Слишком много клиентов (сборник)

Он поджал губы, заложил пальцем, чтобы не потерять страницу, большую толстую книгу, которую держал обеими руками, тяжело вздохнул и произнес:

– Ну?

Я решил не ходить вокруг да около. К его настроениям надо приноравливаться, как к переменам погоды.

– У вас на столе лежит конверт, – сказал я. – Это баланс нашего банковского счета за вычетом тех чеков. Через тридцать семь дней, в июне, придется платить налоги. Конечно, можно подать декларацию с поправками – если только за это время к нам за помощью не обратится кто-нибудь с действительно большой проблемой и столь же большим кошельком.

Он бросил на меня сердитый взгляд:

– Сколько можно твердить одно и то же?

– Я не твержу одно и то же. Молчал об этом целых три дня и сейчас говорю только для того, чтобы с вашего разрешения попытаться раздобыть какого-нибудь клиента, а не сидеть сиднем и не ждать, пока он сам подвернется. У меня уже мозоли на заднице.

– Ну и каков твой план? Уличная реклама? Человек-сэндвич?

– Нет, сэр. Я наметил себе цель. Не знаю, правда, насколько она достижима. Я про того типа, который приходил нанять меня, чтобы я разобрался с его «хвостом». Про Томаса Дж. Йигера. Я взял две машины. В семь часов они были на месте. Одна должна была везти его, на другой я собирался следовать за ним. Он не появился. Я устал ждать и позвонил ему домой. По телефону мне ответил Пэрли Стеббинс. Я завернул за угол и обнаружил там, напротив дома Йигера, машину с шофером Пэрли Стеббинса. Я позвонил Лону Коэну, и он поинтересовался, как вышло, что я наводил у него справки про Томаса Дж. Йигера за два часа до того, как труп этого самого Йигера нашли в траншее на Западной Восемьдесят второй улице. С дыркой в черепе. Итак, наш клиент ушел из жизни. Однако сдается мне, что его уход поможет нам заполучить другого клиента. Покойный был большой шишкой в своей области, занимал хорошую должность и владел уютным домом в приличном районе. Очень может быть, что, кроме меня, никто не знал о его подозрениях насчет слежки. Опять же, тело его нашли в том самом квартале, на той самой Западной Восемьдесят второй улице, куда – к дому сто пятьдесят шесть – он опасался притащить «хвост». Так что я потратил некоторое количество наших денег. Оплатил двум таксистам простой, да еще дал каждому из них по сорок долларов, чтобы забыли, где простаивали. Вернее, дал Майку Коллинзу. Эл Голлер предпочел обо всем забыть из соображений личного характера.

– Ну, это была твоя самодеятельность, – проворчал Вульф. – Убийцу, возможно, уже взяли.

– Что ж, тогда вы потеряли впустую сорок долларов плюс пятьдесят три доллара шестьдесят центов на расходы по делу, которые мы не сможем получить с клиента, поскольку он мертв. Но все не так просто. Дело в том, что наш клиент не умер. Или, если сформулировать иначе, у нас и не было клиента. По дороге домой я заглянул в «Газетт» к Лону Коэну – просил забыть про мой звонок насчет Томаса Йигера. На столе у Лона лежала папка с кое-какими сведениями об Йигере. Там среди прочего сыскалось три его портрета, и я на них посмотрел. Мужчина, который приходил сегодня днем меня нанимать, был не Йигер. Ни малейшего сходства. Так что точнее будет сказать, что у нас не было клиента.

Глава третья

Естественно, я рассчитывал на сильную реакцию и добился своего. Вульф выпрямился и потянулся к столу за тоненькой золотой полоской, которой закладывал только книги, достойные пребывать на полках в его кабинете.

В этот самый момент появился Фриц с подносом, который он поставил на мой письменный стол. Увидев, что Вульф откладывает в сторону книгу, Фриц одобрительно мне подмигнул, а я повернулся к подносу. Там была чашка супа из каштанов, сэндвич с креветками и огурцом между поджаренными тостами и еще один – с ростбифом в круглой булочке домашней выпечки, горка кресс-салата, яблоко, запеченное в белом вине, и стакан молока.

Когда мы вкушаем обед или ужин в столовой, любое упоминание о делах находится под строжайшим запретом. Это непреложное правило нашего внутреннего распорядка, можно сказать – табу. С формальной точки зрения на легкие перекусы оно не распространяется, но Вульф твердо убежден, что, когда человек поглощает пищу, ничто не должно мешать работе его вкусовых рецепторов.

Вот и теперь, отложив книгу, он откинулся назад и прикрыл глаза. А я, проглотив несколько ложек супа, заметил:

– Все равно я слишком голоден, чтобы по достоинству оценить вкус. Так что можно продолжить.

Его глаза открылись:

– Ты уверен?

– Да, сэр.

Я снова поднес ко рту ложку и проглотил.

– Его имя стояло под снимками. А еще в папке лежала журнальная вырезка с его фотографией. Такое беличье лицо с заостренным носом и почти без подбородка. А у человека, который приходил днем, лицо было длинное, костистое и широколобое.

– И он назвался Йигером и поделился подозрениями, что за ним последуют, когда он отправится по определенному адресу – на Западную Восемьдесят вторую улицу. А тело Йигера найдено неподалеку от этого дома. Как давно он мертв?

– Не знаю. Установят, дайте срок. Кроме того, что я вам уже рассказал, Лону известно, что тело нашли в котловане, вырытом рабочими «Кон Эдисон». Оно было накрыто брезентом. Его нашли мальчишки, у которых мяч упал в яму.

– Если я санкционирую твою попытку заполучить клиента и заработать денег, что ты намерен делать дальше?

Я отправил в рот очередную ложку супа.

– Ну, сначала съем сэндвичи, потом – яблоко, а после выпью молока. Затем отправлюсь на Восемьдесят вторую улицу. Поскольку тело найдено в траншее, оно, возможно, и не имеет никакой привязки к этому кварталу, улице и дому. Ничто не мешало убийце прикончить Йигера где угодно, а потом отвезти тело по этому адресу и бросить в траншею. Восьмидесятые улицы, между площадью Колумба и Амстердам-авеню, не самый подходящий район для важной шишки из крупной корпорации. Там обретаются пуэрториканцы и кубинцы, по три-четыре человека в комнате. Я хочу выяснить, что́ там забыл Йигер, если он что-то там забыл.

– Поедешь прямо сейчас? На ночь глядя?

– Конечно. Как только очищу поднос.

– Фу! Сколько раз я тебе говорил, что поспешность хороша, только когда промедление опасно.

– О, шесть тысяч раз!

– А ты все такой же порывистый. Утром мы сможем узнать недостающие подробности. Возможно, не останется иных загадок, кроме личности того, кто явился сюда под чужим именем, и тогда дело вообще потеряет всякий интерес. Но пока оно представляется мне любопытным. Сколько времени он провел здесь?

– Двадцать пять минут.

– Возможно, возникнет нужда в записи вашего разговора. Вместо того чтобы сломя голову мчаться на Восемьдесят вторую улицу, проведи вечер за пишущей машинкой. Мне нужна дословная запись вашего разговора и подробный словесный портрет.

Он взял со стола свою книгу и вновь приготовился читать.

Я был обеспечен работой на весь вечер. Мне по-прежнему хотелось бросить взгляд на дом номер 156 по Западной Восемьдесят второй улице до того, как им заинтересуются копы, если уже не заинтересовались. Однако Вульф был прав, и это его деньги я отдал Майку Коллинзу.

Печатая запись своего разговор с лже-Йигером, я не перенапрягся. Это была рутинная работа. Мне случалось устно воспроизводить куда более длинные беседы с гораздо бо́льшим числом лиц. Стучать по клавишам я закончил за несколько минут до полуночи. Сложив листки – оригинал и копию – и убрав их в ящик стола, я вынул увядшие орхидеи из вазы на столе Вульфа и отнес в мусорное ведро на кухню. Босс любит, чтобы ваза была пуста, когда утром он принесет из оранжереи свежие цветы. Потом я запер сейф, удостоверился, что входная дверь закрыта на засов, выключил свет и поднялся, преодолев два лестничных марша, в свою комнату. Вульф был уже у себя, на втором этаже.

Обычно я спускаюсь на кухню к завтраку около половины девятого, но в тот вторник встал раньше, в начале девятого. Меня неудержимо влекло к маленькому столику, где Фриц уже пристроил на подставку свежий номер «Таймс». Но, памятуя, что поспешность хороша, только когда промедление опасно, я заставил себя обменяться приветствиями с Фрицем, получить от него стакан апельсинового сока, взболтать и сделать несколько глотков. Лишь после этого ежеутреннего ритуала я занялся газетой. Неужели на первой полосе я увижу заголовок: УБИЙСТВО ЙИГЕРА РАСКРЫТО?

Но нет. Заголовок гласил: ЗАСТРЕЛЕН КРУПНЫЙ МЕНЕДЖЕР. Я сел и отхлебнул еще глоток.

Вместе с апельсиновым соком, гречишными оладьями, колбасками, джемом из ежевики и двумя чашками кофе я проглотил заметки в «Таймс» и «Газетт». Детали, с вашего позволения, опущу. В частности, не стану называть имена мальчишек, нашедших тело. Довольно с них и упоминания в газетах, к тому же книги эти огольцы вряд ли читают.

Стреляли один раз, с близкого расстояния. Пуля, вошедшая в голову над правым ухом, вызвала мгновенную смерть. Случилось это не раньше чем за сутки и не позднее чем за шестнадцать часов до 19.30, когда освидетельствовали тело, то есть между 19.30 воскресенья и 3.30 понедельника. Вскрытие, возможно, позволит уточнить время.

В понедельник работы в траншее на Восемьдесят второй улице не велись за неимением нужных для ремонта материалов, так что труп могли сбросить туда в воскресенье ночью. Брезент оставили рабочие. Поиски свидетеля, который бы видел Йигера живым в этом квартале или слышал выстрел, не увенчались успехом. Стало быть, не исключалась возможность, что его застрелили в другом месте, а затем перевезли тело.

Дочь Йигера Анна обучалась в Беннингтонском колледже[5]. Его сын, Томас Дж. Йигер-младший, жил в Кливленде, работал на одном из предприятий корпорации «Континентальные пластики».

В пятницу вечером Йигер с женой уехали из Нью-Йорка, чтобы провести уик-энд с друзьями за городом. Сам Йигер вернулся в Нью-Йорк в воскресенье днем, а его половина – лишь в понедельник утром. В воскресенье днем семейный особняк на Шестьдесят восьмой улице пустовал. Начиная с 17.02 в воскресенье, когда в Стемфорде Йигер сел в поезд до Нью-Йорка, о его перемещениях ничего не известно.

Полиция пока никого не задержала, окружной прокурор ограничился сообщением, что «ведется следствие».

На фотографии в «Таймс» Йигер демонстрировал стандартный оскал политика. Еще два его снимка поместила «Газетт». Один я видел у Лона в редакции, на другом Йигер лежал у края траншеи, в которой его нашли. Я вырезал фото из «Таймс» и портрет живого Йигера из «Газетт» и вложил в свою записную книжку.

В 8.51 я поставил на столик пустую кофейную чашку, поблагодарил Фрица за завтрак, сказал, что, может быть, вернусь к обеду, а может, и нет, и поднялся этажом выше к Вульфу. На столе у окна стоял поднос с грязной посудой и лежала «Таймс».

Вульф перед зеркалом платяного шкафа завязывал галстук свободным узлом. Понять не могу, зачем нужен галстук утром, когда он собирается наверх, в оранжерею, чтобы провести там два часа. Может, из уважения к орхидеям?

Он буркнул: «Доброе утро», закончил с галстуком и только тогда повернулся ко мне.

– Убываю, – доложил я. – Инструкции?

– На твое усмотрение.

– Нет уж, сэр! Это мы проходили вчера. Вы посылаете меня или нет? Понятно, что ясности не прибавилось, разве только полиция что-то держит в секрете. Он был мертв по крайней мере четырнадцать часов, когда тот тип приходил ко мне вчера. Я записал весь наш разговор, запись лежит в верхнем ящике моего стола. Какой суммой я могу располагать?

– Достаточной.

– Но есть какие-то пределы?

– Разумеется. Их подскажут тебе здравый смысл и осмотрительность.

– Ясно. Ну, когда вернусь, тогда и вернусь.

Спустившись в кабинет, я открыл сейф и взял из суммы, отложенной на текущие расходы, пятьсот баксов потертыми пятерками, десятками и двадцатками. Потом достал из ящика письменного стола плечевую кобуру и сунул в нее заряженный «марли» тридцать второго калибра. Несколько лет назад, нарвавшись на крупные неприятности из-за отсутствия пушки, я зарекся выходить из дому с одним карманным ножом, когда мы расследуем дело об убийстве.

В прихожей меня несколько задержали раздумья о том, надевать ли пальто и шляпу. Ненавижу возиться с ними. На дворе было пасмурно, и в половине восьмого по радио пугали проливными дождями. Какого черта, сказал я себе, кто не рискует… С тем и вышел.

Я прогулялся до Десятой авеню, где поймал такси и велел везти меня на угол Восемьдесят второй и Бродвея.

Никакого плана я не заготовил, решив действовать по обстановке. Очевиден был только первый шаг: выяснить, закончили криминалисты работать на месте обнаружения тела или еще нет. Многие из них знали меня в лицо, как и то, что я не стану просто так, от нечего делать околачиваться поблизости. Поэтому, свернув с Бродвея на восток и перейдя Амстердам-авеню, я остановился на углу, чтобы обозреть окрестности с дальнего конца Восемьдесят второй улицы.

На зрение я не жалуюсь и даже с такого расстояния смог разобрать номер «156» на доме шагах в тридцати от угла. Вдоль тротуара по обеим сторонам улицы были плотно, бампер в бампер, припаркованы автомобили. Траншею обнесли ограждением, но полицейской машины – с опознавательными знаками и без оных – я не углядел.

Квартал был прескверный, форменные трущобы, да простят меня тамошние жители. Полвека назад, когда камень сиял чистотой, а медь сверкала, длинный ряд пятиэтажек мог сделать честь городу, но не сейчас. Можно было биться об заклад, что эти жалкие и неопрятные строения немедленно обрушились бы, не подпирай они друг друга.

Народу по улице сновало немного. Не видно было детей, хотя им самое время идти в школу. Однако возле ограждения, ярдах в пятнадцати от дома номер 156, толклись зеваки. За ними приглядывал полицейский, но ничего особенного, обычный коп. Ни ребятами из убойного отдела, ни прокуратурой не пахло.

Я пересек улицу и двинулся вдоль ограждения. Заглянул в траншею из-за плеча женщины в лиловом платье и увидел там двух рабочих. Значит, эксперты свои труды закончили. Пока я стоял и смотрел на работяг, здравый смысл привел меня к следующим пяти заключениям.

Первое: что-то связывало Йигера с кем-то или чем-то в доме номер 156. Кем бы ни был тип, явившийся меня нанимать, какую бы игру он ни вел, убивал или нет Йигера, адрес точно не с потолка взял.

Второе: если Йигера убили в другом месте, а труп привезли к дому номер 156, чтобы произвести впечатление на кого-то в этой халупе, почему тело просто не оставили на тротуаре перед домом? Зачем скинули в яму? Да не просто скинули, а спустились в траншею и накрыли брезентом? Одно с другим не сходится.

Третье: предположение, будто тело убитого в другом месте Йигера бросили здесь по чистой случайности, просто потому, что по дороге подвернулась траншея, не выдерживает критики. В такое не поверит и законченный осел. Снова не клеится.

Четвертое: Йигера застрелили не на входе и не на выходе из дома номер 156. Ночью на звук выстрела из окон высунулась бы дюжина, да что там дюжина – сотня голов. Убийце пришлось бы уносить ноги или жать на газ, а не волочь труп к траншее, спихивать его вниз и лезть следом, чтобы укрыть тело брезентом. Еще один тупик.

Пятое: Йигера, следовательно, шлепнули в самом доме номер 156. И случиться это могло в любой момент после 19.30 в воскресенье. А уже позже, ночью, когда никто не видел, тело перенесли к траншее, всего-то пятнадцать ярдов, и сбросили туда. Это не объясняет, зачем его накрыли брезентом, но данная деталь не укладывается ни в одну напрашивающуюся версию. По крайней мере, присутствие брезента моих умопостроений не опрокидывает. Возможно, брезент потребовался, чтобы тело не обнаружили до прихода рабочих.

Полезная, однако, штука здравый смысл. Приходишь к заключениям, особо не напрягая и не изнашивая мозги.

Я отошел от ограждения и преодолел пятнадцать ярдов, отделяющих меня от дома номер 156.

И вот что любопытно: над входом отсутствовала табличка: СДАЕТСЯ, которую я приметил на некоторых здешних домах. Зато к столбику у нижней ступеньки крыльца была привязана картонка с кривоватой надписью от руки: УПРАВЛЯЮЩИЙ и стрелкой, указывающей вправо.

Двинувшись в предписанном направлении, я спустился по трем ступенькам, взял налево, через открытый дверной проем попал в маленькое преддверие и получил еще одно подтверждение тому, что дом этот особенный. В дверь был врезан цилиндровый замок марки «Рэбсон». Такие замки ставят люди, способные выложить 61 доллар 50 центов за уверенность, что войти к ним сможет лишь обладатель хитрого ключа – или здоровенной кувалды.

Я надавил на кнопку звонка. Через секунду дверь открылась, и я оказался лицом к лицу с одной из трех красивейших женщин, каких видел в своей жизни.

Судя по улыбке, какими королевы милостиво дарят смиренных подданных, я должен был разинуть рот и задохнуться от благоговейного изумления. Она спросила:

– Вы что-то хотели?

Низкий грудной голос звучал тихо, не прерываемый вздохами.

Меня так и подмывало ответить: «Конечно. Мне нужны вы», но каким-то чудом я удержал эти слова на кончике языка.

Ей было лет восемнадцать. Высокая, статная. Кожа цвета тимьянового меда, который Вульфу присылают из Греции. Она явно чем-то очень гордилась, но не красотой. У женщины, гордящейся своей красотой, улыбка всего-навсего самодовольная.

И тем не менее не думаю, что я заикался, как ожидалось, когда ответил:

– Мне бы управляющего.

– Вы полицейский?

Если ей нравятся полицейские, надо скорее отвечать «да». Но вдруг она не испытывает к ним симпатии?

– Нет, – опроверг я предположение. – Я из газеты.

– Как мило! – Она повернулась и крикнула: – Папа, тут из газеты пришли! – Набрав силу, ее голос зазвучал еще волшебнее.

Девушка снова повернулась ко мне, грациозная, как большая кошка. Она стояла передо мной, сохраняя горделивую королевскую осанку и едва заметно улыбаясь, но теплые темные глаза изучали меня с таким любопытством, будто она никогда раньше не видела мужчин.

Черт, я прекрасно понимал, что нужно что-то сказать, но что? Разве только «выходите за меня замуж». Однако это было невозможно, поскольку мысль о том, что она станет мыть посуду и штопать носки, казалась нелепой. Опомнился я, только сообразив, что поставил ногу на порог, чтобы дверь нельзя было закрыть. И наваждение рассеялось: я всего лишь частный сыщик в погоне за клиентом.

Послышались шаги. Когда они приблизились, красавица отступила в сторону. В поле моего зрения появился мужчина, коренастый, широкоплечий, на пару дюймов ниже дочери, с широким приплюснутым носом и густыми бровями. Я шагнул за порог и представился:

– Моя фамилия Гудвин. Я из «Газетт». Хотел бы снять комнату. С окнами на улицу.

– Ступай, Мария, – бросил управляющий дочери, и она скрылась в темноте. Он повернулся ко мне: – Свободных комнат нет.

– Готов платить сто долларов в неделю, – не отставал я. – Мне заказали статью о том, как выглядит место преступления после трагического происшествия. Стану снимать людей, пришедших поглазеть на траншею. Из окна второго этажа я смогу наблюдать их под нужным углом.

– Я сказал, свободных комнат нет, – изрек он густым грубым голосом.

– Отселите кого-нибудь из жильцов. Двести долларов.

– Нет.

– Триста.

– Нет.

– Пятьсот.

– Вы сумасшедший. Нет.

– Я не сумасшедший. Это вы с ума сошли. От пятисот долларов нос воротите. Как ваше имя?

– Не ваше дело.