Учитель музыки

    - Простите, милая Адель, - сказал он. - Сегодня урока не будет. Мне очень нездоровится, и я сейчас должен уйти. Я уже оделся и буквально стоял у двери, когда вы постучали.

    - Вот как... - она смотрела на него с растерянным недоумением.

    - Простите меня, - повторил он. - Я понимаю, что вы огорчены, но... так сложились обстоятельства.

    - Ничего, ничего, я понимаю, - кивнула девушка, поворачиваясь уходить. И уже на первой ступеньке остановилась: - Я разучила увертюру. Вы зададите мне что-нибудь ещё?

    - Увертюру? - Эриксон уже намеревался закрыть дверь, и теперь замер от неожиданности.

    - Да, вы задавали. Из до-минорной сюиты.

    - Ну да, конечно, - кивнул он. - Кхм... Ну что ж, замечательно. Я ничего не буду вам задавать, милая Адель. Устройте себе выходной, отдохните - хорошенько отдохните от музыки. Ну, на крайний случай погоняйте гаммы.

    - Что?

    По её удивлённому взгляду он понял, что ляпнул что-то не то.

    - Простите, дорогая, я что-то совсем плохо себя чувствую, - смутился Эриксон. - Простите.

    И скрылся в прихожей. Закрыл дверь, припал к ней, упёрся лбом в прохладное дерево, вздохнул.

    «Что происходит вообще? - думал он. - Я что, учитель игры на флейте? Я что, Скуле? А кто тогда Витлав Эриксон? Эта девочка тоже назвала меня Скуле. Меня кто-то разыгрывает? Но кто и зачем? Клянусь, я никогда в жизни не видел ни эту Адель, ни сумасшедшую Бернике. Я схожу с ума? Допился. Допился до белой горячки, вот оно как!»

    Оторвавшись от двери, он осторожно приоткрыл её, выглянул в коридор. На деревянной лестнице не было никого. Тогда он вышел на площадку, тихонько прикрыл дверь за собой, потянул, пока не услышал щелчок английского замка. И стал осторожно спускаться.

    Дверь напротив его квартиры открылась. За ней явилась вытянутая лошадиная физиономия с тяжёлой челюстью. Абсолютно лысый череп заблестел в полумраке прихожей. Глубоко посаженные, блеклые и нездоровые глаза старика уставились на Эриксона.

    - Здрасть, - неловко поклонился он.

    - Я вам не позволю, - едва слышно произнёс старик. Эриксон заметил острый кадык, энергичными рывками двигавшийся на цыплячьей шее под дряблой желтушной кожей. Старик мотнул головой, поднял вверх палец и погрозил им Эриксону. - Нет!

    - Простите? - улыбнулся Эриксон, стараясь, чтобы улыбка вышла как можно более добродушной.

    - Не позволю, да, - сказал старик уже громче. - Не позволю, да!

    - Хорошо, хорошо, - смутился Эриксон, боясь, как бы их не услышала Бернике, а то ведь опять заявится требовать денег. Требовать деньги за такую халупу - это просто свинство. Это по меньшей мере бесчестно. - Вы простите меня, господин... э-э... простите, я должен идти.

    - Я вам не позволю! - старик, кажется, даже ногой притопнул.

    - То есть, почему же это? - опешил Эриксон. - Я свободный человек и могу уйти отсюда в любое время. И я не считаю себя чем-то обязанным госпоже Бернике, если вы об её интересах печётесь. Я не снимал у неё никакой квартиры. Ну, разве что на одну ночь.

    - Да что вы с ним разговариваете, господин учитель?

    Эриксон поднял голову и только теперь заметил мальчишку лет тринадцати, который стоял на площадке между вторым и третьим этажами, свесив голову вниз и, видимо, прислушивался к разговору.

    - Это же Пратке, вы что, не узнали его? - продолжал мальчик.

    - Узнал, - неловко солгал Эриксон, непонятно зачем.

    - Ну вот, - кивнул мальчишка и сплюнул. Плевок плюхнулся перед самой дверью старого Пратке. - Он же чокнутый, чего с ним разговаривать.

    «Чокнутый? - подумал Эриксон, поёжившись. - Ну, в этом он не одинок. Есть ещё как минимум мадам Бернике. А как максимум - я. Я, Как-бишь-там-меня Скуле».

    - А давно я здесь живу? - спросил он, снова поднимая голову к мальчишке, но того уже и след простыл.

    - Я вам не позволю! - прошипел старик Пратке, несмело выдвигаясь из прихожей на площадку и яростно тыча пальцем в сторону Эриксона. Палец был худой, сморщенный, жёлтый, с грубым, толстым и грязным ногтем.

    Не отвечая, Эриксон устремился по лестнице вниз.

    Он уже видел внизу окошко привратницкой, за которым маячил чей-то силуэт, и готовился быстро прошмыгнуть мимо, когда входная дверь открылась, пропустив внутрь солнечный свет с улицы, и быстро захлопнулась. Чьи-то быстрые шаги прозвучали к лестнице, навстречу Эриксону.

    Он робко остановился, ожидая ещё одной недоброй встречи.

2

    Каково же было его удивление, когда на лестнице замаячил пёстро-разноцветный костюм, и он увидел красно-жёлтую улыбающуюся личину клоуна, который обрадованно махнул ему рукой.

    Дальше произошло уж совсем невероятное.

    Быстрыми шагами клоун приблизился к Эриксону и в одно мгновение повис у него на шее. Его разноцветное лицо приблизилось к лицу растерянного инженера, и Эриксон почувствовал на своих губах влажность поцелуя - странноватую смесь вкусов чужой незнакомой слюны и губной помады, к которым примешались ароматы косметики, краски и немного - пота. По вкусу помады и по той упругости, с которой его коснулась грудь клоуна, Эриксон догадался, что неожиданным дарителем поцелуя выступала женщина. Её язычок пробежался по губам Эриксона, по его зубам, а её руки держали его голову так уверенно, что сомнений не оставалось: он состоял с клоунессой в довольно близких отношениях.

    - Куда ты собрался? - выдохнула она, оторвавшись от его губ. - Ты разве не ждёшь меня?

    Он пытался рассмотреть её лицо под густым слоем краски, но это было почти невозможно. Впрочем, не оставалось никаких сомнений в том, что его внезапная любовница весьма миловидна, хотя, конечно, не красавица - с приятными чертами лица, большими и глубокими карими глазами, пышной чёрной шевелюрой, едва уместившейся под клоунской шапочкой, и упругой грудью.

    Эриксон растерялся, не зная что отвечать и как вести себя, а клоунесса принялась с улыбкой оттирать пальчиком помаду с его губ.

    - Эй, - позвала она, покончив с этим делом. - Якоб, ты что, правда не ждал меня? Ты хотел смыться?

    «Якоб. Она назвала меня Якобом, - подумал Эриксон. - Якоб Скуле - ну и дела! Неужели они и вправду думают, что я соглашусь носить такое идиотское имя! Нет, кто бы вы ни были и какие бы цели ни преследовали, но вам не удастся заморочить мне голову».

    Впрочем, поцелуй незнакомки был довольно вкусен, и Эриксон не стал бы торопиться выяснять с ней отношения, поэтому промямлил:

    - Чёрт... Я совсем забыл.

    - Что? - воскликнула она с показной суровостью. - Ты забыл?! Ты забыл, что я приду к тебе? И ты хотел смыться?

    - Простите меня, милая... - он с тревогой сообразил, что ведь даже не знает её имени.

    - Эй! - нахмурилась клоунесса. - Ты чего, а? Не хотел помахать мне в окно, когда я прыгала там, как счастливая собачка при виде хозяина. Забыл, что мы договорились на после парада. Теперь ещё и «простите, милая»... Может быть, ты...

    Чьи-то шаркающие шаги приблизились от привратницкой. Видимо, потревоженная их голосами консьержка вышла посмотреть, кто там разговаривает на лестнице.

    Эриксон действительно увидел бигуди, накрученные на голову женщины лет сорока с небольшим, в неряшливом, заношенном и поблекшем от многочисленных стирок халате, натужно охватившем её большое тело с тяжёлой грудью.

    - А-а, господин Скуле, - произнесла она. - А это, наверное, милашка Линда?

    - Здравствуйте, фру Винардсон, - улыбнулась «милашка Линда». - Да, это я.

    - Ну-ну, - покривилась консьержка и строго сказала: - Ты не очень-то распоясывайся, голубушка. Чтобы не как прошлый раз.

    - Хорошо, - смиренно произнесла Линда, а вся поза её говорила о признании какой-то вины, известной только ей да консьержке. Ну, пожалуй, ещё неизвестному Якобу Скуле, с которым все почему-то путали Эриксона.

    - Как вы, господин Скуле? - продолжала между тем консьержка, обращаясь уже к нему. - Отошли после вчерашнего? Уж не знаю даже, как я умудрилась втащить вас наверх.

    - Втащить меня? - опешил Эриксон. - Наверх?

    - Да полно вам, - рассмеялась фру Винардсон, - не прикидывайтесь дурачком. Хотя, я, пожалуй, готова поверить, что вы ничего не помните - уж очень вы набрались давеча.

    - Ах вот как! - воскликнула Линда и шутливо, но тем не менее чувствительно, дёрнула его за ухо. - Так ты вчера надрался, кутила ты этакий?

    - Ещё как надрался, - подхватила консьержка. - На ногах не стоял. Пришлось взвалить его на спину и тащить на второй этаж - это мне-то, женщине, да в моём-то возрасте. А ещё в крови вся измазалась - вот, другой халат пришлось надеть нынче, домашний.

    - В крови? - с тревогой в голосе воскликнула Линда и бросилась осматривать лицо Эриксона. Её грудь при этом соблазнительно прижималась к его груди. От неё пахло живой и подвижной молодостью, маскарадом и немного - похотью. - Ты дрался? Тебя поколотили? Где болит? Не молчи!

    Эриксон и сам растерялся. Он понятия не имел, о какой крови говорила грузная консьержка.

    - Да с ним-то всё в порядке, - успокоила фру Винардсон. - Я его в комнате сразу и осмотрела. Раздела до трусов, так что ни одной царапины не упустила бы. Только ни одной царапины у него и не было. Я тогда переодела его в домашнее, а грязную одежду отдала прачке.

    - До трусов... - прошептала Линда, и даже под краской стало видно, как она побледнела.

    - Да ладно ты, - усмехнулась фру Винардсон, услыхав её шёпот. - Больно мне нужны были эти телеса, - она кивнула на Эриксона. - У меня в моё время такие самцы были, что твой учитель при них только свечником мог быть - у кровати подсвечивать.

    Громовой хохот консьержки разнёсся по холлу, она покачала головой, отдавая дань своему юмору, и направилась в привратницкую, почтя разговор оконченным.

    - У вас с ней что-нибудь было? - ревниво прошептала Линда и ущипнула Эриксона за ляжку.

    Ему больше всего хотелось покончить со всем этим представлением, очутиться у себя дома, в кровати, и чтобы рядом, забросив на него ногу, посапывала Хельга, и чтобы бретелька ночной рубашки спала с её плеча, и одна великолепная грудь её приоткрылась, дразня желания.

    - Да вы что? - воскликнул он. - С этой тушей? С этой бегемотихой в облезлом халате?

    - «Вы»? - обиженно и с подозрением переспросила она. - С каких пор мы перешли на «вы»?

    - Ладно, не стоит цепляться к словам, - поморщился он. - У меня голова трещит.

    - Ну, если ты действительно так нализался вчера, как она рассказывает, то не мудрено, - усмехнулась Линда. И, прижимаясь к нему, добавила: - А я так хотела затащить тебя в постель сегодня... Прямо вот так, в этом дурацком костюме. Ты хотел бы трахнуть клоунессу, а? Ты ведь никогда ещё не трахал клоунесс?

    Эриксон вынужден был признаться, что никогда.

    - А в юности, - не отставала Линда, - ведь наверняка мечтал зажать какую-нибудь паяцку в углу и как следует потискать, а? А то даже и напялить её на свой стручок, нет?

    - Да нет, - припомнил Эриксон. - Я никогда не любил клоунов. Я их всегда боялся почему-то. Ну, пока был маленький - точно боялся.

    - Глупый, - констатировала Линда, прижимаясь к нему крепче. - Ну что, пойдём к тебе?

    Он безвольно пожал плечами и стал подниматься по лестнице. А довольная Линда повисла у него на руке и то и дело тянулась поцелуем к его уху.

    - Клоун, - произнёс сверху тот самый мальчишка. - Ничего себе!

    - Привет, Йохан, - улыбнулась ему Линда.

    - А-а, так это ты, - разочарованно произнёс Йохан, узнавая Линду по голосу. - А я думал, и правда - клоун.

    Снова открылась дверь напротив. В проёме показался давешний старик, Пратке. Он уставился на Эриксона и «клоунессу» воспалённым взглядом, в котором сквозило негодование.

    - Я вам не позволю! - произнёс он после минутного гневного молчания свою излюбленную фразу. - Никому не позволю.

    Линда показала ему язык и дёрнула Эриксона за рукав:

    - Эй, ну ты откроешь когда-нибудь?

    А Эриксон с тревогой рылся по карманам в поисках ключа. Замок в двери стоял английский, и защёлкнув его десять минут назад, он даже не думал о том, как попадёт обратно. Собственно, обратно он и не собирался попадать.

    - Кажется, я не взял ключ, - отозвался он.

    Мальчишка сверху смачно плюнул. Плевок шлёпнулся буквально в паре сантиметров от ноги Пратке, который всё стоял у своей двери и грозил им пальцем. Словно усмирённый этим плевком, старик немедленно исчез в своей прихожей и прикрыл дверь, оставив узкую щель, через которую продолжал следить за Эриксоном и Линдой в один глаз.

    - Придётся идти за ключом к Бегемотихе, - вздохнула Линда, мгновенно переняв определение, придуманное Эриксоном.

    Тут он как раз достал из кармана пиджака целую связку ключей, как у заправского вора-домушника. Линда обрадованно захлопала в ладоши.

    Минут пять потребовалось на то, чтобы методом тыка отыскать нужный ключ, и наконец доступ в квартиру был получен.

    Линда чувствовала себя здесь совершенно по-свойски, как дома. Эриксон в какой-то момент подумал даже, а не была ли она женой неведомого Якоба Скуле. Пока он, кряхтя и боясь лишний раз резко повернуть голову, разувался, выключал в прихожей свет тусклой лампочки и брёл до гостиной, оказалось, что Линда уже в спальне, забралась в кровать.

    - Эй, ну ты долго там? - позвала она. - Я изнываю от желания.

    Эриксон послушно направился на голос, испытывая смешанные чувства, в которых сквозили и растерянность, и смущение, и испуг, и, признаться, некоторое щекотное волнение при воспоминании об упругости Линдиной груди.

    - Надо найти где-нибудь аспирин, - сказал он, остановившись у двери в спальню. - Милая, я пойду поищу аспирин, у меня жутко болит голова.

    - Ты как плохая жена, которая отказывает мужу в любовных утехах, - в голосе Линды звучала усмешка. - Отговариваешься больной головой.

    - У меня действительно жутко болит голова, - произнёс он искренне. - После вчерашнего, просто невыносимо. Меня два раза вытошнило.

    - Мне ты мог бы об этом и не рассказывать, - хохотнула Линда.

    Эриксон даже не представлял себе, где в комнате учителя Скуле можно было бы найти аспирин. Пытался вспомнить, где у них с Хельгой хранятся таблетки, но не мог. Если у него болела голова, он просто просил лекарство, и Хельга приносила. Где жена его брала, он понятия не имел.

    Он подошёл к платяному шкафу и уже совсем было хотел открыть его, но, потянув носом, учуял странный неприятный запах, доносившийся изнутри, и передумал открывать дверцу. Да и бумажка, удерживающая створки закрытыми, непременно выпала бы, и пришлось бы тогда возиться с ней.

    Эриксон прошёл на кухню и принялся открывать навесные шкафы и выдвигать ящички стола. Ничего кроме нескольких жестяных банок, бутылки с какой-то жидкостью, десятка пакетиков растворимого кофе «три в одном», нескольких ложек, вилок и ножей там не было. Холодильник тоже оказался совершенно пуст, если не считать огрызка заплесневелого сыра и банки пива. Пива сейчас выпить было бы, наверное, неплохо, но его ждала в спальне Линда, поэтому он только облизнулся.

    Таблетки обнаружились в туалете, в шкафчике над умывальником. Открыв шкафчик, Эриксон вдруг увидел в зеркале своё отражение.

    «Зеркало! - пронзила его мысль. - Вот то, что мне нужно. Как же я раньше-то не сообразил».