Берегись ястреба. На острие меча

— Выбрось это из головы. Если тебе предназначено вспомнить, воспоминание придёт само в нужное время. Не ищи его сейчас.

Он снова опустил руки. На лице промелькнула тень, сделавшая его гораздо старше.

— Не буду больше прятаться в этом внутреннем убежище, — это прозвучало как твёрдое обещание. — Но и полных воспоминаний у меня нет. Может, как ты говоришь, придут со временем.

Тирта оглянулась на фальконера.

— Как ты думаешь, это Джерик нас ищет?

Он слегка наклонил голову, но не ответил. Подлетел сокол и сел на свой насест. Снова Тирта услышала обмен щебечущими трелями. Потом фальконер отвернулся от птицы и заговорил.

— На юг медленно движется отряд. В нём шестеро, и один необычен… — воин явно колебался. — Мой брат не может объяснить, в чём его необычность. У него внешность человека, но внутри он не такой, как мы. Но он не колдер и не один из тех живых мертвецов, что служили колдерам. Тех мы, в Гнезде, хорошо знали. Здесь что–то другое. И очень плохое.

— Он из Эскора? — со времени встречи с тварью из ночи Тирта постоянно и настороженно ждала новых столкновений с чудовищами, которые теперь могут бродить в этих местах. Дикая страна, погрузившаяся в хаос после того, как её разграбили люди, привлекает к себе зло. По старым преданиям, Тьма расцветает в таких обстоятельствах.

Или… — в голову девушке пришла новая мысль — или это то же самое, что проявило себя холодом в Доме Ястреба? Может ли оно притягивать к себе? Если так, она не должна вести спутников туда. Не сознавая этого, Тирта начала торопливо оглядываться по сторонам, словно преследуемый, который ищет убежища.

— Что–то здесь… — голос Алона не нарушил её тревожных мыслей, но следующие его слова сразу привлекли к себе внимание. — Леди, у тебя меч, и на нём символ…

Наверное, она так пристально посмотрела на мальчика, что привела того в замешательство, потому что он запнулся, и прежде чем Тирта смогла спросить, заговорил фальконер.

— А что в этом символе, маленький брат? Леди — глава Дома Ястреба, последняя в своём роде. Она несёт меч Дома. Что ты о нём знаешь?

— Ты фальконер, мастер меча, и твоя птица едет с тобой, — ответил Алон. — Но такую птицу, которая на мече леди, я тоже видел, и ещё до нашей встречи.

— Где? — быстро спросила Тирта. На какой–то добыче, взятой в крепости и за эти годы переходившей от вора к вору?

— Незадолго до Луны Ледяного Дракона к нам пришёл человек. Тогда выпал густой снег и закрыл горные проходы. Человек гостил у Парлана десять дней, поменял свою лошадь на другую. У него на левой руке было металлическое кольцо, не из золота и не из серебра, какое–то красноватое, и на нём рисунок, такой же, как на твоём мече. Он имел привычку вертеть это кольцо, когда говорил, всё время поворачивать на пальце, и поэтому все его замечали.

— Как его звали? — спросила Тирта.

— Он назвался Эттином и сказал, что он щит без девиза, раньше служил с пограничниками, а потом решил вернуться в Карстен. Он… — на лице Алона снова появилось удивлённое выражение. — Не думаю, чтобы он был из Древних: у него светлые волосы и голубые глаза.

Услышав это имя, Тирта резко выдохнула и тут же заметила, что привлекла внимание фальконера. Мертвец, которого они нашли, тоже носил герб Ястреба. Он был ей незнаком. Но этот… Так много лет прошло. Неужели это правда?

— Ты знаешь человека с кольцом лорда? — в голосе фальконера снова послышалась подозрительность.

— Много лет назад был такой ребёнок. Древний народ иногда заключает союзы с салкарами. И среди пограничников встречаются салкары, хотя прежде всего они верны морю.

— А кольцо лорда? — воин снова бросил ей вызов. Тирта прямее села в седле, встретила спокойно его взгляд.

— Это не может быть подлинное кольцо. Лорд Дома Ястреба носил такое на руке, когда встретил смерть в собственных стенах. Младший брат лорда, который отсутствовал во время нападения, никогда этим кольцом не владел. Может быть, в качестве добычи оно попало в руки этого Эттина. Он мог потребовать его себе, но кольцо не предназначено для полукровок, — девушка высоко подняла голову и заговорила с силой. — Из нашего Дома я последняя — и не явилась бы в Карстен, если бы это было не так.

