Помоги проекту - поделись книгой:
— Удалась ли моя вечеринка? — спросила Рейчэл, когда они остались вдвоем. — Люди так раздражаются, когда их вовлекают в политику.
Эндрю был удивлен:
— Почему, дорогая, все чудесно провели время! Политические споры по сути дела одно из блюд.
Рейчэл вопросительно посмотрела на мужа. Может быть, так и есть, но ей нравилось другое: нравилось, когда ее называли миссис Джэксон, мэм; нравилось, когда называли по имени, для нее оно имело солидность, выражало отношение гостей к браку с Джэксоном, к джэксоновской любви, к джэксоновскому дому.
Был скучный серый день, тучи висели низко, словно бревенчатый потолок над головой, как вдруг она услышала тяжелый стук копыт. Возможно ли это, но по рыси лошади она узнала, что не все благополучно со всадником. Одна тревожная мысль сменяла другую: он заболел, ранен, неудача в суде… Последние два месяца с момента его отъезда были тяжелыми: девять детишек Катерины, съевшие несвежее мясо, серьезно захворали, и Рейчэл провела с ними две недели, пока не поставила их на ноги. Ее сестра Мэри слегла с невралгией, и Рейчэл пришлось взять в свои руки управление ее выводком из двенадцати человек. Всего два дня назад поместье Джейн подверглось нападению индейцев, и два охранника были убиты. И теперь Эндрю…
Она медленно встала со стула, открыла дверь и вышла во двор. Один внимательный взгляд на лицо мужа, и она инстинктивно почувствовала что-то неладное, касающееся их — Рейчэл и Эндрю Джэксон. Он спрыгнул с лошади не улыбаясь, не сказал ей ни слова и не поцеловал, лишь прикоснулся своей щекой к ее щеке, спрятав глаза. Его щетина поцарапала ей кожу; когда она повернула лицо так, чтобы прикоснуться своими губами к его губам, она почувствовала твердость его губ, не желавших поцелуя.
Они прошли в дом. Большая комната выглядела уютно, в камине потрескивали дрова, настенные лампы горели в честь его приезда. Он плюхнулся в кресло около камина, а она пошла мимо большой дымовой трубы в кухню и быстро вернулась с чашкой горячего кофе. Когда он выпил почти все содержимое чашки и его щеки покраснели, она села у его ног.
— Что за неприятности, мой дорогой?
Он уставился на нее на минуту совершенно безучастно, словно случившееся с ним было кошмаром на дороге и никак не связано с их домом, где ярко пылал камин и лампы освещали комнату. Он пытался найти слова, обрести дыхание, набрать силы.
— …Это… что ты можешь ожидать, — Робардс.
— Льюис? Но каким образом?
— Он… сделал что-то.
— Но что он мог сделать? Мы в безопасности, мы женаты…
Она внезапно умолкла, ее тело стало деревянным. Возможно ли это?.. Эндрю покачал головой? Или же как-то странно моргнул, или проглотил комок в горле?
— Эндрю, ты что пытаешься сказать, что мы не?..
— Нет, нет!
Он встал с кресла и опустился на колени перед ней, его длинные руки страстно обхватили ее, неподвижно сидевшую на жестком коврике.
— Мы женаты. Мы всегда были женаты. Мы всегда будем.
Хриплым голосом она сказала:
— Льюис пытается чинить неприятности? Он оспаривает нашу свадьбу в Натчезе?..
— Нет.
— …Все говорят, что она была законной, единственный способ для нас сочетаться браком имелся только там.
— Не то. Как хотелось бы, чтобы было так.
Он поднялся, неуклюже, как слепой, прошелся по комнате, затем вернулся к ней. Слова хлынули потоком:
— Он только сейчас начинает судебное дело о разводе! Сообщение, что он получил развод от законодательного собрания Виргинии, было неправильным. Собрание отказало ему в обращении. Когда я ехал по Тропе, чтобы привезти тебе эту новость в июле 1791 года, и мы поженились…
Она откинулась назад, глядя на него полными страха глазами:
— Я все еще замужем за Льюисом Робардсом?
У нее закружилась голова. Эндрю поймал ее, его пальцы впились в ее плечо.
— Я убью каждого, кто осмелится задать вопрос…
Она не разбирала его слов, до нее доходил лишь тон его голоса. Она подумала: «Наконец-то Льюис Робардс добился своего. Он сделал меня прелюбодейкой».
Когда она вошла в столовую Донельсонов и увидела все семейство на своих ритуальных местах за длинным столом, в ее сознании запечатлелось выражение каждого лица: еще один кризис в семействе Донельсон.
Во главе стола сидела мать, выражение ее лица как бы говорило: мне это причинило боль, но я все еще думаю, что Эндрю Джэксон стоит любой цены. Место отца занимал Джонни, его взгляд говорил о том, что в данный момент он скорее обеспокоен ущербом, нанесенным имени Донельсонов, чем тем, что может произойти с браком Джэксона. Напротив сидел Александр, не питавший интереса к женщинам, к любви или браку, выражение его лица вопрошало: чего вы можете ожидать, если у вас хватило глупости жениться? На втором месте восседал осторожный Уильям, огорченный свалившимися на его сестру неприятностями, но помнивший о том, что он советовал ей оставаться с Льюисом Робардсом. Рядом с Уильямом был Сэмюэл, его обычно гладкое лицо было покрыто пятнами, а мягкие карие глаза сверкали гневом. Он был точным ее портретом, если бы она взглянула на себя в зеркало.
Обычно ее место было рядом с местом Сэмюэля. Она села в кресло. Рядом с ней расположился Эндрю. Посмотрев через стол, она заметила, что рядом с Александром сидит Джейн, которая даже сейчас вспоминает с отвращением сцену, устроенную Льюисом в доме Хейсов. Рядом с Джейн был Стокли, бывший юрист, усердно старающийся разобраться в юридических последствиях дела, причиняющего страдания сестре. Осматривая свою сторону стола, она увидела, как полковник Роберт Хейс протянул руку и пожал в знак поддержки руку Эндрю. Это был самый блестящий человек за столом, по-настоящему хороший и внимательный, боец, второе лицо в командовании милицией под началом генерала Робертсона и в то же время человек такого высокого достоинства, что не стал бы оправдывать кого-либо, нарушившего его нормы. Рядом с Робертом Хейсом находился ее брат Северн со впавшими щеками, который редко являлся на семейные совещания, а напротив него — Левен, не обладавший ни опытом, ни осознанием ответственности. Его озадаченный взгляд как бы спрашивал: из-за чего вы все так расстроены? В конце стола на ее стороне сидели два зятя: муж Мэри Джон Кэффрей и муж Катерины Томас Хатчингс. Они сочувственно кивали ей, но выражение их лиц давало понять: это дело Донельсонов, мы рады сделать что-то, как-то помочь, но пока помолчим. В конце стола, напротив матери и Джонни, находились две ее сестры — Мэри и Катерина. Мэри, еще больше располневшая и довольная приездом дюжины ее детей, и Катерина, ставшая еще более жилистой, сидели молча на совете Донельсонов.
Рейчэл чувствовала, что кого-то не хватает, хотя все ее братья и сестры, а также их жены и мужья были на месте. Затем открылась дверь и вошел Джон Овертон, с полей его шляпы стекала вода. Он снял промокшие сапоги и сел рядом с Левеном. Теперь все были в сборе, можно было начать совет.
Первым заговорил Стокли:
— Во имя всего святого, Эндрю, что случилось? Мы не можем себе представить.
Эндрю кивнул в сторону Джона Овертона:
— Думаю, пусть расскажет Джон. Он первый узнал об этом.
Глаза всех собравшихся за длинным столом устремились на Овертона. Когда он начал говорить, то казалось, будто он кладет слово за словом в чашу посреди стола, а остальные могут выбирать их по своему вкусу.
— Когда я и Эндрю поехали в Джонсборо, я узнал, что вопрос о разводе должен был слушаться в суде четвертой сессии Харродсбурга.
Все спокойно сидели. Затем Стокли спросил:
— Каково положение дел с разводом, дарованным законодательным собранием Виргинии?
Джон Овертон посмотрел на Эндрю. Тот кивнул Джону, сделав знак, чтобы он продолжал.
— Мы были неправильно информированы. Законодательное собрание отклонило петицию Робардса о разводе. То, что они приняли, называется разрешением, позволявшим Робардсу обратиться по своему делу к судье и жюри.
— Но он не сделал этого в то время? — сурово спросила миссис Донельсон.
— Нет, он ждал до апреля этого года. Суд не стал слушать его дело и отложил до нынешнего сентября.
Роберт Хейс наклонился над столом, сложив руки и выдвинув их вперед. Его дисциплинированный ум требовал выяснения сути дела.
— Как мы могли поверить, что развод состоялся весной 1791 года? Кто распространил это сообщение?
— Я слышал такое сообщение из трех-четырех источников, — сказал Джонни, — от людей, приехавших из Харродсбурга и Ричмонда.
— Мы приняли слухи за правду, — горько ответил Эндрю.
— В сообщении было больше сути, чем в слухах, Эндрю, — сказал Овертон. — Когда ты был в Натчезе, я несколько дней находился в семье Робардс. В этой семье считали, что Льюис и Рейчэл развелись. Миссис Робардс сказала мне, что счастлива по поводу освобождения Рейчэл.
Это были первые слова, которые Рейчэл полностью расслышала. Она взглянула на Джона, моргнув ресницами, словно ожидая дополнительных разъяснений.
— Миссис Робардс сказала, что мы разведены?
— Да, это сказала и ее дочь, жена Джека Джуитта.
— Они не стали бы… искажать, — глухо сказала Рейчэл. — Они всегда хорошо ко мне относились.
— Робардс обманул и их! — воскликнул Сэмюэл.
— Ну, Сэм, это слишком грубо, — сказал Роберт Хейс. Он опустил руку в карман пиджака, достал письмо и положил его на стол. — Через месяц или два после так называемого развода я получил это письмо от Робардса, в котором он просил меня продать его землю и послать ему половину наследства Рейчэл, полученного от ее отца.
Роберт пододвинул письмо на середину стола и указал на фразу:
«Полагаюсь на вас и мистера Овертона, что в мое отсутствие не будут ущемлены мои интересы. При первой возможности напишите, разделено ли имущество, чтобы я мог воспользоваться своими правами. Если есть возможность продать мою землю, будьте добры, известите меня».
Разум Рейчэл не воспринимал слова, которые били по нему, как капли дождя по ставням. Она вновь вспоминала свою свадьбу под массивной люстрой в Спрингфилде, счастливые недели медового месяца в Байю-Пьер. Если бы они остались на испанской территории, то их не коснулись бы нынешние неприятности? Но это означало бы предательство по отношению к тому счастью, которым она и Эндрю наслаждались прошедшие два года. В ее голове вопил агонизирующий голос: «Почему? Почему такое случилось со мной? Какой грех я совершила, чтобы такое тавро навсегда оказалось выжженным на моей плоти? Я была девушкой, когда встретила Льюиса Робардса. Я никогда не причиняла ему вреда умышленно. Если бы я поступила плохо, то тогда я могла бы понять и свои страдания и принять наказание. Но за что, Боже мой, в чем я виновата? За что меня наказывают?»
Она слышала спокойный голос Джона Овертона, слышала с пугающей отчетливостью каждый даже слабый звук в комнате, дыхание и шепот семнадцати человек за столом.
— Роберт прав в отношении письма, — прокомментировал Овертон, — поскольку Льюис просил свою часть земли, которой он владел здесь, и свою половину наследства Рейчэл от отца, все это говорит о том, что он считал себя уже разведенным.
— Но как все это могло случиться?
Рейчэл не следила за сидящими вокруг стола и не увидела, кто с неприкрытой болью выкрикнул эти слова. А увидев, что все повернулись в ее сторону и с жалостью смотрят на нее, она поняла, что это был ее собственный голос, ее собственная боль. Она почувствовала, что Эндрю взял ее руку в свою. Все ждали, что он заговорит, но он не мог. Трудное объяснение взял на себя Овертон:
— Возможно, потому, что вопрос о разводе… такой новый. Петиция Льюиса о разводе — всего вторая, поступившая в законодательное собрание Виргинии. Когда собрание приняло разрешающий акт, я думаю, что никто, кроме нескольких юристов, не знал, что это означает на самом деле; все остальные, по-видимому, предположили, что этот законопроект дарует развод, а не право пойти в суд и доказать обвинение.
— И теперь дело будет слушаться в Харродсбурге? — мучительно выпалила Рейчэл.
Наступило молчание, но его нарушил Эндрю, заговорив хриплым от самоосуждения голосом:
— …Виноват я. И не кто иной. Я юрист. Или же думают, что юрист. Какое право я имел принять на веру сообщение о разводе, сколько бы людей ни повторяли его? Мой первый долг перед Рейчэл, перед вами всеми состоял в том, чтобы достать экземпляр виргинского акта. Я не должен был ехать в Натчез без него.
— Ну, Эндрю, никто не требует от тебя самобичевания, — сказал Стокли. — Я тоже был юристом, и мне в голову не пришло, что что-то неправильно. Поездка в Ричмонд потребовала бы нескольких месяцев…
— …И мы первые сказали тебе, что развод дарован, — вмешалась миссис Донельсон, — мы услышали об этом, когда ты был в пути по Тропе после того, как вместе с полковником Старком доставил Рейчэл в Натчез.
— Минутку, — сказал, как обычно лениво, Александр. — Я вспоминаю. В ту весну 1791 года я находился некоторое время в доме генерала Смита. Однажды он показал мне ричмондскую газету и сказал, что прочел в ней извещение о разводе четы Робардс.
Но по тому, как Эндрю сжал челюсти, Рейчэл поняла, что никто не убедит его отказаться от самообвинения.
— Я вернулся сюда в апреле и не уезжал до второй половины июля. Я мог бы направить посыльного в Ричмонд и достать копию. Я мог бы поехать сам в промежутке между сессиями, если бы позаботился взять достаточно лошадей для подмены и поторопился… Я виноват, это самая что ни на есть глупость и беспечность. Если бы я обслуживал своих клиентов так же плохо, как свою жену, то они не позволили бы мне заниматься правом.
Джейн Хейс внимательно слушала.
— Не думаю, что эти заупокойные молитвы и копание в душе помогут нам. — Ее тягучий голос остудил эмоции собравшихся. — Ты сказал, Джон, что Робардс просил провести слушание дела о разводе в апреле этого года. Как случилось, что никто из нас не слышал об этом, когда так часто ездят между нашим пунктом и Харродсбургом? И почему Робардс вновь поднимает вопрос?
Ответил Овертон:
— В начале этого года Льюис Робардс встретил женщину по имени Ханна Уинн. Решив жениться на ней, он пошел в суд за разводом.
— Тогда он все время знал, что он не разведен! — вновь взорвался Сэмюэл. — Два года он позволял Рейчэл жить… впутывать себя…
— Не знаю, Сэм. Будем считать, что Робардс заблуждался. Допустим, что когда он пошел за разрешением на новый брак, то обнаружил, что не может получить его… потому что не разведен. Или же предположим, что его будущий тесть настаивал на тщательном подборе документов. По положениям акта законодательного собрания Виргинии Робардс был обязан в течение восьми недель помещать извещения в кентуккской газете, с тем чтобы ответчик, в данном случае Рейчэл, мог узнать о предстоящем суде и подготовить свою защиту.
— Мы получили все газеты из Кентукки, — сказал Уильям. — Но такого извещения не нашли. Никто в Кумберленде не говорил нам, что видел такое извещение.
— Да, — согласился Овертон, — извещение не публиковалось в газетах. Я проверял это в Харродсбурге.
— На каком основании он будет требовать развода? — упорствовала Джейн.
— На основании шантажа! — Это был Эндрю, хотевший уйти от прямого ответа, его лицо пылало. — В своем обращении к законодательному собранию он утверждал, что Рейчэл сбежала со мной из его дома в июле 1790 года и что после этого мы жили вместе. Он лгал и делал это сознательно, ведь он преследовал нас до вашего дома и просил Рейчэл вернуться к нему.
— Это была моя вина! — воскликнул Сэмюэл. — Я раз ездил за Рейчэл, нужно было поехать и во второй раз.
— Да, — мрачно согласился Северн. — Многие из нас могли бы поехать. Но, видимо, были причины оставаться дома.
— Если и нужно кого-либо винить из здешних, то я готова принять вину на себя, — объявила миссис Донельсон. — Эндрю для меня, как один из сыновей. Мы не знали, что Льюис ополчился на него. Не было разумных оснований, чтобы Эндрю не ездил туда.
— Мы можем защитить… — закричал Стокли, но Джон сделал знак рукой, чтобы прервать его.
— Нет необходимости. Робардс не строит больше свои планы на обвинениях, связанных с поездкой в Харродсбург. Обращение о разводе гласит, что Робардс представит свидетельство того, что Рейчэл и Эндрю жили как супруги годом позднее, во время поездки по Тропе Натчез в сентябре 1791 года.
— Но это было уже после нашей свадьбы! — выкрикнула с ужасом Рейчэл.
— Он не может сделать этого! — воскликнул Стокли.
— Ты прав, Стокли. Его первоначальное обращение в законодательное собрание Виргинии строилось на том, что Рейчэл сбежала с Эндрю из его дома в июле 1790 года, и на этом основании собрание разрешило начать дело о разводе. Он должен доказать свое обвинение. Он также не опубликовал в кентуккской газете необходимое извещение обвиняемому. Мы можем пойти в суд в Харродсбурге и доказать, что развод строится на шантаже. Но чем эффективнее мы защитим себя в Харродсбурге… тем более основательно перечеркнем брак Рейчэл и Эндрю.
За столом раздался общий вздох изумления.
— Нам придется стоять в стороне от этого дела, — отрезала Джейн.
Рейчэл закрыла лицо руками, ее тело конвульсивно содрогалось. Но чем, кроме слез, может отреагировать человек, попавший в ловушку, подобную той, в какую попала она? Если она не защитит себя в Харродсбурге, не явится в суд и не докажет свою невиновность, то разве это не станет вечным и неоспоримым свидетельством признания ее вины?
Эндрю вскочил со скамьи и вышел под дождь. Рейчэл подняла голову, посмотрела вслед ему и сказала:
— Нет брака. Он был незаконным. Он незаконен сейчас, он не станет законным даже после развода с Льюисом.
Джонни спросил Овертона:
— Протоколы в Харродсбурге хранятся постоянно?
Поделиться книгой: