Алиса убивает любимых

7.

Когда фонарь погас, комнату с розовым слоном наполнил густой мрак, выбивший меня из гипноза Алисиных слов. Исповедь была закончена, воздух снова сперла эта проклятая тишина, в которой все боялись даже пошевелиться, и я был вместе со всеми – словно связан по рукам и ногам. Меня поразила эта вырванная с нервом история, изложенная в одном неудержимом потоке болезненного сознания. Никогда еще я не узнавал о другом человеке так много, никогда еще я не чувствовал столько чужой боли, отчаяния и одиночества, которыми меня накачала Алиса. Она вскрыла свою душу, совершила моральное сэппуку, вывалив на бетонный пол подвального клуба свои внутренности. Она предстала во всем этом чокнутом великолепии, пустила нас к себе под кожу, чтобы мы порылись там в поисках несуществующего ответа и вынесли приговор. Но разве можно быть хоть немного объективным после услышанного?

От этой давящей со всех сторон невыносимой тишины, от сырого ожидания и неизвестности можно было сойти с ума. Никто не хотел говорить, все ждали слов Первой. А я будто впал в какую-то кому. Все думал о том, можно ли соврать Алисе, как-то подбодрить ее, сказав, что-то в духе «ты не виновата» или «все будет хорошо»? Изменило бы это хоть что-нибудь? Я не знал, потому и молчал, боясь сделать все только хуже. Я просто пытался всмотреться в лицо Алисы, прочитать ее, но она была отрезана от меня стеной непроницаемой темноты. Мне оставалось только смириться и ждать.

«Ты можешь уйти», – сказала наконец Первая, и я почувствовал, как у меня внутри что-то упало. Ночь откровений закончилась, моя очередь была снова пропущена.

Выходя, я заметил, как Первая обняла Алису у железной двери и что-то вложила ей в руку. Я увязался за ней. В толпе бледных сутулых призраков мы с Алисой поднялись из подвала и вышли на рассветный сырой воздух, вместе пролезли через щель в сетчатой ограде и направились через заросший пустырь к станции. Я следовал за ней, даже не пытаясь прятаться, метров в десяти и держал эту дистанцию. Почему-то я был зол, наверно, из-за того, что от меня что-то скрывали.

Вдруг Алиса остановилась, повернулась ко мне и спросила, какого черта я творю. Вокруг никого не было, призраки разбрелись, исчезли в тумане, и мы стояли одни по колено в пожелтевшей траве посреди пустынного ничего.

– Покажи, что у тебя в кармане, – сказал я.

– А еще чего не показать, м? – сказала Алиса. Она собиралась отвернуться, но я сделал несколько быстрых шагов по направлению к ней.

– Я видел, как Первая дала тебе что-то после исповеди. Что это?

– Она дала мне лекарство. – Алиса хлопнула по раздутому карману своих джинсов. – Если хочешь такое, то ты знаешь, что нужно делать.

Над нашими головами пролетела стая ворон. Вдалеке был слышен гул приближающегося поезда. Я думал, что сказать.

– Это все? – спросила Алиса.

– Нет, ни черта не все, – сказал я. – Ты знаешь, почему Первая это делает, зачем ей все это нужно?

– Без понятия. – Алиса пожала плечами на ветру. Она была в одной тонкой майке. Я видел ее худые ключицы, и от этого мне самому стало холодно. – Да и, если честно, мне все равно. Может, ей просто нравится коллекционировать чужие трагедии? Без разницы. Главное, что она помогла мне, дала кое-что, в чем я очень нуждалась.

Я сделал еще несколько шагов к ней и спросил:

– Что она тебе дала?

– Да чего ты пристал? Отвали.

– Не заставляй меня лезть к тебе в карманы, – сказал я холодно. Я был настроен во всем разобраться и не собирался отступать.

Вокруг нас на несколько километров была пустота, а Алиса даже по сравнению со мной казалась болезненной и слабой. На секунду я заметил в ее глазах испуг, и это показалось мне немного забавным – то, как человек, решившийся на самоубийство все равно может испытывать чувство страха перед незнакомцем. Наверно, Алиса приняла меня за психа. Это, впрочем, было взаимно.

– Да, пожалуйста, смотри. – Она достала из кармана черный целлофановый пакет, перемотанных резинкой, и протянула его мне. – Вот, доволен? Только знай, что ты в дерьме.

– Скорее, это ты в дерьме. В полном, судя по тому, что ты рассказала там, в клубе.

– Нет, я серьезно, – сказала Алиса и вдруг засмеялась. Это прозвучало чертовски странно. – Э, посмотри на свои кеды, идиот, ну как ты умудрился?

Я опустил глаза и увидел, что действительно во что-то вляпался.

– Сейчас осень, а мы на пустыре, здесь повсюду говно… чего ты ржешь? – смущенно сказал я, удивленный ее наивным, даже игривым голосом.

Совсем недавно Алиса не хотела со мной говорить, теперь же – едва сдерживалась от смеха. Вдруг она вся затряслась и спрятала за своими тонкими руками улыбку, пока я вытирал ноги о мокрую траву. Я растерялся и не знал, как реагировать, мне странно было видеть Алису такой. В тот момент она была похожа на ненормальную, ее настроение изменилось на полностью противоположное за какую-то долю секунды! Мне даже стало как-то не по себе, но в этом, как я узнал позднее, и была вся Алиса: она скрывала себя настоящую за тысячами масок. Подобные резкие вспышки эмоций и непредсказуемые перемены в настроениях для нее были обычны. Не знаю, было ли у ее поведения какое-нибудь сложное научное объяснение, была ли она чем-то вроде маньячки-социопатки или просто чертовски странной. Но смеялась она так искренне, как, кажется, никто другой смеяться не мог.

У нее на глазах я открыл пакет, достав оттуда шесть упаковок кетамина. Я не стал спрашивать, зачем Алисе так много, все и так было понятно. Вдруг отсмеявшись, Алиса снова сделалась серьезной, убрала руки от лица и начала внимательно следить за мной. Я покрутил упаковки в руках и почитал состав. В нем перечислялись непонятные соединения химических веществ, в которых я ничего не понимал, поэтому просто открыл одну из коробок и высыпал на ладонь прозрачную ампулу с бесцветной жидкостью внутри. Раствор для инъекций. Я совершенно не разбирался в лекарствах, но попытался угадать:

– Это какое-то обезболивающее?

Алиса кивнула.

– Ветеринары его используют для наркоза, хотя вообще-то это очень мощный психотроп, не хуже ЛСД. Только без эйфории во время прихода, если понимаешь, о чем я. – Она сказала это, а потом вдруг переменилась в лице, как будто забыла, где мы и кто мы, и спросила: – Кстати, а ты слышал песню «Special K» группы «Placebo»?

– Нет, – честно признался я.

– Ну как же? – Она удивилась, как будто я совсем был дурак.

И внезапно начала тихо напевать:

– No hesistation, no delay. You come on just like Special K… Это как раз о нем, о кетамине, неужели не слышал? Там еще на заднем плане: «Пара-па-па-пара-ра»? – Алиса закрыла глаза и закружилась на месте, широко раскинула руки в порезах, как будто забыв о моем существовании. – Пара-па-па-пара-ра… И потом припев: «Gravity! No escaping gravity!».

Далеко, там, где в серой дымке виднелись силуэты высоток, уже поднималось солнце. А прекрасная безумная Алиса кружилась и пела рядом со мной. Это было какое-то завораживающее зрелище.

– Да что с тобой не так? – спросил я, не в силах сдержать улыбку, настолько мило и странно это выглядело.

Я сказал довольно громко, но Алиса, казалось, меня не слышала, как будто танцевала где-то в своем далеком непроницаемом мире. И тут на меня что-то нашло. Пока она кружилась, и ее глаза были закрыты, я быстро бросил упаковки обратно в пакет, перемотал их резинкой и сунул в задний карман своих джинсов.

– Ты просто обязан услышать эту песню! – воскликнула она, наконец открыв глаза.

– Так, может, дашь мне ее послушать? – спросил я, поправляя рубашку.

Алиса замерла, оглядела меня и перестала улыбаться.

– Где оно? Куда ты его дел, м? Давай сюда.

– Не отдам, – честно сказал я и качнул головой.

– Да ты что, совсем охренел? – воскликнула она, и ее глаза затопили волны ярости.

