Двойная звезда

– Деньги роли не играют, – твердо сказал я. – Я актер, а не двойник.

– Не понимаю. Множество актеров с удовольствием заколачивают деньгу, публично появляясь вместо знаменитостей.

– Таких людей я считаю проститутками, а не коллегами. Позвольте, я объясню вам свою точку зрения. Разве можно уважать человека, который пишет книги за другого? Можно ли уважать художника, который позволяет кому-то подписывать свою картину – ЗА ДЕНЬГИ? Но, возможно, вы чужды мира искусств, сэр, поэтому я попробую пояснить это на другом примере, более понятном вам. Смогли бы вы за ДЕНЬГИ взяться управлять кораблем, в то время как кто-то другой будет ходить в вашей форме и, совершенно не владея искусством управления кораблём, публично называться пилотом. Ну как?

– Смотря сколько за это заплатят, – фыркнул Дюбуа.

Бродбент грозно взглянул на него.

– Кажется, я начинаю понимать.

– Для художника, сэр, самое важное - это слава и признание. Деньги же - просто презренный металл, с помощью которого он может спокойно творить.

– Хм-м-м… Хорошо, следовательно, просто за деньги вы этого делать не хотите. Может быть вас заинтересует что-нибудь другое? А если бы вы знали, что это необходимо и что никто иной не смог бы проделать все это лучше, чем вы?

– Допускаю такую возможность, хотя и не представляю подобных обстоятельств.

– А вам ни к чему их представлять; мы сами вам все объясним.

Дюбуа вскочил с дивана.

– Но, Дэк, послушай, нельзя же…

– Отстань, Джок! он должен знать.

– Он все узнает, но не сейчас... и не здесь. А ты не имеешь никакого права рассказывать ему сейчас, подвергая тем самым опасности других. Ведь ты ничего не знаешь о нём.

– Я иду на сознательный риск, – Бродбент снова повернулся ко мне.

Дюбуа схватил его за плечи и снова развернул к себе лицом.

– Сознательный риск, черт бы тебя побрал, да?! Я давно тебя знаю – но на этот раз, прежде чем ты откроешь рот… в общем после этого один из нас точно не сможет ничего рассказать.

Бродбент был удивлен. Он холодно улыбнулся Дюбуа.

– Джон, сынок, ты кажется считаешь себя достаточно взрослым, чтобы справиться со мной?

Дюбуа уступать, по-видимому, не собирался.

Бродбент был выше его на целую голову и тяжелее килограммов на двадцать. Я поймал себя на том, что Дюбуа сейчас мне симпатичен. Меня всегда очень трогали беззаветная отвага котенка, природная храбрость боевого петуха, решимость маленького человека сражаться до последнего, но не быть сломленным… А так как я был уверен, что Бродбент не собирается убивать партнёра, то следовало ожидать, что его коллега попросту окажется сейчас в роли боксерской груши.

У меня и в мыслях не было вмешиваться в их ссору. Любой человек имеет право сам решать, когда и как быть битым.

Я чувствовал, что напряжение возрастает. И вдруг Бродбент расхохотался и хлопнул Дюбуа по плечу со словами:

– Молодец, Джон!

Потом он повернулся ко мне и сказал:

– Извините, нам нужно на несколько минут оставить вас в одиночестве. Нам с другом надо кое-что обсудить.

В номере имелся укромный уголок, оборудованный фоном и автографом. Бродбент взял Дюбуа за руку и отвел туда. Там у них завязался какой-то оживленный разговор.

Иногда подобные уголки не полностью гасят звук. Но «Эйзенхауэр» был заведением высокого класса, и поэтому все оборудование в нем работало отлично. Я видел как шевелятся губы, но до меня не доносилось ни звука.

Зато губы мне были хорошо видны. Бродбент расположился ко мне лицом, а его оппонента можно было видеть в зеркале на противоположной стене. Когда я выступал в качестве знаменитого чтеца мыслей, отец лупил меня до тех пор, пока я не овладел в совершенстве безмолвным языком губ – читая мысли, я всегда надевал очки, которые… и требовал, чтобы зал был ярко освещён, одним словом, я читал по губам.

Дюбуа говорил:

– Дэк, ты чёртов идиот, невозможный, преступный и совершенно невыносимый кретин. Ты что, хочешь, чтобы остаток своих дней мы провели на Титане, таская бесчисленные камни? Это самодовольное ничтожество сразу же наложит в штаны.