Она понимала, что у воина перед ней преимущество: он в шлеме, лицо его закрыто. Впрочем, выражение лица фальконера и так нелегко прочесть. Он мог поверить ей, а мог и не поверить. Если посчитает, что она лжет (а разве в глубине души фальконеры не считают всех женщин лгуньями?), она объявит их договор расторгнутым и избавится от обязанности вести его и Алона навстречу катастрофе. Потому что он, конечно, возьмёт с собой мальчика, чтобы тот не попал под её влияние и не запачкался в таком общении.

Но воин задал ей вопрос, который, очевидно, занимал его с самого начала пути.

— Что спрятано в этом Доме Ястреба?

Другими слова, поняла Тирта, он спрашивает, зачем одинокая женщина уходит из безопасных мест и ищет разрушенную и осквернённую крепость, где, возможно, в течение всей её жизни никого не было.

Вот оно — момент, когда она либо должна заразить их своей убеждённостью, либо потерпеть поражение. Поверит ли он? Что она испытывает некое принуждение, что сны заставляют её искать наследие, природы которого она сама не знает? Знает только, что оно имеет огромное значение и обязательно должно быть найдено.

— В Доме Ястреба находится то, что я должна отыскать, — Тирта выбирала слова очень тщательно. О снах, которые преследуют её всю жизнь и привели сюда, она не стала говорить. — Я должна найти это. Но, кажется, это ищут и другие. Не знаю, почему я должна это сделать, — добавила девушка, как будто защищаясь. — Это обет, наложенный на меня. Вы в Гнезде разве никогда не слышали об обетах?

Она почти видела, как складываются его губы, чтобы произнести «колдовство», как они часто делали это раньше. Но когда фальконер заговорил после недолгого молчания, он произнёс совсем другое:

— У нас есть сказание об Ортале… — он словно вспоминал что–то. — Да, я слышал об обетах. Они могут быть наложены на человека, и тот не обретёт свободы, пока не выполнит обет. Ортал уплыл на корабле во дни Аркела, шестого мастера Гнезда, потому что оскорбил человека, обладающего Силой, и никакой выкуп не мог снять этот обет. Трудная у тебя задача, леди.

Тирта облегчённо вздохнула: он принял её объяснение.

— Тогда ты понимаешь, почему я должна ехать. Но я снова скажу тебе, фальконер, и тебе, Алон, обет наложен не на вас, вы не обязаны следовать за мной. Не знаю, что меня ждёт в Доме Ястреба или возле него, но то, что я должна сделать, это никак не удовольствие.

Резким знаком своего когтя фальконер велел ей замолчать.

— Быть может, этот Джерик — часть того, что должно помешать тебе выполнить задачу. Мы поедем… — ни слова не говоря больше, фальконер снова занял своё место впереди, и девушка решила, что сейчас лучше не возражать ему. Она с первой же встречи поняла, что он очень упрям. Вполне вероятно, что теперь он считает затронутой свою честь, а это скрепляет их отношения прочнее любого договора.

— Этот Эттин… — она повернулась к Алону. Мальчик продолжал ехать с ней рядом, когда фальконер выдвинулся вперёд. — Он был молодой?

— Так он выглядел. Разговаривал мало, но любил расспрашивать, и Парлану он нравился. Он пытался убедить незнакомца, что опасно в одиночку ехать на юг. Но тот всегда отвечал, что должен. У него была тонкая кольчуга и простой шлем, какие носят пограничники, и меч его выглядел неплохо. Но ружья–игольника у него не было, не было и такого лука, как у тебя. Я думаю, он был хороший человек.

Тирта тем временем вспоминала стройного светловолосого мальчика, который так быстро рос. Не успев стать взрослым, он уже прочёсывал с патрулями пограничников тропы вдоль границы, потому что в этих пограничных землях рождается мало детей. И эти дети рано узнают, как играть роль взрослых мужчин и женщин. Они дважды встречались под крышей, которая стала её первым домом, но знали друг друга не очень хорошо. Они были дальними родственниками.

Как попало к Эттину кольцо Ястреба и что привело его к этому одинокому путешествию перед ней? Может, тоже сны? Не играет ли некая Сила с ним и с другими, вроде того незнакомца, который умер от ран в глуши? Она его никогда раньше не видела и не слышала, чтобы в Эсткарпе появился ещё кто–то из её Дома. Дома и кланы Древних тесно связаны, их члены тем крепче держатся друг друга, чем больше отнимают у них. Если бы из Дома Ястреба уцелел кто–нибудь ещё, за все эти годы — множество беженцев за это время прошло через горы и присоединилось к отрядам пограничников, — они наверняка связались бы друг с другом. Бежавшие передавали друг другу имена и разыскивали своих родичей, узнавали об их судьбе.