– Прости, – сказал я, уставившись вниз, – прости, но все равно не отдам. Я не могу позволить тебе сделать это с собой.

И тут Алиса прыгнула на меня. Я имею в виду – буквально прыгнула. От неожиданности я не смог удержаться на ногах и упал в грязь, а сверху в меня вонзились кости Алисы.

– Идиот! – кричала она и сыпала неумелыми ударами, целясь мне в лицо. – Отдавай сейчас же или я закричу!

– Да ты ведь уже кричишь, ненормальная!

Я почувствовал, как в заднем кармане у меня что-то хрустнуло.

– Черт! Все, брейк!

Я попытался скинуть с себя Алису, но смог только перекатиться. Она вцепилась в меня своими ногтями, как какой-нибудь дикий зверь.

– Что это был за звук? Ты их разбил!

– Да хватит уже, слезь с меня!

– Что ты натворил, м?!

– Я натворил?

– Да, да, ты натворил! – завопила Алиса. – Подошел с дерьмом на своих ботинках, пока я танцевала, и все сломал… Какого черта ты ржешь?

Я действительно смеялся. От ее слов, от всего этого абсурдного разговора, я вдруг начал захлебываться под ударами, лежа посреди этого проклятого пустыря, и ничего не мог уже с собой поделать. Наверно, если бы нас увидел со стороны кто-нибудь из моих нормальных друзей – у которых учеба, работа и хобби фотографировать все подряд – то наверняка бы они решили, что я окончательно поехал крышей. От этой мысли мне почему-то стало еще смешнее. Я ржал во весь голос, смотрел на Алисино вымазанное грязью лицо, всклокоченные короткие волосы и широко открытые глаза. Я слышал ее дыхание, я чувствовал ее запах, я ловил молнии из ее чокнутых глаз и думал о том, что еще ни разу в жизни я не валялся вот так в грязи и не смеялся, как полный кретин.

8.

Потом под пристальным взглядом среднеазиатского кассира мы с Алисой сидели в какой-то забегаловке, грязные и уставшие после бессонной ночи и схватки на пустыре, и думали, что делать дальше. На ссоры уже не было сил. Из шести упаковок «special k» уцелело неполных три: в одной было разбито несколько ампул. Алиса заявила, что я должен их возместить, хотя это она на меня прыгнула и все раздавила.

Увидев мой мобильник, она заставила меня выйти в сеть, погуглить смертельную дозу кетамина и пересчитать все это дело на имевшийся у нас пятипроцентный раствор. «Погуглить смертельную дозу? Ты это, блин, серьезно?» – спросил я. А она только пожала плечами: «Не знаю, ты виноват, вот и найди». Пока я занимался этим, Алиса молча злилась на меня, закутанная в мою грязную куртку, которую я заставил ее одеть, и пила свой дрянной кофе в углу. Я же был скорее рад случившемуся, потому что и без всяких проверок подозревал, что вряд ли оставшегося хватило бы даже для хрупкой Алисы.

За большим стеклом за нашими спинами с раздражающим шумом просыпался город, поднявшееся солнце бросало лучи на экран, так что мне приходилось прикрывать его рукой, чтобы хоть что-то увидеть.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросила Алиса, когда допила чашку.

– Если я правильно посчитал, то из расчета в восемьдесят миллиграмм на килограмм веса, понадобится не меньше трех-четырех упаковок даже в твоем случае, – сказал я. Вообще-то я не был уверен и на всякий случай посчитал с запасом, чтобы у Алисы точно не хватило глупости даже пытаться. – Кстати, сколько ты там весишь?

– Ну нет, умник, эту тайну я унесу с собой в могилу.

Она недоверчиво заглянула мне через плечо и заметила три пропущенных от моей тетки. Я поспешно выключил экран.

– Странно, что ты этого стыдишься, – сказала Алиса, – по крайней мере ты хоть кому-то нужен.

Было уже восемь часов утра воскресного сентябрьского утра. Мы вышли из кафешки и побрели по незнакомой улице. Повсюду крутились эти невыносимые осенние листья, они, скомканные и порванные, вылетали вместе с брызгами из-под колес проезжающих мимо машин, липли к кедам. Редкие прохожие обходили нас с Алисой стороной – по нам, вероятно, было видно, что мы никуда не спешим, тащимся без цели в полубреду.

Мы дошли до перекрестка и встали на светофоре.

– Не люблю московскую осень, – сказал я, чтобы просто что-то сказать. Алиса выглядела совсем печальной.

– Никто ее не любит, – раздраженно сказала она. – В этом нет ничего особенного. Ты такой же, как все.

– Я и не говорил, что считаю себя особенным, я только сказал, что не люблю осень.

– Это просто химия. Любишь, не любишь – это здесь ни при чем. – Алиса качнула головой. – Обычный недостаток солнечного света и тепла, который все принимают за депрессию. Ты знал, что осенью количество самоубийств резко возрастает? И каждый, вероятно, считает себя особенным, хотя на самом деле он ничем не отличается от других.

Мы помолчали, уставившись на цифры, мигающие в красном свете на другой стороне дороги, а потом Алиса вдруг сказала:

– Эти ампулы были моим счастливым билетом. Ты ведь понимаешь, что все испортил?

Я не знал, что ответить.

– Кетамин – это не средство от кашля, – продолжала Алиса, – им не затаришься в аптеке! Первая и ее клуб сумасшедших поддержали меня, подарили мне шанс безболезненно уйти, а теперь я уже и не знаю, что делать. Я боюсь, что не смогу покончить с жизнью сама.

Я вдруг подумал, как мы с Алисой похожи. Я вспомнил тот вечер, когда все для себя решил, когда сидел в окружении стен и тоже мечтал о безболезненном выходе, но сомневался, что смогу довести все до конца. Я был мертв, и все вокруг было мертво – до самого горизонта только черная безвыходная пустыня. И вот, казалось бы, стоило мне смириться, как все так не вовремя начинает лететь неизвестно куда: я вижу розового слона на бетонной стене в грязной подвале, встречаю эту сумасшедшую девушку, которую никак не могу выкинуть из головы, а теперь иду с ней, весь грязный и побитый по неизвестной улице. Может быть, вся эта чепуха и зовется жизнью?

– А как ты вообще попала в клуб? – спросил я.

– Я нашла его по объявлению в интернете. Оно провисело там не больше пары суток перед тем, как его выпилили, так что можно сказать, что это судьба. А ты как в него попал?

– А я просто бродил по пустырю и прочитал приглашение на мятом листке, – улыбнулся я.

– Значит, тоже судьба. От судьбы ведь не сбежишь, м?

Я улыбнулся. Это Алисино «м», которое я никогда не забуду.

Загорелся зеленый свет, и мы пошли по зебре.

– Верно, от судьбы не сбежишь, – сказал я, – но, может быть, судьба говорит нам, что наше время еще не пришло?

Алиса фыркнула.

– Твое время, может, еще и не пришло, а я только и живу в ожидании, когда же все наконец закончится.

– Ты все еще... чувствуешь себя виноватой? – спросил я.

– Уже нет, – ответил Алиса. – Теперь я чувствую себя пустой.

– Мне это знакомо. В последнее время мне кажется, что я только и делаю, что брожу в темноте.

– И в этом тоже нет ничего особенного, все когда-то чувствуют себя пустыми и бродящими в темноте.

– Это тоже химия? – Я улыбнулся. – Ты прямо открываешь мне глаза на этот черный мир!

– Ну, welcome to the black parade, – сказала Алиса и тоже грустно улыбнулась.

– Что, опять из какой-то песни, которую мне стоит послушать?

– Ага, группы «My Chemical Romance».

– Ты много их знаешь.

– У меня было много времени на одиночество и музыку.

– Та же фигня.

Улица закончилась, и мы свернули на следующую. Вокруг был какой-то пригород: редкие высотки торчали вперемешку с низкими промышленными зданиями. Я не спрашивал Алису, куда мы идем, потому что она ведь тоже не знала. Мы шли, чтобы не стоять на месте. Остановившись, нам пришлось бы думать, как жить дальше. Нам не хотелось останавливаться.

Вскоре жилые дома остались совсем позади, вместо них по бокам повылезали невысокие облезлые деревья и протянулся длинный бетонный забор. Впереди появился указатель на Востряковское кладбище, и я глупо пошутил, что мы движемся в правильном направлении.