Я чуть не пропустил ответ Бродбента. В самом деле, «самодовольный», ничего себе! Умом я конечно сознавал свой гений, но в то же время сердцем чувствовал, что человек я достаточно скромный.

Бродбент:

– …не имеет значения, что крупье мошенник, если это единственная игра в городе. Джок, никто больше нам не сможет помочь.

Дюбуа:

– Ну хорошо, тогда привези сюда дока Скорча, загипнотизируйте его, вколите ему порцию веселящего. Но не посвящайте его во все подробности – пока с ним не все ясно и пока мы остаёмся в дерьме.

Бродбент:

– Но Скорч сам говорил мне, что мы не можем рассчитывать только на гипноз и лекарства. Для наших целей этого недостаточно. Нам требуется его сознательное действие, разумное сотрудничество.

Дюбуа фыркнул.

– Чтоже в нём разумного! Ты посмотри! Ты когда-нибудь видел петуха, разгуливающего по двору? Да, он примерно того же роста и комплекции, и форма головы у него почти такая же, как у Шефа – но это и все! Он не выдержит, сорвётся и испортит все дело. Ему не под силу сыграть такую роль – это просто дешевый актеришка.

Если бы великого Карузо обвинили в том, что он взял не ту ноту, он не был бы более оскорблен, чем я. Мысленно я призвал в свидетели Борбэджа и Бута, они подтвердили бы, что это вопиющее по своей несправедливости обвинение. Внешне же спокойно продолжал полировать ногти и делал вид, что абсолютно спокоен – отметив про себя, что когда мы с Дюбуа познакомимся поближе, я заставлю его сначала смеяться, а потом плакать - ивсё это на протяжении двадцати секунд. Я выждал еще несколько мгновений, затем встал и направился в звукозащищённый угол. Когда они увидели, что я собираюсь войти, то сразу же замолчали. Тогда я тихо сказал:

– Хватит, джентльмены, я передумал.

Дюбуа облегченно вздохнул.

– Так вы не согласны на эту работу?

– Я имел в виду, что принимаю предложение. И не нужно ничего объяснять. Полагаюсь на дружище Бродбента: он уверял, что мне не придется вступать в сделку со своей совестью – и я ему верю. Он утверждал, что ему необходим актер. Но материальная сторона дела – не моя забота. Одним словом, я согласен.

Дюбуа переменился в лице, но ничего не сказал. Я ожидал, что Бродбент будет доволен, и с его души упадет камень, но вместо этого он выглядел обеспокоенным.

– Хорошо, – согласился он, – тогда давайте обсудим все до конца. Я не могу точно сказать, в течение какого времени мы будем нуждаться в ваших услугах. Но мы, конечно, воспользуемся вашими услугами сроком в несколько дней, и за это время вам придется сыграть свою роль только раз или два.

– Это не имеет значения, если у меня будет достаточно времени войти в роль – перевоплотиться. Но скажите хотя бы приблизительно, на сколько дней я вам понадобился? Должен же я известить своего агента!

– О нет! Ни в коем случае!

– Ладно... Так каков же все-таки срок? Неделя?

– Наверное, меньше, иначе мы пропали.

– Что?

– Да нет, это я так. Вам достаточно будет ста империалов в день?

Я поколебался, вспомнив с какой легкостью он воспринял мою информацию о минимальной плате за небольшое интервью, и решил, что сейчас самое время сделать широкий жест. Я попросту отмахнулся от него.

– Сейчас не стоит об этом. Вне всякого сомнения, ваш гонорар будет соответствовать уровню моего представления.

– Хорошо, хорошо, – Бродбент нетерпеливо повернулся к Дюбуа.

– Джок, свяжись со стартовой площадкой, свяжись с Полем. Затем позвони Лэнгстону и скажи, что мы приступаем к выполнению плана «Марди Грас». Пусть он синхронизируется с нами. Лоренцо… – он знаком велел мне следовать за ним и направился в ванную. Там он открыл небольшой ящичек и спросил:

– Можете ли вы как-нибудь использовать этот хлам?

Да, это действительно был «хлам» – что-то вроде очень дорогого и непрофессионального набора косметики, который обычно покупают юнцы, рвущиеся на подмостки. Я взглянул на все это с легким недоумением.

– Если я правильно понял вас, сэр, вы хотите, чтобы я немедленно начал работу по перевоплощению? И вы даже не дадите мне времени на изучение прообраза?

– А! Нет, нет, нет! Просто я хотел попросить вас изменить лицо – на случай, если кто-то узнает вас, когда мы будем выходить из отеля. Это возможно, не так ли?

Я холодно заметил, что быть узнаваемым публикой – это ноша, которую вынуждены нести все знаменитости. И даже не стал добавлять, что наверняка большое количество людей сразу узнает Великого Лоренцо в любом общественном месте.

– О'кей. В таком случае, измените свою физиономию так, что вы вас никто не узнал.

Он быстро вышел.

Я вздохнул и стал рассматривать детские игрушки, которые он определенно считал орудием моего искусства, – жирный грим, пригодный разве что для клоуна, вонючие резиновые накладные элементы, фальшивые волосы, словно вырванные с мясом из ковра, устилающего гостиную тетушки Мэгги. Зато ни одной унции Силикоплоти, ни одной электрощётки и вообще никаких современных орудий моего ремесла. Но подлинный художник может творить чудеса уже лишь с помощью своего гения. Я подрегулировал освещение и углубился в творческие размышления.

Существует несколько способов изменить лицо так, чтобы не быть узнанным. Самый простой – это отвлечь от лица внимание. Оденьте человека в форму - и его наверняка никто не заметит. Смогли бы вы, например, восстановить в памяти лицо последнего встреченного вами полисмена? А смогли бы узнать его потом, переодетым в штатское? На том же принципе основан метод привлечения внимания к какой-нибудь одной черте лица. Приделайте человеку огромный нос, вдобавок, к примеру, обезображенный бородавкой; нескромный человек уставится на этот нос, воспитанный же человек отвернется – но ни тот, ни другой не запомнят вашего лица.

Я решил не применять этот примитивный прием, так как рассудил, что мой наниматель высказал желание, чтобы меня не заметили совсем, а не из-за какой-нибудь уродливой черты лица. Это уже гораздо труднее; кто-либо может заметить подвох, но реально для этого требуется большое искусство. Мне необходимо было самое обычное лицо, не поддающееся запоминанию, как подлинное лицо бессмертного Алека Гиннеса. К несчастью, аристократические черты моего лица слишком изысканы, слишком приятны – большое неудобство для характерного актера. Как любил говорить мой отец: «Ларри, уж больно ты симпатичный! Если во-время не избавишься от лени и не изучишь как следует наше ремесло, придется тебе лет пятнадцать проболтаться в «мальчиках» и при этом думать, что ты настоящий актер, а потом остаток жизни прозябать в фойе, продавая пирожные зрителям. «Балбес» и «Красавчик» – два наиболее оскорбительных термина в шоу-бизнесе - и ты, к моему огорчению, соответствуешь как одному, так и другому».

После этого он снимал ремень и принимался стимулировать мою сообразительность. Папа был психологом-практиком и твёрдо верил, что постоянный массаж ягодичной-седалищной мышцы с помощью ремня способствуют оттоку избыточной крови из мальчишеских мозгов. Может, теория эта и была довольно сомнительной, но результаты оправдывали метод: когда мне стукнуло пятнадцать, я мог стоять на голове на тонкой проволоке и декламировать страницу за страницей Шекспира и Шоу или устроить целое представление из прикуривания одной сигареты.

Я пребывал в состоянии глубокой задумчивости, когда Бродбент вновь заглянул в ванную.

– Боже милостивый! – воскликнул он. – Вы даже и не начинали?

Я холодно взглянул на него.

– Я предполагал, что вам требуется лучшее, на что я способен; в таком случае спешка может только повредить. Как вы думаете, сможет ли даже отличный кулинар придумать новое блюдо, сидя на несущейся галопом лошади?

– Черт их побери, этих лошадей! – Он взглянул на часы. – У вас в распоряжении остается шесть минут. Если вы за это время ничего не способны сделать, то нам придется положиться на удачу.

Еще бы! Конечно, я бы предпочел получить побольше времени, но в искусстве быстрой трансформации я едва ли не превзошел отца; «Убийство Хью Лонга» – за семь минут пятнадцать частей, и однажды я успел сыграть эту вещь, обогнав его на девять секунд.

– Стойте там, где стоите, – бросил я ему. – Я сейчас буду готов. – Затем быстро загримировался под Бенни Грея, неприметного ловкого человека, который совершает убийство за убийством в «Доме без дверей», – два быстрых мазка для придания безвольности очертаниям моих щек от крыльев носа к уголкам рта, легкие тени под глазами – намек на мешки и фактор № 5 – землистого цвета грим поверх всего. Процедура заняла никак не больше двадцати секунд – я мог бы проделать её во сне. Постановка с моим участием шла на подмостках девяносто два раза, прежде чем ее отсняли на пленку.

Затем повернулся к Бродбенту, и тот ахнул:

– Великий боже! Глазам своим не верю!

Я оставался «Бенни Греем» и не улыбался в ответ на такой возглас восхищения. Чего Бродбент не мог понять, так это того, что жирный грим не нужен. Конечно, он немного облегчает дело, но я-то использовал его, в основном, потому, что он ждал этого; будучи дилетантом, он, естественно, предполагал, что искусство перевоплощения заключается, в основном, в гриме и пудре.

Бродбент продолжал таращиться на меня.

– Послушайте, – приглушённо произнёс он, – а не могли бы вы сделать что-нибудь в этом роде со мной? Но только быстро?

Я уже готов был сказать «нет», когда сообразил, что это отличное испытание моему профессиональному искусству. У меня было непреодолимое искушение сказать ему, что попади он в руки моего отца, то уже через пять минут он бы смело водил за нос простачков на барахолке, но я решил, что лучше этого не делать.

– Вы просто хотите, чтобы вас не узнали? – спросил я.

– Да! Точно! Нельзя ли меня как-нибудь перекроить или приделать фальшивый нос, или что-нибудь в этом духе?

Я покачал головой.

– Чтобы вы не делали с вашим лицом при помощи грима, вы все равно будете выглядеть как ребенок, переодетый для маскарада. Ведь вы не умеете играть, да и возраст у вас уже не тот. Нет, ваше лицо мы трогать не будем.

– Как? Но ведь если приделать мне…

– Вы слушайте меня. Уверяю вас, что все, что может дать этот нос – это привлечь к себе внимание. Устроит вас, если какой-то знакомый, увидев вас, скажет: «Чёрт, этот увалень напоминает Дока Бродбента. Конечно, это не он, но здорово похож». А?

– Думаю, да. Особенно, если он уверен, что это не я. Предполагается, что я сейчас на… В общем, в настоящий момент меня на Земле не должно быть.

– Он будет совершенно убежден, что это не вы, потому что мы изменим вашу походку. Это самая характерная ваша черта. Если вы будете ходить иначе, то никто не подумает, что это вы – просто здоровый широкоплечий парень, который немного смахивает на вас.

– О'кей, покажите, как ходить.

– Нет, этому вы никогда не научитесь. Придется вынудить вас ходить так, как нужно.

– Как это?

– Мы насыплем горсть камешков или чего-нибудь в этом роде в носки ваших туфель. Это заставит вас больше опираться на пятки и ходить прямо. Вы не сможете ходить скользящей кошачьей походкой космонавта. М-м-м… А плечи вам придется скрепить какой-нибудь лентой, чтобы она напомнила о том, что их нужно немного отставить назад. Этого будет достаточно.

– И вы полагаете, что меня не узнают только потому, что я буду ходить иначе?

– Конечно. Ваши знакомые не смогут понять, почему они уверены, что это не вы, но неосознанное убеждение в этом поставит факт вне всяких сомнений. О, я, конечно, немного подправлю ваше лицо, просто для того, чтобы вы увереннее чувствовали себя – но это необязательно.

Мы вернулись в комнату. Я всё ещё оставался «Бенни Греем»; после того, как я вхожу в роль, вернуться к своему истинному «я» мне удаётся только усилием воли. Дюбуа разговаривал с кем-то по фону; он поднял глаза, увидел меня и у него отвалилась челюсть. Пулей выскочив из узащитного места, он резко спросил:

– Кто этот тип? Куда делся актер?

На меня он взглянул только раз и больше смотреть не удосужился. «Бенни Грей» – такой усталый, отталкивающий человек, что на него и смотреть-то не стоит.

– Какой актер? – отозвался я ровным бесцветным голосом Бенни. Дюбуа снова взглянул на меня. Взглянув, он начал было отворачиваться, но тут его взгляд упал на мою одежду. Бродбент расхохотался и хлопнул его по плечу.

– А ты еще говорил, что он не умеет играть! – И резко добавил: - Ты со всеми успел связаться, Джок?