Долина, вымощенная гравием, постепенно поднималась, и фальконер подал знак спешиться. Дальше они медленно двинулись пешком, ведя за собой лошадей, а птица снова поднялась в небо. Наконец, оставив трёх лошадей с Алоном, девушка и фальконер, лёжа на животе, заглянули на противоположный склон.

Почти на пределе видимости двигался отряд всадников, который, казалось, и не думал скрываться. К востоку Тирта заметила ориентир, который так ясно видела в своём трансе, — скалистую гряду с чёрной лентой. Она указала на него.

— Вот моя первая примета.

— А они куда едут? — он когтем указал на всадников, которые продолжали спокойно трусить рысцой вдоль гор.

Девушка задумалась и ответила правду:

— В том же направлении, в котором должны ехать и мы.

Про себя она уже не сомневалась, что у них одна и та же цель — Дом Ястреба. Есть ли среди них Эттин? Нет, если бы он был среди напавших на ферму, Алон узнал бы его. Да она бы и не поверила, что он теперь служит Тьме.

Фальконер изучал местность перед ними, особенно перелесок на востоке.

— Мы двинемся под прикрытием деревьев и прислушиваясь к предупреждениям пернатого брата, — заключил он наконец.

Тирта вспомнила зловещий лес, который составлял вторую часть их пути. Он очень подходил для засады, и она сказала об этом. Фальконер посмотрел на небо. Солнце катилось к заходу, пора было разбивать лагерь на ночь, хотя воды здесь не найти и все останутся голодными.

— Они едут так, будто не думают, что за ними могут следить. Люди в этих местах не ездят так открыто, если у них нет сомнений, что их никто не может преследовать.

— Или они подставляют себя как приманку, чтобы привлечь других, — сухо добавила Тирта.

— Да, возможно и это. Но Крылатый Воин сделает, что сможет, а среди голых скал он легко заметит, присоединится ли к ним кто–нибудь. Ты права: лес опасен. Там нам даже соколиное зрение не поможет, так что придётся двигаться очень осторожно. А пока спустимся к тем деревьям и там заночуем. А может, переждём следующий день и выступим ночью.

Ночь — время, когда Тьма особенно сильна, а Тирта не забывала, что впереди их ждёт слуга зла. С другой стороны, возможно, те всадники считают, что никто не решится двигаться с темноте. Об очень многом нужно подумать. Неожиданно Тирта ощутила усталость, такую, словно прошла много дней пешком. Ей требовался отдых, свобода от ноши, от этого обета, который она несёт с самого рождения.

Глава одиннадцатая

Укрываясь за деревьями, они ехали медленно, очень медленно, и сокол присматривал за отрядом впереди. А те всадники продолжали выставлять себя напоказ, как будто им нечего опасаться и впереди их ждёт определённая цель.

Из своих полётов сокол принёс двух небольших зайцев, худых в это время года, но всё же это была пища. Мясо пришлось есть сырым, срезать полосками и тщательно прожёвывать. Тирта, давно привыкшая не привередничать в пути, с благодарностью приняла еду, хотя желудок её и сопротивлялся.

На ночь они остановились на увитом вьющимися растениями карнизе, который круто спускался к земле. Впереди уже виднелся лес на востоке, тёмный и угрожающий; даже на таком удалении было видно, какой он густой, деревья стояли сплошной стеной. Отряд впереди и не пытался углубиться в лес, лишь немного изменил направление пути и устроился на ночь на самой опушке. Лагерь свой отряд не скрывал, там разожгли большой костёр.

В последний раз поднявшись в темнеющее небо, сокол устремился к костру. Потом птица вернулась с сообщением. Фальконер выслушал. Самого его Тирта в темноте уже почти не видела.

— Один из отряда исчез, — сказал он, когда птица закончила. — Крылатый Воин считает, что он ушёл в лес. В этом таится опасность. Может, он пошёл договариваться с живущими в лесу о безопасном проходе.

Чего они сделать наверняка не смогут, с горечью подумала Тирта. Или же всадник отправился, чтобы организовать засаду для них. Плечи девушки опустились. Она должна идти, это несомненно, но почему она должна брать с собой этих двоих, увеличивать свою вину?

Нарушил молчание Алон, сразу за тем, как фальконер завершил сообщение.

— Ты говорила, что через лес к твоему Дому Ястреба ведёт старая дорога, — обратился он к Тирте. — Когда–то люди путешествовали по ней в безопасности. Разве у Древних нет своих стражей? И не обязательно, чтобы они были людьми.

— Стражи, если они и существовали, — ответила девушка, понимая, какая перед ней безнадёжная задача, — потеряли свою работу в день объявления нас вне закона. Тогда пал Дом Ястреба, и это произошло много лет назад. Если у моего клана и были стражи, они мертвы или давно ушли.

К удивлению Тирты, фальконер медленно проговорил:

— Да… только падение гор привело к падению Гнезда. Потому что и у нас были стражи сильнее людей с мечами и стрелами. И всё же… — его тень колыхнулась, девушке показалось, что он протягивает руку; послышался лёгкий шорох. Наверное, Крылатый Воин сел на свой любимый насест — металлический коготь. — Кое–что из того, что у нас было, осталось здесь. Иначе пернатый брат не пришёл бы ко мне. Его род сохранил память, несмотря на все эти годы. И не нужно так легко отказываться от предложений нашего маленького брата. Может быть, что–то ответит на твой призыв, как ответил мне Крылатый Воин.

Тирта горько рассмеялась.

— Здесь мне ничего не поможет, и все против меня. Я говорю «меня», потому что не хочу вести вас за собой к тому, что может быть хуже смерти от стали. Алон уже попробовал, на что способен Джерик. Никто из нас не умеет воздвигать защиту при помощи ритуала или обращением к Силе. Лес очень плохой. Но то, что ждёт за ним, гораздо хуже.

Невидимые пальцы её сложились в древний знак, отгоняющий злую судьбу. Некоторые знаки она всегда знала, другие узнала с большим трудом. Но эти жесты не несли власти. Если бы она была подобна Яхне, возможно, Тирта сумела бы противостоять Тьме. Но она не Мудрая Женщина и, конечно, не колдунья.

— Думать о поражении, значит призывать его, — Алон в темноте говорил, как мужчина, только голос его звучал немного высоко. — Тебя не призвали бы, если бы не было вероятности победы.

— А что если меня привели сюда ради какой–то цели Тьмы, — сквозь зубы процедила она, — привели как жертву? Могу ли я поклясться, что это не так? В Карстене есть силы, которые всегда ненавидели мой род и боялись его. В прошлом они объединились с колдерами. Может быть, сейчас они заключили союз с другими нашими врагами.

Тоска накрыла её густым облаком. Никогда раньше Тирта так не отчаивалась, верила в будущее. Стремление к поиску помогло ей выдержать много испытаний. Но никогда не испытывала она такого отчаяния и безнадёжности.

Сильные пальцы нашли её руки, легко охватили их, пожали.

— Мастер меча… — голос Алона звучал резко, как призыв на битву. — Твой меч! Её накрывает тень.

Тирта попыталась освободить руки. Алон… он должен уйти, оставить её! В девушке вздымалась такая волна темноты, о которой она и не подозревала. Не то холодное зло, которое ударило по ней во время видения. Скорее это было частью её самой, порождением её собственных страхов и сомнений, всех разочарований, испытаний и трудностей, что она пережила в прошлом. Эта волна поднималась, поглощала её, кислым вкусом заполнила рот, исказила и отравила мысли. Ей теперь хотелось только освободиться… уйти от той своей части… найти мир, может быть, навсегда, прекратить бороться.

Сквозь охватывающий её туман она почувствовала боль — не новую и пугающую боль внутренней сущности, а просто физическую боль. Тирта пыталась высвободиться, быть самой собой.

— Держи её… меч… достань его… — тонкий голос… издалека… бессмысленный…

Тирта должна была освободиться… найти мир! Думать она не могла, страх и отчаяние разрывали её, уничтожали.

— Держи её! На неё напали! — снова этот голос. Слова не имели никакого смысла. Ничего в ней больше не осталось. Тьма… отпустите её во Тьму… Там мир, отдых, убежище.

Она ничего не видела, кроме угрожающей тени, которая поднималась из самых глубин её души. Она даже не подозревала о существовании этой тени, которую питали все трудности её жизни, все лишения, на которые ей пришлось пойти. Она теперь была один на один с тем худшим, что жило в ней. Стоять перед этим было так тяжело, что только смерть… Смерть, если бы её можно было позвать! Тирта почувствовала боль в горле, словно громко кричала, призывала конец. Она превратилась в такое же чудовище, как твари, выползающие их Эскора в эти холмы. Она чудовище, она зло, она отравляет мир, она…

Под покровом тени девушка корчилась в муке, хуже любой физической боли, потому что боль тела может закончиться со смертью. А для этой боли смерти нет, нет мира, нет…

— Тирта! Тирта! — голос очень–очень далёкий… такой слабый, что она едва его слышит. И не хочет слышать. В том мире зла, в котором она теперь находится, нет никого. Она сама создала этот ужас. Он вырос в ней, и она не хочет, чтобы он поглотил кого–нибудь ещё.

Тем не менее, хоть она и не в состоянии отогнать эту тень, какое–то тепло всё же смутно пробивалось сквозь пелену ужаса.

— Тирта! — голос стал сильнее, глубже, громче, требовательней. Она попыталась повернуться, вырваться, убежать от этого голоса.

Но её крепко держали. Чьё–то тело придавило её, лишило возможности двигаться. На мгновение осознание этого проникло в ту тварь, которая родилась в её внутреннем духе.

Тирта приглушённо захрипела, умоляя освободить её, чтобы никто не пострадал из–за неё, чтобы она никого не осквернила.

— Нет! — пришло решительное и энергичное отрицание, оно прорвалось сквозь окутывающий её туман. — Нет, это не ты, ты не такая…

Тирте почудилось, что она скулит. Силы быстро покидали её. Тьма побеждала, стремительно поглощая то, что от неё ещё осталось, пожирая всё, во что она верила. Оказывается, вера её была построена на гнили, живущей внутри.

— Тирта! — снова этот призыв.

И вдруг, как солнце в безоблачном небе в прекрасный весенний день, когда можно поверить в обновление жизни, когда сердце начинает радостно биться от полноты чувств и радости, туман вокруг неё прорезала искра света. Всё больше и ярче становилась эта точка. Тирта ощутила, как другая сила разгоняет мрак её поражения.

Медленно, настойчиво свет пробивался к ней. Тирта испытала сильный удар, направленный прямо ей в сердце, во внутреннюю суть. Смерть? Если так, добро пожаловать.

Снова в сознании её всплыло всё сделанное, всё то, из чего состоит она в этот час. Но свет следовал за ней, сражался с этим болезненным презрением к себе, с этим глубочайшим унижением духа. Шевельнулась какая–то часть её души, ещё не побеждённая, не втоптанная в грязь. Медленно, слишком медленно, эта часть отвечала на свет, питалась им. Мысли её больше не крутились только вокруг чего–то дурного, что она делала в прошлом, вспоминалось и добро.

Снова, как когда–то, Тирта попыталась позвать на помощь, но на этот раз на помощь против самой себя. Она молила, чтобы ей помогли противостоять тому, что она считает своей виной. Тепло и свет добавили ей уверенности и силы.

Тьма больше не давила на неё так сильно. Тирта облегчённо вздохнула. Да, она сделала то и это, она была жесткой и холодной, была замкнутой в себе самой, но теперь она не одинока. Чьё–то присутствие помогает ей, поднимает её…

Тирта смутно увидела лицо рядом с собой, ещё одно — за первым. Её крепко держали чьи–то руки, другие руки прочно сжимали её ладони. Держали так крепко, что тело ломило. Было темно. Но не той ужасной внутренней темнотой, которая захватила её без всякого предупреждения. Просто естественная ночная темнота. Её держал и поддерживал фальконер, как и тогда, когда она пришла в себя после транса, а рядом склонился Алон, взяв её за руки.

— Я… — она попыталась говорить, рассказать им. Фальконер мозолистой от трудов рукой прикрыл ей рот.

В его когте, в тесной хватке этого холодного металла сидел меч Силы. Из него лился свет, не синий, а бело–золотистый, освещая склонившиеся к ней лица. Фальконер сбросил шлем, его лицо не пряталось за маской. Тирта смотрела ему в лицо и видела, что оно больше не бесстрастно. Она не понимала, что означает это странное выражение. Знала только, что он охвачен каким–то глубоким чувством. Таким она его никогда не видела. Он внимательно смотрел на неё горящими глазами, смотрел так, словно она земля, ворота, которые нужно защищать от любых пришельцев.

Тирте казалось, что сокол никогда не покидает фальконера. Но сейчас он сидел на плече у Алона, замершего перед ней. В птичьих глазах полыхал свирепый огонь. Сокол повернул голову и немигающим взглядом хищника уставился на неё.

Несмотря на свет и тепло от меча, маленькое лицо Алона посерело, как пепел. Прикусив губу, она с таким напряжением глядел на неё, словно перед ним были охотники Джерика.

— Я… — Тирта повернула голову, освободила губы от руки фальконера. — Я была…

— Во Тьме, — сурово закончил мужчина. — Нападение…

Алон прервал его: