Берегись ястреба. На острие меча

Что–то проступило на мече из Тени. Как вдоль меча фальконера тянулись непонятные символы, так и здесь появились некие знаки. Но эти Тирта отчасти узнала. Такие же она видела на свитке мертвеца! Девушка задумалась над этим.

Алон, который больше не держал птицу, опустил руки на колени. Глаза его тоже засветились, но не тем пламенем, которое возникло над их головами, а скорее свечением меча фальконера. Он смотрел на теневой меч, и на лице его играло выражение, какое не может возникнуть на лице ребёнка. Он вёл свою собственную битву, собирал всё, чем ещё не научился по–настоящему пользоваться.

Фальконер же стоял в позе обороняющегося, как будто ждал удара, защищая остальных. Он явно готов был скрестить свой меч с мечом из Тени.

— Нирель! — в этот призыв Тирта вложила всю свою оставшуюся силу. — Возьми свиток. Он часть этого, хотя и не знаю, какая.

Фальконер не пошевелился, но Алон, словно понимая значение талисмана, что был у неё, раскрыл сумку, достал цилиндр, снял с него крышку и сунул открытым концом вверх в петлю пояса мужчины.

В одно мгновение прекрасное лицо в сознании Тирты исчезло, хотя девушка была уверена: то, что представляет это лицо, их не оставило. Тирта ощутила дрожь камня, на котором лежала. И снова обрела дар речи — на этот раз, чтобы выкрикнуть предупреждение.

— Прочь от стен! — она не знала, с какого направления ожидать удара, но они все могут быть погребены. И тогда то, что она держит, снова окажется в безопасности.

Фальконер бросился вперёд. Рукой с когтем он подхватил мальчика, прижал его к Тирте. Та сморщилась от боли при этом прикосновении. Мужчина встал на колени, прикрыл их своим телом. Его грудь в кольчуге едва не раздавила птицу.

Пол снова дрогнул. Яростно блеснуло пламя, но в нём по–прежнему не было жара. Меч из Тени наклонился в воздухе. Это видела только Тирта. Он больше не висел острием вниз, скорее распластался горизонтально, стал длиннее и шире, отбрасывая на троих тень.

Рваные гобелены на стенах взметнулись, словно от порыва бури. Полетели обрывки тонкой, как паутина, ткани, оседая на лежащих.

Потом раздался грохот. За распадающейся материей в стене возникла щель, камни освобождались и падали наружу. В полумраке за ними показалась вторая стена. Она тоже треснула, закачалась и рухнула. И к ним ворвался дневной свет — свет дня, когда небо затянуто мрачными тучами, когда сверкает молния. Гром напоминал боевые барабаны.

Тирта первая увидела это отверстие. Они могут идти, эти двое, путь открыт. Сила, которая привела её сюда, ответила на её мольбу. Девушка попыталась оторвать одну руку от ларца, оттолкнуть фальконера, чтобы он увидел выход на свободу и пошёл туда — он и Алон. Но она не смогла оторвать свою плоть от ларца. Что–то шевельнулось, птица проползла по её лицу, хотя Тирта не ощутила прикосновения перьев. А птица пролетела под висящим мечом, развернулась, помчалась, как с силой брошенное копьё, унеслась в бурю и исчезла.

— Идите… — Тирта попыталась перекричать ярость бури. Последовал новый грохот, ещё одна часть внешней стены исчезла. В воздухе запахло чем–то странным, хотя это и не было отвратительным зловонием Тьмы. Тирта подумала, что совсем рядом ударила молния, может быть, даже в само здание.

Фальконер приподнялся. Пламя, игравшее в воздухе у них над головой, стихло, очертания теневого меча растворились. Казалось, проявления Силы прекратились. Да, перед ними открылся выход на свободу, но сама она не могла им воспользоваться.

Тирта была достаточно знакома с врачеванием, чтобы понять: у неё сломана спина, и даже если им удастся сдвинуть её с места (а она была уверена, что и этого они не смогут сделать), это только продлит её конец и в свою очередь подвергнет их большей опасности. Лучше бы ей было остаться погребённой под рухнувшими стенами, взяв с собой то, что она должна хранить.

Фальконер встал, сорвал со стен остатки гобеленов. Части их показались ему прочнее остальных. Он постелил их на пол, Алон принялся помогать.

У них получилось четыре–пять слоев длиной с человека. Тирта понимала, что они намерены сделать, и знала, что ничего не получится. Но она поняла также, что они не оставят её и не уйдут. Может быть, когда они попытаются её переложить, к ней придёт быстрая смерть; ничего больше ей не хотелось.

Они закончили. Нирель склонился к ней. Тирта прикусила губу и ощутила вкус крови. Она собрала все силы, чтобы не закричать от боли. Воин наклонился, и она почувствовала, как он осторожно просовывает руки ей под плечи. Последовала такая боль, перед которой померкло всё предыдущее.

— Сумка… у меня… на поясе… — она произнесла это еле–еле, и Алон, должно быть, услышал первым. Она увидела, как быстро заработали его руки. — Мешочек… с… — ей пришлось глотнуть, прежде чем продолжать, — с драконьим… семенем… положи всё… мне в рот… — это последняя милость, на которую она надеялась. Средство мощное, и им пользуются очень осторожно. Проглотить всё, что у неё есть, это верный конец. Пусть он придёт побыстрее и освободит этих двоих.

Алон раскрыл мешочек. Поднёс его к губам девушки, вытряхнул сухие листья, которые легли ей на язык горсткой пыли. Тирта поперхнулась, глотнула, снова подавилась, заставила себя проглотить всё. По правилам из листьев следует приготовить настойку. Она не знала, как быстро они подействуют, если их проглотить всухую, могла только надеяться. Но так как порцию такого размера никогда не принимают, она рассчитывала на то, что снадобье подействует.

Снова вспыхнула боль, но Тирта продолжала проталкивать пыльные листья в горло, конвульсивно глотать. Тело протестовало, мир стал алым от боли, и девушка погрузилась в благословенное ничто.

Но чуть позже она снова начала осознавать — не своё тело, а ту суть себя, что действовала во снах и видениях. Облегчение от того, что она больше не испытывает боль, было так велико, что какое–то время она ни о чём другом не могла думать. Итак, вот оно, то, о чём испокон веков гадает человечество, то, что ждёт каждого в конце Долгой Дороги, — истинная свобода.

Но только она не была свободна. Смутно, сквозь облегчение, она почувствовала какое–то притяжение. Вначале попробовала сопротивляться. Неужели обет продолжает действовать и после смерти? Почему она ещё не освободилась? Тирта ощутила вначале страх, а потом гнев, и гнев этот вспыхнул в ней ярким пламенем. Нет! Она не ответит ни на что!

Ни на что, даже на этот призыв.

Призыв? Да, откуда–то издалека доносился призыв, требование, настойчивый приказ.

И тут она поняла, что на самом деле не освободилась, что она по–прежнему заключена в своём теле. Оно неподвижно, это её тело, оно мертво, и она беспомощно заключена в нём. Больше не было боли, только онемелость. Она тупо смотрела в небо, с которого хлестал дождь, хотя мёртвым телом она его не ощущала. Дождь заливал ей глаза, и поэтому она всё видела как сквозь густой туман.

Но она видела и слышала.

— Возьми его, дурак. Это то, что мы искали!

— Взять и умереть, так, лорд? Ты видел, что произошло с Рудиком…

— Она мертва. Разве ты сам не проверил это собственным мечом?

— Но я видел и Рудика. И не хочу, чтобы со мной произошло то же, что с ним, лорд. Это твоё желание — сам и возьми.

— Дурак! Разве я не повторял множество раз — каждому своё? Это Сила не моего плетения, и если я возьму её, она погибнет и ничего хорошего нам не даст. Есть законы Дара, и их не нарушить.

— Неправильно было убивать любителя птиц. Мы могли бы использовать его…

— Нет. Ты ведь видел его оружие. Хорошо, что твоя стрела попала первой, потому что его оружие привязано к нему, и действует всё тот же закон.

— Тогда используй мальчишку. У него вообще нет оружия…

Послышался гневный смех.

— Почему меня всегда окружают слуги–дураки? Мальчишка! Да он, может быть, добыча не менее важная, чем этот оловянный ящик, к которому ты боишься притронуться. Великий будет рад встрече с ним! А теперь — бери ящичек немедленно! Я сдержал себя, потому что знаю: тебе не хватает ума и храбрости. Все вы такие, местечковые грабители! Но долго я ещё буду заставлять тебя?

— Лорд, вспомни, ты только один из нас, хотя и твердишь всё время о могучих силах, которые явятся по твоему первому зову. А Рудик мёртв, и никто из нас не хочет последовать за ним. У нас ведь есть и другой…

Недолгое молчание, затем:

— Может, ты и не такой дурак, каким кажешься, Джерик. Да, он ещё жив, даже после вашего нежного внимания и ласковых уговоров. Думаю, у него ещё остался кусочек руки, чтобы выполнить нашу просьбу. Может, он и не настоящий Ястреб, но в нём есть подлинная кровь, если, конечно, увлёкшись, вы её всю не выпустили. Так что он может сделать то, что должно быть сделано. Приведите его и попробуйте! Мне не нравится эта буря, от нее несёт Силой, недружественной Великому.

Тирта лежала в своей оболочке смерти и пыталась понять. Любитель птиц… Нирель… мёртв? Похоже, что так. На мгновение она ощутила странную боль, не в омертвевшем теле и расколотых костях, а в какой–то другой части себя. А мальчишка — это Алон — его этот «лорд» захватил в плен и хочет передать какому–то главному создателю зла. Но похоже, ларец по–прежнему у неё, её мёртвое тело хранит его, и он уже принёс смерть одному из тех, кто попытался его отобрать. Это правильно — хранение может перейти только по праву Дара и рождения, она это знает. Наверное, всегда знала, это была её скрытая часть.

Итак… один из обладающих кровью? Он должен забрать у неё то, что она хранит и после смерти… А у неё больше нет Силы, она не может призвать её. И снова девушка испытала вспышку гнева — гнева, заполнившего весь мир. Она не может отречься, она Ястреб и должна хранить это…

Дождь по–прежнему заливал ей глаза, и она не могла ни закрыть их, ни мигнуть; но она слышала — как раньше слышала голоса — крики боли. К Тирте приближались три тени, полускрытые бурей, двое тащили третьего. Эти двое швырнули третьего, которого не привели, а скорее притащили, на землю рядом с ней, и он исчез из её поля зрения. Потом один из приведших наклонился, схватил упавшего за волосы, и она снова увидела его.

Она увидела лицо, изуродованное и искалеченное, превратившееся в ужасную маску, но живая её часть, скрытая в мёртвом теле, оказалась способна лишь на смутные эмоции, как будто этот человек был где–то очень далеко от неё. Второй стражник схватил беспомощного человека, взял за локоть его руку с сожжённой и избитой плотью, по которой струилась вода. Пальцы на этой руке и вообще обуглились. Все они, кроме двух, были согнуты под самыми невероятными углами, но именно эту руку и толкали к Тирте, и хотя она разглядела это движение только отчасти, она поняла, что руку пихают к ларцу. Значит, он всё ещё у неё на груди, наверное, сжатый в мёртвых руках.

Стражник отпустил руку. И Тирта услышала крик, какой может извлечь только страшная боль, созданная самой Тьмой. Тело человека выгнулось и исчезло из поля зрения, в этой страшной пытке человек едва не встал самостоятельно, потом снова упал. Наступила тишина, только продолжал шуметь дождь, и где–то грохотал далёкий гром.

— Видишь, лорд, даже твой полукровка не смог этого сделать.

В ответ послышались не слова, а сердитое шипение. Потом тот, к которому обратились, очевидно, справился со своим гневом.

— Хорошо. Загадка остаётся. Возьмём с собой мёртвую: похоже, с ней никто не может справиться. Привяжите её к пони, мы выступаем. Сила может привлечь к себе лишнее внимание, а мы на спорной территории.

— Ты отправляешься в Эскор, лорд?

— Куда же ещё? Собери своих людей, Джерик, и займёмся делом. А что касается детёныша — я сам о нём позабочусь. Ну, а этой охрана не понадобится.

— Лорд, моя клятва меча действует только по эту сторону границы. На восток мы не поедем.

Снова рычание.

— Если попробуешь поступить по–своему, Джерик, то очень быстро обнаружишь, что клятва тебя ко многому обязывает. Когда я приказываю, ты едешь, куда я захочу и когда.

Снова наступила тишина. Тирта поняла, что хоть и не может физически воспринимать увиденное, она всё равно осознаёт происходящее. Джерик не смирился и не испугался. Он вообще не боится того, кого называет «лордом». Его изобретательный и коварный ум, жестокий и безжалостный, уже пытается найти выход, освободиться. В голове этого разбойника убийство — самый привычный и близкий способ.

Но внешне он готов сделать вид, что подчинился. Девушка расслышала удары копыт о камень. Чуть позже её подняли, и она мысленно сжалась, ожидая приступа боли. Однако, должно быть, она была права. Её тело умерло, и теперь неважно, как обращаются с разорванной плотью и поломанными костями. Она ничего не почувствовала, знала только, что её положили на спину пони и привязали.

Алон не издавал ни звука. Тирта даже подумала, не ушёл ли он снова в своё убежище, в котором они нашли его на ферме. Но мальчик не стал невидимым, потому что они говорили о нём, как о добыче, которую нужно унести.

Отряд выехал под дождём, направляясь на восток. Мертвецов, наверное, оставили на месте. Тирта не знала, что произошло с несчастным Рудиком, но была уверена, что фальконер встретил свой конец, как и тот измученный человек, которого привели, чтобы попытаться ограбить её.

Девушка, ничего не чувствуя, безжизненно свисала с лошади. И наконец смогла освободиться от той оболочки, в которой была заключена, и снова погрузиться в темноту. Но свободы она так и не обрела. Даже в смерти ларец оставался с ней, и она начала думать, что так будет всегда, пока он существует, что его не удастся вернуть тем, кому он принадлежит по праву.

Кто была та женщина, которую она увидела в своём сознании, та, кого птица назвала Найнутрой? Если птица улетела из крепости за помощью, эта помощь не пришла. Ещё Тирта подумала о том, что произошло, когда Нирель и Алон вынесли её из потайной комнаты. Но Бсё это теперь было очень далеко и не имело для неё никакого значения. Ей оставалось только ждать и надеяться, что ожидание не будет долгим. Последняя встреча должна решить, сколько ещё продолжится обет и выстоит ли он против Тьмы.

Тирта снова подумала о той женщине. Она не хотела просить помощи, это больше не в её власти. Если именно эта Найнутра наложила обет, тогда только её власть положит ему конец в своё время и в своём месте. А потом настанет свобода. А пока впереди её ждала последняя битва, хотя у Тирты и не было больше тела, достойного такой борьбы.

Глава шестнадцатая

Наверное, время встречи смерти ещё не пришло; а может, хоть и мёртвая, Тирта слишком крепко была привязана к этому миру. Она плыла между тем миром, о котором ничего не знает, и знакомым ей и смутно осознавала окружающее. Дождь и буря продолжались, ветер рвал землю, вспыхивали молнии, но отряд не обращал внимания на непогоду. Продолжал двигаться, словно под ясным небом.

Тирта улавливала обрывки не принадлежащих ей мыслей. Она не пыталась собрать их и обдумать, но знала, что те, кто едет рядом с ней, не едины. Она чувствовала страх, гнев, негодование, подозрительность — но прежде всего страх. Это чувство постепенно набирало силу, обращенное в одну сторону, к предводителю, приказам которого они повинуются.

И вот в один из моментов контакта с миром живых девушка вдруг ощутила себя захваченной, пойманной. Но не рассеянными чувствами окружавших её людей, чьей пленницей она была, а гораздо более энергичной и требовательной мыслью.

«Тирта! — девушке словно крикнули в самое ухо, чем наконец–то привели в сознание, она не была такой бодрой с момента битвы за ларец, который лежал у неё на груди. — Тирта!»

Призыв, найдя цель, вливал в неё энергию, будил, придавал сил.

«Ты жива… — не вопрос, но требование. — Ты жива!»

Это глупо. Но какая–то часть её, способная ответить, не могла сказать, что это неправда. К тому же Тирта и сама думала, что ещё не выполнила свой обет, что продолжает быть хранительницей, и лишь потому в ней ещё сохранился огонёк жизни.

Тот, кто ищет её, — это не Великий, разрушивший их тюрьму. И не Тёмный лорд, командующий здесь. Фальконер мёртв. Алон?

И словно она спросила вслух, пришёл ответ — без слов, но ошибиться было невозможно. Мальчик жив и не ушёл в своё убежище, откуда не мог бы обратиться к ней.

«Куда…» — как трудно даже начать вопрос! Пусть мёртвые или почти мёртвые отдыхают. Она не хочет, чтобы её тревожили.

«На восток… — казалось, ей не нужно полностью формулировать мысль, Алон и так способен понять её. — Здесь есть Тёмный, он считает, что я в его власти. Но я дважды видел птицу!»

Птицу, которая улетела в бурю? Какое отношение она имеет к ним? Тирта хотелось только, чтобы её отпустили. Хотелось снова погрузиться в мирное ничто.

«Посыльный… Они приближаются!»

Ей всё равно. Силы прикосновения мыслью было недостаточно, чтобы удержать её. Она снова погрузилась в темноту.

Но тьма тоже продержалась недолго. Дождь больше не заливал лицо. Где–то недалеко горел костёр, она видела красноватые блики, хотя не могла повернуть голову и определить их источник. Девушка, не мигая, смотрела вверх, на грубый камень. Должно быть, они остановились в пещере.

Насколько она могла судить по слабой связи, сохранившейся с миром, это был один из многих лагерей разбойников. Тирта лежала, глядя на скалу. Может, всем умирающим снится жизнь, и это один из таких снов. Хорошо ещё, что она не испытывает больше боли и что между нею и реальным миром возникла какая–то преграда.

«Тирта! — снова её позвали назад, с негодованием думала она. — Ты не спишь, я знаю!» — в этом призыве уже почувствовался гнев. Алон, должно быть, стучится в дверь, которую не может открыть.

«Птица! Она там, в ночи! Я дважды слышал её голос. Они идут! Этот Тёмный, он об этом знает, он попытается использовать меня!»

Тирте нечего было ответить. То, что движет Алоном, для неё не имеет смысла. Между нею и огнём появляется высокая тень. Наклоняется вперёд, и она видит голову в шлеме, лицо, частично скрытое темнотой. Рядом с первой выросла вторая тень, они кого–то тащат, как того несчастного пленника, который должен был украсть её ларец. Но этот другой меньше.

— Да он со страха совсем спятил, лорд. Только посмотри на его лицо.

— Да, посмотри на него, Джерик! В этом беспризорнике, за которым ты гонялся ради удовольствия, больше силы, чем в тебе! Спятил? Нет, вовсе нет! Он прячется, прячется! Но я знаю один–два способа вытащить его, как вытягивают краба из скорлупы, когда его хорошо пропарили.

Крепкие руки прижимают маленькое тело за плечи к земле рядом с ней.

— Я посчитал его слишком ценным для тебя, лорд, и поэтому никто из нас не притронулся к нему и пальцем. Но если хочешь рискнуть…

— Когда делаешь крупную ставку, Джерик, всегда найдётся время. Не думаю, чтобы он подвергся риску. Он — это другое наследие. Среди таких друг на друга не охотятся. Но теперь ради крупного выигрыша придётся рискнуть. Эта падаль задерживает нас, и время становится нашим врагом. Мы не единственные ищущие, и скажу тебе, Джерик, что ты не захотел бы встретиться с другими, — смех, низкий и полный презрения, донёсся от этой тени. — Давай!

Тирта не знала, что сделали с мальчиком. Алон не закричал, но она больше не чувствовала его мысленного прикосновения. Должно быть, он отступил в своё убежище.

— Кажется, он не торопится отвечать, лорд! — немного погодя проворчал Джерик. — Можем испробовать один–два наших трюка…

— Тише! — слово было произнесено резко, оно подействовало даже на Джерика в его скрытом неповиновении.

Двое рядом с ней, казалось, были связаны в своей неподвижности. Тирта ощутила, что откуда–то издалека повеяло Силой, которая способна сжечь всякого, воспринявшего её полностью. Меньшая тень чуть шевельнулась, подняла руки, которые до сих пор удерживала большая, и эти руки протянулись к телу Тирты. Она ещё сильнее ощутила прилив Силы, испытала растущее возбуждение.

Раздался крик, такой дикий и странный, словно издавал его человек, идущий в битву и потонувший в стремлении к крови и смерти. На плече у стоящего появилась новая тень. Тирта увидела её совершенно отчётливо. Птица, родившаяся из тела сокола!

Человек рядом с ней отшатнулся. Одна из его рук спала с плеча Алона, а сам мальчик пошатнулся и осел, словно лишившись сил. Теперь он лежал на ней, его мокрые от дождя волосы закрыли ей лицо. Он был неподвижен, как она сама. Но Тирта не думала, что он умер. И не впал в состояние мёртвой жизни, в каком находилась она сама.

Птица села на плечо Алона, выгнула шею, наклонилась к лицу Тирты и посмотрела ей прямо в глаза. Нет, не птица! Снова голова, лицо, которое она видела в своей боли в Доме Ястреба.

Только мгновение птица глядела ей в глаза, или лицо смотрело на неё. Потом птица повернулась к человеку–тени, и снова послышалось имя:

— Найнутра!

В ответ человек тоже что–то выкрикнул. Может, позвал на помощь? Он попятился, словно опасался вступить в неравную схватку.

— Рейн!

Он словно ударил птицу. Та яростно зашипела. Слетела с плеча мальчика и устремилась на этого человека, который тем временем пытался поднять Алона. Тирта не видела, как птица ударила человека, но услышала крик боли, потом проклятие. Теперь человек не заслонял от неё костёр. Тирта услышала и другие крики, разные голоса. Казалось, птица сражалась не с одним противником.

Алон оставался на месте. Девушка не чувствовала на себе его тяжести, но голос его донёсся слабейшим шёпотом, который перекрывали крики и проклятия.

— Они сражаются. Птица пустила кровь. Но лорд призвал, и теперь к нам придут ещё. И ещё за нами идут. Время приближается. О, Тирта, держись! Держись, ещё ничего не решено!

Она подумала, что Алон больше не пользуется мысленным контактом, чтобы лорд не услышал. Но ответить не могла. И не хотела. Это не её бой. Скорее ловушка, в которой её насильно держат и из которой она хочет освободиться.