовищных преступлениях нацистов. До этого, в том числе и во времена Нострадамуса, холокост понимался в его традиционном ветхозаветном значении, как всесожжение, то есть полное сожжение жертвы во время ритуала жертвоприношения. Поэтому Нострадамус мог говорить о холокосте только как о приношении в жертву некой политической идее огромного количества людей или, в широком смысле, как о катастрофе.
Впрочем, говоря о Нострадамусе и его пророчествах, надо не забывать об одном немаловажном обстоятельстве. Практически все его предсказания становились абсолютно понятными незадолго и даже не накануне тех или иных, якобы предсказанных им событий, а только после того, как они совершались. Но, надо признать, это обстоятельство может говорить одновременно как о дальновидности пророков, так и о близорукости их толкователей. Впрочем, в нашем контексте это не имеет значения, так как мы, по определению, находимся в области фольклора.
Первые петербургские евреи
К XVI веку в результате исторически сложившейся ситуации Польша на востоке Европы стала последним прибежищем рассеянного и гонимого еврейского народа. Казавшееся относительно прочным экономическое и политическое благополучие еврейских диаспор, на протяжении долгих веков складывавшихся на территориях стран Западной и Центральной Европы, с начала XIII века начало стремительно разрушаться. Возникшие под лозунгом освобождения Иерусалима и гроба Господня от неверных так называемые Крестовые походы начались с жесточайших преследований евреев в Европе. Были разгромлены еврейские общины Германии, Франции, Англии. В результате антиеврейской кампании в 1290 году английский король Эдуард I, ссылаясь на экономические трудности и оправдываясь религиозной нетерпимостью своих подданных, издал указ о полном изгнании евреев с Британских островов. Вся еврейская собственность была конфискована в пользу королевской казны. Тогда же впервые прозвучало обвинение евреев в ритуальном убийстве.
Английский пример оказался заразительным. В 1306 году евреи были изгнаны из Франции, затем из Венгрии, Австрии и Германии. Массовое изгнание евреев с Иберийского полуострова завершила испанская инквизиция в 1492 году. Через пять лет евреи были вынуждены покинуть Португалию.
Дальше Польши идти было некуда. Древняя Русь, раскинувшая свои огромные территории восточнее Польши, еще с античных времен представлялась тогдашней Европе краем обитаемой человеком Земли, дикой ойкуменой, непригодной для цивилизованного существования. Кроме того, русский царь Иван Васильевич Грозный специальным указом запретил всякое пребывание евреев в стране и следил за тщательным соблюдением запрета. Евреев считали колдунами и испытывали перед ними суеверный страх. Однажды Иван Грозный приказал утопить в реке всю без исключения еврейскую общину в Полоцке. В XVII веке евреев на Руси начали обвинять еще и в «богоубийстве». Этот термин широко использовался в борьбе с польским нашествием. Так, например, в официальной переписке с польским сеймом утверждалось, что Лжедмитрий II, который «задумал занять московский престол, был «жидовином» и принадлежал к роду «богоубийц».
Так или иначе, Польша для европейских евреев была не только фактической, но и юридически оправданной восточной границей средневековой Европы. Но не только. В отличие от других государств, Польша благосклонно относилась к переселению евреев на свои территории. Согласно так называемому Калишскому статуту 1264 года о привилегиях князя Болеслава V Благочестивого, евреи имели полную свободу передвижения, вероисповедания и экономической деятельности. Запрещалось притеснять еврейских купцов, требовать с них повышенную пошлину за товары, осквернять еврейские кладбища и нападать на синагоги. Подчеркивалось равноправное положение евреев по отношению к титульной нации. Например, за нанесение раны еврею налагалось такое же наказание, как за нанесение раны шляхтичу. Строго наказывалось похищение еврейских детей с целью их насильственного крещения. Начиная с XIV века евреи в Польше находились под защитой короля.
Положение евреев в Польше оказалось настолько благоприятным, что среди них появилась народная этимология еврейской модификации названия самой Польши – Полин. Хитроумными «знатоками» древнееврейское словосочетание «по лин» прочитывалось как «здесь осядем». А это, в свою очередь, истолковывалось как высшая, то есть божеская, санкция на поселение избранного народа в этих краях.
Между тем на Руси наследники Ивана Грозного на русском троне один за другим подтверждали свое негативное отношение к евреям. Царь Алексей Михайлович изгонял евреев даже из временно занятых русскими войсками литовских и белорусских городов. Это можно понять. Русские просто не знали евреев. Хотя к выкрестам, как называли крещеных евреев, перешедших в христианство, относились более чем благосклонно, а принявшие православие евреи получали за крещение крупные пожалования. Выкресты определялись на царскую службу. Среди них были медики, переводчики и даже иконописцы.
Некоторые изменения в отношении к евреям при Петре I объяснимы. Петр был первым русским государем, покинувшим пределы собственной страны ради ознакомления с заграницей. Там он впервые увидел евреев и оценил их сметливость и деловитость, умелую хватку и гибкость ума. Есть две противоречащие друг другу легенды о реакции Петра на просьбу группы голландских евреев переселиться в Россию. По одной из них, Петр будто бы ответил: «Вы знаете евреев, их характер и нравы, знаете также и русских. Я тоже знаю и тех, и других, и поверьте мне, не настало еще время соединить обе народности». По другой легенде, Петр пригласил на русскую службу еврея-врача. Тот поставил условием сохранение своего вероисповедания, на что Петр будто бы ответил: «По мне, будь крещен или обрезан – едино, лишь будь добр человек и знай дело».
Тем не менее практичный Петр привлек евреев к государственной деятельности. Крещеные евреи появились в его ближайшем окружении. Легенда о том, как однажды Петр праздновал еврейскую пасху вместе с Шафировым, Девиером и шутом Д’Акостой не имеет под собой никаких документальных подтверждений и, скорее всего, является чистым вымыслом. Но, может быть, именно она породила совсем уж невероятную старообрядческую легенду о том, что Петра во время его пребывания в Голландии подменили на еврея.
Известный государственный деятель и дипломат, вице-канцлер Петр Павлович Шафиров, или, по-еврейски, Шапиро, был одним из первых евреев среди ближайших сановников Петра. Он был сыном польского еврея из Смоленского воеводства по имени Шая Сабсаев, или Шафир, что с польского переводится как сапфир.
Если верить легендам, Шафир после взятия Смоленска русскими войсками был пленен, затем оказался в Москве и принял православие под именем Павла Филипповича Шафирова. Занимался торговлей. По другим легендам, «барон Шафиров был сыном пленного еврея, крестившегося и служившего при дворе боярина Хитрова, а потом бывшего сидельцем в лавке московского купца». Согласно старинным преданиям, однажды в лавку заглянул Петр I. Там он и приметил расторопного сына хозяина лавки, юного паренька, стоявшего за прилавком. Царь разговорился и выяснил, что молодой человек обладает недюжинными лингвистическими способностями. Вскоре он назначил его переводчиком в Посольский приказ. Так началась стремительная государственная карьера Петра Шафирова. В 1703 году он становится тайным секретарем сподвижника Петра I, первого канцлера Российской империи Гаврилы Ивановича Головкина, в 1710 – получает баронский титул, а в 1722 – назначается в сенаторы.
Петр Павлович Шафиров
Однако в 1723 году карьера Шафирова неожиданно оборвалась. Его обвинили в казнокрадстве и приговорили к смертной казни. Правда, если верить фольклору, основной причиной этого стало не мздоимство, а более тяжкий по тем временам грех. Шафирова заподозрили в тайном исповедании иудаизма.
Прилюдная казнь должна была состояться 15 февраля того же 1723 года. Шафиров взошел на эшафот и, как утверждает фольклор, прежде, чем опуститься на колени, широко перекрестился на все стоявшие вокруг православные церкви. Только затем положил голову на плаху. Трудно сказать, намеренно или чисто механически сделал он это, но, говорят, именно этот жест смягчил сердце присутствовавшего на казни Петра. В последний момент, когда топор палача был уже занесен над жертвой, он простил Шафирова и заменил казнь на ссылку. Фольклор утверждает, что палач не успел удержать топор, и тот только по чистой случайности опустился на плаху рядом с головой бывшего вице-канцлера.
После смерти Петра I Шафиров был возвращен из ссылки и призван на государственную службу. При императрице Анне Иоанновне он возглавлял коммерц-коллегию.
Шафиров оставил свой след не только в истории и фольклоре Петербурга, но и в генетическом русско-еврейском коде. У него было пять дочерей, которые породнились с такими знатными русскими фамилиями, как Гагарины, Вяземские, Евреиновы, Трубецкие, Строгановы, Чичерины, Самарины, Витте.
Память о Петре Павловиче Шафирове в Петербурге сохраняется в названии Шафировского проспекта. Этот топоним в честь сподвижника Петра I, вице-канцлера и дипломата, появился на карте города в 1903 году, когда отмечалось 200-летие Петербурга, и никогда не подвергался изменениям.
Другим евреем, приближенным Петром I к себе, был граф, генерал-лейтенант, первый обер-полицмейстер Санкт-Петербурга Антуан Эммануилович Девиер. Девиер родился в Голландии в семье крещеного португальского еврея, прибывшего в Амстердам в середине XVI столетия. Это обстоятельство внесло некоторую разноголосицу в определение географических корней Девиера. Иногда его называют португальским евреем, иногда – голландским. Небезызвестный камер-юнкер герцога Голштинского Берхгольц, современник нашего героя, оставивший любопытные записки о посещении России, вообще считает Девиера выходцем из Италии.
Антуан Эммануилович Девиер
Если верить семейным преданиям, в юности Антуан занимался пиратством, но к пятнадцати годам вроде бы остепенился и поступил на государственную службу, юнгой на голландский парусник. В это время, согласно официальной биографии Девиера, его и заметил Петр I, находившийся тогда в Голландии в составе знаменитого «Великого посольства». Молодой юнга выгодно отличился в «потешном» морском бою, устроенном голландскими властями по случаю прибытия русского государя. Петр предложил юноше службу в России, и тот с охотой согласился.
Есть, правда, легенда, которую известный бытописатель М. И. Пыляев, осторожно называя ее версией, приводит в примечаниях к своей книге «Забытое прошлое окрестностей Санкт-Петербурга». Согласно этой «версии», Петр вывез Девиера не из Голландии, а из Англии. Его «как хорошего каютного служителя» будто бы подарил ему адмирал Михель. Петр приблизил молодого человека и сделал своим денщиком. По свидетельству современников, Девиер был «смышлен, вкрадчив, бескорыстен, неутомим, обладал живым, веселым характером». К тому же он владел несколькими иностранными языками, что в то время ценилось исключительно высоко. В короткое время Девиер получает одно звание за другим. Он привлекается даже к обучению царских детей.
Понятно, что стремительное восхождение царского денщика по карьерной лестнице вызывало и уважение, и зависть одновременно. Зависти было больше. К тому же Девиер осмелился посягнуть на родство со вторым человеком в государстве – самим Александром Даниловичем Меншиковым. В 1710 году он пришел к Меньшикову и официально попросил руки его сестры Анны Даниловны. Говорят, что как раз этого и не смог простить ему всесильный герцог Курляндский. Возмущенный дерзким предложением юного нахала, Меньшиков велел своим слугам «примерно наказать» Девиера. Его избили до полусмерти и выбросили на улицу.
Но и это, если верить городскому фольклору, пошло только на пользу стройному красавцу. Он пожаловался царю на грубое поведение его любимца, и Петр принял сторону Девиера. Согласно легенде, чтобы в дальнейшем оградить Антуана от рукоприкладства невоздержанного и грубого Меншикова, он специально придумал должность обер-полицмейстера Петербурга. И назначил на нее Девиера. Кроме того, женолюбивый Петр будто бы преследовал и другую мысль, казавшуюся ему пикантной. Так, по мнению самодержца, Девиеру легче было добиться руки своей избранницы.
Между тем описываемые нами романтические события происходили в 1710 году, а должность петербургского обер-полицмейстера впервые была учреждена царским указом только в 1718-м. Но легенда оказалась настолько живучей, что со временем приобрела статус едва ли не исторического факта. Может быть, потому, что цель и в самом деле оправдала средства. Антуан Мануйлович стал-таки мужем Анны Даниловны, а Петербург приобрел нового и, судя по свидетельствам историков, весьма достойного городского хозяина.
Хотя друга в лице Данилыча Девиер так и не приобрел, а, напротив, ожесточил его против себя до такой степени, что в конце концов это сыграло самую зловещую роль в его дальнейшей судьбе. В 1727 году, как раз накануне смерти Екатерины I, Меньшикову удалось отомстить юному карьеристу. Он сумел оклеветать Девиера. Будто бы тот в пьяном виде веселился вблизи покоев смертельно больной государыни. Екатерина поверила и подписала указ о лишении обер-полицмейстера всех чинов и званий и ссылке его в Сибирь. На следующий день императрица скончалась, а по городу из уст в уста пронеслась фантастическая легенда о некой «обсахаренной груше», насквозь пропитанной смертельным ядом, которую подал Екатерине не кто иной, как Девиер. Кто был автором этой невероятной легенды, можно только догадываться.
Вернулся Девиер из ссылки через много лет, при императрице Елизавете Петровне. Она с детства помнила обходительного молодого человека, пытавшегося обучить ее иностранным языкам. В 1744 году Антон Девиер был вновь назначен обер-полицмейстером Петербурга. Если верить фольклору, то почтительный страх перед любым полицейским чином и трепетное уважение вообще к полиции, которые долгое время культивировались в дореволюционной России, велись от строгого, добросовестного и справедливого Антона Мануйловича Девиера, первого обер-полицмейстера Санкт-Петербурга, при одном имени которого будто бы «дрожали обыватели». Напомним, что круг обязанностей обер-полицмейстера, определенный лично Петром I, уже тогда мало чем отличался от обязанностей сегодняшних градоначальников. Но в первой четверти XVIII века они многократно усложнялись еще и тем, что вводились в городе впервые, а за их соблюдением наблюдал лично государь. Заслуги Девиера в их определении велики. Именно он впервые «устроил пожарную команду», следил за освещением улиц и каменным мощением дорог, организовал систематический вывоз нечистот, учредил надзор за продажей доброкачественных съестных припасов, установил регистрацию населения и строго спрашивал за «принятие на работу беспаспортных». Он лично каждый день объезжал город. И нес личную ответственность за все, что в нем происходило. Широко известен исторический анекдот о том, как Девиер однажды на себе испытал тяжесть царской дубинки только за то, что всего лишь одна доска была выломана из дощатого настила моста через Мойку, по которому Петр изволил проехать в сопровождении любимого обер-полицмейстера.
Известны в окружении Петра и другие выходцы из еврейского народа. Одним из них был придворный шут Ян д`Акоста.
Институт придворных шутов достался Петру по наследству от его предшественников на русском троне. Известны имена шутов Ивана Грозного, царя Алексея Михайловича. Должность царских шутов сохранялась вплоть до екатерининской эпохи. Шутов любили. Они выполняли важную социальную роль, служили неким клапаном для выпускания пара из кипящего котла общественного мнения. С появлением зачатков гражданского общества, которое зарождалось в аристократических салонах, надобность в шутах стала исчезать. Некоторые рудименты этого общественного института дожили до царствования Павла I, а затем полностью исчезли из российской придворной жизни.
Однако царевы шуты оставили такой яркий след в государственной жизни страны, что память о них и сами имена этих шутов сохранились в народном сознании наравне с именами их хозяев, русских императоров. Главная особенность института придворных шутов состояла в том, что они имели право безбоязненно говорить все, что им вздумается, прямо в глаза сильных мира сего. Им прощалось то, за что другие вздергивались на дыбу, клеймились каленым железом и ссылались на каторжные работы.
Ян д`Акоста происходил из португальских евреев. Ни места, ни времени его рождения историки не знают. До приезда в Россию он служил в Гамбурге, «исправляя должность адвоката». Но должность эта ему не полюбилась, и он «пристал к российскому резиденту», с которым и приехал в Петербург. По другой легенде, его привез в Россию сам Петр I, который познакомился с ним во время лечения на водах за границей. Смешного и веселого д`Акосту Петр полюбил и вскоре причислил его к придворным шутам.
Ян д`Акоста превосходно знал Святое Писание, и Петр любил вести с ним богословские споры. Однажды, проиграв царю в споре, д`Акоста принял православие. Но относился к этому довольно легко и, судя по анекдотам, любил в связи с этим подшучивать, как над собой, так и над своими вновь обретенными единоверцами. Согласно одному историческому анекдоту, через шесть месяцев после принятия христианства духовнику д`Акосты донесли, что новообращенный не выполняет никаких обрядов православия. Духовник призвал к себе д`Акосту и строго спросил, что могло послужить тому причиной. «Батюшка! – сказал шут. – Когда я сделался православным, не вы ли сами мне говорили, что я стал чист, словно переродился?» – «Правда, правда, говорил, не отрицаюсь». – «А так как тому не больше шести месяцев, как я переродился, то можно ли требовать чего-нибудь от полугодовалого младенца?» Духовник, при всей своей серьезности, не мог не рассмеяться.
Действительно, к вере д`Акоста относился весьма странным, если не сказать вольнодумным для той эпохи образом. Вот еще один из исторических анекдотов. Д`Акоста в церкви ставит две свечи: одну перед образом святого апостола Михаила, а другую перед демоном, которого архангел попирает своими ногами. К нему тут же обращается священник: «Сударь, что вы сделали? Вы же поставили свечку дьяволу». – «Ведь мы же не знаем, куда попадем, – невозмутимо ответил шут, – так что не мешает иметь друзей везде: и в раю, и в аду».
По свидетельству современников, д`Акоста отличался философским складом ума и редким жизнелюбием. Даже на смертном одре он не забывал, что был царским шутом. Вот еще один из дошедших до нас исторических анекдотов. Несмотря на свою скупость, д`Акоста был много должен и, лежа на смертном одре, сказал духовнику: «Прошу Бога продлить мою жизнь хоть на то время, пока выплачу долги». Духовник, принимая это за правду, отвечал: «Желание зело похвальное. Надеюсь, что Господь его услышит и авось исполнит». – «Ежели б Господь и впрямь явил такую милость, – шепнул д`Акоста одному из находившихся тут же своих друзей, – то я бы никогда не умер».
И еще один анекдот о смерти, приписываемый д`Акосте. Д`Акоста пускается в морское путешествие, и один из провожающих его спрашивает: «Как ты не страшишься садиться на корабль, ведь твой отец, дед и прадед погибли на море?!» – «А твои предки каким образом умерли?» – осведомился д`Акоста. «Преставились блаженною кончиною на своих постелях.» – «Так как же ты, друг мой, не боишься каждую ночь ложиться в постель?»
Д`Акоста намного пережил Петра I, дожил до глубокой старости и был придворным шутом при Анне Иоанновне.
От Екатерины I до Александра III
После смерти Петра I на протяжении практически всего XVIII столетия евреев в Петербурге, да и во всей России, если не считать отдельных далеко нехарактерных случаев, не было. Даже те, что были, согласно указу Екатерины I, который она, едва взойдя на престол, подписала, вынуждены были покинуть пределы империи. То же самое сделала ее дочь императрица Елизавета Петровна. Второго декабря 1742 года она указала: «Как то уже неоднократно предписывалось предками Нашими в разных годах, а напоследок, блаженныя и вечнодостойныя памяти, вселюбезнейшия Матери Нашей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны [евреям] во всей Нашей Империи… жить запрещено… какого бы звания и достоинства ни были… разве кто из них захочет быть в Христианской вере Греческого исповедания, таковых крестя в Нашей Империи, жить им позволить».
И если Петр II и Анна Иоанновна в своих указах все же разрешали евреям кратковременный въезд на ярмарки для торговли, то Елизавета Петровна даже для этих случаев не делала исключения. На одном из докладов Сената о возможности допустить евреев к торговле она написала резолюцию: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли». Впрочем, евреи не унывали. Склонные к юмору, они шутили, что отсутствие евреев в Петербурге предначертано Провидением, «так как в летние месяцы здесь нет ночи и, следовательно, невозможно определять время утренней и вечерней молитвы». Которая, добавим, до сих пор начинается с заходом солнца.
Отношение Екатерины II к евреям было сложным и далеко не однозначным. С одной стороны, она хорошо понимала острую необходимость развития таких областей экономики, как торговля и финансы, в которых евреи могли бы быть исключительно полезны для государства. С другой, ей не хотелось ссориться с церковью, для которой евреи были «христоубийцами» и врагами «истинной веры». Императрице православного государства приходилось считаться как с обычными предубеждениями, так и с откровенной религиозной нетерпимостью, долгими веками насаждавшимися на Руси. Этим объясняются ее осторожные формулировки в документах о заселении, например, Новороссийского края, или о массовом появлении евреев в Прибалтике. В указах на этот счет она частенько заменяла слово «евреи» на «иноземцы», «люди известной нации» и другие подобные эвфемизмы. А в письмах губернаторам этих территорий откровенно просила «держать все это в секрете».
К новой, открытой политике по отношению к евреям царское правительство вынуждено была перейти после трех, 1792, 1793 и 1795 годов, разделов Польши между Пруссией, Австрией и Россией. В результате этих разделов к Российской империи отошли Белоруссия и Правобережная Украина, с населением, в значительной степени состоявшим из евреев, численностью около миллиона человек. Если к этому добавить полмиллиона евреев, ставших русскими подданными после того, как в 1815 году в состав России было включено царство Польское, то в начале XIX века Россия оказалось страной с самым многочисленным в мире еврейским населением. Не исключено, что в значительной степени в силу именно этого обстоятельства за евреями было закреплено право проживать на прежних местах, в то время как въезд во «внутренние губернии» страны был для них запрещен. Возникла так называемая «черта оседлости». Понятно, что многих, особенно купцов, ремесленников и торговцев, это не устраивало. В Петербург отправилась первая делегация еврейских общин с ходатайством о смягчении законодательств, направленных против евреев.
Одним из самых активных просителей, прибывших в Петербург, был херсонский купец 1-й гильдии корабельный подрядчик Абрам Израилевич Перетц. В Петербурге начала XIX века он слыл одним из владельцев дома № 15 по Невскому проспекту. В столице его хорошо знали. Газеты писали, что это был «человек был ученый, знал разные иностранные языки, одевался и жил по гражданским обычаям». Наряду с судостроением, предприимчивый купец занимался торговлей солью. В этом деле он преуспел и вскоре стал едва ли не единственным крупным поставщиком соли к царскому двору. В петербургский городской фольклор Перетц вошел широко известным в свое время каламбуром, обыгрывавшим его экзотическую фамилию: «Где соль, там и Перетц».
Перетц имел обширные связи в высших кругах русского общества. Он был женат на дочери известного ученого и мецената, управляющего светлейшего князя Г. А. Потемкина, раввина Иошуи Цейтлина. Но особенно сблизился Перетц с крупнейшим общественным и государственным деятелем времени Александра I Михаилом Михайловичем Сперанским – одним из главных инициаторов и проводников общественных и политических реформ императора в первые годы его царствования, которые Пушкин охарактеризовал как «Дней Александровых прекрасное начало». Перетца даже называли «еврейским помощником Сперанского». И когда в 1802 году по инициативе Александра I в Петербурге был образован Комитет для составления законодательства о евреях, одним из немногих евреев, получивших приглашение участвовать в заседаниях комитета, был Абрам Израилевич Перетц.
Вместе с делегатами от еврейских общин вновь приобретенных западных земель в столицу прибыли их семьи и еврейская прислуга. Так в Петербурге возникла первая еврейская община, которая собиралась в доме Перетца на углу Невского и Большой Морской. Тогда же, в 1802 году, первые петербургские евреи приобрели участок под еврейское кладбище. Он находился в лютеранской части старинного Волкова кладбища. Была заведена первая общинная книга. С этого момента можно считать, что в Санкт-Петербурге «де-факто» появились первые евреи. К 1826 году их количество достигло 248 человек. В Петербурге начали прорастать ростки еврейского городского фольклора: «Что был раньше Петербург? Пустыня. Вот теперь Бердичев». Надо сказать, что в сознании евреев Бердичев имел особое значение. Этот город в Житомирской области Украины долгое время считался самым еврейским городом в мире. Например, в 1897 году евреи составляли 80 % его населения. В еврейском фольклоре репутация Бердичева была настолько высокой, что его статус сравнивался исключительно со статусом столичных городов.
Между тем 1826 год стал для петербургских евреев одним из самых драматических. Одним из первых распоряжений Николая I при восшествии на престол был указ о высылке из столицы всех евреев, кроме 29 человек, обслуживающих Министерство двора. Это были акушерки, зубные врачи и некоторые торговцы.
Но постепенно все возвращалось на круги своя. Вскоре в Петербург потянулись и другие предприимчивые представители еврейского народа. Так, в 1848 году в Северную столицу приехал немецкий книготорговец Маврикий Осипович Вольф.
Вольф родился в 1825 году в Варшаве в семье известного врача, который пользовался уважением в образованном польском обществе и был автором целого ряда медицинских монографий. Его дед был евреем-выкрестом и служил лейб-медиком у австрийского императора Иосифа II.
Маврикий Осипович Вольф
Страсть к книгам у Вольфа проявилась рано. Известно, что уже в гимназии товарищи по классу называли его «книговедом». В книжной торговле Маврикий Осипович оказался с пятнадцати лет. Работал в книжных магазинах Польши, Германии, Франции. По прибытии в Петербург, поступил в книжный магазин Я. А. Исакова заведующим французским отделом, а вскоре занялся изданием и распространением польских книг. В 1853 году он оставляет службу у Исакова и открывает собственную «универсальную книжную торговлю» и одновременно выступает как издатель русских книг.
Знак издательства и издательская марка М. О. Вольфа
Вольф владел несколькими книжными магазинами: в Гостином дворе, на Караванной улице, на Невском проспекте. Значительное место на прилавках его магазинов занимали книги, выпущенные его же издательством. Издательство Вольфа было универсальным. В круг его интересов входило все, что могло иметь покупательский спрос и коммерческий успех, от учебной и философской литературы до книг для детей. Современники особо отмечали, что на прилавках книжной лавки Вольфа можно было встретить книги на семи языках, а иностранные газеты в тогдашнем Петербурге вообще можно было приобрести только в двух книжных магазинах, один из которых принадлежал Вольфу. Один из них находился в угловом доме № 13 по Невскому проспекту, построенном в XIX веке по проекту архитектора В. И. Беретти.
В литературном Петербурге Маврикия Осиповича Вольфа называли «царем русской книги». Его книжные лавки пользовались исключительно положительной репутацией. Это о нем в старом Петербурге почтительно говорили:
Дом, где находилась книжная лавка Вольфа, в литературном Петербурге известен еще и тем, что здесь, в верхних этажах, у своего приятеля, камер-юнкера, чиновника Коллегии иностранных дел, участника так называемой «четверной дуэли» из-за балерины Авдотьи Истоминой, А. П. Завадовского, одно время жил А. С. Грибоедов. Согласно петербургским преданиям, здесь он написал отдельные сцены своей бессмертной комедии «Горе от ума».
В 1824 году в Петербурге впервые появился выдающийся польский поэт Адам Мицкевич. За принадлежность к тайному молодежному обществу он был выслан царскими властями из Литвы, где в то время проживал. В столице Мицкевич ожидал определения дальнейшего места службы в отдаленных районах России.
Мицкевич родился в белорусском местечке Заосье близ Новогрудка. По отцу Мицкевич происходил из рода обедневшего шляхтича Миколая Мицкевича, служившего адвокатом. Мать поэта происходила из семьи крещеных евреев.
В Петербурге Мицкевич сблизился с А. С. Пушкиным. О первой встрече двух великих национальных поэтов сохранился забавный анекдот: Пушкин и Мицкевич очень желали познакомиться, но ни тот, ни другой не решались сделать первого шага. Раз им обоим случилось быть на балу в одном доме. Пушкин увидел Мицкевича, идущего ему навстречу под руку с дамой. «Прочь с дороги, двойка, туз идет!» – сказал Пушкин, находясь в нескольких шагах от Мицкевича, который тотчас же ему ответил: «Козырная двойка простого туза бьет». Оба поэта кинулись друг к другу в объятия и с тех пор сделались друзьями.
На самом деле Пушкин впервые встретился с Мицкевичем осенью 1826 года в Москве, на вечере, устроенном москвичами по случаю его приезда в Первопрестольную. На вечере с импровизацией выступал Мицкевич. Вдруг Пушкин вскочил с места и, восклицая: «Какой гений! Какой священный огонь! Что я рядом с ним?» – бросился Мицкевичу на шею и стал его целовать. Добавим, что Пушкин впоследствии описал эту встречу в «Египетских ночах». По утверждению специалистов, портрет импровизатора в повести «во всех подробностях соответствует внешности Мицкевича».
Но отношение Мицкевича к Петербургу было последовательно отрицательным. В этом городе он видел столицу государства, поработившего его родину и унизившего его народ.
Или:
Или:
Поделиться книгой: