Помоги проекту - поделись книгой:
ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ. Но оказалось, что прерванную традицию не так-то просто восстановить. По всему Союзу разыскивали старых мастеров, ткавших когда-то галунные ленты, искали станки, возрождали технологии. Перейти на погоны, согласно приказу, требовалось с 1 по 15 февраля — за полмесяца. Но даже на Курской дуге в июле 1943-го некоторые летчики и танкисты, как показывают фотографии, носили не погоны, а старые петлицы. А большая часть пехоты надела погоны на гимнастерки с отложным воротником, а не со «стойкой». Только когда запасы старого обмундирования вышли, Красная армия полностью перешла на новую форму одежды.
Попадаются снимки, где одни солдаты и офицеры еще с петлицами, а другие — уже с погонами. Одни из самых известных из них — фотография 1943 года будущего писателя Александра Солженицына и его друга Николая Виткевича. На Виткевиче — уже погоны. На Солженицыне — еще петлицы с двумя кубиками и артиллерийскими пушками. Кстати, молодому Солженицыну возвращение погон не понравилось. Он видел в этом отступление от революционных традиций. Кто бы подумал, что из этого молодого человека, еще недавно писавшего роман «Люби революцию», получится главный критик советского режима — автор «Красного колеса»? А тогда Солженицына возмущали погоны, как и роспуск Сталиным Коминтерна, который произойдет в мае — событие, говорившее, что на мировой революции, в прямом и переносном смысле, поставлен крест.
В строгом смысле слова, сталинские погоны не были копией царских. Несколько другое плетение галуна. Чуть более грубая работа. Другая система обозначения званий. Да и звания другие. Вместо подпоручика — лейтенант. Вместо штабс-капитана — капитан. Вместо капитана — майор. Вместо фельдмаршала — маршал Советского Союза. На царских погонах звания обозначались только маленькими звездочками. Сталин ввел большие звезды для старших офицеров, начиная от майора, и генералов. Чин фельдмаршала до революции обозначался двумя скрещенными жезлами на галунном зигзаге. Звания маршала Советского Союза символизировали большая звезда и герб СССР.
Дореволюционных офицеров часто называли «золотопогонниками». Это не совсем так. Значительная часть из них была в строгом смысле «серебрянопогонниками». Золотые погоны носили пехота и артиллерия. А казаков, военных инженеров, жандармов, офицеров Генерального штаба и значительную часть регулярной кавалерии отличали по серебряным погонам. На серебряных погонах звания обозначались золотыми звездочками. На золотых — серебряными. Куда разнообразнее был и набор цветов просветов и выпушек.
Как говорят некоторые непосвященные, что такое просвет и выпушка — дело темное, без ста грамм не разобраться. А ведь все это проще простого. Выпушка — это суконный кант по краю погона. Просвет — продольная полоска ткани, разделяющая погон на две или три части. У младших офицеров — один просвет. У старших — два. Правда, до революции младшие назывались, на немецкий манер, «обер-офицерами», а старшие — «штаб-офицерами».
При Сталине цвета выпушек и просветов стали обозначать рода войск. Малиновые — пехоту. Синие — кавалерию. Черные — артиллерию и танковые войска. Голубые — авиацию. При царе цветовая гамма на погонах строилась совсем по другой системе. К примеру, стрелки носили малиновые выпушки. А обычные пехотинцы — красные и синие. Царская пехотная дивизия делилась не на три, как советская, а на четыре полка. Первые два полка каждой дивизии имели красные выпушки, а третий и четвертый — синие. В погонах же многочисленных кавалерийских полков царило, такое разнообразие, что без специальных таблиц все их и запомнить невозможно! Можно сказать, что советская система была менее нарядна, но более рациональна и удобна. Даже размер звездочек она поделила на три категории. Лейтенантские и капитанские были размером в 13 мм. У майоров, подполковников и полковников — 20-миллиметровые, а у генералов — 22-миллиметровые. В общем, каждому — по важности.
Генерал Снесарев, чья упорная привязанность к погонам в 1918-м подсказала Сталину вернуть их в 1943-м, прожил жизнь удивительную и, как для тех опасных времен, долгую — целых семьдесят два года. Было в его судьбе все — и войны, и научные труды, и приговор к расстрелу. Родился Снесарев в семье священника. Перед тем как податься в армию, закончил физико-математический факультет Московского университета. Потом — военное училище, Академия генштаба и служба на самых разных должностях по всей Российской империи. Одно время он был даже начальником Памирского отряда пограничной стражи. Последняя должность в старой армии — командир 9-го корпуса. В генерал-лейтенанты Снесарева произвели буквально за несколько дней до Октябрьского переворота. Так что с погонами ему расставаться особенно не хотелось. Столько служил, и на тебе — пришли какие-то «товарищи» и требуют: «Снимай!».
Да и вообще Снесарев относился к породе армейских щеголей. Во время Первой мировой войны он любил носить не уставной мундир, а не предусмотренный никакими приказами френч, распространившийся среди русских офицеров в подражание британской армии. Носили его обычно те, кто хотел выделиться, подчеркнуть свою непохожесть на серую армейскую массу. Революцию Снесарев принял достаточно легко. Как человек образованный, он знал, что в перегибах ее не было ничего особенного — точно такой же была по кровавому размаху и французская революция с ее гильотиной. Пока новой власти были нужны военспецы, Снесарев ей служил. В 1930-м, памятном волной репрессий против бывших царских офицеров, был обвинен в принадлежности к тайной организации и приговорен к расстрелу.
Смертную казнь на десять лет лагерей ему заменил лично Сталин. Но отсидел генерал только четыре. В 1934-м его выпустили по причине слабого здоровья. Еще три года генерал доживал на воле и умер в 1937-м — в самый разгар ежовщины. Как ни странно, просто от старости. Считается одним из основоположников русской школы геополитики, крупным востоковедом и военным разведчиком. А в истории остался только как чудаковатый красный генерал с белогвардейскими погонами. Вот как бывает — один пиар-ход обеспечивает место в вечности надежнее самой беспорочной службы!
А с возвращением погон получилась настоящая рождественская сказка. Мучили офицеров, мучили, искореняли как класс, лишали форменных признаков, а потом вернулось все на круги своя — как раз на Рождество переломного 1943 года.
Колония образованных малороссиян
Украинские адреса в Петербурге — бесчисленны. Автор песни «Очи черные» Евгений Гребинка так и назвал его еще во времена Шевченко: «Колония образованных малороссиян».
Из современной украинской школы ребенок вынесет о Петербурге только то, что он был построен «на костях украинских казаков». Кости в фундаментах, конечно же, были. Но украинских — меньше всего. В основном, там лежат русские косточки. На строительство города царь мобилизовал около сорока тысяч человек — помещичьих и государственных крестьян. Таких сословий в казачьей Малороссии попросту не было!
Да и сама царская фамилия по причине влажного петербургского климата и совершенно естественного для начала XVIII столетия отсутствия антибиотиков несла потери. К примеру, у царя Петра Первого из одиннадцати детей от жены Екатерины в Петербурге умерли девять! Уцелели только дочери — Анна и Елизавета. Малышей уносил грипп (его называли горячкой), легко распространявшийся в портовом городе.
Зато никто не вспоминает совсем другое определение столицы империи, демонстрирующее, какое в реальности место занимали там наши земляки. Оно принадлежит первому редактору шевченковского «Кобзаря» и автору известного на весь мир романса «Очи черные» поэту Евгению Гребинке. В одном из писем он пошутил: «Петербург есть колония образованных малороссиян».
Дорогу в столицу империи предки нынешних украинцев открыли действительно прежде всего через образование. Среди «птенцов гнезда Петрова» самый образованный — киевлянин Феофан Прокопович. Москвич Алексашка Меньшиков умел водить кавалерию в атаку, подыскивать царю баб и… воровать в особо крупных размерах. Но до конца жизни он так и не научился толком писать — только подмахивал свою фамилию под документами. Потомок шотландских королей на службе Петра Яков Брюс хорошо разбирался в артиллерии и астрологии, из-за чего окружающие считали его чернокнижником. А Феофану Прокоповичу, успевшему пройти курс наук в коллегии св. Афанасия в Риме, Петр Великий доверил управление всей Русской православной церковью. И это при том, что в юности Феофан ради возможности учиться за границей перешел из православия в унию. Римская коллегия, где он учился, и придумана была для обращения в греко-католицизм восточных славян.
Но Петра это совсем не смущало. Ведь Феофан, возвратившись домой, снова принял православие. А административные и ораторские таланты его были таковы, что замены им не нашли и наследники Петра!
Именно Феофану Прокоповичу принадлежит изобретение слова «россияне», снова возрожденного в эпоху Ельцина. Впервые оно появилось в посмертном панегирике Феофана царю, который поднял его к вершинам церковной власти: «До чего мы дожили, о россиане? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!»
По «Духовному регламенту» Прокоповича Русская церковь существовала почти два столетия — до самой Октябрьской революции. Ему же принадлежит и авторство знаменитой формулы о «триедином русском народе», состоящем из великороссов, малороссов и белорусов. Идеология петровской империи — разработка нашего земляка. Не «москальская» выдумка, а киевское изобретение!
Но Прокопович не был одинок. Старое московское духовенство находилось в оппозиции реформам царя. В результате, Петр на все высшие церковные посты стал назначать выходцев из Малороссии. Они делали карьеру через Петербург. И откуда только туда не ехали — даже из Львова, находившегося под польской властью. Вот вам пример одной такой карьеры — епископа Астраханского Лаврентия Горки. Он родился в 1671 году во Львове. Из-за гонений на православных уехал в Киев, окончил тут Могилянскую коллегию (статус академии присвоит ей все тот же Петр Первый в 1700 году) и стал игуменом Выдубицкого монастыря. Потом, как и многие приятели Прокоповича, перебрался в Москву и там получил место архимандрита Воскресенского монастыря. Это был очень боевой пастырь! В персидском походе Петра Первого Лаврентий Горка занимал пост «обер иеромонаха армии и флота». А потом был епископом в Астрахани, Рязани и Вятке. Собирал книги, писал стихи и, кроме всего прочего, основал Вятскую духовную семинарию.
И сколько их таких! И Йоасаф Горленко из Прилук, ставший в ту же эпоху наместником Троице-Сергиевской Лавры под Москвой и епископом Белгородским. И Кирияк Кондратович — сын сотника из Ахтырки, подавшийся в «град Петра» и получивший почетную должность «придворного философа» у императрицы Анны Иоанновны. И Павел Конюскевич из Самбора под Львовом — архимандрит Юрьевского монастыря в Новгороде, а потом (держитесь крепче!) митрополит Тобольский! Он заправлял церковными делами фактически во всей Сибири. Как видите, не только «в кайданах» попадали в Сибирь украинцы.
У большинства этих людей биография складывалась стандартно. Рождение в небогатой, но ценившей науку малороссийской семье, школа, Могилянская академия в Киеве и широкая дорога, проходившая, как и сегодня, мимо Батурина на Петербург. Там было много земляков и возможностей. Если хотите, это была «украинская мафия». Но «мафия» в хорошем смысле слова. Эти люди не убивали, не грабили и не занимались воровством. Однако их ценили именно на тех должностях, где требовалось образование и распорядительность. Даже самый известный и бесшабашный из малороссийских выходцев в Петербурге Алексей Разумовский — тайный муж дочери Петра Первого императрицы Елизаветы — не причинил ближним другого зла, кроме того, что в пьяном виде поколачивал придворных своей супруги. Всякий раз, когда граф Петр Шувалов отправлялся на охоту с графом Разумовским, графиня Шувалова заказывала молебен, так как, нализавшись после стрельбы по зверю, потомок простых казаков из Козельца любил прохаживаться батогом по шуваловской спине. А по свидетельству британского посла Вильямса, однажды в нетрезвом состоянии Разумовский поколотил фельдмаршала Апраксина. И ничего, все терпели. Не станешь же поднимать руку на мужа императрицы! Кстати, поместья Разумовские получили совсем недалеко от Петербурга в Новгородской губернии. Там они осуществляли «колониальный гнет» Малороссии над Великороссией.
Дворец Разумовских и сегодня одно из самых приметных зданий Петербурга. Он расположен на Невском проспекте. Только немногие из наших земляков знают, кто был первым владельцем этих хором. Называются они Аничков дворец.
С этих гордых графских палат и началась традиция строить дворцы на Невском. А дело было так.
В 1741 году на этом месте на углу Фонтанки и Невского располагались казармы Преображенского полка. Его солдаты при деятельном участии Алексея Разумовского и возвели Елизавету Петровну на престол. На радостях и из любви к месту, откуда царевна вознеслась на трон, Елизавета решила вместо казарм построить тут свой дворец. Проект был заказан знаменитому Растрелли. Здание имело дворцовую церковь Воскресения Христова, а парадным фасадом выходило на речку Фонтанку с гаванью и двумя галереями вдоль берега. Потом Елизавета Петровна решила построить еще и Зимний дворец, а этот подарила мужу — тому самому казаку-драчуну Алексею Разумовскому. На чьих костях он построен, история умалчивает. Но явно не на украинских. Своих земляков Разумовский очень любил.
При Екатерине II Разумовские загнали дворец казне, получив за него немалые деньги. Новая царица передарила его Потемкину. Потом им владел Николай I — еще в бытность великим князем. Именно тут происходили в его времена «домашние балы» для узкого круга, которые особенно любил этот император и не любил Пушкин. Поэта сюда непременно звали (одни говорят — из-за жены, другие — из-за таланта). А тот не любил танцевать и просто «жрал», по его признанию, мороженое. Но как бы то ни было, именно после Разумовских — простых «новых украинцев» XVIII столетия — на Невском проспекте стали вырастать роскошные здания, например, дворец Строгановых.
Да и вообще украинский след возникает в Петербурге в том месте, где и не подумаешь. Взять хотя бы крейсер «Аврору». Знаменитый корабль. Уцелел в Цусимском сражении. Ознаменовал своим холостым выстрелом рождение новой эпохи 25 октября 1917 года. Стоит на вечной стоянке у набережной Невы — плати деньги и можешь гулять по внутренним помещениям, переносясь на сто лет назад. А ведь строил «Автору» уроженец Украины — корабельный инженер Ксаверий Ратник. Он родился в Николаеве, создал несколько броненосцев для Черноморского флота, был замечен, переведен в Петербург и занял должность директора казенного Балтийского завода — важнейшего судостроительного предприятия царской России. Можно долго спорить, насколько совершенным был проект «Авроры». Но из кораблей той эпохи до наших дней дожили только она и броненосец «Микаса» в Японии, тоже превращенный в музей. А сам Ратник умер в имении под Киевом в 1924 году, раздав все имущество крестьянам.
Еще одна дорожка ведет из-под Киева в Петербург из села Малая Березайка. Там в наследственном имении родился в 1840 году писатель Всеволод Крестовский. Помните сериал «Петербургские тайны»? Он снят по роману Крестовского, который называется почти так же — «Петербургские трущобы». Чрезвычайно популярное было в XIX веке произведение! Но и жизнь его автор прожил еще более удивительную! Окончил историко-филологический факультет, издал свои «Трущобы», женился, а потом бросил семейную жизнь и… поступил обычным юнкером в уланский полк. Участвовал в русско-турецкой войне, дослужился до офицера, писал романы, либретто опер, оставил интереснейшие «Очерки кавалерийской жизни», объехал весь мир вместе с Тихоокеанской эскадрой адмирала Лесовского, редактировал газету «Варшавский дневник». А лежит в Петербурге на Волковом кладбище — в месте, называющемся Литераторские мостки. Рядом с Лесковым, Тургеневым и Салтыковым-Щедриным. Очень советую романы Крестовского «Панургово стадо» (о революционерах-нигилистах), «Тьма египетская» и «Торжество Ваала». Остросюжетные, легко написанные — блестящий образец русского натурализма. Действие многих из них происходит в Украине. Погуглите в интернете, если лень дойти до книжного магазина. Хотя Крестовский никогда не ленился он был одним из самых динамичных наших литераторов.
Путешествие в Петербург и сегодня мало чем отличается от того, как ездили наши предки сто лет назад. Это если не лететь самолетом. Поезд из Киева отправляется утром. А ровно через сутки тоже утром вы — в Петербурге на Витебском вокзале. А потом ныряете в метро и буквально через пятнадцать минут выходите на Невский проспект. Направо — к Зимнему дворцу. Налево — почти три километра по прямой — к Московскому вокзалу. Удивительно регулярный, с первых минут понятный город. И, главное, все на месте — и Петропавловская крепость, и конный памятник Николаю I, и бронзовая Екатерина, и Исаакиевский собор. Никто ничего не взрывал, как в Киеве, чтобы смыть «тяжелое наследие царского режима». Революция тут чувствуется только в том, что Александра III убрали со Знаменской площади, переименовав ее в площадь Восстания. А Ленина на броневичке водрузили рядом с Варшавским вокзалом — там, где он выступал, вернувшись из эмиграции.
Найти недорогую гостиницу, где номер стоит долларов шестьдесят в сутки, в Петербурге вполне реально. Просто нужно знать места. От голода тоже не умрете. Блокадные ужасы остались в далеком прошлом. Зато в Петербурге можно встретить ресторан под названием «Ленинград» и бесчисленное количество заведений, торгующих нон-стоп круглые сутки — сказываются белые ночи, приучившие этот город не спать. Один из книжных магазинов на Невском тоже торгует без перерыва на сон — двадцать четыре часа! Только продавцы меняются.
У каждого найдется в Петербурге любимое место. У меня их два — Храм Спаса на крови, построенный в память Александра И, убитого террористами, и Военно-исторический музей. Первым директором этого музея был, кстати, приятель Тараса Шевченко, оставивший о нем интересные и откровенные мемуары, — Афанасьев-Чужбинский. Тоже родился в Украине — под Луб-нами. Из «образованных малороссиян» — окончил тот же лицей в Нежине, что и Гоголь. А потом — служба в кавалерии, литература, путешествия. Под старость Чужбинскому захотелось теплого места, и как отставной улан он нашел его в Военно-историческом музее — гигантском арсенале возле Петропавловской крепости, этажи которого набиты нашей общей военной славой императорской эпохи. Не нужно ее забывать, как и строки Евгения Гребинки из повести «Записки студента»: «Вот уже месяц живу я в Петербурге; все мои занятия — обед, сон и прогулка. Чем более узнаю я Петербург, тем более ему удивляюсь. Очаровательный город».
Поэт мертвой петли
В Киеве на Сырецком летном поле 9 сентября 1913 г. русский авиатор поручик Нестеров впервые совершил знаменитую фигуру высшего пилотажа, которая теперь носит его имя.
Выставка в Национальном военно-историческом музее Украины, посвященная 100-летию подвига Петра Нестерова, неожиданно прекрасна. Много подлинных экспонатов: мундиров начала XX века, личных вещей наших первых летчиков (в том числе и погон штабс-капитана самого автора мертвой петли). Характерная трогательная деталь — Нестеров был человек семейный и небогатый. В 1913 году у него было уже двое детей. Мертвую петлю он закрутил в чине поручика — три звездочки на погоне. Погоны стоили дорого. Получив чин штабс-капитана, заказывать новые погоны герой не стал. Просто добавил четвертую вышитую звездочку — на экземпляре с выставки она едва уместилась на погоне, что лишний раз доказывает подлинность экспоната.
Один из залов экспозиции представляет собой киевский кинотеатр столетней давности: белый экран, легкие венские стулья с гнутыми спинками. Тут можно посмотреть подлинную хронику с Нестеровым. Благодаря растиражированной фотографии мы привыкли представлять его строгим серьезным офицером. На самом деле воздушный герой был очень легким веселым человеком.
Есть такое выражение: «гагаринская улыбка», возникшее благодаря первому космонавту. С не меньшим правом можно сказать: нестеровская улыбка. Кинохроника показывает стройного человека, чье лицо буквально озарялось обаятельной усмешкой. Спортивный. Подтянутый. Исследователи утверждают, что его рост был, примерно, 175–176 см, что считалось выше среднего для той эпохи.
Вряд ли Нестеров чувствовал себя героем. В его поведении не было ни малейшего хвастовства или стремления к назойливой саморекламе. Он доказывал не СВОЮ значимость, а возможности человека — то, что «в воздухе везде опора». Это выражение первого мастера высшего пилотажа стало крылатым.
АЭРОДРОМ НА СЫРЦЕ. Жители нынешних киевских улиц Дегтяревская, Шамрила, Телиги даже не подозревают, что над их головами незримо парит призрак желтого аэроплана поручика Нестерова. Сырецкое летное поле начиналось почти сразу же за той стеной Лукьяновского кладбища, которая выходит на Оранжерейную.
Нынешняя Дегтяревская улица была очень короткой — от Лукьяновской площади до знаменитого здания тюрьмы под номером 13 — и называлась ДегтЕревской (через букву «Е»). За тюрьмой она переходила в Житомирскую почтовую дорогу. Тут — от пересечения современной улицы Телиги (еще не существовавшей во времена Нестерова) и нынешней Дегтяревской, изменившей благодаря пертурбациям XX столетия букву в названии, примерно от дома № 58 — начинался первый киевский аэродром — Сырецкий. Несколько деревянных бараков — ангаров для самолетов. Земляная площадка с выгоревшей к концу лета травой. Недаром аэродром назывался Сырецкое летное поле. Поле — оно и есть поле.
Девятого сентября 1913 года (27 августа, по старому стилю) по этому полю шел стройный молодой человек в офицерской фуражке и кожаной куртке с бархатным воротником. Он сел в маленький желтый моноплан «Ньюпор-4» с двигателем в 70 лошадиных сил, носившим смешное название «Гном», взмыл в воздух и совершил свой «полет по замкнутой кривой в вертикальной плоскости, или мертвую петлю», как писал один из тогдашних журналов. Это произошло в 6 часов 15 минут вечера на высоте около 600 метров. Все случившееся было удостоверено в протоколе Киевского общества воздухоплавания. Наверное, эта петля, изменившая жизнь и самого поручика, и всей авиации, выглядела даже обыденно. За случившимся наблюдала только небольшая группка сослуживцев Нестерова по 3-й авиационной роте, любителей авиации и журналистов.
УМНЫЙ В АРТИЛЛЕРИИ. В те времена бытовала шутка: «Умный — в артиллерии, красивый — в кавалерии, пьяница — на флоте, дурак — в пехоте». Нестеров был «умным». Он закончил Михайловское артиллерийское училище в Петербурге. В год окончания училища ему было всего 19 лет. В наше время в этом возрасте молодые люди считаются просто оболтусами. Ни высшего образования. Ни профессии. Часто даже в армии еще не успели побывать, бегая от военкоматов.
В Российской империи 20-летний офицер — норма. Училища были двухгодичными. Лишнему не обучали. Но из стен этих заведений выходили настоящие военные, служившие не за страх, а за совесть. Тем более, что за спиной 19-летнего подпоручика Нестерова кроме двух лет училища было еще и семь классов Нижегородского кадетского корпуса. Автор мертвой петли родился в Нижнем Новгороде на Волге в семье офицера. Военная служба была его наследственной профессией.
Есть странное совпадение. Отец Нестерова умер в том же возрасте, в котором погиб во время Первой мировой войны его сын — всего в 27 лет. Он оставил жену с четырьмя детьми — в том числе и с трехлетним Петром. Не имея средств к существованию, мать будущего летчика Маргарита Викторовна была вынуждена поселиться в Нижегородском Вдовьем доме — богоугодном заведении для жен офицеров и чиновников, потерявших супругов. Большого выбора, где учиться, у маленького Нестерова не было — как сын офицера он имел право на бесплатное обучение только в кадетском корпусе. Иными словами, даже в увольнение Петя Нестеров ходил из одного казенного заведения в другое.
ВЛЮБИЛСЯ И ЖЕНИЛСЯ. Потомственный дворянин подпоручик Нестеров, как и все младшие офицеры, не имел права жениться до 28 лет, не уплатив так называемый «реверс» — специальную сумму в 5000 рублей, удостоверявшую его способность содержать семью. Но он влюбился в девушку не дворянского происхождения, к тому же полячку — Надежду Рафаиловну Галецкую. Она родилась в бедной крестьянской семье.
Настоящее имя будущей жены Нестерова было Ядвига Луневская. Родители отдали ее на воспитание в бездетную семью Галецких. Те крестили девочку по православному обряду и дали ей новое имя. Девочка стала русской — по законам Российской империи для этого главным было не происхождение, а вероисповедание. Приняв православие, русским становился и поляк, и еврей, и немец, и кто угодно.
Чтобы не платить реверс, можно было выбрать службу на окраине Империи. В каком-нибудь глухом углу. И один из лучших выпускников столичного элитного училища Нестеров легко пошел на этот шаг! В 1906 году он отправился в 9-ю Восточно-Сибирскую стрелковую артиллерийскую бригаду — во Владивосток. Вместе с ним приехала и будущая супруга. Через три года у них родился первый ребенок — дочка.
Артиллерия незримо связана с небом. Корректировку стрельбы с закрытых позиций пытались производить с воздушных шаров, соединенных проводным телефоном с землей. Нестеров не раз поднимался в небо на аэростате. А потом умудрился лично построить планер, на котором взмыл в воздух.
Поделиться книгой: