Помоги проекту - поделись книгой:
Было холодно и дождливо всю неделю. Рейчэл редко выходила из каюты, она читала, шила, помогала миссис Старк сделать пару хитроумных постельных покрывал. Помимо четы Старк и Эндрю на борту плоскодонки плыли пять торговцев, подменявших друг друга при отталкивании шестами, чтобы лодка не коснулась берега и не налетела на валун. Полковник Старк управлял лодкой преимущественно сам, налегая на рукоять направляющего весла.
Еда была простой: зажаренное седло оленя или бизона, кукурузный хлеб, тушеные овощи и сушеные фрукты. Мужчинам полагался добрый глоток виски после длительного пребывания на холодном ветру. Питались они в две смены, Рейчэл садилась за стол вместе с миссис Старк, полковником и одним или двумя торговцами. На это время Эндрю заменял полковника Старка у рулевого весла. За столом было мало разговоров: затянутое небо и пронизывающий холод не располагали к общению.
В течение первых недель они причаливали у различных поселений и у форта Мосак, продавая поселенцам столь необходимые соль, кофе и сахар из Питтсбурга и принимая взамен меха, которые будут проданы ниже по реке. Чета Старк и торговцы с трех лодок выходили на берег, чтобы передать письма и обменяться новостями с населением форта. Рейчэл и Эндрю сидели за выскобленным столом перед очагом с пылающими поленьями. Его рыжеватые волосы плотно прилегали к голове под давлением тяжелой теплой меховой шапки. В свободное время он изучал свои заметки и книги по праву, взятые у Джона Овертона. Эндрю Джэксон, которого она знала как человека с бурной энергией, излучающего внутреннюю силу, со сверкающими глазами, глубоко эмоционального, вроде бы остался в Нашвилле; необщительный молодой человек, сидевший напротив, надев очки в серебряной оправе, вполне превратился бы в Джона Овертона. Эти периоды спокойствия, близкие к одиночеству, были единственными, когда они оказывались вместе.
Потребовалось десять дней на плавание по рекам Кумберленд и Огайо. На одиннадцатый день утром она проснулась и обнаружила, что их крошечная флотилия уже прошла несколько миль по Миссисипи. Над головой сверкало яркое солнце. Проходили дни, лодка быстро плыла по вздувшейся реке, воздух становился все теплее, она видела, как когда-то с палубы «Адвенчера», весеннюю траву, цветущие кусты на берегах, подсказывавшие им, что они плывут к югу, в лучезарную весну. На следующий день в полдень, когда полковник Старк спустился к обеду, Рейчэл поднялась на корму лодки и встала рядом с Эндрю. Он был в чистой замшевой куртке, открытой у ворота, и солнце освещало его узкое лицо и шею. Она убрала тяжелые шерстяные зимние вещи и надела желтое льняное платье, достаточно легкое для предстоящих теплых дней и в то же время прочное и удобное для жизни на лодке. Ветер развевал ее волосы и ласкал кожу через открытый воротник.
— У меня такое ощущение, будто я умерла, — прошептала она, — и тут же возродилась.
Его руки обхватили рулевое весло, когда он поворачивал лодку, чтобы обойти плывшее бревно. Она видела, как мускулы его рук и плеч плавно работали под мягкой курткой. Он не был грубо вылепленным, не был даже сильным мужчиной, поскольку на костях было не так уж много мяса.
— Не умерла, — ответил он, — а всего лишь спала, вроде платанов, стоявших голыми, а сейчас обрастающих листвой.
Казалось, что река обрывается впереди, но это был всего лишь крутой поворот. Когда они прошли это место, он вновь обратился к ней:
— Я думаю, Рейчэл, тебе понравится юг. Там воздух теплый и ароматный, земля плодородная, вся округа кажется дружественной и мягкой. Натчез — небольшой городок, всего около двадцати или тридцати домов, но довольно много американцев разбили плантации вниз и вверх по реке. Леса огромные, состоящие из капка, ивы, гигантских дубов. Небо над рекой при заходе солнца пунцовое или цвета индиго. Там много цапель и пеликанов, а в лесах полно ланей.
На них дважды нападали индейцы: однажды — с высокого утеса, когда они подошли слишком близко к берегу, в другой раз — с заросшего, выглядевшего совершенно невинным острова, когда они приблизились к нему. На лодке осталось немало пулевых отметин, но лишь один человек пострадал от отлетевшей рикошетом пули.
Затем в конце февраля они отделились от двух других лодок и причалили к пустынной пристани у подножия густого леса. Эндрю обратил внимание полковника Старка на то, что платаны растут слишком близко к берегу и берег искривлен, образует закрытые лагуны, что создает индейцам возможность окружить лодку с трех сторон и подвергнуть ее экипаж убийственному перекрестному огню. Однако полковник не хотел рисковать и плыть по неизведанному течению в кромешной темноте. Эндрю сошел на берег с самым молодым из торговцев. Полковник Старк пытался убедить его не делать этого:
— Я хочу, чтобы все мужчины оставались на борту, с тем чтобы мы располагали наибольшей боевой силой.
— Вам нужно получить заблаговременное предупреждение, полковник, и единственная возможность получить его — это позволить нам сойти на берег.
Он почистил свое ружье, наполнил патронташ, выбрал надежный кремень и позвал своего товарища, который отливал пули, и двое мужчин неслышно сошли на берег по старым бревнам, приказав одному из торговцев не спать и стоять с топором в руке у причального каната, который он должен перерубить при звуке первого выстрела. Рейчэл проводила Эндрю до края балюстрады.
— Но как ты вернешься на борт, если мы порубим этот канат? — спросила она. — Поток вынесет нас в реку.
— Об этом не беспокойся, — прошептал он. — Оставайся под прикрытием.
Она следила за ним, пока его фигура не растворилась во мгле, затем вернулась в кабину, освободила ремни койки и легла на нее, не раздеваясь. Через некоторое время вошла миссис Старк, разделась, опустила свою койку на чурбаки, аккуратно сложила постельное покрывало. Потом она скользнула под одеяло и начала рассказывать спокойно и приятно о других поездках, других тревогах. Рейчэл слушала одним ухом, другое было настроено на шум за бортом. Но даже так она слышала все сказанное миссис Старк, даже отвечала ей и рассказывала собственные истории. Аллигатор, лежавший на берегу по соседству, время от времени ревел и рыкал.
Вдруг, не закончив фразы, миссис Старк провалилась в сон. Рейчэл встала без шума и вышла на палубу; небо было темным, не видно было даже следа луны. Охранник спал. Она стояла, вглядываясь в темноту. Ночные звуки затихли, лишь слышались выкрики болотных птиц. Затем она увидела вспышку на берегу, за которой последовал ружейный огонь. Уснувший торговец тотчас же проснулся. Он схватил топор, но Рейчэл была настороже и перехватила его руку:
— Не трогай каната…
— Но Джэксон приказал…
— Меня не волнует, какие приказы он отдал. Дай мне топор. Я разрублю канат в тот момент, когда оба мужчины будут на борту, но не раньше.
Он уставился на нее, чувствуя металл в ее голосе, пожал плечами, отдал ей топор и взял свое ружье. Послышалось еще два выстрела, затем она увидела, как Эндрю и его компаньон быстро прошли по сходням на борт. Она нанесла быстрый удар топором. Плоскодонка поплыла по течению.
Она и Эндрю стояли на носу лодки, наблюдая за течением, а полковник Старк управлял со всем старанием. Она слышала, как Эндрю подавил смешок.
— Скажи шутку, — обратилась она к нему. — Мне хочется посмеяться.
Не повернув головы, он ответил:
— Итак, ты не позволила им разрубить канат, не правда ли? Разве ты не знала, что вас могли убить?
— Мне нравится сталкиваться с опасностью, — сказала она, подражая его тону. — Я могла бы задать такой же вопрос.
— Схватки с индейцами — большая часть работы выездного адвоката, чем само ведение дел в суде.
— Даже если это так, то как могли бы мы бросить вас на берегу и удрать?
— Судя по свидетельству перед этим судьей, я бы сказал, что не могли бы.
Он обнял ее за плечи, медленным движением притянул к себе, удерживая жилистыми пальцами и крепко прижимая плечо к своему, выражая тем самым свои чувства. Затем, прежде чем она поняла происшедшее, он удалился.
Дом Томаса Марстона Грина в Спрингфилде был самым шикарным из когда-либо виденных Рейчэл. Он оживил в памяти рассказы ее отца о поместье Джорджа Вашингтона в Маунт-Верноне. Это было солидное кирпичное здание с шестью величественными колоннами перед фасадом, стоящими на солидных прямоугольных блоках, просторные тенистые галереи были увиты вьющимися растениями, создававшими прохладу. Напоминавшая кружева деревянная балюстрада защищала портик на втором этаже. Все было выкрашено мягкой белой краской, кроме зеленых ставень, прикрывавших высокие узкие окна. Приемные комнаты имели высокие потолки с резными карнизами, перекладины над каминами были также ручной работы, широкий проход, освещавшийся хрустальными канделябрами, вел в комнаты из уютной прихожей, обшитой деревянными панелями. Дом был построен на возвышении над болотами, хорошо продувался ветром и был окружен рядом могучих дубов.
Семейство Грин быстро собрало всех соседей-американцев на торжественный обед. Когда Рейчэл увидела бирюзовое длинное платье и сатиновые туфельки, которые собиралась надеть молодая жена Тома Грина, она поняла, что в ее чемоданах нет ничего сравнимого. Миссис Грин дала ей надеть отделанное кружевами светло-синее сатиновое платье с деликатной кружевной накидкой. Потребовалась лишь незначительная подгонка, чтобы платье хорошо сидело на Рейчэл. Войдя в столовую под руку со старым полковником Томасом Грином, она восхитилась светом сотен свечей в канделябрах и их отражением на серебряной посуде, хрустальных кубках и полированном дереве.
— Вы перенесли сюда, на Юг, самое лучшее из Виргинии! — воскликнула она.
Старый полковник был польщен. Он повернулся к Эндрю, который шел вслед за ними, его темный нашвиллский костюм подчеркивался тонкой белой рубашкой с кружевным жабо и кружевными манжетами, что в целом придавало ему столь же элегантный вид, как приодевшимся по случаю обеда тщеславным мужчинам.
— Каждый человек берет с собой свой дом независимо от того, как далеко он уезжает. Не так ли, Джэксон? Конечно, здесь мы имеем кое-что дополнительное — москитов, аллигаторов, болота, жару, но мы воспринимаем плохое вместе с хорошим.
Полковник Томас Грин был другом ее отца в Виргинии. Он был крепко скроенным мужчиной лет семидесяти, с роскошной копной седых волос, оттенявшей его загорелое лицо. Неоспоримый лидер американской колонии в Луизиане, он перенес много невзгод, стараясь отделить этот район от испанских владений, основать новый округ по имени Бурбон и присоединить его к штату Джорджия. Законодательное собрание Джорджии разрешило Грину действовать, но замысел сорвался, и Томас Грин попал в тюрьму в Новом Орлеане. Его жена умерла от полученного ею шока. Испанцы простили его после этой трагедии, но он был обязан передать всю свою собственность своим молодым сыновьям — не только эту плантацию в Спрингфилде, но также и Вилла-Гайозо, в восьми милях к югу на Соуолс-Крик, которую он купил ранее у испанского губернатора Натчеза и где теперь жил его второй сын, Абнер.
— Плохо, что твой отец не дожил до того, чтобы увидеть Спрингфилд, Рейчэл, — сказал старый полковник. — Он переехал бы сюда и построил такой же дом.
Рейчэл знала, что ее отец глубоко любил Кумберленд и ничто не заставило бы его вновь переезжать. Но она не сочла нужным сказать это полковнику Грину. Его сын Том, сидевший во главе длинного стола из красного дерева, сказал:
— Поскольку мы не можем иметь здесь полковника Донельсона, быть может, его дочь будет вместо него? Как, Рейчэл?
Молодая жена Тома Грина кивнула в знак согласия:
— Каждый раз, когда к нам присоединяется еще одна американская семья, мы считаем это еще одной победой.
Старший Грин поднял кубок с испанской мадерой, повернувшись к Эндрю, который провел несколько судебных дел в Нашвилле, касавшихся семейства Грин. Слуги внесли бутылки легкого вина из прохладных подвалов и серебряные вазы с апельсинами, бананами, дынями и виноградом.
— На этот раз ты остаешься, Джэксон? В Байю-Пьер у тебя хороший участок земли, и ты можешь заиметь еще больше, если согласишься оплатить топографическую съемку. Мы хотели бы, чтобы ты был с нами, когда мы поднимем новое восстание против испанцев.
Мужчины пустились в дискуссию, сравнивая тяготы испанского и английского правлений. Семейство Грин ненавидело испанцев столь же яростно, как Эндрю — англичан, в итоге спор зашел в тупик: сколько потребуется лет, чтобы убедить правительство в Филадельфии, что Луизиана — естественное и неотъемлемое продолжение материка, что Соединенные Штаты должны приобрести Луизиану, чтобы обеспечить свободное плавание по Миссисипи и держать открытыми порты Натчез и Новый Орлеан, что потребовалось бы всего несколько сот мужчин с ружьями, чтобы прогнать навсегда испанцев. Разумеется, Испания отстоит еще дальше, чем Англия, и у нее меньше дел на этом Американском континенте.
Рейчэл была обеспокоена предложением семейства Грин, чтобы она и Эндрю остались в Натчезе и основали еще одну американскую семью. Насколько далеко зашли они в своих предложениях? Они не задавали вопросов, относились к ним, как к гостям, приехавшим одновременно, но из разных мест. Однако любовь трудно скрывать; посадите влюбленных мужчину и женщину в просторную комнату, подобную этой, или среди большого скопления гостей; посадите их на противоположных концах стола, и тем не менее все поймут, в чем дело.
Она редко виделась с Эндрю, поскольку он провел несколько дней в Натчезе, в тридцати милях от Спрингфилда вниз по реке, где улаживал споры между клиентами, нанявшими его полтора года назад, и принимал заявки на ведение дел от людей, оставивших земли и другие деловые возможности, когда они спустились вниз по Миссисипи. После того мгновения на носу лодки в укромном месте на темной ночной реке они не обменялись ни интимным словом, ни жестом.
Затем в раннее воскресное утро, напоенное ароматом трав, они проехали две мили к Байю-Пьер, чтобы осмотреть принадлежавший Эндрю участок земли на возвышенности над рекой. Рейчэл надела розовое батистовое платье поверх нескольких тоже розовых нижних юбок, прихваченное широкой бархатной лентой на талии, такая же лента украшала ее широкополую шляпку. Рассматривая себя в зеркале на туалетном столике, она решила, что начинает вновь выглядеть хорошо. Бедный Эндрю, всю свою жизнь он будет вынужден носить на лице шрам от сабли офицера; как хорошо, что внутренние шрамы невидимы, когда смотришься в зеркало, а если они невидимы, их можно забыть, и, быть может, они совсем исчезнут.
Они добрались до небольшой бревенчатой хижины, которую построил Эндрю, и увидели сделанную им разметку беговой дорожки. Они стояли перед дверью маленького дома, глядя на медленное течение широкой реки и на обширные сосновые и дубовые леса, уходившие к горизонту и сливавшиеся с пастельным небом. Это было прекрасное место, слишком красивое и по этой причине вызывавшее в ней ностальгию.
— Ты, вероятно, скоро поедешь обратно, Эндрю?
— Да. 12 апреля в Нашвилле открывается весенняя сессия суда.
— Сколько времени потребуется тебе, чтобы доехать до Тропы Чикасо?
— Полтора года назад потребовалось около двадцати дней. Группа лодочников поплывет обратно в середине недели. Я отправлюсь с ними. Я прихвачу партию импортного шелка и сатина, кое-какие испанские специи, сигары.
Его голос затих, он стоял, глядя некоторое время на реку. Ветра не было, и солнце бликами играло на воде, вдали звучали призывные крики диких птиц. Когда он повернулся к ней, его глаза открыто выражали любовь к ней. Он развязал ленты шляпки, снял ее и погладил волосы своей рукой.
— Рейчэл, я вовсе не должен возвращаться. Мы можем оба остаться здесь.
— Но как, Эндрю?
— Я расспрашивал в Натчезе, ты можешь получить развод здесь, у испанских властей. Он будет легальным.
— Не совсем легальным; это будет всего лишь обходом закона, как это называет Джон. Ты присягнул правительству Соединенных Штатов, когда власти назначили тебя прокурором территории; я не могу позволить тебе нарушить свое слово. И у тебя самая большая юридическая практика, даже Джон так говорит.
— Возможно, я не смогу быть адвокатом. Я не смогу занимать официальный пост, и я должен буду стать испанским подданным, но я смогу и здесь успешно работать. — В его голосе прозвучало легкое раздражение. — Оглянись кругом. Разве это не доказательство — вся плантация Байю-Пьер отграничена? — Он торопился, не желая дать ей времени для ответа: — Главный дом должен быть поставлен на краю возвышенности; отсюда поперек я поставлю конюшни. Земля хороша для хлопка, табака, индиго. Здесь можно делать деньги, огромные деньги. В один из дней наша плантация станет столь же процветающей, как спрингфилдская.
Она скользнула в его объятия, прижалась к нему.
— Да, ты можешь все это сделать. Ты можешь сделать это где угодно — в Нашвилле, Натчезе, даже на Луне. Но, дорогой, как ты можешь быть счастливым, став подданным Испании? У тебя не будет здесь ни голоса, ни права голосовать. Ты независимый человек…
— Это ненадолго, эта страна станет американской. Я не прочь помочь парням Грина ввести ее в Союз. Я могу вернуться в Нашвилл, закончить свои дела, продать земли, а все движимое имущество привезти на лодке.
— Нет, Эндрю, я не могу взять на себя такую ответственность. Если ты почувствуешь себя здесь несчастным или если что-то у нас не получится… ты можешь проснуться одним утром и обнаружить, что зря растратил свою жизнь в Луизиане. О, ты никогда не упрекнешь меня, ты постараешься скрыть свои чувства даже от самого себя, но я не могу возложить такое бремя на наше супружество. Наша любовь правдива и хороша, наш брак должен быть правдив и хорош с самого начала.
Его глаза, обычно такие ясные и проницательные, стали смущенными и обиженными.
— Но что нам делать? — выкрикнул он, словно силой своего голоса мог разнести окружившую их стену. — Мы в ловушке. Мы беспомощны. В руках Робардса все оружие.
— Нет, Эндрю, это неверно. У него пустые руки. У нас единственное оружие, имеющее цену, — любовь.
— Рейчэл, милая. Я не ветреный человек. Я никогда ранее не любил и вновь не полюблю. Лишь тебя. Всегда тебя.
— Спасибо, дорогой.
Он обнял ее и поцеловал в губы.
— Нам нужно верить в чудо, — прошептал он.
Она взяла его лицо в свои руки и поцеловала его в щеки.
— Я верю в чудо, Эндрю. Тот факт, что мы нашли друг друга, что стоим здесь вместе, что ты обнимаешь меня, что я могу поцеловать тебя, — все это и есть доказательство, что чудо может совершиться.
После шести недель пребывания у полковника и четы Грин ее пригласили посетить поместье Вилла-Гайозо, окруженное огромными дубами, обросшими серым мхом. Миссис Абнер Грин была тридцатилетней женщиной, вежливой, но требовательной хозяйкой. Ее доброта вскоре дала Рейчэл понять, что она должна жить здесь не как гостья, а скорее как член семьи, со своими дневными обязанностями, участвовать в прядении, вышивании, обучении прислуги изготовлению цветных свечей и душистого мыла, рецепт которого ей дала ее мать.
От Эндрю не было известий, не было известий и от семейства Донельсон. Движение на юг по Тропе Натчез было практически неизвестно, а с наступлением лета плавание по Миссисипи прекратилось. Проходили недели, и она чувствовала, что к ней в полной мере возвратились сила, чувство благополучия и радость жизни. Журчание фонтана, замкнутый дворик, затененный диким виноградом, чириканье крохотных птиц, терпкий запах магнолий, яркие краски окружающей природы — ей нужны были именно они, доставляли огромное удовольствие. И по мере того как медленно, лениво текли жаркие летние дни, ее глаза становились блестящими, искрящимися, а походка энергичной.
— Дорогая моя, ты прекрасна, — заметила миссис Грин, когда они сидели в широкой галерее под крышей. Рейчэл тихонько напевала, играя на клавикордах.
Выстраданное ею по вине Льюиса Робардса и ее разочарование, вызванное неприятностями прошедших лет, были устранены месяцами мирной жизни, покоя, который так сильно овладел ею, что, казалось, она могла бы провести здесь остаток своей жизни.
Спустя два месяца она сидела у окна своей спальни с кружкой молока, принесенной от ручья, в котором все лето держались в прохладе молочные продукты, и любовалась рыжеватым закатом солнца. Она услышала стук копыт, долетавший с главной дороги. Всадники приезжали и уезжали целый день, и она выслушала за последний час шум копыт, вероятно, полудюжины конников. Но был лишь один всадник, который ездил, изменяя ритм лошади под свою стать, и независимо от скорости и темпа двигался так, как двигался Эндрю Джэксон в пространстве — головой вперед, напоминая циклон, у которого всегда точное направление.
Она подобрала юбки белого накрахмаленного хлопчатобумажного платья и побежала вниз по винтовой лестнице. В дверях стоял Эндрю, разгоряченный, взлохмаченный, в помятой замшевой куртке, в сапогах, побелевших от пыли, и с трехнедельной бородкой. Подходя к нему, чтобы поприветствовать, она увидела, что случилось нечто решительное, такое, что может изменить их жизнь. Она провела его в сумрачную, отделанную дубом библиотеку, узкие окна которой выходили в источающий аромат тропический сад, решив для себя не думать, не чувствовать или даже не бояться до тех пор, пока он не сообщит ей цель своего визита. Он закрыл дверь за собой.
Они встретились в середине комнаты. Она почувствовала его губы, сухие и потрескавшиеся от долгой поездки. Он крепко прижимал ее несколько минут, затем выпалил:
— Есть новости…
— О… Льюисе.
— Да. Он развелся с тобой.
Она вздохнула, почувствовала острую боль в груди.
— Развелся со мной? Но как?
— С помощью законодательного собрания Виргинии. Он убедил своего зятя Джека Джуитта внести в собрание законопроект. Собрание приняло его.
Ее глаза расширились, и на губах сам по себе складывался вопрос. Он говорил быстро:
— Ты свободна теперь, моя дорогая. Мы можем жениться, как только ты будешь готова.
Это не увело ее в сторону:
— Законодательное собрание Виргинии дало ему развод? Но на каком основании?
— … Ну… оставление семьи.
Она смотрела на него, будучи не в состоянии вздохнуть.
— И что еще, Эндрю? Ведь законы Виргинии не разрешают развод только на основании оставления семьи.
— Так гласит законопроект.
«Как неумело он лжет», — подумала она. А вслух сказала:
— Выложи мне остальное. Я должна знать.
— …Прелюбодеяние.
У нее было такое чувство, словно ее ударили по лицу. Во рту появился вкус крови: непроизвольно она прикусила губу. Ее голос был так слаб, что ей казалось, будто слова застревают в ее горле:
Поделиться книгой: